Текст книги "Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник)"

– Ладно, мы с Николаем – ревизию наших вещей делать. Участвуешь?

– Не-а. Сейчас Антип прибежит, после коровы еще и им надо заниматься. Нитки из швов попробую выдернуть, пора уже. Разберетесь как-нибудь без меня. Кстати, все иголки, нитки, остатки йода, скальпели, э…

– Пинцеты? – хохотнул Николай.

– Не смешно, – не обиделся «светило» местной медицины. – Тонкий острый нож нужен позарез! Ну и тряпки… Это все мне, уговорились?

– А как иначе? Ты нам на жратву зарабатываешь, пока мы тут баклуши бьем! Лечи… и не унывай, если что не так. Не сразу Москва строилась… – заметил Иван, заворачивая за угол под навес сарая.

– Лучше бы и не строилась, как посмотришь, что получилось в итоге, – донеслось вслед. – За чужой счет жирует. Это справедливо?

Ему никто не ответил. У остальных тоже чесались руки заняться делом.

– Так, робяты, – начал рассматривать разложенные вещи Иван. – Докладай, что у нас есть! Я гляжу, вы тут по полочкам все разложили! Ага, слева направо… Начнем с самого убойного оружия – самострела! Глянь, Степаныч, что-то сделать можно, чтобы эта конструкция из игрушки в оружие превратилась? И не в одном экземпляре?

– Смотрел давеча. На удивление просто сделано, поэтому надежно. Главный недостаток один… В этой деревне не гниет ни одного трактора, с которого можно снять рессоры. А если серьезно, то при решении проблемы упругости предплечий лука любой самострел можно довести до ума. Будет метров на сорок или пятьдесят дюймовку прошибать. Больше, наверное, и не надо, точно не прицелишься… Подойдут ли рога, не знаю. А металлические изготовить… Сомневаюсь, что такое можно сотворить здесь и сейчас. Жилы еще надо подобрать на тетиву, но с этим я уже к Вячеславу подкачу, и… как ты, Вовка, говорил? Козья ножка? Короче, еще взводной механизм и предохранитель нужен. И все из местных материалов.

– Вот вы с ним и займитесь, если досуг будет. Он тебе теорию, а ты все это в железе воплощать будешь. Такими знаниями обладаешь, Вовка?

– Ага. Я много читал про самострелы. Только они медленно стреляют, но вот если многозарядный сделать…

– А он будет скорострельней?

– Разве что чуть-чуть. Болты сами подаваться будут, но взводить придется вручную.

– Вот этого чуть-чуть у нас, робяты, и нет. Давайте из местных материалов сначала самый простой сделайте, а потом уже к развитию перейдете. Но главное, Николай, это кузня, выплавка металла и кирпичи. Если ты почувствуешь, что хоть что-то можешь на себя взять, даже не с нуля, а отдельный кусок технологического процесса, то хватайся обеими руками. Тогда мы хоть прокормить себя сможем.

– Слушай, Михалыч, сколько можно, а? Ты уже раз пятый про одно и то же толкуешь…

– Не пятый, а третий. Нудный я, нудный, что тут поделаешь! Только поймите, что речь идет о нашем выживании. За нас тут никто не вступится, если даже резать будут. А дойными коровами, которых на мясо не пускают, нам еще предстоит стать. Все, я закончил, больше не буду надоедать с этим вопросом, раз все всем ясно…

– Ясно, ясно.

– Теперь ружья. Двенадцатый калибр. Сколько патронов выгребли? Все тут? Ага, полтора десятка мелкой дроби, пяток мелкой картечи четырехнулевками и семь штук картечин «трио», это фактически пуля. Не знаю как против кольчуги, но лошадь на полном скаку последние должны остановить. С вашего разрешения я крупную картечь оставлю себе, как раньше и было. Ружья из чехлов не вынимаем, чтобы вопросов не было. Так… два топора. Один обычный, но вроде неплохой. Другой марки «fiskars», этого хватит надолго. Твой, Николай? Деньги девать было некуда? А… ну да, теперь в ножки за него поклонимся. А уж аборигены на него просто молиться будут!.. Так, посуда. Алюминиевые ложки, кружки, пластиковые стаканы. Это в одну кучу. Две неполных бутылки водки с завинчивающимися крышечками, это удачно… Иголки, нитки разные, йод, остатки бинтов… это все сложи в пакет, Вовка, и бате отдай, ага? Еще одеяло, пенки, спальник… О… Котелок и сетка! Это тут особые ценности… Так, с вещами все. Осталось только что-то личное и ножи у каждого. У вас, ребятки, перочинные?

– Угу.

– Тоже неплохо. А теперь к главному приступим. Картошки у нас на вес примерно четыре кило, лука… э… около двух и морковки килограмма полтора. Все по пакетикам и в кучу, это наш семенной фонд. Бери-ка пока все на себя, Тимка, и чтобы ничего не сгнило, ага? Пакет тоже вещь ценная, кстати, его не рви. Соли полторы пачки. Зажигалка. Две? Хорошо. Ну и все. Семечки? Жареные? Ах, полужареные… Держи, Тимк, цельная горсть. Цветок будет хороший перед окном. Один. Может быть… Еще что-то есть?

– Нет!

– Тогда все, товарищи офицеры и вольнослужащие, закончили с перетрясом вещей. Ребята, вы стелитесь пока, вон сено в углу. И готовьте программу обучения местного населения, если делать нечего. Трехмесячную. Завтра доложите. А еще можете Радку позвать и прошвырнуться по веси, потом расскажете нам, что да как. Только в конфликты старайтесь не вступать со сверстниками… без необходимости.

– Зачем ребят загрузил? – спросил Николай, когда они отошли от мальчишек. – Они и так как пришибленные сидят, не могут осознать, что с ними это действительно случилось. На себя не похожи.

– Вот я клин клином и пытаюсь выбить. Меньше будут думать – легче будет адаптация. В армии знаешь как? Ну да, знаешь… Если у солдата есть свободное время, то это приводит обычно к печальным последствиям. Они так и так улизнули бы погулять, а теперь пойдут с заданием. Глядишь, это их будет сдерживать.

* * *

Вовка с Тимкой, пользуясь разрешением Ивана и молчаливым согласием Тимкиного отца, сразу заглянули в дом в поисках Радки. Та занималась в сенях нехитрой уборкой после того, как гости повечеряли, и была только рада переключиться на такое интригующее событие, как экскурсия по деревне у всех на виду да еще в сопровождении новых поселенцев.

Первым делом она повела их на конюшню к дружинному дому показывать боевых коней, привезенных из переяславских земель. Большинство было на выпасе, но один всегда стоял здесь оседланный с отпущенной подпругой.

– Бяша, бяша, – позвала его Радка овечьим именем, на что мальчишки ответили дружным фырканьем. – Не смейтесь, Буян его звать, только любо ему на сякый мой зов откликаться.

Радка протянула ему руку, и конь сразу сунулся в ладонь теплыми влажными губами, подбирая крошки лакомства, протянутого девчонкой, и позволяя ей гладить себя по гриве.

– Вельми благий, да? Вы только не троньте его, занеже ко мне привык он, хозяин дозволяет, а вас и потоптать может. И еще… не сказывайте моим, что я хлеб ему давала. Попадет. Ужо поели его весь, а я припрятала корочку.

Мальчишки все-таки не выдержали и подвинулись чуть поближе рассмотреть красавца. А посмотреть было на что. Буян был небольшого росточка, в холке лишь чуть выше мальчишек, но серая в яблоках расцветка во все времена вызывала восхищение даже у далеких от лошадей людей. Седло было, по мнению более продвинутого в этом Тимки, какое-то низенькое, а стремена полукруглые, с шишечками по бокам.

– Видимо, шпоры, – тихонько прошептал он на ухо товарищу.

– Поглядевши? Дальше поведу вас, – отряхнула руки Радка.

Но не успели они зайти за угол дружинной избы, как оттуда неожиданно выбежали трое запыхавшихся пацанов, каждый из которых выглядел чуть постарше выгуливающихся ребят. Были они также немного пошире в плечах, уступая при этом Вовке с Тимкой в росте.

– Гляньте, девка в рубе всем на смех явилась, – донеслось от одного из них, с рыжей шевелюрой, стриженной под горшок. – На истопку идешь, так она там дрова колет, на ловитву выходишь – и там пигалица в штанах. Ужель ты в отроки стремишься, а? Любо сходить за кусты да удами померяться, у кого длиннее? Шо не кигикаешь[4]4
  Кигикать (южн. русск.) – звукоподражательное: кричать птицею.


[Закрыть] согласие свое?

Радка густо покраснела и встала как вкопанная. Видимо, обидчики привыкли, что все нападки остаются без ответа, и рыжий собрался изгаляться дальше, но вперед неожиданно для него вылез Тимка, которому палец в рот было лучше не класть.

– А это хто тут кукарекает? Завелся никак петушок, у которого кукарекалка отросла? Ты эту свою кукарекалку в рот засунь, там и грызи. Недомерок несчастный…

Рыжий аж рот раскрыл от удивления. Он, конечно, не просто так зацепился за девчонку. Уже вся весь знала, что Антип привел христиан с детьми из других мест. Как же не сходить да не посмотреть, кто у него гостит? Заодно и проверить, что за новички такие. Если удача повернется лицом, то и кулаки почесать можно. Но такое…

Прошла минута, а рыжий все еще слушал поток по смыслу понятных, но наполовину незнакомых ему слов, которые Тимка непрерывно изливал из себя подобно прохудившемуся водопроводному крану.

Когда все же образовался секундный интервал из-за того, что Тимке пришлось глотнуть воздуха, справа от Радкиного обидчика выступил белобрысый паренек с еле заметными веснушками на щеках. В отличие от босых сверстников, он был обут в грубо сработанные поршни и имел вид независимый и спокойный.

Мальчишка без предисловий опустил руку на Тимкино плечо.

– Мстислав я, айда драться за пажить. Его вот Андреем кличут, а обидчика вашего Вышатой. Пошли, негоже ждать, пока рыжий рот закроет, это надолго. До темноты успеем обратиться.

Мстислав тут же повернулся к воротам, не сомневаясь, что остальные последуют за ним.

Вернулись действительно до темноты, успев напоследок выкупаться в Дарье и приложить холодные речные камни на наливающиеся ссадины и синяки. При купании Радке выделили место чуть выше по течению, поскольку Мстислав рассудительно сказал, что невместно ей с ними плавать, даже в исподнем. Не дитя уже, пора привыкать, что девицей скоро станет.

А перед этим было официальное знакомство.

Тимку Мстислав отдал Рыжему, которого Вышатой никто почти и не звал. Тимка доверие оправдал и выдал тому по первое число. А потом по второе, пока их не разнял Андрей, вызвавшийся смотреть, чтобы все было по правилам, хотя самих этих правил никто не оговаривал.

Себе же Мстислав выбрал Вовку, и уже тому было выдано на орехи.

У Мстиши, как называли заводилу местные ребята, отец был дружинником и уже обучал его кулачному бою и хитрым приемам, поэтому у Вовки шансов не было. Однако, пару раз заставив его поваляться по земле, злорадствовать тот не стал, а позвал всех купаться.

Впрочем, от Мстиши это вполне ожидалось, так как он настолько все делал стремительно, быстро переключаясь с одного дела на другое, что излишняя трата времени на публичный показ своего превосходства над сверстниками выглядела бы для него просто чужеродной.

А уж обижаться на него самого ни у кого и мыслей не возникло бы. Пока делаешь вид, что дуешься, тот уже усвищет по другим делам. Из-за такой стремительности в действиях все остальные на его фоне смотрелись просто увальнями, хотя никто к числу последних и не принадлежал.

Так что, признав ничью, Тимка с Вовкой продолжили знакомство с близлежащей местностью – речкой, пажитью, тыном, окружающим весь.

Они даже взобрались на холм со стороны Ветлуги, на склоне которого стояла деревня. Только раз, посреди визга и писка купания, мальчишки вскинулись, вслушиваясь в сторону деревни. Показалось – то ли гром далекий был, то ли выстрел грянул. Однако водные забавы взяли свое, и дальний грохот забылся.

А вечером, еще до заката вся компания, наполненная впечатлениями от прожитого дня, втянулась обратно за ворота.

Потом Вовка рассудительно заявил, что, возможно, если бы деревенские ребята были чуть постарше или им встретился бы не подвижный как ртуть в своих устремлениях Мстислав, а кто-нибудь другой, то дело могло бы кончиться ссорой и даже продолжительной войной за превосходство.

Но случилось так, как случилось. Кроме того, сыграл свою роль тот факт, что встречавшие их испытывали жгучее любопытство по отношению к новичкам.

В любом случае стычка, к общему удовлетворению, была замята, даже насчет Радки пришли к согласию. Мол, Рыжий, конечно, лопух и неправ в том, что постоянно докапывается к ней, но Радка ведет себя по-пацански, вот и получает за это.

Радка было вскинулась, но Мстислав пообещал ей за всех, что дразнить данная троица ее больше не будет, и история была тут же забыта.

После чего началась пытка. Пытали мальчишек про все, даже Рыжий успел вставить пару своих вопросов. Почему так одеты? Откель такие ножи? Откуда пришли и куда идут? Надолго ли здесь? А что за мешки с собой несли? А почему лаптей не носят и босиком не ходят? Сапог, как были обозваны высокие ботинки новичков, не жалко? Кто постриг так коротко, да так ровно? Что за воин с ними был, так ловко Свару на землю кинувший?

Вовка с Тимкой были, конечно же, предупреждены, что про свое прошлое рассказывать надо поменьше, а уж про перенос в другое время – вообще помалкивать, чтобы не приняли за сумасшедших.

Поэтому ответы были очень расплывчаты, что, впрочем, собеседников не настораживало, так как новые вопросы не кончались. Мол, пришли издалека, жили в веси побольше, чем ваша, озеро было, речка тоже. Большая река? Волга. Ножи из другого города привезли в подарок. Одежду такую забавную все у них носили, уж так повелось… Вернуться не могут, нет больше их веси. Ага, вороги, наверное, сами не видели. Увели других в полон? Видимо, так. Иван Михалыч? В армии служил, ну… в воинской дружине.

Наконец, услышав необычный посвист, Андрейка с Мстишей вскинулись и с сожалением попрощались. Вышата же взялся гостей проводить, благо, он жил на том же конце деревни.

В конечном итоге, позевывая и радуясь, что уже неделю их никто не заставляет чистить зубы на ночь, ребята забрались на настил, закопались в сено, укрывшись одним на двоих одеялом, и погрузились в мир счастливых сновидений, где Вовка все-таки победил Мстишу, а Тимка, представившийся местным как Тимофей, крутил в руках меч, который он успел таки по пути в весь внимательно разглядеть на поясе Свары.

Глава 7
Равноценный обмен

Еще засветло того же дня к дому Любима подошел дружинный десятник с незнакомым ратником и живым, коренастым мужичонкой, сказавшимся Никифором, местным старостой.

Ратника звали Петром, и он, судя по отношению к нему Любима, тоже был не последним человеком в воинской иерархии. Однако десятник оставил его во дворе, а остальным махнул рукой, чтобы следовали за ним.

Пройдя через сени в горницу, Трофим Игнатьич осенил себя крестным знамением перед образами и поздоровался с Агафьей, исполняющей роль хозяйки.

Все приглашенные неторопливо последовали за ним, и в итоге в тесной комнатке, где большую часть помещения занимал накрытый стол, столпились пять человек. Отсутствовали лишь Антип с Вячеславом, задерживаясь в соседском хлеву, где пытались поставить на ноги захворавшую скотину.

– Откушайте, чем Бог послал, гости дорогие, – склонила голову Агафья, выходя из еще одной маленькой клетушки, которая называлась истобкой и представляла собой зимнюю часть избы. – А я тем временем во двор выйду, порядок под навесом наведу. Коли надобность в чем будет, так зовите без всякого стеснения.

– Спаси тебя Бог, хозяюшка, – в ответ поклонился десятник. – Мы пока потолкуем о своем, а нужда возникнет, так кликнем.

– Что ж, присядем, в ногах правды нет, – смущенно указал на стол Любим и, подвинув для удобства лавку в сторону, первым прошел вперед. – Прощения прошу, тесновато построился.

– Благодарствую, хозяин.

Десятник осторожно присел, положив шлем с высокой тульей, оканчивающийся тупым шишаком и ниспадающей бармицей на лавку рядом с собой.

Остальные тоже расселись, причем Иван с Николаем оказались друг напротив друга. Егерь положил принесенный с собой длинный сверток за лавку и чинно положил руки на грубо сколоченный стол, всем своим видом показывая, что инициатива принадлежит противоположной стороне.

– Кха… Поведал мне Антип немного про вас, путники, – прокашлявшись, начал свою речь воинский глава поселения. – Мол, бежите вы неведомо откуда и рекли нечто непонятное про то, куда направляете стопы свои. Мыслю, что сами не ведаете того места. И изъявляли согласие свое, аще примем мы вас в общину, осесть на земле той, что отмерим вам. Не помыслили вспять? Добре. Прикинул я, куда вас на постой определить и чем заниматься будете. Ходить будете под старостой нашим, Никифором. Что вам скажет, то и исполнять будете. По истечении же лета, посмотрев на деяния ваши, определим мы место и положение ваше в нашей веси… Ежели не ясно что, вопрошайте.

– Спасибо за предложение, десятник…

– Господин десятник с этого момента.

– Так вот, десятник, – невозмутимо продолжил Иван. – Не подходит нам твое предложение. И вот почему. Люди мы вольные, господ над нами нет, обрыдли они нам… Погоди, десятник, не перебивай, я тебя выслушал внимательно. Не разбойники мы, не лиходеи, а люди мастеровые и военные. И пользу общине вашей большую принести можем, если столкуемся.

– Як купец торговлю ведешь, прости меня Господи… – влез в разговор Никифор.

– Разные мы люди с вами, обычаи у нас другие, – не обращая внимания на старосту, начал рассуждать егерь. – Но вера одна, да и идти нам особо некуда, тут ты прав. Разве что на Оку податься, но это… что в лоб, что по лбу, все едино. Правилам и традициям вашим мы готовы подчиняться, но разделять нас и помыкать нами не позволим. Повторю еще раз, если столкуемся, то прибыток общине будет, а соседи добрые из нас получатся.

– А силой принудим? – усмехнулся десятник. – Свара мысль дельную рек, можем и охолопить вас… Чужие вы для нас пока.

– Так у вас в селении холопов нет, я спрашивал по пути у Антипа. Тех, что были из половцев полоненных, вы в Переяславле с рук сбыли. Не просто же так, а?

– Не просто. Вороги они нам и ужиться надолго с ними нам невмочь. Так и так сбыли бы. Вервь решила с вольными людьми жизнь начать на новом месте. И долги закупов община выкупила, по-другому не сподвиглись бы они с нами идти, не было уговора такого. А ныне мы на этой землице обустроились, и можно вновь к старому вернуться. Первенство в холопстве нет желания взять?

– Это шутка, что ли? – влез Николай.

Однако десятник был серьезен.

– На всем готовом будете жить!

– Ну, уж нет, – усмехнулся уже Михалыч. – Ни в закупы не хотим, ни в холопстве у нас нет нужды. Да ты ведь и сам не даешь воли в этом деле людям своим! Я и про это пытал Антипа… Кто по рукам особо горластым дал, звавшим на соседей пойти?

– Так воев нет у нас. Кем идти? – продолжил гнуть свое десятник, заинтересованно глянув на рассуждающего егеря.

– Можно было в Суздале людей нанять, серебро еще оставалось, так? – пытаясь добраться до правды, продолжил Иван. – А с ними уже на отяков идти, за тех же не вступится никто, верно? Черемисы их не трогают только потому, что взять с них нечего, а холопов из бывших врагов своих делать не хотят. Так же, как и вы.

– В Суздаль али Суждаль, как многие ее называют, не заходили мы. А про отяков сказывать… С черемисами ратятся они издревле и упорно, иначе не осталось бы их на землях этих. Не так просто их взять, как мыслишь. Но прав ты в одном, не по нраву мне на полях наших людишки подневольные, набранные в набегах. Другое дело, ежели к тебе ворог пришел, а ты его полонил и работой своей он волю выкупает или жизнь. Да и закупам я не противлюсь.

– У Трофима Игнатьича по молодости жинка у половцев поганых сгинула, – вмешался Никифор, с сочувствием глянув на десятника.

– Но не нам менять предков наших заветы, и мои мысли тут силы не имеют весомой, – предупреждающе зыркнул на старосту тот.

– Тем не менее трижды подумай перед тем, как рискнуть силой кого-либо охолопить, – облокотился на стену Иван и сложил на столе кисти рук в замок. – Разве хочется тебе нож в спину получить? К каждому холопу воя не приставишь, леса кругом темные…

– Ты что, угрожаешь мне? – недобро поднял глаза десятник.

– Упаси меня боже, просто рассказываю тебе, какие трудности ждут весь, если попытается она старыми порядками на новом месте жить. Я не враг тебе, пришел милости у тебя просить и защиты. А также всеми силами помогать тебе и общине вашей в малых и больших делах, – выделил слово «тебе» Иван.

– А велики ли твои силы? Два сопливых отрока? Или ты сам, надумавший к старости учиться у моего дружинника владеть мечом? Равноценная ли мена выходит? Защита, пища и кров на неизвестно что?

– Дозволишь ли умение показать свое, пока еще время светлое? – Егерь, получив кивок согласия, потянулся назад за свертком. – Любим, есть ли у тебя рвань какая, что не жалко испортить?

– В углу, под навесом, порченые да резаные шкуры лежат, Радка умение свое испытывала. – Огонек гордости высветился на мгновение в дедовых глазах, несмотря на укоряющие будто бы внучку слова.

– Тогда милости прошу за ворота.

Иван спустился с крыльца, подобрал два чурбачка, негодной выделки шкуру под навесом, и вся честная компания отправилась за тын.

– Николай, не в службу, а в дружбу… сходи, развесь вот это недоразумение, метрах так в пятидесяти-шестидесяти, – негромко произнес егерь наедине, передавая тому завернутые в шкуры поленца. – Я из ружья Вячеслава попробую шмальнуть, оно покучнее вроде стреляет.

Михалыч разложил сверток с двустволкой и начал его разворачивать.

– Схожу, чего не сходить. А пошто не в чехле принес?

– Так как бы еще наш разговор сложился… Люди тут горячие, не чета нашему времени, – кивнул в сторону Иван. – А чехол жесткий, удобно через него не возьмешься, чтобы прикладом поработать… Тряпка же мне в этом деле не мешает, да и скинуть ее я в любой миг могу. Оба ствола, кстати, я еще перед нашей с ними беседой зарядил.

Крякнув, Николай отправился расставлять мишень, а десятник, скрестив руки, подошел поближе к егерю.

– Чем поразить хочешь, Иоанн?

– Иван я, так правильнее. Но лучше зови как все – Михалычем. Смотри, это мое оружие, называется ружье. Оно не боевое, для охоты предназначено. Поймешь, что такое и как действует?

– Помыслить не могу, что ты в дланях своих держишь. А звать тя буду не по отцу, а просто воем, раз ты меня десятником кличешь. Давай, дело твори, которое хотел.

Иван кивнул, равнодушно соглашаясь на предложенное имя, и стал дожидаться возвращения Степаныча. Потом вскинул двустволку, помедлил мгновение и нажал на курок. Грянувший выстрел заставил отшатнуться окружающих, а Никифор даже присел и стал мелко креститься.

– Что за гром небесный ты на землю спустил, пришелец? Невместно пужать так людей добрых.

Трофим Игнатьич протянул руку к ружью, второй ствол которого Иван предусмотрительно разрядил, поднес оружие к лицу, повертел его, отдал обратно. Потом ушел смотреть полешки и старую вылинявшую шкуру, простреленную решетом в диаметре сорока сантиметров, а вернувшись, вопросительно подкинул принесенный чурбачок на ладони.

– Именно такое оружие применялось в моем отечестве, умные люди его сделали, – начал объяснять Иван. – Но больше нет ни людей тех, ни ружей, да и зарядов, что поразили цель, осталось очень мало… Однако теперь ты должен понимать, как мы ратились. Учитывая, что и пострашнее кое-что было. Скрывать не стану, если заряды кончатся, то оружие это будет бесполезно, не найдем мы чем снарядить его.

– Лучник десяток стрел за часец пошлет в цель, а это?

– Именно это примерно так же или чуть менее, если точно попасть надо.

– Не сдюжит ваша рать воинская против нас. Добрый лучник стрелу за триста шагов положит в цель.

– Наша сдюжит. И положит всю вашу, не потеряв никого. Но ты прав в одном… – начал отвечать Иван, выковыривая застрявшую дробинку из поленца. – Это на мелкую дичь заряд, дробь называется. Если побольше кусок свинца взять, то полетит и дальше, и точнее. Вот, к примеру, метров э-э-э… шагов за сто в тебя стрелу пустят, уклонишься?

– Знамо дело, ежели одна. Или на голомень приму.

– Меч плашкой выставишь? Понятно… А в моем случае ты не увидишь ничего и не отмахнешься. Обычную кольчугу на раз пробьет… Ну да ладно, чего это я хвастаю. Как уже сказал, на десяток выстрелов меня хватит, а потом оружие можно будет выбрасывать. Показал я тебе все это только для того, чтобы доказать, что не только оружие, но и люди у нас сильно от ваших отличаются. Сам смотри, сможет кузнец ваш сковать такое? – показал Иван на ствол.

– Донес ты до меня свою мысль, вой, – задумался десятник. – Прав ты… Тебе виднее, как использовать знания ваши. Совет держать будем. Есть про что другое молвить?

– Как не быть. За стол вернемся?

– Пошли.

Беседа завершилась только за полночь.

Как только все вернулись в дом Любима, десятник отпустил Петра, которому выпало караулить весь до утренних петухов, и разговор продолжился, сопровождаясь чашей хмельного меда, пущенной по кругу. Однако одной чашей дело и ограничилось, желающих принять больше не оказалось, всем хотелось сохранить ясность рассудка.

Тем для разговора набралось предостаточно. Сначала Иван выпустил тяжелую артиллерию, заставив Николая пройтись своими планами по кузнечному и кирпичному делу.

Затем к собравшимся прибились Антип с Вячеславом, обошедшие за это время многих соседей с выборочным осмотром скотины. Это еще более подогрело интерес десятника и старосты. Все-таки лекарь в веси появился, как бы ни отмахивался Вячеслав от такого звания.

Антип на все лады расхваливал его.

Сказал, что соседская коровенка уже почти совсем оклемалась, а его кормилица уже не дрожит и слышно, как газы выходят через заклиненную пучком соломы пасть. И соседского мальчишку, простудившегося на речке, Вячеслав уже начал лечить, заварив травы, собранные у самых ворот. И у него самого все нитки повыдергал… Последние слова Антип сопровождал действием, крутя во все стороны свою намазанную йодом физиономию и показывая, что след от медвежьей лапы почти зарос.

Присовокупив возможность обучения счету и письму одних «сопливых отроков» другими, Иван еще более перетянул на свою сторону Трофима Игнатьича и Никифора. Правда, оговорился, что счет и письмо у них свое, но от этого писать и считать хуже не будут, да и читать церковные книги ученики уж как-нибудь уразумеют. Все-таки буквы немного похожи.

Сам капитан в отставке, кроме обучения навыкам меча у Свары, выпросил у десятника несколько уроков стрельбы из лука.

В ответ Иван обещал составить карту ближайших земель и координировать работу поисковиков, которых договорились выделить на поиски руды.

Также он оговорил их кормление и зимнее вещевое довольствие, которые вервь должна была взять на себя, и попросил у общества землицу за старой пажитью вверх по течению Дарьи.

В итоге там им разрешили поставить пятистенок, а также разбить огороды под свои опыты, благо неплохая полянка для этого находилась совсем рядом. Тут же, метрах в ста, на самой речке в дальнейшем можно было бы поставить плотинку и приспособить водяное колесо для кузнечных нужд. Подробности раскрывать Николай не стал, потому что время было позднее, но обещал завтра поутру рассказать все Любиму.

Под это дело и под новый пятистенок была выпрошена бригада плотников, которую дали на десять дней, оговорив, что все построенное ею будет принадлежать общине.

Овощами заинтересовались весьма. Староста даже пообещал выделить баб на обработку земли, если новые общинники на следующий год поделятся невиданными плодами. Точнее, как невиданными… Лук дружинники у князя на службе пробовали, но в весях он еще не прижился. А морковь не узнали вовсе. Десятник сказал, что она должна быть белая и помельче. На вкус же собравшимся пробовать Иван ничего не дал. Нечего, мол, продукт губить.

Между делом выяснилось, что землица под весь, якобы выкупленная у ветлужского князя, формально ему как бы раньше и не принадлежала, хотя и были раскиданы ниже и выше по течению Ветлуги черемисские поселения. Фактически община, а еще вернее, дружинники поклонились мечами и бронью кугузу за то, что переселенцев не тронут.

Соседи были достаточно воинственные, хотя и не чета русским князьям или булгарским ханам, и достаточно многочисленные. Жили они и на восток от Ветлуги, и вдоль Волги, и даже около устья Оки, хотя там они встречались вперемежку с мордвой.

Однако рядом с самими переяславцами на расстоянии нескольких дневных пеших переходов по дремучему лесу практически никого не было. Разве что отяки, но те в основном ютились на противоположном, левом берегу.

На правом сплошным покрывалом тянулись густые леса вперемежку с болотами, бедные и землей и пушниной. Видимо последнее и было причиной того, что место оказалось никем не занято.

– Свернете ли дело, что затеяли? – напоследок спросил их Трофим Игнатьич, недоверчиво покачивая головой. – Понятно ли вам, что трудности непреодолимые стоят на пути вашем?

– Все понимаем, а вот свернем ли, Бог ведает! – пожал плечами Иван. – С другой стороны, куда нам деваться? Ты только придерживай нас, если дела наши общине могут навредить, хорошо? Традиции ваши и порядки мы еще не знаем…

– Уговорил. Дам по рукам, если что.

* * *

Следующим утром чуть свет Любим разбудил Николая, и оба вышли во двор, где их уже ждал Антип и пара бадеек с холодной колодезной водой.

Молча опрокинув ведра на согнутые плечи друг друга и растеревшись принесенными кусками грубой посконной ткани, кузнечных дел мастера вместе с охотником отправились за изгородь смотреть кузню. Идти было совсем ничего, и через несколько минут процессия уже располагалась в небольшом овражке на склоне холма.

– Обустраивайся, – показал Любим на лавку, и присел рядом на чурбак около небольшого колченогого стола. – Вопрошай, коли есть о чем… Отвечу, раз община так решила.

Николай немного огляделся, прошелся пальцами по инструментам, разложенным около погашенного кузнечного горна, обошел стоящего возле него Антипа и встал посреди кузни, переваливаясь с пятки на носки.

– Постою с твоего разрешения, так думается легче. Расскажи, будь добр, Любим, – Николай в знак уважения немного наклонил голову, – весь процесс с самого начала. Прежде всего, как руду добываете?

– Добываем? Я бы так не сказал. Вначале пользовали мы запас, что впрок заготовили. Болотами у нас в степи отродясь не пахло, так что железо завсегда привозное было. И пуда два до этих мест сохранить мы смогли. Доброе железо. А уж как кончилось оно… Поначалу взялись мы немного торговать с отяцкой весью, что на другом берегу стоит. Людишки у них есть, болота кругом, а кузнеца нет. Сказывали нам, что пять годков назад стрелой ему аккурат по яремной жиле попало. Было это в то лето, когда они с черемисами ратились за угодья лесные.

– А за что воевали?

– То ли борти не поделили, то ли охотники на чужое место зашли, не ведомо мне… По словам отяцким выходит, что черемисы в этих местах пришлые, потеснили они бывших хозяев на восход солнца и осели тут.

– Точно знаешь?

– Да я не любопытный, это их усобица. Ведаю лишь, что кроме этой веси, у отяков выше и ниже по Ветлуге еще два поселения есть, где живут они поныне своими общинами. Коли не брешут, более окрест не сохранилось никого из рода их. Кха… Вот с поселений своих они и стали нам везти руду болотную, а мы им скобяной товар, да украшения… пока были. Однако худое у меня железо из той руды выходит. Печь вон чуть пониже в яруге стоит, подойди, глянь на крицу[5]5
  Крица – губчатая железная болванка с включениями примесей и шлака, полученная из железной руды, для дальнейшей кузнечной обработки.


[Закрыть], что рядышком с нею лежит.