Текст книги "Водоворот"

– Маму потерял, что ли? – сказал Рубахин так, как если бы это пришлось сказать ребенку.

– Я же выполнил условия договора, – обиженно обмолвился Гитлер.

– А в нем присутствовал пункт насилия? – не менял тон Гриня.

– Нет, – сказал Гитлер и виновато опустил голову.

– В чем же дело? – продолжал давить Рубахин. – Сейчас она напишет заявление и попрешь по этапу. А с насильниками, старик, в том своеобразном государстве поступают аналогично.

До Гитлера стало доходить, какая ужасная участь может его ожидать. Оступись и оборвешься в глубокую и черную пропасть, на дне которой горит жаркое пламя, а над ним раскаленная сковорода. Одни поддерживают огонь, другие жарятся, а третьи мешают содержимое сковороды, чтобы одни и те же не находились постоянно в самых горячих точках. Иначе они подгорят. Теперь верхним несладко, так как они уходят вниз. Он полностью осознал свою участь за варварский поступок. От напряжения его голова задымилась, а Гриня продолжал капать на мозг.

– За женщиной надо ухаживать. Дарить ей подарки. Стряхивать с нее пылинки. Добиваться ее расположения. Одной выходкой ты перечеркнул все наши отношения. Ты упал в моих глазах ниже плинтуса.

– Я отработаю, – испугано произнес Гитлер.

– Отработаешь ты и без этого, – сказал Гриня. – Ступай. Я подумаю, как с тобой поступить.

Услыхав, что его отпускают, Гитлер выскочил за ворота, словно ошпаренный кипятком.

– Хочешь, я тебя к Александре Васильевне устрою? – сказал Гриня, пытаясь как-то сгладить случившееся и успокоить Вику.

– Я хочу уехать отсюда, – сказала Вика. – Все меня принимают за сумасшедшую. Никто не желает понять, что я страдаю от одиночества.

Она еще не знала, что беременна. Что ребенок будет действительно ее спасением. Гитлер не узнает о сыне. Вика, через два года после родов, повстречает мужчину, который полюбит ее и станет истинным отцом ребенку. Гриня сожалел, что так вышло. Но ход событий изменить невозможно. Остается лишь загладить перед ней свою вину и надеяться на то, что в Викиной душе не останется тяжелого осадка.

– Пойдем погуляем, – предложил он несчастной девушке, по-дружески улыбнувшись. – Развеем тоску.

– Пойдем, – согласилась она.

Легкий осенний ветерок приятно обдувал лицо. Из-за каждой подворотни, высунув носы, лаяли собаки.

Вика осторожно взяла его под руку. Мечтательно подняла голову вверх и, разглядывая звезды, стала читать стих:

 
Люблю ночную тишину,
Когда все спят.
И наблюдая в звездах мглу,
Люблю мечтать.
Какие мелкие мы все же,
Словно пыль,
Не хватит путь измерить к звездам
Наших миль.
Мы, может, тоже улетим,
Когда умрем.
Вот почему и знать хотим
О мире том.
Быть может, это предки наши
Где-то там,
Когда гуляем смотрят вниз
И светят нам.
А я хочу пределы эти
Ощутить,
И к дальним звездам, словно ветер,
Путь пробить.
 

– Замечательный стих, – похвалил ее Гриня. – Но пока ты летала к звездам, у меня план созрел. Пойдем-ка вот в эту избушку зайдем, – он показал на дом Васи Кость. В доме Гриня сразу подошел к подполью и топнул ногой по крышке.

– Хозяева дома?

Вася открыл крышку своего убежища, и Рубахин, присев на корточки, заглянул вниз. Открывшаяся его взору картина могла сравниться лишь с логовом нечистой силы. Огромное количество разных размеров и времен икон, перевернутых вверх ногами, освещалось множеством свечей. По середине стоял натуральный гроб. Как выяснилось, Кость в нем спал.

– Ты от кого шагаешь? Пес кудлатый, – будучи не в себе процедил сквозь зубы Рубахин.

– Вариант планировки мне продиктовал Танжерис, – ничуть не смутившись заявил Кость.

– Это еще кто такой? – посмотрел на него Гриня, как на инопланетянина.

– Король всех наркоманов, – сказал Кость с таким удивлением в голосе, будто не знать Танжериса было высшей степенью безграмотности. – И у меня с ним отличные отношения, – придал он голосу угрозу. Мол, смотри, со мной шутки плохи.

– Ладно, – согласился с ним Гриня, – пусть будет так. Я пришел не выяснять ступени иерархии нечистых. С этой минуты у тебя восстановилась память. Наведешь шороху у Ильюхи. Да покрасочнее, – прищелкнул он пальцем.

– Будет исполнено в лучшем виде, – просмаковал Кость каждое слово, и спустившись, захлопнул за собой крышку.

– Я у тебя заночую? – спросила Вика у Грини, когда вышли на улицу.

– Не вопрос, – разрешил Гриня, – располагайся, где будет удобнее.

Илья Герасимович примчался на восходе солнца и застучал в окно, словно объявить пожар. Гриня только прилег. Пробеседовал с Викой до трех часов ночи. Он поднялся ничего не понимая. Посмотрел в окно и увидел нарушителя сна.

– Понятно, – сказал он и пошел открывать калитку.

– Больше месяца не пакостил, – сокрушился он прямо с порога. – Ночью проснулся проверить скотину, а двери все нараспашку. Бочка бензина опрокинутая. С трех канистр дизельное масло разлитое, – он был очень взволнован. Голос подрагивал.

– Потише, Илья Герасимович, говорите, – поставил Гриня указательный палец к губам. – У меня ребенок спит.

– Надо что-то решать, – перешел на шепот потерпевший.

– Придется его утопить в реке, – на полном серьезе заявил Рубахин.

– Топить не обязательно, – испугался Илья Герасимович оказаться заказчиком, если что-то просочится в компетентные органы. – А проучить придется.

Тот ход, ради которого был разыгран весь этот спектакль, полностью выполнен и теперь можно действовать прямо и решительно.

– Извините, – обратился Гриня по-деловому. – Я хотел осведомиться о машинах в вашей ограде?

– Две «нивы» развалившегося колхоза, – объяснил бывший председатель. – Обе на ходу.

– Может быть, я воспользуюсь какой-нибудь из них? Я придумал кое-какой план. Если его осуществить, к вашему дому не только Кость, но и другие, проявившие интерес к вашей персоне, не сунутся и на шаг. Вы будете жить долго и счастливо. А мне станет удобно передвигаться.

Илью Герасимовича не смутило предложение. На какой-то миг оно ему показалось даже выгодным.

– Я тебе днем у нотариуса оформлю доверенность года на три, – словно чему-то обрадовавшись, заявил он. – Но деревню от вражеских оккупантов спаси.

«Ооо, старик, – задумался Гриня, – куда ты клонишь. Давай-давай, накручивай сюжет. Но Александру Васильевну навряд ли я трону. Она хоть и хапуга, но славная женщина». А вслух сказал:

– Люди в курсе. Разберемся. Не стоит волноваться по пустякам.

– Дай мне свой паспорт, – убедительным голосом заявил бывший руководитель. – Я все сделаю и подгоню к тебе машину.

Рубахин вручил ему документы, и он удалился. Сон улетучился. Гриня заварил купеческого чая. Чуть позднее пришла Наташа. Ее карие глаза всегда выражали заботу и тепло. Создавалось впечатление, что она должна оказать помощь всему миру.

– Наконец-то я вижу тебя трезвым, – обрадовалась она его нормальному состоянию. Она подошла к нему ближе и стала внимательно разглядывать. – А глаза почему красные? – насторожилась она, задавая вопрос.

– Не могу без тебя спать, – придал Гриня голосу иронию, а в улыбку вложил все свое тепло.

– Как я останусь, когда ты пьешь? – мягким голосом сказала Наташа.

– Я уже думал над проблемой алкогольной зависимости и самое интересное в том… – Гриня сделал паузу и внимательно посмотрел на нее. Она словно завороженная ждала продолжения. – Дело в том, что у меня все начинается с пятидесяти грамм, в основном за уважение. Чтобы этого не происходило, необходимо отказаться от общества. А как? Я не знаю.

– Давай уедем туда, где тебя никто не знает, – предложила Наташа.

– Я так уже поступал, – честно признался Гриня. – Но моя жизнь не поменялась.

Проснулась Вика, встретившись с Грининым взглядом, мило улыбнулась.

– Доброе утро, – сказала она. – Наташа ее услышала и вышла на видное место.

– Это еще что такое? – с неподдельным интересом произнесла она. – Вика смутилась, увидев ее.

– Не подумай ничего плохого, – стала она оправдываться. – Между нами ничего не было.

Наташа приблизилась к Рубахину и легонько ребрами ладоней ударив его по плечам, сквозь зубы произнесла:

– Я не ревную, но предупреждаю.

– Спасибо, – сказал Рубахин, посмотрев ей в глаза, в которых он увидел искренность и порядочность. Он поднялся, обнял ее, поцеловал и по-дружески улыбнулся. Наташа от него отстранилась и молча занялась уборкой дома.

Это была суббота и Гитлер, как обычно, без предупреждений затопил баню. Сава примчался на всех парусах. Он был в расстроенных чувствах.

– С конкурентами коляска, – начал он с порога. – Косяк, брат, с моей стороны. Отсижусь пару деньков, обдумаю варианты. Ольгу в губернию отправил. Пусть пока у тетки поживет. Скажи Гитлеру. Пусть стволы откапает. Могут сюда нагрянуть. Придется занять оборонительную позицию.

– А где твои бойцы? – выслушав его внимательно, спросил Гриня.

– Всех разогнал по убежищам. Пусть отсиживаются.

Гитлер принес два обреза. Двуствольный шестнадцатого калибра и одноствольный тридцать второго. Гриня объяснил девчонкам военное положение и отправил их по домам. В бане помылись по очереди. Один оставался бдеть.

Почему так получается. Находясь под замком, пересматриваешь взгляды и не соглашаешься с ними. Ведешь трезвые рассуждения, планируешь и ждешь грядущие перемены. Пытаешься очиститься от недобрых мыслей. «Надо в корне менять свою жизнь», – думаешь ты.

Стоит покинуть пределы запретки и влиться в поток вольной жизни, как тут же становишься холопом искушений и праздников. Все твои прежние рассуждения забываются. Господь сказал: «Будь либо холодным, либо горячим, но не будь теплым. Все, что на половину – от лукавого». Человек рассуждает в одном направлении, а поступает совершенно иначе. Почему и попадает в итоге в такие дебри, спасение от которых только замок.

На самом деле коляски никакой не произошло. Бывший директор крупной компании-поставщика осознанно развалил свою организацию и продал ее самому себе. Она вновь расцвела. Сава разработал крупную денежную махинацию и хотел воспользоваться ее услугами. Однако директор не одобрил план, отказав ему в помощи и содействии. Этой же ночью случился пожар. Сгорело три корабля. Гаражный бокс с недавно прибывшими с завода-изготовителя Камазами. Нити подозрений вели к Саве. Узнав утром о случившемся, он заметался.

Директор имел профессиональную охрану из бывших сотрудников МВД. Имел связи. Кроме того, бригада из губернии ему создавала крышу. Не удивительно, что в Савину голову, кроме как временно перегаситься, ничего не пришло. Хотя причина пожара стала известна тем же утром, но Сава не мог знать, что он был вне всякого подозрения.

В понедельник Илья Герасимович подъехал к дому на белой «ниве» и посигналил. Рубахин вышел ему навстречу, и он торжественно вручил ему документы. Савины глаза чуть не выкатились из орбит.

– Может, домой меня подбросишь? – лукаво улыбнулся бывший руководитель.

– Можно, – осторожно принимая ключи, согласился Гриня и, устраиваясь за рулем, мечтательно посмотрел вперед. Покрутил баранку. Включил зажигание. Мотор заработал. Гриня потихоньку тронулся с места, и машина покатилась по улице.

Высадил Илью Герасимовича у дома. Вернулся обратно. Переоделся в подарки Александры Васильевны и подъехал к ней.

– Какие люди и без охраны! – искренне обрадовалась она.

– Здравствуйте, Александра Васильевна, – сказал Рубахин, – я к вам по такому поводу.

– Выкладывай, – подбадривала она его, заметив, что он немного нерешительный.

– Хочу навестить своих родителей, – обмолвился он. – Я их не видел больше девяти лет.

Александра Васильевна многие слова в личный лексикон переняла от профессора и звучали они ее голосом очень забавно.

– Не вопрос, – ответила она, в то же время пытаясь вызвать мужской интерес. Пригласила его в магазин, и шагая впереди, начала заманчиво качать бедрами. Когда вошли в магазин, она стала выбирать подарки.

– Это подаришь матери. Это отцу, – подавала она вещи девушке-продавцу, чтобы та упаковывала в пакеты. – На вот, Гриня, возьми, – подала она ему купюры разного наименования. – Положи их в карман. Будь истинным джентльменом. Потрать их не жалея.

Затем она взяла пустую картонную коробку из-под консервных банок. Поставила в нее пять бутылок хорошего вина и положила разных продуктов.

– Ну, чего стоишь? Неси в машину, – сказала она так, словно они были самые близкие люди. Грине это понравилось. Спустя минуту все это находилось на заднем сиденье «нивы».

– Спасибо вам за все. Вы потрясающая женщина, – растрогался Рубахин. – Извините, что наше знакомство состоялось не очень гладко.

– Не покусаешься, не подружишься, – улыбнулась женщина. – Хорошим людям всегда рада помочь.

Гриня ей нравился, и она была готова пойти ему навстречу во многом. Однако Рубахин вел своеобразную жизнь, резко отличающуюся от ее, и ей было не понятно, как можно так издеваться над собой. Но в глубине души девушка надеялась, что со временем он остепенится.

– Ты бы занялся чем серьезным, – предложила она. – Я помогу. Пропадешь ведь на делах рисковых.

– Посмотрим, – улыбнулся Рубахин, и, помахав ей рукой, рванул машину вперед.

Глава 8

Наспех накрытый стол был наполнен атмосферой радости и счастья. Мать не могла отвести взгляда от своего чада. За последние годы Гриня впервые ощутил полную независимость. Растворяясь в сладостной неге, он обратился к родителю.

– А тебе, отец, я приготовил сюрприз, – сказал он, положив руку на плечо постаревшему мужчине. За время их разлуки его лицо покрылось глубокими морщинами. Осанка ссутулилась. Голос осел. Однако встреча с сыном его взбодрила. В данный момент он чувствовал себя превосходно. Он внимательно слушал младшего Рубахина и был в восторге от его неожиданного появления. Гриня гордо объявил:

– Скоростной катер. Будешь на нем ездить на рыбалку. Да и так, куда с матерью прокатиться.

– Где ж ты взял-то его? – прозвучал хрипловатый голос.

– Где взял, там уже нет, – ответил Гриня. – Находится он на лодочной станции. Собирайся, поехали, я тебе его вручу.

– Да уж дома побудь хоть не много-то, – забеспокоился отец, испугавшись, что сейчас сорвется блудный сын, а когда явится вновь, кто его знает. – С матерью поговори. Она тебя столько лет ждала. А ты, поехали, – как бы передразнивая сына сказал отец. – Все бы ехал. Наливай лучше по стопарю за встречу-то, – с упреком заявил он.

Гриня исполнил поручение. Выпили, закусили. Он повернулся к матери и прочитал стих.

 
Ни разу вам я не помог,
Бежал, с законом не мирился.
Найти нигде себя не смог,
Ни для чего не пригодился.
Мои шатания свели
Дороги все в единый купол,
Ты под колени не стели,
По грязи я к тебе дохлюпал.
Вновь запах пыли ощутил,
Меня чужбина поманила,
Потратить чтобы свежесть сил,
В груди чтоб снова защемило.
Поколешу и притащусь,
Устав, как птица перелетом.
На месте если – я бешусь,
Играют чувства не по нотам.
Мне кто-то странствовать велит,
Но нет цены таким скитаньям,
Когда душа моя болит
И сердце просится к свиданьям.
 

– Эх, – откинулся он на спинку стула. – Нет на всей земле ничего приятнее, чем наполненный теплом и пониманием родительский кров. Пожалуй, это единственное место во всем мире, где меня искренне ждут, без корысти и эгоизма. Нет лукавых улыбок и лести. Только искренность. Спасибо вам за то, что вы у меня есть, – поблагодарил он родителей и обнял их со всей своей сыновьей любовью. Они были тронуты.

После нескольких повторений за встречу, Гриня все-таки настоял на своем.

– Подарок нужно немедленно вручить, – убедительно произнес он, и отец не смог устоять. Согласился.

Машина понеслась по улицам родного города.

– Тачку-то где взял? – поинтересовался старик.

– Я же на Север ездил, – давая неопределенный ответ, заулыбался Гриня.

До лодочной станции добрались быстро. Чуть с высунувшимся на берег носом, водомет находился на прежнем месте.

За всю свою прожитую жизнь отец не имел личного транспорта и теперь радовался, словно новобрачный ключам от однокомнатной квартиры. Он ласково провел ладонью по стеклу, по палубе. Гриня предупредил сторожа и подошел к катеру.

– Обмыть бы? – скромно улыбнулся отец. Он был немного не в себе. Словно комлексуя, что сам ничего не добился в жизни и ничего личного не имел, постоянно отворачивал взгляд. Гриня вернулся к машине, взял бутылку водки и, подойдя к катеру, оттолкнул его.

– Заводи, поехали, – обратился он к отцу. А тому и не верилось, что он находится за рулем личного маломерного судна. Тронув с места, он устремил взгляд на бегущие впереди волны. Забереги уже покрылись тонкой корочкой льда. Да и по самой реке, нет-нет да проносились тоненькие льдинки. Буксира заводили в гавань на отстой танкера, сухогрузы и баржи. На середине реки старик заглушил двигатель. Откупорил бутылку и достал из бардачка стакан. Сделал он это так, как это сделал бы истинный владелец.

– Ну что, сынок, исполним традицию наших отцов и дедов, чтоб он служил долго и надежно? – выпили с одного стакана по очереди.

Осенние деревья наполняли воздух пряностями, отчего голова приятно светлела. Отцу не терпелось начать движение, и он раз за разом наливал водку, дабы скорее покончить с ней и взяться за руль. Когда водка закончилась, он сделал завершающий круг почета вокруг Островграда и на малых оборотах завел катер на лодочную станцию.

Владельцы упаковывались на зимовку. Лодки вытаскивали на берег, а подвесные мотора вывозили в личные гаражи. Гриня до весны арендовал небольшой кусочек земли, ровно под катер. Нанял тягач и судно припарковалось до следующей навигации.

Возвращение домой в Грине вызвало шок. Полная квартира гостей. И откуда они только взялись?

В небольших селениях слухи быстро расходятся. Так и в данном случае. Не успел Гриня войти в дом, как это заприметили соседи и потянулась ниточка. К Рубахиным вернулся сын. Значит, будет праздник. А на халяву и уксус сладкий.

Водка полилась рекой. Гриня и не понял, как свалился. А утром как обычно – невыносимая головная боль. Рубахин с горем пополам приподнялся и увидел развалившегося в кресле соседа Леньку.

– Эй, человек, – потряс он его за плечо, – вставай. Время пришло пить «херше колу»! – сосед открыл глаза и направил затуманенный взгляд в Гринину сторону.

– Гри-ня, – еле поворачивая языком, проговорил он. – А она есть?

– Нету, – при колебании языка ощущая резкие колики в области головы, сообщил Рубахин. – Но ее нужно раздобыть.

– Без проблем, – через силу произносил слова Ленька. – Главное, добраться до берега.

– Значит, поднимайся, – поторопил его Гриня. – Время – деньги, а деньги – время.

Ленька поднялся и, войдя в кухню, залпом опустошил два стакана воды.

– Кто не пьет водку, тот не знает вкус воды, – сказал он чуть оживившись.

К живительному источнику добрались пешком. Ленька вошел в подъезд. Спиртом торговали на третьем этаже. А Рубахин остался ждать его внизу. Из-за угла дома показалась женщина. Она держала под руку мужчину. Направлялись они в его сторону. Гриня внимательнее всмотрелся и вдруг, заприметив что-то знакомое, почувствовал что-то родное, что аж сердце защемило. Это была Света. В дорогом осеннем пальто, на шее был повязан шелковый платок. Она выглядела шикарно. Замедлив шаги, она тоже внимательнее посмотрела в его сторону и, словно порывистый ветер октября, сорвалась с места. Подбежала к Грине, обвила его шею своими нежными руками и зарыдала.

– Гриша. Любимый мой. Сколько я тебя могу ждать? – запричитала она сквозь слезы. – Почему ты не слал весточки? Я ничего о тебе не знала. Я чуть с ума не сошла здесь одна.

– Тебя долго ждать? – подал резвый голос Ленька, держа в руках, словно младенца, полуторалитровую бутылку с суррогатным спиртом.

Приблизился спутник Светы.

– Эдуард, – протянул он руку. По хорошей одежке и сосредоточенному взгляду можно было без определить его высокое социальное положение. Седой волос говорил о пройденных сложностях и тонких чувствах.

– Гриня, – пожал руку Эдуарду Рубахин. – Надо разовые стаканчики приобрести, да приземлимся вон у тех акаций, – показал он рукой у каких именно. Ленька сбегал до ближайшего павильона и принес стаканчики.

Кустарник был так расположен, что их с любой стороны не было заметно. Место было обжитое молодежью. Они собирались здесь по вечерам. По кругу стояли сиденья от грузовых и легковых машин. В середине стоял столик.

– У меня есть и деньги, и семья, и работа, – стал объяснять Эдуард. – Но мне нужен отдых. Расслабуха, так сказать. Она меня водит третий день по хазам, – кивнул он головой на Свету. – Где крик, рев и безрезультатная трата денег. По тебе видно, – обратился он к Грине, – что ты порядочный человек. Это понятно по твоему поведению и общению. Думаю, что ты сможешь мне помочь.

– Если финансовые проблемы решатся, почему бы и нет, – он с упреком посмотрел на Свету. – А ты, дорогая, как?

– Я, Гришка, совсем заблудилась в этой жизни, – сказала она, виновато опустив голову. – Несколько раз выходила замуж.

А в моих мыслях всегда оставался только ты. Тебя увидела, у меня поджилки затряслись. Подумала, может, померещилось, – она прижалась к нему, и на ее глазах появились слезы. – Ты же совсем обо мне ничего не знаешь. Ты уехал, вскоре я узнала, что беременна. В институт поступать не стала. Родила тебе сына. Думала, приедешь, зарегистрируемся, будем жить, как люди. Тебя все нет и нет. Одной сложно с ребенком, нашла спонсора. Нет ничего хуже, чем играть роль любящей супруги. Появился другой мужчина. После еще были. Затем начала выпивать от горя, – Гриня ее слушал и не верил своим ушам. Маленькая, во всем прилежная девочка, превратилась в развратную даму, которая снимает богатых кавалеров. Он не так представлял себе эту встречу. Света для него, как он думал, навсегда потеряна. А здесь такие секреты открылись.

Выпитое пойло стало лекарством от головной боли. Эдуард тоже повеселел. За последние дни он впервые находился в компании нормальных людей. Не перебивающих друг друга и не шумящих. Тех, кто его внимательно выслушает и поймет.

– Сейчас к подруге моей мамы пойдем, – сказал Гриня. – Дети у нее разбежались, и они с мужем вдвоем скучают.

Допили оставшийся суррогат и направились в сторону магазина. Взяли хорошей водки и на закуску всякой всячины. Гриня попросил у Эдика кошелек с деньгами, чтобы рассчитаться за покупки. Сделал своеобразную вертушку и переложил деньги в свой карман. «Пусть к семье возвращается, – подумал он. – Без денег быстрее домой вернется, к жене и детям. Отдых часто заканчивается грустью. Поэтому удары всех удачных и неудачных приключений беру на себя».

Подруга матери, Лидия, Грине очень обрадовалась.

– Ты только глянь на него, – искренне улыбнулась она. Голос ее был сентиментальным. – Зрелым мужчиной стал. Помню, маленький-то хулиганистый был. Проходите в гостиную, – пригласила она. – Я на стол соберу.

Гриня вручил ей пакеты.

– Здесь все к застолью, – сообщил он.

– Надо же, – восхитилась Лида. – Заботливый какой. И о нас стариках не забыл. Навестил и спасибо.

Света пошла вместе с ней на кухню. Мужчины заняли места в гостиной. Через десять минут хозяйка и молодая помощница собрали закуску, поставили закуску и водку.

– Проходите к столу, гости дорогие. Садитесь кому где больше нравится.

Все заняли места, и она обратилась к Грине:

– Рассказывай. Где скитался? Чем занимался? – она спрашивала это так, как если бы пришлось говорить собственному сыну.

– Бороздил просторы Севера, – разливая по рюмкам водку, ответил Рубахин.

Света смотрела на него, как на вожделение, и он чувствовал ее взгляд. Эдик с мужем Лидии, Михаилом, сразу нашли общий язык, и между ними завязался мужской разговор о кораблях. Они оба были речниками. Гриня понял, что они друг друга нашли. Им было интересно общаться. Он посмотрел на Свету.

– Может, уединимся? – спросил он ее.

– У моей подружки муж еще в навигации, – понимая о чем он думает, сказала она. – Мы можем побыть у нее.

– Тогда в путь? – указал Рубахин рукой в сторону выхода.

– В путь, – подтвердила она.

– Извините, – обратился он к Лидии. – Мне пора. Пусть Эдик побудет с вами?

– Пусть, – согласилась Лидия. – А сам-то что так быстро? Даже не поговорили.

– Пора, пора, зовет труба, – заулыбался Гриня.

– Но ты заходи к нам, не забывай, – сказала она напоследок.

По улице изредка проносились автомобили. Моросил мелкий тоскливый дождик. До подружки добрались незаметно. Света надавила на звонок, и дверь распахнулась. Перед ними стояла невысокого роста брюнетка. Даже без косметики она выглядела великолепно. Превосходно обрисовывалась грудь и фигура.

– Это Люба, – объявила Света. – А это мой Гришка вернулся, – прижалась она опять к нему.

– Проходите, – отошла в сторону хозяйка квартиры.

– Проходи, не стесняйся, – взяла Света Гриню под руку и потянула за дверь. – Будь как дома. Здесь все свои, – радовалась она. Рубахин прошелся туда-сюда. Оценивающе глянул. «Достойное жилье», – подумал он. Люба собрала на стол и позвала гостей.

– За что пьем? – поинтересовалась хозяйка.

– Как за что?! – удивилась Света. – За нас с Гришкой и пьем, – она думала, что сейчас Гришка бросится за ней. Но не тут-то было. У него имелись собственные соображения.

– И где мой сын? – спросил он, когда почувствовал себя великолепно.

– У моих родителей. Я не в силах дать ему необходимое. Он уже слишком многого требует.

Видимо этих слов и не хватало Рубахину, чтобы вскипеть. Услышав эти слова, внутри его возникла невероятная брезгливость и отвращение к ней. «Мать, не проявляющая заботу о своем ребенке, – думал он про себя, – и не мать вовсе. Даже животное не покидает свое потомство. Разве что кукушка способна подкинуть собственное яйцо в чужое гнездо». Но вслух он не выразил возмущение и негодование. Для Светы он оставался прежним. Она продолжала радоваться, что в нем вызывало еще большее отвращение. Не может быть, чтобы за такой красивой внешностью скрывалось столько пороков! В глазах нет даже легкой тени разврата.

– Оставайтесь, а мне надо Сашку забрать.

– Кто это? – спросил Гриня.

– Мой ребенок, – ответила Люба и удалилась.

Рубахин наполнил стаканы до краев водкой и свой осушил залпом. Закурил и посмотрел на Свету.

– Мне не хочется тебя унижать и оскорблять. Ворошить прошлое и заглядывать в будущее. Я буду честен и откровенен, – словно чувствуя неладное, Света насторожилась и застыла как статуя. А Гриня продолжил.

– Вместе мы быть не должны. Когда я уходил, у меня не возникло чувства, что я что-то оставил и мне необходимо за этим вернуться. Мы разные. Единственная, связующая нас искорка из прошлого, светит уже не нам. Прости, но я не могу преодолеть душевный барьер, созданный твоим рассказом.

– Почему ты во всем винишь одну меня? – вдруг сорвалась она. – Разве не ты причастен к моим неудачам?

– Я не могу связать жизнь с женщиной из жалости. Мне необходимы другие чувства. Чистые и благородные. Хоть я и сам грешен не меньше твоего, в данном случае между нами стоит стена.

– Я же тебя не тороплю, – всхлипнула Света. – Пережди. Остынь. Полюби меня вновь. Я буду хорошей, любящей супругой и заботливой мамой твоему ребенку.

Гриня опять наполнил свой стакан до краев. Ему был неприятен этот разговор. Он захотел напиться до невменяемости и уснуть. Эту цель и стал преследовать Рубахин. Благо, водки было достаточно. Выпив, он не закусывая закуривал сигарету за сигаретой. Света не находила слов для оправдания, и это ее злило. Рубахин не понимал, что сама судьба посылает ему ту, что любит его с самого детства и не поддельно. Чисто и искренне. Однако гордыня в нем вызвала отвращение.

Рубахину стоило задать себе вопрос: «А сам-то ты достаточно благороден? Достаточно верен и предан? Оглянись!» Однако, как обычно и бывает в жизни, себе оправдание он находил и во всем винил Свету. Напившись водки до потери пульса, он развалился на диване.

Когда Рубахин проснулся, он увидел Любу. Она сидела в кресле в домашнем халате и внимательно смотрела на него. Заметив его взгляд, она улыбнулась.

– Доброе утро.

– Отвратительное, – сконфузился Рубахин.

Люба наполнила на одну треть стакан водкой и на две трети лимонадом, подала Грине. Оторвавшись от подушки, он опустошил содержимое стакана.

– Еще, – возвращая тару, попросил он. Люба повторила замес. Когда он попил, она подала ему зажженную сигарету и пепельницу. Гриня посмотрел на нее с восхищением, но промолчал. Как только он докурил сигарету и потушил ее, стакан с живительной жидкостью появился в его руке вновь. Люба подсела рядом, забросила ногу на ногу, от резкого движения угол халата свалился, свесился вниз, оголив верхнюю часть ноги. Эта картина выглядела до того сексуально и соблазнительно, что Гриню невольно окатила волна возбуждения. Люба подождала, когда он допьет, и сразу же поднесла к его рту дольку апельсина. Рубахин автоматически открыл рот, приняв сочный фрукт с ароматом юга. Рука непроизвольно потянулась к оголенной части ее ноги. Люба издала стон и засмеялась. Из книг Грине было известно, что смеющаяся женщина возбуждена. Женщина счастлива тогда, когда может вызвать желание у мужчины. Она вела себя очень вызывающе, и с ней Гриня испытал новые ощущения. День прошел бурно. Они отдавались друг другу, словно изголодавшиеся любовники. Вечером Люба накрыла стол и включила приглушенный свет.

– Тебе так нравится? – спросила она.

– Вполне, – коротко отозвался Рубахин.

Люба открыла бутылку водки.

– Присоединяйся, – многообещающе кивнула она головой. Дескать, не медли! Вот она та, что тебе сейчас так нужна.

– Я видела Свету, – сказала она, когда Гриня подошел, – и она очень огорчена.

Он не нашелся с ответом и прочитал ей стих.

 
Не жаль мне сломанных ветвей
И дней, пролитых на сугробы,
Ни личной жизни, ни твоей,
Мы в мире мелкие микробы.
С тобой мы дьявола рабы,
Уничтожаем зелье Мары,
печаль измученной судьбы,
Нам не избавиться от кары.
Мы начинаем с пятьдесят,
Закончим все через неделю,
Монеты в градусах висят,
Шагнули радостно к веселью.
На завтра горечи в душе
Воспоминание хромое,
А счастье наше на гроше,
Оно без зелия немое.
О чем жалеть тогда, скажи?
Коль наши радости обманны.
Пускаем с ветром куражи,
А после дни опять поганы.
 

– Мне было нелегко, Свете было нелегко, – сказал Гриня, закончив читать стих. – По своей сути мы одинаковые, и найти компромисс невозможно.

– Давай на время забудем о Свете и о моем Димке, – предложила Люба. – Иногда новый роман помогает отвлечься от семейных проблем. Это необходимо и мужчинам, и женщинам. Это укрепляет отношения.

– Когда измена покрыта мраком, может быть, и укрепляет. Но когда о ней становится известно…

– Мои мысли порой бывают намного грешнее моих поступков. По-моему, воплотить их в реальность будет честнее и благороднее.

– Большинство людей считает так. Но когда они примеряют рога не себя, их позиция резко меняется. Единицы способны простить измену. Предательство остается в памяти до конца жизни.