Текст книги "Кома"

Глава 11. Выход из арбуза

Город надвинулся стеной серых угловатых зданий, обвил гудящими дорогами, оглушил завыванием квадроховеров. Настроение сразу же испортилось окончательно, как бывает после Рождественских каникул, когда утром выходишь на улицу и понимаешь, что сказка кончилась, а вместо неё теперь посеревший снег, неуютное небо и холодная вереница одинаковых тусклых дней.

Мартин раскрыл мешочек и достал бутылку. Солнце блеснуло на синем стекле, и задорный южный аромат, шипя, словно джинн, вырвался наружу.

– Хорошо у них там, да? – тихо спросила Заморючка.

– Лучше, чем дома, – кивнул Мартин.

– Жаль, что здесь нельзя остаться.

– А хотела?

– Ага. Утром сегодня. Думала бросить всё и просто дожить эту неделю. И никуда уже от них не уходить. А потом вспомнила, что Айю всё равно закроют, и нас здесь не станет.

– А вот интересно, те души, которые остались здесь, куда они денутся?

– Страшно подумать, но, наверное, уже никуда.

– Тогда боремся до конца. Если и попадать в сад, то только не в этот.

Заморючка решительно кивнула, резким движением провела ладонью по волосам и зашагала быстрее. Мартин тронул её за плечо и попросил остановиться.

– Давай такси возьмем. Это не рядом, а долгие прогулки для нас могут стать фатальными.

Алина кивнула. Мартин растянул пленку и включил карту трафика. Жёлтые букашки копошились по улицам, собираясь в кучки в центре и растягиваясь в вереницы к окраине. Мартин ухватил ближайшую неподвижную машинку и перебросил на синий кружок. Не прошло и пары минут, как похожий на компьютерную мышку беспилотник подкатился к тротуару и открыл двери. Мартин пропустил Заморючку вперёд, а сам сел на задний диван. Взвизгнул электромотор, и серыми лентами поползли в окнах улицы.

Город, ещё вчера утром такой уютный, превратился в опутанную незримыми колючими проволоками тюрьму. Смотрящие с высоких стен хмурые взгляды чёрных окон, резкие хлысты светодиодных лент рекламы, тёмные бездны витрин с утонувшими телами разодетых манекенов – все это нервничало, злилось и давило, пытаясь сокрушить двоих безумцев, рискнувших пойти по зелёным стрелкам с надписью «выход».

Машина остановилась возле двухэтажного здания. На стене песочного цвета висел, наклонившись вниз, ржавый указатель «ул. Заставная». Мартин свернул телефон, разблокировал дверь и помог Заморючке выйти на тротуар.

Над входом в кафе крутился полосато-зелёный шар с вытаращенными глазами. Алина показала на него пальцем и весело хихикнула.

– Да, дизайнер у них постарался на все сто, – кивнул Мартин. – Но зато готовят вкусно. Особенно завтраки здесь были хороши. По крайней мере, нам так казалось.

Дверь скрипнула, и тонкие трубочки дверного колокольчика взволнованно прозвенели. Прохладный воздух внутри кафе давно настоялся на молотом кофе и плюшках с изюмом, и этот аромат впервые показался Мартину чужим.

– Ба, Марти! – радостно потирая руки, из-за двери вышел полный мужчина с короткой бородой и кудрявой шевелюрой. – Ого, да ты не один сегодня! Наконец-то, а то все время ходил тут, как Леон-киллер. Или как конь в пальто. Ну, давай, чего сегодня заказывать будешь? Есть ветчина жареная, бекон с яйцом и луком…

– Постой, – поднял руку Мартин. – Нам пару американо и один ответ.

– Э, – замялся повар. – С первым проблем нет, а вот с ответами… Не знаю. А в чём вопрос-то?

– Соседнее помещение. Что там?

– Так, давай-ка сначала кофе.

Черная пузатая машина зашумела, зашипела, забулькала и выпустила вверх облако пара. Хозяин наполнил три чашки и подсел за столик.

– Я так понял, ты спрашиваешь про вторую часть этажа.

– Так точно, – кивнул Мартин. – Бывал там хоть раз?

– Нет. Делать мне там нечего. Туда никто не заходил с момента, как я здесь обосновался, а это уж, кстати, года три.

– Значит, я буду первым.

– Конкуренцию решил составить?

– Тебе составишь! Нет, меня просто один чувак попросил посмотреть, подойдёт ли эта дыра для магазина автозапчастей.

– Так это тогда к хозяину надо. К собственнику. А я-то тут при чем?

– Ну, может, ты его знаешь.

– А я не уверен, что он и там, и там один и тот же. Слушай. Не люблю я лезть во все эти «просил посмотреть» и всё такое. Не хочу никого искать, напрягать, звонить-спрашивать. Хочешь – делай сам. За кладовкой дверь есть, она, кажись, смежная между моей вотчиной и той заброшкой. Сумеешь проникнуть – валяй, только замок не испорти смотри. Мне проблемы с копами нафиг не нужны.

– Судя по популярности того заведения, копов они вызовут лет через пять. За это время улики успеют остыть.

– Чёрт с тобой. Только ради нашей старой дружбы. А чашки оставь здесь, ты всё-таки гость. Сам унесу.

В маленьком чулане за кладовкой пахло деревом, старой обувью и пылью. Сверху свисали плотные лоскуты серой паутины, на полу валялись разорванные в лохмотья тряпки, в углу стояли две швабры и куцый веник.

Мартин посветил фонариком на дверь. В бледно-голубых лучах были видны все выбоины и трещины.

– Деревянная дверь. Это хорошо, – пробормотал Мартин.

– Скажи, это правда? – тихо спросила Заморючка. – У тебя здесь на самом деле никого не было?

– Нет. Я всегда оставался один. Никого не хотелось видеть рядом с собой. Странно, ведь я же не помнил, что у меня есть ты, но мне было прямо стремно знакомиться с кем-нибудь. На работе многие девчонки подкатывали, но как-то все без успеха.

– Да уж, представляю, – усмехнулась Алина, глядя в пол. – Хотя я бы не решилась.

– А, кстати, как мы познакомились?

– О! История одна на миллион. Дело было в Рязани, на треке «Последнее ребро». Я там выступала в дрэфт-категории…

– Э… чего? – перебил Мартин, дважды смахнув упавшую на лоб прядь.

– Кольцевые автогонки, смесь дрэга и дрифта. Лет пять назад появились, просто супер– адреналин! Так вот, я заняла второе место в личном зачёте и третье – в командном, и под вечер у нас был запланирован ужин с шампанским. А сразу после гонки я пошла в торговый центр, что там прямо за трассой, кофе попить. И вот, значит, стою такая у аппарата, волосы в разные стороны, комбинезон весь мокрый, курица, одним словом. И тут подкатывают ко мне двое каких-то дебилов, уже на бровях, и типа такие: «Слышь, цыпочка, погоняла? Не хочешь теперь по-другому попробовать? Тоже адреналин». И тут вдруг голос прямо над ухом: «А ну, шпана, кыш отсюда. Она со мной». Я оборачиваюсь, а там ты и друг твой, этот, как его, Женька. Эти двое раз – и присели. Ну, понятно, два метра роста, косуха с шипами, волосы до плеч и всё такое. Я бы сама испугалась. Ты мне кофе в руку сунул, под плечо схватил, и на улицу. Вот так и познакомились.

– Вот дела, – присвистнул Мартин, приглаживая длинные пряди. – Ты, значит, у меня автогонщица.

– Да, – приосанилась Заморючка. – Сорок восемь боевых заездов, двадцать два бонусных пэсс-бай[1]1
  Bye run – боевой заезд без второго участника из-за нечётного количества пилотов в квалификации или из-за технического схода соперника


[Закрыть], три кубка Московской области, кубок Поволжья и золотая медаль Варшавского слёта. Вот такая я неугомонная.

– Теперь понятно, откуда у тебя столько смелости.

– Не-а. Вообще нет. За рулем я одна, в жизни – другая. Страшная трусиха. Лягушка квакнет – у меня уже душа в пятки. Я даже здесь в состоянии легкой паники. Темно, скрипы какие-то, а ещё пауки, вообще фу.

– Не хочу тебя расстраивать, но думаю, что за дверью будет ненамного лучше.

– Это я уже поняла. Но куда деваться-то? Будем пробовать открыть.

Мартин присел к замку и осмотрел скважину. Судя по виду, дверь не трогали полсотни лет, если не больше. Вполне возможно, что внутри всё заржавело и срослось, да так, что никакими силами не провернёшь. Мартин посветил в проём скважины, но ничего, кроме неясных бурых контуров, не увидел. Он провел пальцем вокруг скважины, пытаясь определить, можно ли где-то нащупать шурупы или что-нибудь такое, но безуспешно. Замок, по всей видимости, был врезан со стороны торца.

Мартин поднялся и медленно провёл рукой по волосам. Можно, конечно, было попробовать отжать косяк, но при этом что-нибудь могло треснуть, а подводить друга не хотелось.

Тем временем Заморючка подошла к двери и с силой нажала на рукоятку. Раздался громкий противный срежет ржавого железа, дверь дрогнула и медленно открылась.

– Некоторые проблемы на самом деле совсем даже не проблемы, – сказала Алина, вскинув брови.

– Я вообще так понял, что единственная настоящая проблема – выжить. Все остальные мы придумываем сами.

Бледное пятно яркого света упало на серый пол. Мартин пригнулся, чтобы не стукнуться головой о низкий косяк, и шагнул в пустую тьму.

В невидимых трубах шумела вода, и это был единственный звук в душном сумраке заброшенной комнаты. Мартин поднял фонарь на пустые стены, покрытые трещинами и обрывками обоев, и сделал ещё один шаг. Следом прошмыгнула Заморючка, аккуратно закрыв дверь.

Единственное окно в комнате скрывалось за толстым куском фанеры, приколоченным огромными гвоздями прямо к стене. В углу валялся обрывок ковра, похожего на те, что украшали стены в далекую эпоху цветных плёночных фотографий. Мебели не было, если не считать почти развалившуюся на отдельные палки табуретку. Пятно света медленно скользило по пыльной разрухе, не находя ничего, на чём можно было бы остановиться.

– Самая скучная комната в мире, – прошептала Алина.

– Ага. Надеюсь, вон за той дверью найдется хоть что-нибудь поинтереснее.

Краска на сколоченном из толстых досок полотне когда-то была бежевой, но теперь она больше напоминала пейзаж марсианского каньона. Мартин провёл по двери пальцем, и сотни тонких чешуек, медленно крутясь и кувыркаясь, осели на пол.

Скрипнули старинные петли, и луч фонаря проскользнул в открывшуюся щель.

– Это не комната, – изумленно выдохнула Заморючка.

Мартин открыл дверь настежь и перешагнул порог. Вдаль, насколько хватало света, уходил узкий коридор. Стены, сложённые из грубого красного кирпича, сходились сверху полукруглым потолком. На полу внахлёст лежали серые потрескавшиеся доски.

– Зато теперь мы точно знаем, что нам туда, – неторопливо произнес Мартин.

Глава 12. Усадьба «Усадьба»

Скрип досок убегал вдаль, отчего казалось, что впереди кто-то идёт. Два фонарика геройски сражались с кромешной темнотой, показывая то спускавшийся по бурым кирпичам белый мох, то свисающие со свода потолка непонятные лохмотья, то валяющиеся у стен обрезки ржавых труб. Неподвижный воздух, казалось, заплесневел сам – настолько плотный запах наполнял коридор. Деревянный настил пружинил под ногами, доски не выглядели трухлявыми, и хоть под ними кое-где поблескивала вода, провалиться Мартин не боялся.

Судя по тому, как легко получались шаги, коридор уходил вниз. Шаг за шагом, минута за минутой, и давно уже исчезло в черном безмолвии начало пути, а стены все так же пестрели темно-рыжей решеткой кирпичей, и казалось, конца им не будет никогда.

Здесь не было ни пауков, ни летучих мышей. В самой глубокой могиле нашлось бы больше жизни, чем в этом затхлом тоннеле.

– Мне одной слышится музыка? – странно глухим голосом спросила Заморючка.

– Я ничего не слышу, кроме наших же шагов впереди. А вообще у меня в голове всегда звучат песни. Мир соткан из музыки. Люди, дома, облака – все это песни.

– А я? Тоже песня?

– Да, но только почему-то грустная.

– Наверное, потому, что я люблю грустную музыку. Мне кажется, она вообще вся грустная. Единственная веселая песня, которую я слышала, была про свиней.

– Вот им-то как раз ни фига и не весело.

– Вот им-то как раз весело. Они не заморачиваются. Видят, что дохнут под ножами, и продолжают задорно хрюкать.

– Что-то мне это напоминает.

Заморючка усмехнулась и подмигнула.

Рябые стены медленно плыли мимо. Казалось, позади уже несколько километров, и прошла целая вечность. От тяжёлого воздуха кружилась голова, и хотелось прилечь.

– Ой, смотри, развилка! – воскликнула Алина.

Коридор расходился на два одинаковых тоннеля. Над левым висела синяя табличка с надписью «Выход», над правым – красная, «Вход». Мартин прищурился и медленно провёл ладонью по волосам.

С виду оба хода выглядели одинаково. И там, и там исчезали в бесконечной тьме дорожки из неровных досок.

– Раздумываешь? – нервно спросила Заморючка.

– Сомневаюсь, – медленно сказал Мартин.

– Написано же: «Выход».

– У этого слова слишком до фига значений.

– И всё же.

Мартин резко кивнул, взмахом убрал надоедливую прядь и шагнул влево.

Алина прошуршала тканью мешка. Булькнул чай, и затхлый воздух наполнился мятной свежестью.

Доски поскрипывали, бегало под сводом эхо. Утекали минуты, оставались позади метры. Все сильнее блестела под настилом неподвижная вода, и дышать становилось труднее.

– Сыро здесь, – тихо сказала Заморючка.

– Как будто в колодец спускаемся, – шепнул Мартин. – Ох, смотри, впереди, там!

– Вот тебе и выход.

Серые полосы досок уходили под желто-прозрачную гладь. Вода – мрачная и угрюмая – поднималась над настилом, и тонкие блики фонарей скользили по ней, убегая в бесконечность.

– Выход отменяется. Даже если бы у нас были акваланги, я бы не рискнул.

– Да уж. Кто знает, что там, в глубине? Я так понимаю, вода будет подниматься до самого верха?

– Ага. Только не вода поднимается, а коридор уходит под неё. В любом случае, нам здесь не пройти.

– Я бы хотела сказать: «пошли обратно», но не скажу.

– Вот как? Почему?

– Потому что бежим отсюда нафиг!

Загрохотали быстрые шаги, затряслись и заскрипели доски. Выбора не оставалось.

Коридор, обозначенный как «Вход», вроде не спускался и не поднимался. Здесь было сухо, и даже под досками уже ничего не блестело. Удушающий запах плесени постепенно рассеялся, и теперь коридор больше напоминал старый чулан.

Где-то далеко, за сотнями дней тому назад, в солнечном детстве был деревенский дом в четыре окна с длинной террасой и тёплым чердаком. Давно уже нет ни того дома, ни коричневой деревянной лестницы, ни круглого окошечка под самой крышей, но иногда оживают в голове тихие скрипы чердачного настила, пальцы вспоминают мягкую пыль, а воздух вдруг приносит тот самый запах ветхой одежды, забытых книг и нагретого дерева. Вот прямо как сейчас.

Мартин глубоко и шумно вздохнул.

– Что-то не так? – спросила Заморючка, касаясь его руки.

– Всё хорошо. Насколько это вообще возможно. Сколько мы уже идем? Час? Два?

– Полтора. Может, остановимся? Перекусим или просто отдохнем.

– Если хочешь, – Мартин пожал плечами. – Я бы предпочел не задерживаться здесь.

Алина погладила его по плечу и улыбнулась.

Коридор поворачивал. Белые лучи фонарей утыкались в закруглённую стену, не в силах заглянуть дальше. Мартин нахмурился и прибавил шагу.

Изгиб кончился быстро. Коридор преграждала ржавая калитка, прошитая огромными болтами и щедро изрезанная шрамами сварных швов. Ручки на ней не было.

– Молви, друг, и войди, – процитировал Мартин.

– А как же теперь? – шепнула Заморючка.

Мартин молча двинул по двери ногой. Грохот смял воздух и швырнул его по всему коридору так, что рокочущее эхо рассыпалось крупным громким градом и потом долго ворчало в черноте тоннеля. Калитка осталась на месте.

– И что теперь? Назад? – с дрожью в голосе спросила Алина.

– Да нет уж, фигушки, – нахмурился Мартин. – Не бывает, чтобы такой долгий путь вёл никуда. К препятствиям – это да, сколько раз уж так было. Но просто так, ни за что ни про что – нет. В конце концов, открыть дверь не сложно. Порой труднее закрыть.

Мартин поднял фонарь и провел белым ярким пятном по всей калитке. Странно, что такая хлипкая на вид штука, кое-как скроенная и наспех скрученная, может быть настолько прочной. Эх, взять бы ключ на двадцать, дёрнуть вот здесь и здесь, и развалилась бы эта дверца к чертовой бабушке.

– Подожди, – сказала Заморючка, подойдя к калитке. – Как ты сказал? Молви «друг» и войди?

– Ага. Это же из Толкиена.

– Да помню я. Бесячая книжка, не понимаю, что в ней люди находят. Но не в этом дело. Дай-ка.

Легкий стук отскочил от ржавого металла, задорно запрыгал между кирпичными стенами и убежал, не оставив даже эха. Дверца дрогнула, заскрипела, застонала и медленно открылась.

Влажный прохладный воздух окатил лицо, умыл, словно чья-то невидимая рука, по-матерински нежно. Запахло сиренью и дождем.

– Уже темно? – недоуменно спросила Заморючка, выглядывая за калитку. – Рано же вроде.

– Я заметил, тут со временем вообще наперекосяк, – пожал плечами Мартин.

Коридор выходил на узкую аллею, протянувшуюся между двух рядов плотных кудрявых шариков туй. Немного поодаль на высоком полосатом столбе синела квадратная табличка с надписью: «Частная территория. Вход запрещён».

– Что ни шаг, то препятствие, – усмехнулся Мартин.

– Ладно, они же нас пустили. Идём!

Аллея оказалась длинной, никак не меньше километра. Мартин едва волочил ноги, когда, наконец, за очередным поворотом показались высокие решетчатые ворота, украшенные завитками и коваными узорами.

На вороненой металлической пластине серебристыми штрихами блестели буквы. Мартин прищурился и присвистнул, прочитав: «Усадьба. Здесь живет Фея Ноч».

– Фея Ночь? Мы что, в сказку попали? – не в силах сдерживать улыбку, спросил он.

– Мы из неё и не выпадали. Вот только какая-то она безграмотная, эта фея.

– И без фантазии, кстати. Даже никак не назвала усадьбу. Хотя, в некоторых случаях это допустимо. Помнишь, у Херберта? «Он обращается к вам без титула, сир, просто как к Харконнену. – Это имя уже само по себе титул».

– Ого, ты помнишь! Ты помнишь, это же «Дюна»! Ура-ура, значит, память скоро совсем вернется!

– Я надеюсь, в реальном мире она восстановится совсем.

– На самом деле гарантий нет. Но всё равно, это так здорово! Хотя, блин… Когда ты вспомнишь всё, кто знает, может, мы снова станем просто мужем и женой. Не будет больше нас, как будто только что встретившихся.

– А… разве мы стали скучны друг другу?

– Не знаю. Наверное. У тебя было много работы, а я постоянно торчала в гараже… Последний раз мы с тобой были совсем вдвоем на Рождество. Ты увёз меня в ресторан на турбазе в заснеженном лесу, и там почти никого не было, кроме нас и ещё одной пары. Мы заказали три огромных пиццы и чуть не умерли от обжорства. А потом ты катал меня на санках, и я до сих пор помню искры снега под круглой луной. Но с тех пор больше ни разу. Я… я даже не была уверена, любишь ли ты меня как прежде.

– Офигеть, – мрачно пробормотал Мартин. – И даже после этого ты пошла сюда?

– Да, потому что я помнила нас другими. Сумасшедшими, бесстрашными, отчаянными. Помню, как мы купили колонку с объёмным звуком, и поехали с ней в загородный парк. Ты включил музыку, и сразу же пошел дождь. Такой, что воды было больше, чем воздуха. Ты выкрутил громкость на всю, хотя колонка уже чуть не плавала, а я танцевала босиком на траве, и казалось, что больше нет никого и ничего, только ты, я и музыка под дождем.

– Ч… чёрт возьми, – пробормотал Мартин, убирая назад длинную прядь. – А ещё?

– А ещё однажды ты подарил мне сертификат на три часа обучения пилотированию самолета. Я так орала, так визжала, но как только мы приземлились, я заставила инструктора взлететь снова, и мы все три часа зафигачили за одно занятие.

– То есть, ты пилот?

– Я – нет. Только учусь. А вот ты – да.

– Так, – Мартин задумчиво посмотрел в бесконечность. – Интересно, когда скелеты в моем шкафу выломают двери?

– Брось, – ласково улыбнулась Заморючка. – Это не скелеты. Это ты, Марти. И это я. Та, которая тебя любит.

Мартин обнял её и слегка коснулся губ. Она дёрнулась, словно от электрического разряда, и впилась в него, словно вампир. Как в первый раз. Трепетно, жарко, безумно.

Если бы не скрип ворот, они бы так и стояли, бросая вызов бесконечности, но тонкий скрежет несмазанной петли вернул их на тихую аллею. Мартин провёл ладонью по бронзовой глади волос, и запах лаванды окружил его легким незримым облаком.

– Девочка моя, – шепнул он.

– Твоя, – кивнула она. – Ну, что, пойдем в гости к фее?

Где-то близко, совсем рядом, надрывно завыл волк.

Глава 13. Безграмотная ночь

Захотелось сорваться с места и бежать, бежать назад, хоть через тот же самый коридор, хоть куда-нибудь, только подальше от этой «Усадьбы».

Острые ногти внезапно похолодевших пальцев впились в ладонь Мартина. Не будь Алины, может, он и вернулся бы к двум волшебницам из Страшного сада, чтобы больше ни о чём никогда не вспоминать, пока пустота не поглотит его. Но эта ладонь! Словно маленький ребенок, от ужаса забравшийся под крыло огромной волшебной птицы. Или нет? Нет, эта рука заставила взлететь. Замкнула накоротко нервы, плеснула в кровь кипятка, хлестнула острой плетью по испуганным мускулам.

– Хаски в каске, волки в бейсболке, питбули в кастрюле, – насмешливо пропел Мартин. – Ути-пути-кусь-кусь-кусь!

– Вы тоже так собак дразнили? – усмехнулась Заморючка. – В детстве?

– Двоюродная сестра так делала, – кивнул Мартин. – Пока ей под руку попадались корги и ши-тцу, всё было расчудесно. Но однажды она решила докопаться до ротвейлера.

– Ой.

– В общем, перед тобой человек, дравшийся с собакой. Вот, видишь? Это он засвидетельствовал свое почтение. Хороший был пёсель, преданный своему делу.

– Отбил?

– А вариантов не было. Он не был настроен на шутки.

– Мда. Пострадала?

– Собака? К сожалению, да. А, сестрица? Да нет, можно сказать. Так, пара шрамов. Ерунда.

– Ну… ладно. Раз ты с таким опытом. Идем?

– А вариантов нет, – улыбнулся Мартин и подмигнул.

Вымощенная плохо отшлифованными булыжниками дорога уходила за тёмно-зеленые комочки, туда, где махровой полосой вставали заросли высоких деревьев. Кое-где торчали чахлые скрюченные стволы, и тусклый свет редких фонарей, обречённо болтавшихся на них, неумело разбавлял зеленоватый полумрак. Стылый ветер гонял по дорожке рваные бумажки, сухие листья и ещё какой-то мусор. В носу щекотало от унылого запаха лекарств и холодильника.

По обеим сторонам дорожки валялись вывороченные камни бордюра. Клумбы, когда-то ухоженные, превратились в кучи сухой травы, опутавшей, словно гигантская паутина, покосившиеся низенькие изгороди. Кое-где из земли торчали горлышки помутневших бутылок.

Сырой ветер лез в душу, пробираясь сквозь одежду, и от его прикосновений по коже разбегались противные колкие мурашки.

Вскоре по серым граням тяжелых, пропитанных сыростью камней поползли жёлтые пятна далёкого света, и сквозь чахлые заросли показался силуэт большого дома.

– Как похоже, – шепнула Заморючка.

– Ты про ведьмин сад? Разве похоже? – вскинул бровь Мартин. – Вообще ни фига. Здесь… такое чувство, что бомжи резвились. Неделю.

– Там тоже было страшно поначалу.

– Мне здесь не страшно, а как-то не по себе. И я не уверен, что будет лучше.

Дорожку преграждала кривая калитка, кое-как приделанная к изгороди из цветного штакетника. Из почтового ящика свисала пожелтевшая изодранная бумажка. На тонкой сосенке сидела ворона, издевательски прищурив глаза на пришедших.

Мартин просунул руку между шершавыми штакетинами и отжал щеколду. Калитка заскрипела, словно тупой нож по стеклу. Сморщившись от накатившей боли в зубах, Мартин пнул дверцу так свирепо, что она чуть не оторвалась от проржавевших петель.

Ворона обиженно каркнула, сделала круг над сосной и, громко хлопая тяжёлыми крыльями, пошла нехотя набирать высоту. Мартин взглядом проводил её в насупившееся небо и вздохнул.

– Что-то мне подсказывает, что чая с мятой и пончиками нам здесь не видать, – сказал он.

– Да и ладно, – махнула рукой Алина. – Давай зайдём. Внутри наверняка теплее, а то у меня нос уже посинел, наверное.

То, что осталось от мощеной дорожки, с трудом протискивалось между раскидистыми кустами смородины и крыжовника. Когда-то этот палисадник, наверное, мог порадовать не только эстетикой подстриженных кустов, но и предчувствием компота и варенья. Теперь же ягодные кусты, видимо, вообразили себя смертельными врагами и вступили в молчаливую битву, тянущуюся долгие годы.

Стараясь не порвать одежду, Мартин прокрался мимо крыжовенных лап и помог пройти Заморючке.

Потемневшие перила обвивали махровые плети хмеля. По высоким ступенькам спускался вытертый до дыр коврик. В углах висели ажурные тенета. Мартин провел ладонью по потрескавшемуся дереву и сделал шаг на крыльцо. Тихонько скрипнула доска, и это жалобный звук вдруг зазвенел в ушах, запрыгал в голове, и время как будто отмоталось на многие годы назад.

Старая мамина бабушка жила в крошечном домике в три окошка. В единственной комнатке кое-как умещались две высокие кровати со скрипучими панцирными сетками и хромированными шариками на спинках, огромный сундук и сервант, в котором всегда можно было отыскать зефир или сгущёнку. Готовила бабушка в узенькой клетушке между светлицей и сенями, и всякий раз по вечерам избушка наполнялась ароматами топлёного молока, хлеба и ещё чего-то острого и пряного. Она всегда радовалась, когда приезжали внучата. Хлопотала, суетилась, бегала то в сарай, то в погреб, и всякий раз, когда она выскакивала за дверь, старое крылечко скрипело точно так же.

Мартин закинул непослушную прядь за ухо и шагнул выше. Крыльцо не обвалилось, не рухнуло, сверху ничего не упало, и Мартин подал руку Алине. Они остановились на последней ступеньке, и Мартин сам не знал, почему. Ему просто вдруг до дрожи в пальцах захотелось обнять свою маленькую девочку, утонуть в её волосах, растаять в её тепле. Но она смело шагнула вперед и, крутнувшись на месте, ударила в дверь.

Стук получился глухим и смазанным из-за гладкого дерматина, прибитого к полотну ржаво-рыжими гвоздями. В нескольких местах из-под зелёной клеенки торчала вата, которая и приглушила удар.

Тем не менее, за дверью послышались шаги. Что-то стукнуло, проскрежетало и лязгнуло, и дверь наконец открылась. За ней показалась голова с пучком седых волос и очками в тонкой оправе, а за головой появилась и остальная часть старушки. Мартин окинул взглядом опрятный, но давно вышедший из моды наряд, на мгновение задержался на лакированных туфлях и спросил:

– Простите, я имею честь беседовать с феей Ночи?

– С феей, с феей, – закивала старушка. – Только не надо склонять.

– А, понял. Просто фея Ночь.

– Ну, да, как-то так. А вы кто такие будете?

– Э… меня зовут Мартин. А это моя жена, Алина.

– Мартин «Золотая отвертка», – медленно произнесла старушка, шмыгая носом. – Надо же, какая великая удача. Не каждый, не каждый. Но входите же!

Дверь открылась шире, и фея сделала шаг назад.

Порог невидимым ножом отрезал наружный мир, и даже плаксивая песня ветра умолкла. Дверь медленно закрылась и цыкнула щеколдой. Старушка наклонила голову, приглашая пройти.

Прохладная прихожая, или, наверное, правильнее было бы назвать её сенями, выходила окнами во внутренний двор. В дальнем конце виднелась блестящая дверь цвета болотной ряски. Вход в дом скрывался за толстой занавеской с вышитым Иваном-царевичем на Сером волке.

Рассохшиеся половицы, покрытые кружевами трещин, тихонько поскрипывали от шагов. Пахло дымом и солёными огурцами. Фея с грохотом выдвинула из-за стола два тяжёлых стула и скрылась за белой дверью с волнистым зеленоватым стеклом. Послышались тонкий скрип и позвякивание.

– Как тебе фея? – подмигнув, спросил Мартин.

– Какая-то она не фейская, – пожала плечами Заморючка.

– Наверное, фейсковая.

Алина улыбнулась и прилегла головой на стол, вытянув руку вперёд. Тусклый свет низенькой люстры скользил по бронзовым локонам, и казалось, что они светятся сами собой. Под потолком порхали серые бабочки, изредка стукаясь о молочно-белый плафон люстры.

Звякнуло стекло в двери. Старушка-фея, наполовину скрытая за сверкающим пузатым чаном с изогнутыми ручками, мелкими шажками подобралась к столу. Мартин помог водрузить странный предмет на стол и от удивления поднял бровь. Внутри плескалась вода, судя по всему, горячая.

– Чай будем пить, – чуть запыхавшись, сказала бабушка. – Чай.

– Э, – Мартин указал пальцем на бочонок. – Из вот этого?

– А ты что, самовара не видал? – лукаво прищурившись, спросила фея. – Хотя да, где же вам, городским? Чай там внутри. Хороший чай!

Глядя на странную полупрозрачную жидкость, напоминающую отвар дубовых листьев, Мартин почувствовал некоторое сомнение в качестве этого как бы чая, но из вежливости промолчал. Заморючка недоверчиво нахмурила брови, аккуратно зачерпнула жидкость ложечкой и поднесла к носу.

– Когда я была маленькой, то жила неподалеку от старинной церкви. Вокруг неё было кладбище. Страшное такое. Так вот, там вот точно так же пахло, как этот чай.

– Это богородская травка, – закивала фея. – Часто на кладбищах растет.

– Офигенно для угощения, – поморщилась Заморючка.

– Зато нервы успокаивает, – усмехнулась старушка.

– Вряд ли, – покачала головой Алина. – Скорее, наоборот.

– Вы не доверяете народным средствам? Зря. Травы лечат, травы берегут здоровье. Это вам не какая-то там химия, от которой только одно и остается, что помереть.

– Не-а, не доверяю. – Заморючка со стуком поставила стакан. – Ведовство все это, шаманство.

– Вот именно! Ведовство! Тайные знания древних травниц, знахарок, целительниц – да разве они могут быть чепухой? Это опыт, накопленный столетиями!

– Люди столетиями думали, что солнце вокруг земли крутится, и это никого не смущало. Так что возраст – ещё не всё.

– Но практика-то как раз всё! – засмеялась фея. – Заблуждения могут длиться хоть тысячи лет, но единственный по-настоящему верный признак истинности – польза! А исцелённые люди как раз и есть свидетельство истинности ведовства!

– Вы ещё скажите, что на метле летать можно, – ухмыльнулась Заморючка.

– А вы скажите, что нет, а главное – докажите.

– Но как можно доказать то, чего нет? Вот если бы вы сейчас вылетели в окно, то я бы поверила. А так…

– Вот именно! Ум так устроен, что доказать можно только то, что точно есть. А вот того, чего нет, доказать нельзя. Так что летать на метле можно. Просто поверьте мне.

Заморючка вздохнула и сыпанула в чай столько сахара, что хватило бы на полкастрюли сиропа. Ложка звякнула по стеклу, и мотыльки, словно испугавшись, сильнее застучали по люстре.

Мартин поднял стакан и посмотрел через него на свет. Такой расплывчатый, ненастоящий мир! Неважно, за каким стеклом он скрывается, как показывается. Его нет.

Старушка со вздохом поднялась из-за стола и направилась к двери.

– Сейчас пирог принесу.

– С лягушками? – язвительно бросила Заморючка.

– Воля ваша, – ласково улыбнулась фея. – Хотела с жабами и летучими мышами, но вы, как я погляжу, гурман.

– Слушай, не надо так, наверное, – прошептал Мартин, трогая Алину за пальцы.

– Мне она не нравится. Я прямо чувствую, что от неё можно ждать только плохое.

За дверью послышался звон и грохот. Мартин вскочил со стула.

– Вам помочь?

– Нет-нет, всё хорошо! Не беспокойтесь!

Мартин вскинул бровь и пожал плечами, но пройти за дверь не решился. Заморючка махнула в ту сторону рукой и показала язык.

Пирог возвышался над блюдом, словно купол цирка. Белые разводы муки на корочке напоминали перистые облака ранним летним утром. Старушка аккуратно разрезала хрустящее тесто, и над столом разнёсся запах малины и мяты.