Текст книги "История одной политической кампании XVII в."

2. «Антилитовская» кампания второй половины 1620-х гг. и проект создания униатско-православного патриархата в Речи Посполитой

Кампанию юридического преследования польско-литовской православной книжности, проведенную московскими «великими государями» во второй половине 20 – X гг. XVII в., открывал сентябрьский указ 1626 г. о принудительной высылке украинских книготорговцев М. Григорьева и С. Селиванова со всем товаром из Путивля в Речь Посполитую. Спустя год новое правительственное постановление, по-видимому, распространило санкции, ранее введенные против конкретных киевских негоциантов, уже на всех купцов из Литвы: текст преамбулы этого указа сохранила грамота, отправленная из Разряда вяземским воеводам князю В. П. Ахамашукову-Черкасскому и Д. А. Замыцкому и дьяку М. Сомову. Весьма примечательно, что в обоих законодательных актах совершенно отсутствовали какие-либо «прещения» по поводу богословских писаний Лаврентия Зизания или Кирилла Транквиллиона Ставровецкого. Вопреки господствующему в историографии мнению, гонения в Российской державе на украинско-белорусские издания и рукописные кодексы в 1620 – х гг. отнюдь не были воздвигнуты властями под воздействием жесткой критики, которой отечественные начетчики подвергли теологические штудии этих украинских книжников в январе и октябре – ноябре 1627 г.

Более того, именно царские указы, впервые ограничившие на территории Московии свободное хождение произведений кириллической книжности соседнего государства, могли самым существенным образом повлиять как на характер, так и на тональность обвинений, предъявленных столичными цензорами Зизанию и, заочно, Транквиллиону. В таком случае реальные достоинства или недостатки рецензируемых книг или особенности конфессиональной позиции их авторов не имели большого значения. Исход освидетельствования сочинений украинских богословов был заранее предрешен очевидной необходимостью найти сколько-нибудь правдоподобную идеологическую мотивацию начавшейся «антилитовской» кампании. Поэтому неудивительно, что один из российских оппонентов Кирилла Ставровецкого, Иван Васильев Шевелев-Наседка, публично признавая его проповеди вредными и даже еретическими, использовал их в своей литературной полемике с протестантами.[91]91
  См.: Г-в А. (А. П. Голубцов). Судьба «Евангелия учительного» КириллаТранквиллиона Ставровецкого… С. 566.


[Закрыть]

Демонизация имени и творчества украинского богослова позволила царю и патриарху представить доселе необъяснимое неприятие ими всех без исключения печатных изданий единоверной Киевской митрополии как вполне понятную акцию по защите православия от чужеродных духовных влияний. Думается, в октябре 1627 г. они в полной мере сознавали всю выгоду немедленного использования доноса игумена Афанасия Китайчича о неортодоксальности Транквиллиона и его Учительного Евангелия для идейного обоснования запрещения легальной торговли любыми украинскими и белорусскими книгами, ввозимыми из-за рубежа. А через месяц «великие государи» столь же оперативно воспользовались материалами освидетельствования рохмановского издания, проведенного официальными цензорами Иваном Наседкой и настоятелем столичного Богоявленского монастыря Ильей, при подготовке совместного указа о конфискации и сожжении всех сочинений Кирилла Ставровецкого и, самое главное, о полном прекращении торговых операций с «литовскими» изданиями и рукописями внутри страны. Наконец, Михаил Федорович и Филарет объединили оба идеологических «клише» в тексте второго общего постановления о тотальном изъятии у владельцев «заповедных» иноземных книг в приграничных с Речью Посполитой областях.

Наиболее раннюю массовую конфискацию таких изданий воеводы порубежных русских городов организовали на подначальных им территориях уже в декабре 1627 – первой декаде января 1628 г. По ее завершении правительство столкнулось с целым рядом очень серьезных проблем. В ходе повальной реквизиции памятников украинско-белорусской кириллической письменности из библиотек духовных корпораций, отдельные градоправители забирали даже те книги, что требовались для совершения ежедневного богослужения. В результате множество церквей и монашеских обителей южной «украины» Московии неожиданно осталось «без пения». В других же приграничных городах, напротив, эта кампания либо по какой-то причине еще не проводилась, либо ее итоги могли показаться царю и патриарху сравнительно скромными и потому не вполне удовлетворительными. Устранить подобные «упущения» должен был их последний совместный указ конца февраля 1628 г., который, в частности, распространял действие конфискационных санкций на рукописные кодексы, а также впервые предусматривал замену изъятых «литовских» литургических изданий аналогичной по содержанию продукцией единственной государственной типографии России – Печатного двора. Впрочем, из-за весьма длительных задержек с рассылкой из столицы в провинциальные города книг «московского заводу» многие русские храмы и монастыри сумели сохранить в своих собраниях украинские и белорусские публикации богослужебных текстов даже в годы самых яростных гонений на православную книжность Речи Посполитой.

Фактическое исключение «литовских» изданий литургического назначения из числа книг, подлежащих обязательной конфискации, привело к прекращению массовых реквизиций в приграничных областях страны. Отныне официальные власти могли рассчитывать лишь на единичные экземпляры «заповедных» иноземных изданий, случайно оставшиеся на руках у населения после повального их изъятия зимой 1627–1628 гг. Между тем при тщательном «досмотре» именно украинских богослужебных книг столичные цензоры действительно смогли бы обнаружить в них весьма сомнительные «новины», совершенно неприемлемые в русской литургической практике. Так, в лаврской Триоди постной, напечатанной Тарасием Земкой в декабре 1626 – начале февраля 1627 г., некоторые церковные молитвы и отдельные части богослужения оказались переведенными с церковнославянского языка на «российскую беседу общую».[92]92
  См.: Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники: (Опыт исторического исследования). Т. 1. Киев, 1883. С. 399; Успенский Б. А. Языковая ситуация Киевской Руси и ее значение для истории русского литературного языка // IX Международный съезд славистов: Доклады. М., 1983. С. 79–80. Ср.: Он же. История русского литературного языка (XI–XVII вв.). 3-е изд., испр. и доп. М., 2002. С. 400–403.


[Закрыть] Такой перевод на «простую мову» не только синаксарей, но и части молитвословий, безусловно, представлял собой скандальный прецедент, немыслимый в отечественных публикациях. Подобные языковые нововведения таили в себе гораздо большую угрозу для «московского благочестия», нежели все писания Кирилла Транквиллиона вместе взятые, отчего легко могли стать поводом для вполне оправданного запрета на ввоз в Россию «литовских» богослужебных и прочих книг. Однако никто из правящей элиты Московии (включая и самих «великих государей»), похоже, не интересовался реальным содержанием зарубежных изданий, публично объявленных «еретическими». Иначе трудно объяснить, почему во второй половине 1620 – х– начале 1630 – х гг. самодержец и патриарх относили к числу «вредных» книг тексты Священного Писания, творения Иоанна Златоуста и Максима Грека (а также и другие широко известные и авторитетные памятники восточнохристианской патристики и гомилетики), антикатолические и антипротестантские сочинения, выпущенные выдающимися типографами-просветителями Иваном Федоровым и Петром Тимофеевым Мстиславцем, «друкарнями» Острожской академии, Виленского и Киевского православных братств, Киево-Печерской лавры и др. Складывается впечатление, что организаторы законодательного преследования единоверной украинско-белорусской книжности вообще не проводили сколько-нибудь серьезного освидетельствования «опальных» изданий ни в сентябре 1626 г., ни позже.[93]93
  Косвенным подтверждением справедливости данного предположения служит та легкость, с которой накануне Смоленской войны августейшие соправители вновь посчитали памятники «литовской» книжности вполне ортодоксальными сочинениями.


[Закрыть]

В тех регионах страны, где местные власти ограничились конфискацией одних только произведений Кирилла Транквиллиона, все другие печатные и рукописные книги, привезенные из Литвы, по-прежнему оставались в полном распоряжении своих последних владельцев. Отныне возбранялось лишь покупать или продавать их на «торжищах». Впрочем, это запрещение отнюдь не повлияло на привычное использование украинских и белорусских «стародруков» второй половины XVI – первой четверти XVII столетия в качестве поминальных вкладов или своеобразных памятных книжек с записями о наиболее важных событиях в семейной жизни даже в 1628–1631 гг.[94]94
  См.: Левочкин И. В. Виленские издания Петра Мстиславца в собраниях Государственного Исторического музея // Федоровские чтения. 1982. М., 1987. С. 42; Голенченко Г. Я. Идейные и культурные связи… С. 265, 267, 273; Лукъяненко В. И. Издания кириллической печати XV–XVI вв. (1491–1600 г.): Каталог книг из собрания ГПБ. СПб., 1993. № 65. С. 144, и др. Ср.: ИсаевичЯ.Д. Преемники первопечатника… С.142.


[Закрыть] Примечательно, что в 1627/28 г. сам российский монарх послал как «поминок» в один из сибирских острогов – «заповедное» Учительное Евангелие (Вильно, ок. 1580 г.) – книгу, которая в тот год, по его же собственному указу, в пограничных с Речью Посполитой городах подлежала безусловной конфискации не только из частных, но и из монастырских и церковных библиотек.[95]95
  См.: Беляева О. К. и др. Рукописные и старопечатные книги Зауралья XVI–XX вв. // Памятники литературы и письменности крестьян Зауралья. Вып. 1. Екатеринбург, 1991. № 291. С. 207–208. Искренне благодарю А. А. Турилова, указавшего на данный факт.


[Закрыть] Таким образом, на рубеже 20-х – 30-х гг. XVII в. жители Замосковного края, Русского Севера и Сибири сохраняли относительную свободу в обращении с «заповедными» изданиями.

В то же время предположение Т. А. Опариной о существовании непосредственной связи кампании начала 1668 г. по изъятию у населения Верхотурского уезда «полских и литовских… книг и писем, и колоколов» с законодательными актами конца 20-х гг. основано на явном недоразумении.[96]96
  См.: Опарина Т. А. Иван Наседка… С. 317. Примеч. 85.


[Закрыть] В грамоте, полученной на Верхотурье воеводой стольником И. Я. Колтовским и подьячим В. Богдановым 31 января 1668 г., в частности, сообщалось: «великий государь <царь Алексей Михайлович. – А. Б.> указал на Москве и в городех у всяких чинов людей» те книги, «письма» и колокола, «у кого что есть, имать и присылать к Москве и отдавать полским и литовским людем».[97]97
  РГАДА. Ф. 1111. Оп. 1. Д. 27. Л. 149.


[Закрыть] Иначе говоря, самодержец предписывал верхотурским администраторам исполнить одно из условий Андрусовского перемирия с Речью Посполитой (30 января 1667 г.) о возвращении культурных ценностей, захваченных в ходе боевых действий, а затем вывезенных в качестве трофеев в Россию.[98]98
  См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен // Сочинения. Кн. 6. М., 1991. С. 174. Документы РГАДА ясно свидетельствуют о практическом исполнении русским правительством принятых на себя по Андрусовскому перемирию реституционных обязательств, тем самым полностью опровергая околонаучные националистические спекуляции некоторых современных белорусских исследователей (РГАДА. Ф. 210. Оп. 9. Столбцы Московского стола. Д. 399. Столпик 1. Л. 1—109, и др. Ср., например: Сагановгч Г. М. Нявядомая вайна, 1654–1667. Мн., 1995. С. 126).


[Закрыть] Естественно, что реституции, которые происходили по окончании Русско-польской войны 1654–1667 гг., никак не могли быть связаны с реквизициями украинско-белорусских изданий и рукописей в приграничных с Литвой уездах за сорок лет до описываемых событий.

Более чем пятилетние гонения, воздвигнутые российским правительством на единоверную кириллическую письменность соседней державы, существенно не изменили количество «литовских» изданий «старого привозу» в собраниях церковных и частновладельческих библиотек большинства областей Московского царства. Ведь помимо рохмановского Учительного Евангелия, городовые воеводы имели право изъять лишь другое опубликованное в ту пору сочинение Кирилла Ставровецкого – «Зерцало богословия» (Почаев, 1618 г.).[99]99
  См.: ЗапаскоЯ. П., 1саевичЯ.Д. Памятки книжковогомистецтва… Кн. 1. № 115. С. 38–39. Как уже говорилось выше, в настоящее время нет никаких оснований распространять действие второго и четвертого совместных указов «великих государей» на территории центральных и северных регионов Европейской России, а также Сибири.


[Закрыть] Все остальные украинские и белорусские книги подлежали безусловной конфискации только на весьма ограниченной территории русско-литовского порубежья в течение очень короткого периода времени. Поэтому говорить о значительном и, главное, резком сокращении их числа в книгохранилищах местных жителей и духовных корпораций можно лишь применительно к относительно небольшому региону страны.

В связи с этим нуждается в уточнении гипотеза Б. В. Сапунова о едва ли не прямом воздействии повальных реквизиций конца 1620-х гг. на довольно малый процент украинских (4 %) и белорусских (от 4,6 % до 6,4 %) печатных книг, обнаруженных им в отечественных библиотеках XVII в.[100]100
  См.: Сапунов Б. В. Украинские книги в России XVII в. // История книги и издательского дела. Л., 1977. С. 5; Он же. Старопечатные белорусские книги в русских библиотеках XVII в. // Белорусский просветитель Франциск Скорина и начало книгопечатания в Белоруссии и Литве. М., 1979. С. 167; Он же. Печатные белорусские книги в русских библиотеках второй половины XVI–XVII вв. // Белорусский сборник: Статьи и материалы по истории и культуре Белоруссии. Вып. 1. СПб., 1998. С. 24–26. Ср.: ИсаевичЯ.Д. Преемники первопечатника… С. 146; Голенченко Г. Я. Идейные и культурные связи… С. 92; Опарина Т. А. Иван Наседка… С. 173.


[Закрыть] Причем серьезные сомнения в достоверности вызывает сама методика, которой пользовался ученый при их подсчете. Так, по версии Б. В. Сапунова, в Описи «книжной казны» хлыновского Успенского монастыря 1601 г. только каждое седьмое издание было иноземного происхождения. Между тем, проанализировав данный источник заново, А. Г. Мосин убедительно доказал, что около половины всех старопечатных книг, хранившихся в ризнице монашеской обители на тот год, вышли из-под станка «литовских» типографов.[101]101
  См.: МосинА. Г. Кирилловские издания литовских, украинских и белорусских типографий XVI в. в Вятской земле… С. 88–89.


[Закрыть] Вероятно, похожую картину можно будет наблюдать при тщательном обследовании собраний других средневековых русских библиотек.

Отказавшись к декабрю 1630 г. от практики публичного сожжения произведений Транквиллиона, царь и патриарх продемонстрировали явное намерение развеять демонический ореол, созданный ими вокруг писаний украинского теолога. На деле это означало, что власти Московии приступили к поэтапной отмене запретительных мер против повсеместной свободной торговли (а в приграничных с Речью Посполитой уездах и легального обладания) изданиями единоверной Киевской митрополии. В таком контексте становится понятной та удивительная снисходительность Михаила Федоровича и Филарета к рыльскому воеводе князю О. И. Щербатову, который в 1631 г. без каких-либо вразумительных объяснений почти на полгода задержал отправку в столицу двух конфискованных у себя в городе «заповедных» книг (включая и «Евангилья учительного Кирилова слогу»). Юридическое преследование польско-литовской кириллической письменности в России прекратилось столь же неожиданно, как и началось пятью годами ранее, когда мало кто из образованных подданных московского самодержца мог предвидеть будущие суровые санкции в отношении хорошо знакомых и авторитетных украинско-белорусских «стародруков» XVI – первой четверти XVII столетий. Отчего возникает вполне естественный вопрос: каковы были истинные причины, побудившие «великих государей» устроить в стране между 1626 и 1630 гг. самую настоящую травлю православной культуры соседних славянских народов?

Думается, непосредственной причиной такой агрессивной «антилитовской» кампании, изначальной целью которой было энергичное воздействие на духовную жизнь русского общества, явились неоднократные попытки учредить на землях Украины и Белоруссии автономный униатско-православный патриархат, по образцу государственного устройства Речи Посполитой. Известные ныне факты переговоров греко-католических эмиссаров со священноначалием православной Киевской митрополии о возможной реализации этого весьма экзотического экклесиологического проекта поразительным образом совпадают по времени с «антилитовскими» акциями царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета.

Формально инициатива создания в Литве особого, совместного, патриаршества для униатов и православных принадлежала сенаторам Речи Посполитой.[102]102
  См.: Флоря Б. Н. Вопрос о «новой унии» в украинско-белорусском обществе 20-х—40-х гг. XVII в. // Дмитриев М. В., Заборовский Л. В., Турилов А. А., Флоря Б. Н. Брестская уния 1596 г. и общественно-политическая борьба на Украине и в Белоруссии в конце XVI – первой половине XVII в. Ч. 2. М., 1999. С. 127.


[Закрыть] Между тем идея «новой унии» имела немало влиятельных приверженцев и среди восточных христиан Украины и Белоруссии. Некоторые иерархи «феофанова поставления»,[103]103
  Имеются в виду «литовские» православные архиереи, рукоположенные в епископское достоинство иерусалимским патриархом Феофаном в 1620 г.


[Закрыть] недовольные отсутствием у возрожденной Киевской митрополии официального статуса в Польско-Литовской державе, с одной стороны, и внутрицерковной обстановкой с ее чересчур независимым положением православных «ставропигиальных» братств и бесцеремонным вмешательством казачества в дела веры, с другой, были готовы вступить в переговоры с греко-католиками о соединении двух христианских деноминаций.[104]104
  Ср., например: Грушевський М. С. Iсторiя украшсько! лiтератури. Т. 6. Кн. 2. Кит, 1996. С. 25–26.


[Закрыть] Впервые проблема образования на территории Литвы нового патриаршества, объединяющего в единой церковной организации и униатов и православных, обсуждалась на собеседованиях базилианского монаха Яна Дубовича с митрополитом Иовом Борецким и полоцким архиепископом Мелетием Смотрицким во второй половине 1623 – январе 1624 гг.[105]105
  См.: IIIмурло Е. Ф. Римская курия на русском православном Востоке (1609–1654). Прага, 1929. С. 53–57, 305–306, приложение: № 4 (20). С. 35–40. Ср.: Жуковський А. Петро Могила й питания едности Церков. [2-е вид.]. Кит, 1997. С. 113–114.


[Закрыть] После безрезультатных переговоров о переводе цареградской кафедры из Стамбула в один из городов Великого княжества Литовского в конце 80-х гг. XVI в.[106]106
  Ср.: Яковенко С. Г. Проекты перенесения патриаршего престола в пределы Речи Посполитой (80-е гг. XVI в.) // Римско-Константинополь-ское наследие на Руси: Идея власти и политическая практика: (Семинар «От Рима к Третьему Риму»). М., 1995. С. 318–321.


[Закрыть] это обсуждение стало, по сути, первой реальной попыткой учредить в Речи Посполитой церковную иерархию столь высокого уровня с участием православных. Перспектива основания патриаршего престола в Киеве позволяла не только надеяться на примирение всех без исключения подданных польского короля, исповедовавших «вяру грецку», но и чуть ли не на равных вступить в соперничество с недавно созданным Московским патриархатом за влияние на умы и души украинской и белорусской православной паствы. Несмотря на секретный характер собеседований, информация о них с небольшим запозданием, по-видимому, достигла российского двора.

Осенью 1624 г. царь и патриарх учинили подлинный дипломатический афронт посланцу митрополита Иова Борецкого, лаврскому иеромонаху Памве Берынде, привезшему в подарок несколько экземпляров «Бесед на Деяния святых апостол» Иоанна Златоуста. В письме от 1 сентября киевский владыка просил Михаила Федоровича и Филарета благосклонно принять книги, изданные под личным наблюдением Берынды, а его самого без задержек отпустить на Афон.[107]107
  Текст послания Иова Борецкого «великим государям» об отправке Памвы Берынды с «подносными» экземплярами «Бесед на Деяния святых апостол» Златоуста в Москву был опубликован дважды (Архив Юго-Западной России, издаваемый Временной комиссией для разбора древних актов, Высочайше утвержденной при Киевском, Подольском и Волынском генерал-губернаторе. Киев, 1883. Ч. 1. Т. 6. № 215. С. 542–543; Воссоединение Украины с Россией… Т. 1. № 23. С. 48–49).


[Закрыть] Однако в Москве знаменитого украинского типографа ожидал необычайно холодный прием: без малого пять месяцев он дожидался августейшей аудиенции, чтобы вручить приготовленные «подносные» экземпляры самодержцу и его могущественному родителю, святейшему патриарху. Только 4 января 1625 г. Памва Берында смог исполнить возложенную на него миссию.[108]108
  См.: Харлампович К. В. Малороссийское влияние… С. 102.


[Закрыть] Притом совсем не исключено, что московские власти отнюдь не ограничились одним лишь дипломатическим демаршем, сорвавшим, между прочим, поездку эмиссара киевского первоиерарха на Святую Гору.

Весьма показательно, что «литовский» церковный дипломат был принят «великими государями» лишь после того, как им стало известно содержание грамоты Иова Борецкого от 24 августа 1624 г., доставленной в российскую столицу его новым посланцем, луцким епископом Исаакием Борисковичем.[109]109
  Грамота Иова Борецкого «великим государям» от 24 августа 1624 г. опубликована: Воссоединение Украины с Россией… Т. 1. № 22. С. 46–48.


[Закрыть] Текст этого документа, полный туманных намеков на желательность воссоединения православных украинцев и белорусов со своими единоверцами-великороссами, представлял митрополита Иова в роли едва ли не главного поборника восточнославянской интеграции под скипетром московского самодержца. Очевидно, оттого переговоры, которые вел луцкий архипастырь в Москве осенью – зимой 1624 г., отечественные исследователи интерпретируют не иначе как убедительное доказательство промосковской ориентации священноначалия Киевской митрополии и лично ее первоиерарха.[110]110
  См., например: Флоря Б. Н. Древнерусские традиции и борьба восточнославянских народов за воссоединение // ПашутоВ.Т., Флоря Б. Н., ХорошкевичА.Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1982. С. 208–209; Fiona В. Nowe materiaiy do dziejyw Powstania kozackiego 1625 roku // Przeglnod Wschodni. 1998. T. 5. Zw. 1 (17). S. 33–42; ОпаринаТ.А. Иван Наседка… С. 156; Булатовский О. Ю. Отношения Киевской православной митрополии и России (1620–1633 гг.): Автореф. дис… канд. ист. наук. М., 2000. С. 19 и пр. Ср.: Флоря Б. Н. Киевская митрополия, Россия и Казацкое восстание 1625 года // Славяне и их соседи. Вып. 7. М., 1999. С. 143–144 и ел.


[Закрыть] Между тем факт совсем недавних контактов Иова Борецкого и Мелетия Смотрицкого с греко-католиками, а также явная неудача, постигшая на этом фоне «посольство» Памвы Берынды в Москве, вынуждают с особенным вниманием отнестись к истинным целям миссии Борисковича. Весьма вероятно, что и сами переговоры, и привезенная митрополичья грамота были призваны всего лишь восстановить в глазах Михаила Федоровича и Филарета пошатнувшуюся репутацию владыки Иова и его «соратников» по диалогу с униатами. Не случайно просьбу о щедрой милостыне Борецкий сопроводил откровенной политической риторикой – призывом к русскому монарху спасти «единоутробных» украинцев и белорусов, страждущих под гнетом католического государства. Однако в ожидании царского «промысла о свободе» православного населения Литвы он отнюдь не спешил связывать ни себя, ни, тем более, подначальное ему духовенство или паству какими-либо конкретными обязательствами перед самодержцем и патриархом в деле будущего объединения земель Великого княжества Литовского с Российской державой. Грамота Иова Борецкого от 24 августа 1624 г. представляла собой, в сущности, обычное прошение о материальном вспомоществовании, по недоразумению воспринятое «великими государями» в качестве важного внешнеполитического документа – соглашения с украинско-белорусским епископатом о реальном сотрудничестве.[111]111
  Ср. похожую ситуацию, когда в 1604 г. первый всероссийский патриарх Иов столь же серьезно отнесся к весьма далеким от реальности и деловой конкретики рассуждениям кн. К.-В. К. Острожского о перспективе восстановления православной церкви в Литве под омофором московского патриарха (ТуриловА.А. К истории проектов ликвидации Брестской унии: (Неизвестное послание кн. К. К. Острожского патриарху Иову) // Славяне и их соседи: Католицизм и Православие в средние века. Вып. 3. М., 1991. С. 131).


[Закрыть]

В январе 1624 г. киевский униатский митрополит Иосиф Вельямин Рутский собрал в своей резиденции в Новогрудке архиерейский собор, на котором были подведены итоги состоявшихся собеседований с православными иерархами. Его участники признали необходимым продолжить межцерковный диалог, постановив направить в Киев новую делегацию для дальнейших переговоров.[112]112
  См.: Плохий С. Н. Папство и Украина: Политика Римской курии на украинских землях в XVI–XVII вв. Киев, 1989. С. 131; Флоря Б. Н. Вопрос о «новой унии» в украинско-белорусском обществе… С. 128. Ср.: Саверчанка I. Апостал яднання i веры: Язэп Руцкь Мн., 1994. С. 48–62.


[Закрыть] Центральное место на них, разумеется, предполагалось отвести дискуссии по проблемам, связанным с образованием совместного патриаршества. По мысли съехавшихся на собор епископов, обеим сторонам надлежало добиваться того, чтобы «новофундованыи в наших краях, яко и в московских, патриярха на добрых певных духовных… вси потомные часы пребывал и по благословение нигде не посылал».[113]113
  АЗР. СПб., 1851. Т. 4. № 224. С. 513–514.


[Закрыть] Однако, несмотря на столь заманчивые предложения греко-католических архиереев, Иов Борецкий уклонился от последующих обсуждений этой весьма щекотливой темы. Думается, такую осторожно-выжидательную позицию «литовский» православный митрополит занял по сугубо прагматическим соображениям. В первую очередь, ему приходилось вполне обоснованно опасаться гнева антиуниатски настроенного украинского казачества. В связи с этим уместно вспомнить трагическую смерть греко-католика Антония Грековича, посланного в качестве митрополичьего официала насаждать унию в Киеве. 22 февраля 1618 г. толпа запорожских «лицарей» и киевских обывателей схватила его в Выдубецком монастыре, где он тогда игуменствовал, и, после прилюдных надругательств, связанного утопила в проруби на Днепре. Причем убийцы официального представителя Иосифа Рутского не понесли никакого наказания.[114]114
  Подробнее об обстоятельствах гибели Антония Грековича и начатом затем официальном следствии см.: Описание документов архива западнорусских униатских митрополитов 1470–1700 / [Сост. С. Г. Рункевич. Изд. А. Ф. Бычков]. Т. 1. СПб., 1897. № 412, 431, 432. С. 164, 169–170.


[Закрыть] Наконец, владыка Иов мог просто усомниться в искренности деклараций священноначалия униатской церкви, готового на словах уступить первенство в будущем патриархате сторонникам греческой ортодоксии.[115]115
  Истинные цели переговоров со священноначалием православной Киевской митрополии Иосиф Рутский, например, недвусмысленно изложил в письмах к кардиналу Бандино от 27 января 1624 г. и в Конгрегацию пропаганды веры от 12 мая 1627 г. (Epistolae Josephi Velamin Rutskyj, metropolitae Kioviensis catholici (1613–1637) / Ed. Т. T. Haluscynskyj, A. G. Welykyj. Romae, 1956. № 42, 88. P. 98–99, 193–194. Подробные комментарии к содержанию обеих эпистолий униатского первосвятителя см. в: [Дмитриев М. В.] Комментарии // Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской церкви… Кн. 6. С. 671, 673. Коммент. 185, 192).


[Закрыть] К тому же архиепископ Мелетий Смотрицкий, главный апологет объединения двух христианских деноминаций, в ту пору покинул Украину, отправившись в Стамбул ко двору вселенского патриарха Кирилла I Лукариса, откуда возвратился лишь к началу 1626 г.[116]116
  Подробнее о проуниатских симпатиях Мелетия Смотрицкого и его усилиях по учреждению Киевского патриаршества см. в: Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники: (Опыт исторического исследования). Т. 1. Киев, 1883. С. 92—146; Яременко П. К. Мелетш Смотрицький: Життя i творчють. Кигв, 1986. С. 115–117, 130–132; FrikD.A. Meletij Smotryckyj. Cambridge, 1995. P. 89—101. Ср.: КралюкП.М. Духовга пошуки Мелепя Смотрицького. Киш, 1997. С. 144–170, и др.


[Закрыть]

31 марта 1626 г. в варшавском замке король Сигизмунд III Ваза (Васа) подписал универсал о разрешении Иосифу Вельямину Рутскому созвать поместный собор Униатской Церкви в Кобрине 6 сентября того же года.[117]117
  Текст королевского универсала от 31 марта 1626 г. опубликован в кн.: АЗР. Т. 4. № 226. С. 515–516. Сигизмунд III подписал этот документ вскоре после завершения работы Сейма, на заседаниях которого он дважды вносил предложения созвать совместный собор униатов и православных Речи Посполитой (Жукович П. Н. Сеймовая борьба православного западнорусского дворянства с церковной унией (с 1609 г.). Вып. 5. СПб., 1910. С. 53–69).


[Закрыть] Все попытки греко-католического первосвятителя пригласить на собор делегацию Киевской митрополии для продолжения переговоров об учреждении на территории Речи Посполитой единого униатско-православного патриаршества потерпели, в конечном счете, неудачу. С одной стороны, против любого, даже формального союза греко-католиков со «схизматиками» резко выступила Конгрегация пропаганды веры, а с другой, Иов Борецкий, после некоторых колебаний, также отказался от направления своих посланцев в Кобрин. Между тем есть основания предполагать, что изначально позиция не только Мелетия Смотрицкого, но и главы православной митрополии относительно неучастия «литовских» восточных христиан в заседаниях униатского Кобринского собора была совершенно иной.[118]118
  См., например: Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила… Т. 1. С. 91–92. Примеч. 16.


[Закрыть] Вернуться к прерванным переговорам о соединении церквей в рамках своеобразной экклесиологической конфедерации обоим архипастырям, скорее всего, помешали весьма тяжкие и притом публичные обвинения в апостасии, выдвинутые против них весной 1626 г. В специально составленной брошюре анонимный ревнитель православия изобразил собеседования митрополита Иова и полоцкого владыки с униатами настоящим церковным преступлением, а их самих – предателями интересов своей паствы.[119]119
  См.: Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской церкви… Кн. 6. С. 440–441.


[Закрыть]

Естественно, что в такой ситуации Иову Борецкому пришлось защищать себя и архиепископа Мелетия от столь серьезных обвинений: уже 9 мая он обратился к духовенству и мирянам собственной епархии с особым «оправдательным» окружным посланием.[120]120
  Текст «оправдательной» грамоты митрополита Иова Борецкого к пастве напечатан в кн.: Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила… Т. 1. Приложения. № 43. С. 279–281. Предположение М. В. Дмитриева о косвенной адресованное™ документа самому королю Сигизмунду Вазе, безусловно, остроумно, но при этом кажется весьма искусственным и оттого маловероятным ([Дмитриев М. В.] Комментарии // Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви… Кн. 6. С. 674. Коммент. 198).


[Закрыть] А 31 июля Иов направил грамоту аналогичного содержания к «великим государям» в Москву: в ней он попытался убедить российского самодержца и патриарха как в своей личной приверженности к ортодоксии в ее наиболее строгой форме, так и в категорическом нежелании кого-либо из священноначалия Киевской митрополии вступать в контакты с греко-католиками, собравшимися в Кобрине.[121]121
  Текст послания киевского митрополита царю Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету от 31 июля 1626 г. опубликован в кн.: Архив Юго-Западной России… Ч. 1. Т. 6. № 223. С. 580.


[Закрыть] Однако усилия украинского первоиерарха обелить себя в глазах Михаила Федоровича и Филарета, по-видимому, оказались не совсем успешны: судя по реакции августейших соправителей, слухи о вероотступничестве Иова Борецкого достигли Кремля и были восприняты там вполне серьезно. Именно в сентябре 1626 г., когда заседал Кобринский «синод», на котором, кстати, до последнего дня его работы ожидали эмиссаров из Киева, царь своим указом запретил «литовским» книготорговцам ввозить и продавать на территории Московии издания, напечатанные в типографиях Речи Посполитой.

В 1627–1629 гг. православные и грекокатолические епископы возобновили диалог по проблеме соединения Церквей и образования совместного патриархата. Причем на сей раз агитация Мелетия Смотрицкого в пользу заключения «новой унии» и учреждения в Киеве патриаршего престола нашла у архипастырей «феофанова поставления» и, отчасти, даже членов православных братств гораздо больше сочувствия, нежели раньше.

По его инициативе 8 сентября 1627 г. митрополит Иов Борецкий созвал «малый» церковный собор в Киеве, где Мелетий надеялся, в частности, убедить своих слушателей в необходимости достижения немедленного соглашения с греко-католиками об объединении в едином «Руськом» патриаршестве. Ныне, к сожалению, нельзя точно сказать, насколько представительным был этот «синод». Сохранились лишь документальные свидетельства об участии в его заседаниях самого киевского владыки, полоцкого архиепископа Мелетия Смотрицкого, уже тайно принявшего к тому времени унию, и «нареченного» печерского архимандрита Петра Могилы. Не исключено, что на нем присутствовали и другие украинско-белорусские епископы, санкционировавшие труды Смотрицкого по подготовке межцерковного союза.[122]122
  См.: Голубев СТ. Киевский митрополит Петр Могила… Т. 1. С. 67, 158–160; [Дмитриев М. В.] Комментарии // Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской церкви… Кн. 6. С. 675–676. Коммент. 204. Ср., например: Кралюк П. М. Духовш пошуки Мелет1я Смотрицького… С. 151.


[Закрыть] Впрочем, отнюдь не все они разделяли проуниатские симпатии Мелетия, получившего после присоединения к греко-католикам взамен чисто номинального архипастырского достоинства в Православной Церкви, не сулившего его владельцу большого материального достатка, богатейшую Дерманскую архимандритию. Например, перемышльский владыка Исайя Копинский посвятил обличению идеи конкордата с униатами и созданию совместного с ними патриаршества специальное окружное послание, которое разослал по всем епархиям Киевской митрополии.[123]123
  См.: Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской церкви… Кн. 6. С. 446–447. Горячий поборник чистоты православного исповедания, Исайя Копинский не остановился даже перед откровенным нарушением норм канонического права, категорически воспрещавшего правящим епархиальным архиереям проповедовать на территориях, находящихся вне их юрисдикции (20 канон VI Вселенского Константинопольского собора // Правила святых Апостол, святых соборов, Вселенских и Поместных, и святых Отец с толкованиями. М., 1884. С. 511–514).


[Закрыть]

Стремление любыми средствами увеличить число сторонников экклесиологического союза с греко-католиками подвигло Мелетия Смотрицкого на сочинение знаменитой эпистолии святодуховским братчикам в Вильно, обычно датируемой в историографии концом октября – началом ноября 1627 г.[124]124
  См., например: Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила… Т. 1.С. 160.


[Закрыть] Мелетий весьма искусно пытался убедить своих корреспондентов в необходимости тесных контактов с униатами в преддверии их якобы скорого возвращения в лоно православия и вполне реальной перспективы образования в Литве отдельного православного (!), как следует из контекста письма, патриархата, по примеру московского.[125]125
  См.: Архив Юго-Западной России..4.1. Т. 6. № 244. С. 605–607.


[Закрыть]

Накануне Пасхи 1628 г. в лаврском имении Гродке на Волыни собрался новый «малый» собор во главе с митрополитом Иовом Борецким, где Мелетий Смотрицкий выступил с пространными рассуждениями о непринципиальном характере догматических расхождений, существовавших в то время между Римско-католической и Греческой церквями. В заключение он сделал единственно возможный вывод из этого богословского тезиса – о желательности и даже полезности соединения униатской и православных киевских митрополий под эгидой Рима. На совещании в Гродке Мелетию удалось, в сущности, добиться столь необходимой для успеха затеянных собеседований с греко-католиками поддержки со стороны собравшихся епископов и монашествующих. Те признали теологические штудии Смотрицкого не лишенными некоторой основательности, но при этом уклонились от вынесения окончательного вердикта по такому важному и весьма непростому экклесиологическому вопросу, отложив его решение до созыва полноценного епархиального «синода» в Киеве.[126]126
  См.: Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила… Т. 1. С. 165–171; Жуковський А. Петро Могила й питания едности Церков… С. 116–117.


[Закрыть]

На Киевском соборе, состоявшемся в августе того же года, наступила драматическая развязка проуниатской интриги дерманского архимандрита, который по-прежнему использовал титул полоцкого архиепископа при общении с бывшими единоверцами. Под явным давлением партии приверженцев строгой ортодоксии и прежде всего грозных своей бескомпромиссностью запорожских казаков, на одном из соборных заседаний Мелетий был обвинен в публичном поношении Православной Церкви, из-за чего ему пришлось принести формальное покаяние в вероотступничестве. Митрополит же Иов Борецкий, сам чудом избежав расправы разгневанной паствы, поспешил не только лишить своего былого конфидента доверия и покровительства, но и решительно отказаться от проекта образования совместной патриархии с греко-католиками. Однако по-настоящему сокрушительный удар по идее создания в Речи Посполитой «Руського» патриаршества, по иронии судьбы, нанесли не отцы церковного собора в Киеве, а кардиналы из папской Конгрегации пропаганды веры, категорически воспретившие ее обсуждение на объединенном униатско-православном «синоде», что планировалось созвать во Львове в следующем, 1629 г.[127]127
  См.: Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила… Т. 1. С. 200–225; Плохий С. Н. Папство и Украина… С. 131–132; Флоря Б.Н. Вопрос о «новой унии» в украинско-белорусском обществе… С. 137–138. Ср.: FrikD.A. Meletij Smotryckyj… P. 127–138; Кралюк П.М. Духовш пошуки Мелет1я Смотрицького… С. 157–163, и др. Любопытно, что и триста пятьдесят лет спустя идея учреждения на Украине автономного униатского патриаршества (даже без объединения со «схизматиками») вызывала крайне негативную реакцию у римских первосвященников. В мае 1975 г. папа Павел VI осудил и не признал легитимным провозглашение кардиналом Иосифом Слипим особого Киевско-Галицийского греко-католического патриархата (Нагаевський I. Патр1архати, i'x початок i значения в Церкви та укра'шський патр1архат. Лондон, 1976. С. 178).


[Закрыть]

Реакция московских властей на попытки священноначалия Киевской митрополии заключить соглашение с греко-католическими иерархами о соединении церквей и об учреждении особого патриаршего престола для обеих деноминаций, как уже говорилось выше, последовала незамедлительно и отличалась невероятной жесткостью. При этом резко негативное отношение царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета к распространению в России «литовской» кириллической книжности во второй половине 20 – X гг. XVII в. удивительно легко уступило место равнодушной терпимости к любым украинско-белорусским изданиям в начале нового десятилетия. По-видимому, не случайно столь разительная перемена во взглядах «великих государей» произошла, как только минула угроза претворения в жизнь подобного изощренного экклесиологического замысла. Естественно, что их не могла не раздражать перспектива превращения одной из периферийных епархий Константинопольского патриархата в самостоятельную Церковь с кафедрой почти равночестной по статусу московской. Это был бы ощутимый и весьма болезненный удар по престижу сравнительно недавно образованной российской патриархии, лишавший ее исключительного положения первенствующего церковного престола в восточнославянских землях. Помимо неизбежного умаления достоинства патриаршей кафедры «царствующего града» Москвы, изменение статуса Киевской митрополии привело бы к полному провалу планов русского правительства присоединить в будущем к своей обширной державе территории Левобережной Украины и Белоруссии (за исключением ее западных областей). Между тем уже в начале 1630-х гг. фактический руководитель отечественной дипломатии, патриарх Филарет, рассматривал аннексию этих регионов Речи Посполитой в качестве едва ли не основной геополитической сверхзадачи подготавливаемой военной кампании против Польско-Литовского государства. Свои территориальные претензии на большую часть земель Великого княжества Литовского августейшие соправители юридически оформили в статьях проекта союзного договора со Швецией, выработанного в Москве в 1632 г. Как известно, данный дипломатический документ, хотя и не подписанный из-за смерти короля Густава-Адольфа, был в каком-то смысле программным для российской внешней политики тех лет.[128]128
  См.: Поршнев Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М., 1976. С. 259–260, 320–322.


[Закрыть]

С другой стороны, в условиях крайне нестабильных межгосударственных отношений Речи Посполитой и Московии в первой трети XVII в. становится понятной заинтересованность Сигизмунда III Вазы в успехе «новой унии», то есть в создании автономного греко-католическо-православного патриаршества в Литве. Ревностный католик, он тем не менее вполне сознавал все политические преимущества реализации такого экклесиологического замысла, справедливо усматривая в нем надежное средство для ослабления сепаратистских промосковских настроений у его подданных – православных украинцев и белорусов.[129]129
  См.: Коялович М. О. Литовская церковная уния. Т. 2. СПб., 1861. С. 119–120; Плохий С. Н. Папство и Украина… С. 131.


[Закрыть] Впрочем, из-за прямого противодействия Римской курии, отвергавшей в принципе самую возможность конкордата со «схизматиками» об учреждении особой Киевской патриархии, польскому королю и униатскому епископату так и не удалось добиться заключения новой церковной унии на территории Речи Посполитой ни в 1620 – хгг., ни позже.