Текст книги "Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии"

Но и Третий раздел Польши, оказалось, еще не конец. После наполеоновских войн Польшу «пришлось» переделывать еще раз, и тоже в пользу Российской империи. Как ни странно, на этот раз нигде не воевал Костюшко – то ли стал стар, разменяв шестой десяток, то ли разочаровался во всем уже окончательно.

В 1796 г. Павел I назло матери освободил 12 тысяч пленных поляков, в том числе и Костюшко. Тот уехал в США, в 1798-м – в Париж. Сохраняя верность принципам, отверг предложения Наполеона в 1806 году – республиканцы не служат тиранам! Позже (1815) отвергнет и предложение о сотрудничестве Александра I.

Так и будет жить и помер в почти добровольном изгнании, в Швейцарии, нуждаясь все больше и все более недовольный всем на свете, до смерти в 1817 году.

От неистового поляка осталось немного: записанная секретарем Т. Костюшко Ю.Павликовским со слов шефа брошюра «Могут ли поляки добиться независимости?». И это все.

Новый передел Польши стал возможен потому, что польскую карту стал разыгрывать Наполеон. Польские легионы в составе войск Наполеона появились еще в 1797 году, молитвами пана Я.Г. Домбровского.

И это вовсе не просто классический иностранный легион, отнюдь нет! Наполеон Бонапарт держал перед носом поляков очень сладкую морковку: восстановление независимости Польши. Вот, мол, закончим завоевания… В 1807 г. Наполеон, разгромив Пруссию, на части польских земель создал Герцогство Варшавское. Сбывается мечта поляков?!

Кстати говоря: кампания Наполеона в 1812 году вовсе не была «русской». Она официально называлась «Польской». В планы Наполеона входило восстановить Речь Посполитую, а провести зиму 1812/13 года в Минске или в Вильно. Идти в глубь России, на Москву, он совершенно не собирался. В сущности, Наполеона просто ловко заманили в Великороссию – на верную погибель. Об этом я подробно пишу в другой книге[96]96
  Буровский А.М. Наполеон – спаситель России. М., 2009.


[Закрыть].

Костюшко служить тирану не пошел. А племянник последнего короля Речи Посполитой. Юзеф Понятовский – пошел. Офицер австрийской армии, в 1789-м по приглашению дяди-короля приезжает в Польшу реорганизовывать польскую армию и в 1792 г. воевал против Тарговицкой конфедерации и царских войск. В 29 лет командовал одной из армий. В 1794 году, во время Польского восстания, удачно действовал против прусских войск под Варшавой.

Он поверил в Наполеона и шел с Наполеоном до конца: в 1812 году сформировал 100-тысячную польскую армию. Эта армия участвовала и в походе на Москву. Из Великой армии очень немногие вернулись, а много позже, на острове Святой Елены, Бонапарт займется подсчетами: сколько же жизней стоили его походы «любезной Франции»? И выяснит, что цена сходная: от силы 100 тысяч жизней французов. Остальные были «немцы и прочие поляки». В том числе и приведенные Понятовским в Российскую империю в 1812-м.

Юзеф Понятовский из России вернулся. В 1813 году в Саксонии соединился с основными силами Наполеона. Под Лейпцигом он командовал 8-м корпусом, Наполеон произвел Понятовского в маршалы и поручил прикрывать отход французских войск. Что стояло за красивой сценой: искреннее желание воздать сторицей, соблюсти хоть такую справедливость или очередной финт действия мелкого дворянчика, пролезшего в императоры… новое принесение в жертву «немца и прочего поляка»? Благо ему, дураку, дай маршала, он и сделает все что нужно для других – для тех, кому предписано остаться в живых?

19 октября 1813 года Юзеф Понятовский утонул в реке Эльстер во время переправы. Он был тяжело ранен и переправлялся вплавь. Ему было пятьдесят лет.

На Венском конгрессе 1815 года Герцогство Варшавское отошло к Российской империи. Пруссия получила часть Герцогства Варшавского, выделенное в Великое княжество Познанское, оставила в своих руках Поморье и Силезию.

Из своей части Герцогства Варшавского Российская империя сделала себе Королевство Польское. Игрушечное такое, даже не вассальное, а именно что игрушечное государство. В его истории большую роль сыграл еще один поляк.

Адам Ежи Чарторыйский моложе Понятовского на семь лет – и полная противоположность. Один из ближайших друзей Александра I, член Негласного комитета. В 1802 году – товарищ министра иностранных дел, в 1804–1806 годах – министр иностранных дел. Уже в те годы он выдвинул программу объединения польских земель под властью России, и долго, очень долго вела его эта идея!

Перед его носом покачивалась та же самая морковка, что и у Юзефа Понятовского, – надежда на воссоздание национального Польского государства. Связанного унией с Россией? Пусть связанного. Тем более – понимание близкого родства двух народов, знание истории, надежда на дальнейшее сближение… Да, и надежда на реформы! Надежда на то, что лучший друг – русский император, сделает все то, что горячечным шепотом передавали друг другу на собраниях Негласного комитета. Ну, пусть не абсолютно все… Хотя бы большую часть. Нет, ну хотя бы половину…

Откуда знать князю Адаму, что императору Негласный комитет нужен, только пока он не вошел в силу? Как Ивану IV нужна была Избранная рада? Что место Адама Чарторыйского в затеях императора-«реформатора» – место пешки в чужой игре.

Откуда Александру знать, что князь Адам воспринимает все всерьез? Что он действительно считает – император будет давать новые законы! Будет конституция, будет свобода крестьянству, все люди всех сословий станут гражданами без всяких наследственных прав! Откуда знать императору, что князь Адам предан ему потому, что поверил и пошел за ним? А вовсе не потому, что очаровала его монаршая улыбка? Что князь Адам, сам Рюрикович, вовсе не считает особу императора священной (европеец проклятый!)? Что ему свобода вонючих мужиков, какие-то противные заводы, жалкие дела жалких мещан и купцов… что все это ему дороже, чем карьера при царском… бери выше, при императорском дворце?!

Они понимают друг друга без переводчика, даже если каждый будет говорить на родном языке – языки ведь и правда близки. Но понимают друг друга хуже, чем каждый из них мог бы понять духовно близкого ему жителя Занзибара и Лимпопо. Потому что каждый из них действует по правилам СВОЕЙ цивилизации. О мой Бог, как это безнадежно и трагично!

С 1815 и до восстания 1830–1831 годов Адам Чарторыйский – сенатор Королевства Польского. Во время восстания он – глава Национального правительства, а после поражения восстания, конечно же, должен уехать.

В польской эмиграции он был невероятно популярен, в 1834 году Чарторыйского даже объявили «королем де-факто». Право на корону он имел.

Он еще интриговал, встречался со множеством людей, очаровывал и сколачивал коалиции. Разочаровавшись в Российской империи и ее царях, Адам Ежи Чарторыйский не разочаровался в идее восстановления Польского государства. Теперь он вынашивает планы восстановления Польши с помощью западных держав… Памятуя, наверное, эмоциональные выступления во французском парламенте.

Жил Чарторыйский долго, 91 год, не дотянув двух лет до очередного польского восстания 1863 года. Но самое главное – то, о чем в России вообще не принято даже упоминать: во Франции существовало польское правительство в изгнании. Нравится оно кому-то или не очень – это уже частные проблемы, господа. А правительство – было.

Отношение русских – и царя, и офицерства – к полякам просто неправдоподобно рыцарственное. Не как к восставшим подданным. К декабристам оно будет принципиально иным (не говоря о восставших мужиках).

Вот она, классическая русская двойственность! «Их надобно задушить!» И душат. Но… Какие прекрасные качества они проявляют! Как рыцарственно смотрятся! Мы и сами не прочь быть такими же и выглядеть во всех отношениях так же…

Даже недостатки национального характера выглядят чуть ли не достоинствами. Когда согнут в дугу перед любым «начальством», не говоря о царе, так хочется, закрутив усы, облить все вокруг «шляхетным гонором»!

Даже неприкаянность поляков оборачивается новыми возможностями. Они могут выбирать… У них дядя-король досиживает дни в Петербурге, а племянник служит Наполеону. Одни могут служить Александру, а другие – якобинствовать в Варшаве… Ах, как хочется свободы выбора! Даже не чтобы воспользоваться им, а попросту чтобы иметь. Чтобы чувствовать свою судьбу – своей, а не казенным имуществом!

В результате – ненавидим и любуемся. Побеждаем, покоряем… и пытаемся подражать. Стараемся быть такими же – и срываемся в тупое зверство, мстя «им» за собственную серость.

И второе… Дело в том, что все поляки, названные здесь, на этих страницах, – это русские. Исключение, кажется, Домбровский, но и в этом я не уверен. А остальные – точно русские, все до единого. Или это уже поляки, но имеющие русских предков? Я не знаю, как точнее выразить. Но поместья Костюшко – на Волыни, и не будь он шляхтичем, быть бы ему украинцем. Понятовские – из князей Белой Руси. Чарторыйские – потомки Гедимина и многих русских князей, православные еще в XVI веке. В XVIII веке они и сами себя осмысливают как поляки, в глазах всего света они – польского происхождения. И для поляков, и для русских.

До какой степени «русскяя шляхта» и ее потомки – «свои» в Речи Посполитой, показывает хотя бы избрание Михаила Вишневецкого на польский престол в 1669 году. При том что «Михаил оказался человеком слишком слабым, чтобы править самостоятельно», выбрали именно его, а не предлагавшихся немецких и французских кандидатов. После войн XVII века Польше нужен был «Пяст» – польский кандидат на престол. «Михаил Вишневецкий был сыном героя войн с казачеством, Иеремии Вишневецкого… Для избирателей важнее были фамилия и польское происхождение, чем сама личность кандидата»[97]97
  Дыбковская А., Жарын М., Жарын Я. История Польши с древнейших времен до наших дней. Варшава, 1995.


[Закрыть].

Человек «польского происхождения», в котором не усомнился ни сейм 1669 года, ни современные историки, – сын православного Иеримии Вишневецкого, перешедшего в католицизм уже взрослым, и двоюродный внук Константина Вишневецкого, который признал в свое время Дмитрия Ивановича. Каково?!

Русский по происхождению и род Огинских, владевший поместьями по всему Виленскому краю. Род, давший Польше автора ее национального гимна, Михаила Огинского (в Польше произносят с мягким «н» – Огиньский). Это Огинский-Огиньский сочинил не только знаменитый полонез, но и «Еще Польша не погибла» («Ще Польска не сгинела» – так примерно). Помните? Национальный гимн поляков, который в 1831 году они будут петь под пулями москалей.

В конце XVIII века все они, что Костюшко, что Огиньский, воспринимают себя совершенно однозначно как поляки. И для русских они тоже поляки. Для всех русских, всех наследников Киевской Руси – для украинцев, белорусов, великорусов – они все иностранцы, иноземцы. «Польские магнаты – Вишневецкие и Потоцкие…» – пишется в современном украинском учебнике. В том самом, где несколькими страницами раньше рассказывается о князе «Дмитро Вишневецьком», «особе исторической и легендарной»[98]98
  Швидько Г.К. Iсторiя Украини XVI–XVIII столiття. Киев, 1997. С. 29.


[Закрыть]. Только «князь Дмитро» жил и сложил голову в середине XVI века. Тогда это была русская семья. А внуки «князя Дмитро» – уже как бы для всех и поляки…

Как хотите, но все это очень трагично.

Часть II
Воды над русской Атлантидой

Что такое телеграфный столб? Это хорошо отредактированная сосна.

Писательская острота

Глава 12
Воды смыкаются 1815–1999

– Я, – сказал Иван Петрович, —

Вижу то, что я хочу!

А. Барто

Эпоха Александра I – время вбивания последних гвоздей в гроб Великого княжества Литовского.

В последние же годы Александру, тем более Николаю I, уже не нужно ничего изменять; ни с кем не надо воевать, ничьей страны разделять, никаких армий никуда вводить. Если что – так это уже только бунты, а их и подавляют по-другому, и с бунтовщиками уже можно поступать совсем не как с военнопленными. В Сибирь их, что украинцев, что и поляков! По старой москальской манере – с запада на восток, и чем восточнее – тем лучше.

Цель Николая не в том, чтобы вбивать гвозди, а скорее в том, чтобы сделать вид: а никогда и не было гвоздей. А что, была какая-то особая киевская митрополия? Что, подчинялась Константинополю? Так не будет подчиняться! Есть еще и какое-то там униатство? А мы им, униатам, «порекомендуем» от католицизма отойти и прибиться опять к православию. И не куда-нибудь, конечно, а к Московской патриархии. И это будет такое предложение, от которого никакие униаты отказаться никогда не смогут.

В Австро-Венгерской Галиции с 1848 года работают украинские школы, на Левобережной Украине буквально мечтают о том же, но правительство с шизофреническим упорством делает вид, что все в порядке, что малороссы – никакой не самостоятельный народ. Нет никакого такого украинского языка, а есть простонародный жаргон, все идет от низкого уровня культуры.

Русская интеллигенция отделывается шуточками в духе героев Булгакова про китов и котов, и, только увидев Петлюру, только осознав стынущим черепом, под вставшими дыбом волосами, КАКОЕ чудовище спустили они сами с цепи, эта самая интеллигенция начнет соображать, что, кажется, мир устроен все-таки не совсем так, как они себе его придумали. Но до этого они по крайней мере лет шестьдесят не желали «в упор видеть» то, чего не желали.

Но это что! Украина не вся находилась в составе Российской империи, и про нее врать приходилось осторожно. А Белоруссия вся лежала в пределах Российской империи, да и народ там не в пример спокойнее. То ли национальный характер такой, то ли сложение нового народа началось на Украйне все раньше, самостоятельнее и бурнее, а в Белоруссии – потише, помягче.

C Белоруссией было попроще. Белоруссия? А ее вообще никогда не было. Как?! А вот так. В 1840 г. окончательно отменяется действие Литовского статута, то есть законов, выработанных в Великом княжестве Литовском. В том же году особым указом запрещено произносить само слово «Белоруссия». Папа Николая, Павел I, запретил даже слова «республика» и «парламент», но у кого что болит! У Николая вот «болела» Белоруссия, и он решил ее взять и «запретить». Одно скажу: в каком же выдуманном мире нужно жить, как сильно нужно поверить в самого себя, как в Господа Бога (или как минимум его наместника), чтобы «вводить» или «запрещать» целые страны и народы! В каком причудливом, искаженном, предельно далеком от реальности мире существовала императорская семья!

…И что удивляться, если ее подданным удавалось порой пойти еще дальше? В порядке творческого усвоения? Скажем, велел император сделать из бандитов-запорожцев защитников отечества и почти ангелов. А подданный Гоголь исполнил так, что превзошел и императора! Вот вам!

Весь XIX век – это сплошные попытки забыть Великое княжество Литовское и русскую шляхту в Речи Посполитой как страшный сон.

Формируется тот самый комплекс представлений-предрассудков, который будущим поколениям достанется как нечто, разумеющееся само собой, как нечто, шедшее от веку.

Москва – наследник Киева. Александр Невский действовал единственно возможным способом. Иван Калита – мудрый государственный деятель. Московские князья – патриоты, светлые величества. Их слуги – тоже патриоты; верные, не знающие сомнений. Дмитрий Донской – основатель новой Руси, преодолевший раздробленность. Иван III и Иван IV, может быть, в чем-то и ошибались, но в главном всегда были правы.

Литва – враг Руси № 1 – еще хуже «чертовых ляхов». Поляки – хитрые, подлые твари, затеяли извести Русь, всегда нас ненавидели. Лжедмитрия придумали иезуиты и тайно приняли в католицизм. Сусанин – спаситель царя от поляков. Ну, и так далее, вплоть до позднейшего момента. Время Николая I – как раз эпоха формирования Большого Московского Мифа в его современном виде. В той форме, которая приемлема для людей неглупых, современных, не снедаемых шовинистическими проблемами.

Это время создания действительно талантливых произведений, справедливо вошедших в понятие «классика», известных каждому с малолетства. Произведений, которые уже сами по себе формируют некоторое отношение к жизни. Время, когда Гоголь пишет «Тараса Бульбу», Пушкин – «Клеветникам России» и «Бориса Годунова», а в нем повторяет зады официальной пропаганды, что Лжедмитрий – это Гришка Отрепьев.

Загоскин публикует «Юрия Милославского», а Кукольник – пьесу «Рука Всевышнего отечество спасла», где высокопарно и напыщенно излагается, как Сусанин принимал смертные муки во имя патриотической и монархической идеи.

Ну ладно, юноша, окончивший гимназию, тем более университет, по крайней мере, получал хоть какие-то представления о Великом княжестве Литовском, о Западной Руси, о Господине Великом Новгороде, пусть в самом диком, искаженном виде и в обрамлении весьма спорных оценок.

Ну, а каково тем, кто НЕ окончил гимназию?! Кто не читал Пушкина, кроме самых простеньких стихов, и никогда не слыхал о графе Алексее Константиновиче Толстом? А ведь по мере распространения грамотности, образования, культуры, как бы к этому ни относиться, в России все рос в численности слой грамотных, но не очень образованных людей. Которые учились, но не в гимназии, а у знакомого дьячка или в церковно-приходской школе. Которые читали, но не Толстого, а книжки про сыщиков. И году к 1900 этот слой соотносился со слоем худо-бедно образованным, как 10:1, если не как 30:1.

А вы думали, читатель, в умилительном XIX веке все читали строго Льва Толстого?! Нет, дорогой читатель, это очередной миф! То есть Льва Толстого читали массово. Лев Толстой – это тоже бестселлер XIX столетия. Но «Кроваво-кошмарные приключения действительного статского советника Ивана Путилина» шли намного лучше, потому что покупали его больше. «Иван Путилин» – это такой сериал, какого никогда не создать ни Бушкову, ни Марининой, ни Незнанскому вместе взятым! И перед которым всякая «Просто Мария» должна скромно потупиться и отступить.

В «Путилине» были свои градации, потому что для публики чуть более чистой эта пакость выходила в мягких, но обложках и с неразборчивым портретом самого Ивана Путилина. А для публики еще более непритязательной текст начинался на обороте первого листа и не был обременен ни выходными данными, ни именами автора и издателя.

Ох, Путилин, Путилин… В одном творении из этой серии (которое в обложке и с портретом) повествуется о том, как некая идеальная девушка дает себя увлечь, несчастная, гаду-католику по имени Феликс. А потом понимает, что жених гад, и предается беззаветно ангелу по имени Ванечка. И исчезает, несчастная! Если бы не Иван Путилин, так бы и померла бедная Машенька, замурованная в скале в тайном подземелье католического монастыря. Этот Путилин! Как он принялся за Феликса!

В серии, где автора и выходных данных нет, среди прочих своих приключений Иван Путилин изобличает иезуитов, рассыпающих в Петербурге отраву. Ездят, гады, на извозчиках и сыплют белый порошок на мостовую… Утром ветер подымается, разносит яд! Болеют люди! Хорошо хоть, патриотические извозчики во всем покаялись Путилину. Национальность иезуитов не названа, но одного зовут пан Юзуф (так в тексте), другого – патер Ян.

Так что мерзкие поляки из «Юрия Милославского», Гришка Отрепьев на троне, Сусанин, спасающий династию Романовых, и прочая антиисторическая мура – это для кончивших гимназии. Так сказать, для образованных. А вот для «простецов» – белый порошок иезуитов.

Смешно, конечно, смешно, в точности как «Протоколы сионских мудрецов» и «Завещание Петра Великого»… Совсем было бы смешно, если бы не человеческая кровь, в том числе и кровь поляков.

Дело в том, что во время холерных бунтов 1830–1831 годов народ, случалось, убивал не только докторов, разносящих холеру, и не только царских администраторов, пытавшихся запретить, скажем, передвижение людей из охваченных холерой районов в неохваченные («всех выморить хотят!»). Холера стала предлогом не только для «антифеодальных движений» (как показывал на следствии один неглупый крестьянский парень: «Кому мор да холера… а нам надо, чтоб вашего дворянского козьего племени не было». Судьбы парня я не знаю).

Был в холерных бунтах еще и такой аспект – народ, случалось, ловил и убивал поляков – тоже, разумеется, как разносящих холеру. А царская администрация Российской империи то спасала поляков от бездны народного гнева, то сама же объясняла, кто это тут разносит холеру. Что поделать – время евреев еще не пришло. Потом бить будут их, и, в сущности, за то же самое – за то, что «сильно умные» и выделяются, гады. Но пока за это бьют поляков, и на авторах «Путилина» тоже кровь. Так сказать, на создателях эмоционального фона. В конце концов, судили же британцы в 1945 году антропологов, обосновывавших «расовую теорию», и журналистов «Фелькишер беобахтер».

Но поляки хотя бы вообще продолжают существовать в народном представлении. Они – есть. А Великое княжество Литовское для огромного большинства народа все больше и больше исчезает. Оно как бы «слепляется» с Польшей, и становится непонятно, где одно явление, а где второе. Западной же Руси как самостоятельного явления попросту не существует.

Что изменилось при советской власти? Принципиально – ничего, а если и изменилось – то к худшему. В СССР число людей с хорошим гуманитарным образованием было значительно меньше, чем в Российской империи. Значит, меньше было и тех, кто хотя бы теоретически мог противостоять Большому Московскому Мифу и основанной на нем пропаганде.

В результате абсолютное большинство населения в СССР если и слышало о Великом княжестве Литовском, то искренне считает, что современная Литва и историческая – одно и то же. Большинству людей и невдомек, что та жемайтийско-аукшайтская (и все-таки в первую очередь жемайтийская) Литовская республика, которая возникла в 1918 году, при развале Российской империи, имеет весьма косвенное отношение к Великому княжеству Литовскому. Попытки современных политиков делать исторические экскурсы – особая тема для анализа, замечу только: ни Рагозин, ни Жириновский, ни «демократы» всех возможных разливов, судя по всему, просто НЕ ЗНАЮТ, что Литва, Белоруссия и Украина еще в XV–XVI вв. составляли ЕДИНОЕ государство. Что это государство вело летописные своды и имело литературу на русском языке. Что ее правители называли себя русским словом «Великий князь» и считали себя владыками Руси. Что русские православные люди составляли 90 % населения этого государства и называли его Русью. Что очень многие литовцы-аукшайты перенимали русский язык и русскую культуру и растворялись в Руси. Что династия Ягеллонов была, по сути дела, русской.

Весь XIX век и весь XX Великое княжество Литовское и Русское погружается в воды истории. В конце XVI века было первое извержение вулканов и первые катаклизмы. Там, где стоял великий Западный Русский Материк, образовалась цепочка крупных, но отдельных островов. На рубеже XVIII–XIX вв. рванула новая катастрофа. В реве извержения, под грохот набегающих цунами остатки Русской Атлантиды погружаются в океан. И продолжают погружаться. В начале – середине XIX века их можно разглядеть еще без особенного труда, слой воды еще не очень толстый. Тогда еще живы были те, кто своими глазами видел Великое княжество Литовское и Русское и жил в нем. Кто знал, как же оно было устроено. В конце XIX века поколение свидетелей повымерло. Уже нельзя нырнуть туда, где затонула Русская Атлантида, и ходить по ее дорогам, между развалинами ее городов и статуй. Уже нужно очень напрягать зрение, чтобы хоть что-то разглядеть.

В середине – конце XX века Русская Атлантида практически неразличима. Так, смутные образы на большой глубине, куда уже страшно нырнуть.