Текст книги "Предки ариев. Рассекреченная история"

Подведем краткий итог: не существует никаких серьезных причин говорить о «матриархате» как некоем этапе в истории развития семьи. Собственно говоря, и групповой брак, и пресловутый «промискуитет» – тоже не доказанные никем, умозрительные теории. В реальных стадах обезьян нет ничего даже отдаленно похожего на «промискуитет»: действует весьма разная, но всегда очень жесткая иерархия. Ничего похожего на «промискуитет» не было и нет ни в одном человеческом обществе, кроме разве что сообщества посетителей публичного дома.

Теории групповушки… извините, группового брака и «промискуитета», говоря откровенно, больше всего похожи на неприличные фантазии подростков, которых не очень умные родители вовремя не заняли лыжами, бассейном и чтением книжек… Только не Энгельса! Я вас умоляю, не Энгельса!

Но – о «матриархате».

Наверное, потомкам трудно будет восстановить сейчас еще хорошо понятную логику, согласно которой все женское и материнское считается «хуже» и примитивнее мужского и отцовского, а потому и кажется более древним.

Классики этнографии сочиняли «матриархат» по той же самой причине, по которой Фрейд приписывал женщинам очередной «комплекс»: по поводу отсутствия у них пениса[89]89
  Фрейд 3. Я и Оно. М.: МГУ, 1980.


[Закрыть].

Удивительно, но Фрейду и в голову не могло прийти, что это мужчины могут комплексовать из-за отсутствия у них молочных желез или матки.

Теоретики составляли схему истории первобытного общества, упорядочивали имеющийся у них материал. Но, упорядочивая и схематизируя, исходили из своих предрассудков. Как сказали бы американцы, стереотипов. Ни одному из них не пришло в голову, например, что «матриархальные» и «патриархальные» общества могут сосуществовать в одну и ту же эпоху и неплохо дополнять друг друга.

Парадоксально, но «матриархат» своим рождением обязан просто патологическому неуважению к женщинам.

У всех видов крупных сложных животных физиологическая норма – смертность 60–70 % новорожденных. Самка шимпанзе и слона рождает за свою жизнь 10–15 раз. 7, 10 или даже 12 из этих детенышей умрут до того, как станут взрослыми. Вырастут и сами дадут племя те самые 2 или 3 детеныша, которые необходимы для воспроизводства вида.

Чтобы численность вида не сокращалась, человек должен родить такое же количество детенышей. Мозг человека так громаден, что ему необходима очень большая голова. За то, чтобы рожать умных детенышей с громадным мозгом, женщины расплачивается тремя особенностями.

Особенность первая: женщина с широким тазом менее подвижна, чем мужчина.

У предков человека еще полтора миллиона лет назад таз был узкий, наши предки бегали наравне – самцы и самки. А как только объем мозга увеличился – расширился и таз. Тут-то женщины и стали «слабым полом»: они не смогли ходить и особенно бегать наравне с мужчинами.

Широкий таз и меньшая подвижность уже делают женщин более зависимыми от мужчин, чем самок большинства других животных того же размера.

Особенность вторая: тяжелые, драматические роды человека.

Даже недоразвитая голова с подвижными костями черепа у человека с трудом проходит сквозь родовые пути женщины. Самка шимпанзе рожает детеныша, голова которого легко проходит сквозь родовые пути, не делая ни одного поворота. При рождении ребенка человека его голова три раза поворачивается в родовых путях.

Роды длятся долго, во время родов и сразу после родов женщина совершенно беспомощна. От 4 до 5 % женщин умирало родами – чаще всего первыми.

Особенность третья: долгое детство человека.

Чем сложнее организм, тем дольше ему расти. Олененок и лосенок сразу после рождения могут бежать за мамой – буквально через несколько часов. К тому времени, как у лосихи появится новый детеныш, первый будет уже почти взрослым.

У волчицы и тигрицы рождаются несколько беспомощных слепых детенышей, но через год (волки) или через два (тигры) у самки родятся новые детеныши, а эти будут уже самостоятельными.

Человек рожает совершенно беспомощного недоноска. Детеныши всех животных при опасности инстинктивно затаиваются, пытаются спрятаться. Младенец же пугается и дико орет – требует, чтобы ему помогли, защитили, убрали пугающий фактор.

Что стоит для женщины за формулой «родить 10–15 раз»? Это значит рожать лет с 15–16 каждый год или через год. Все эти пятнадцать лет постоянно один ребенок еще в животе, второй на руках у груди, третий уже ходит, но плохо. Эти детеныши еще очень долго будут оставаться беспомощными! Когда последний ребенок еще в утробе, старшие только начинают быть самостоятельными, и то не до конца.

Самка тоже беспомощна – ведь она не может сама добывать пищу с таким выводком.

Самка человека гораздо более зависима от самца, чем самка других животных.

Как ухитрились теоретики «матриархата» просмотреть это? Наверное, очень хотелось.

В середине XIX века в цивилизованных странах прошла Великая Гигиеническая революция. Сделалось нормой принимать ванну, мыть ноги, подмываться, чистить зубы. В прусской армии одно время новобранцу выдавали вместе с мундиром и шнурованными ботинками еще и две пары трусов, зубную щетку, один кисет с табаком, второй – с зубным порошком.

Европейцы привыкали носить нижнее белье, и притом регулярно стирать его и менять. В домах появилась канализация, а в окнах – форточка.

Стало нормой регулярно делать влажную уборку, проветривать, выметать мусор. Насекомые – все эти блохи, вши, тараканы, клопы – сделались признаком дурного воспитания и чем-то неприличным для сколько-нибудь культурного дома. Бедных паразитов начали изводить всеми мыслимыми способами, и даже мухи стали редкостью в Германии.

Детей стали регулярно мыть, стирать им пеленки, проветривать их комнаты и не давали им грызть собачьи кости и лакать из кошачьего блюдца.

В больницах стали применять методы антисептики, начали стерилизовать инструменты перед осмотром пациента, мыть с хлоркой посуду больного.

Еще в Версале XIII века платья придворных дам снабжались блохоловками, нечистоты накапливались в ночных горшках и выливались прямо в сад, нижнего белья не носили, а менять ночные рубашки чаще, чем раз в полгода, считалось совершенно необязательным.

Великая Гигиеническая революция XIX века совершенно изменила образ жизни людей. Самым важным последствием Великой Гигиенической революции стало почти полное исчезновение детской смертности. Великая Гигиеническая революция сначала уменьшила, а потом фактически отменила детскую смертность. И смертность женщин при родах.

В конце XIX века смерть рожениц в Германии упала с обычных 4 % до 0,3 %. Смертность детей – с обычных 60–70 % до 7 %. Ко времени Первой мировой войны детская смертность во всей Европе составила 4–5 % родившихся.

В России детская смертность у крестьян оставалась очень высокой до конца Второй мировой войны, даже до начала 1950-х годов. Еще доживают свой век женщины, которые родили по 10 и по 12 детей, а сохранили 2 или 3. Но и в России к концу 1950-х Великая Гигиеническая революция победила полностью и окончательно.

К середине XX века женщины реально, не на словах, получили равные с мужчинами возможности. Если кому и угрожает «матриархат» – это нам, а не нашим предкам. Вот причины вполне обычны: мы сами создали для него материальную базу.

Раскопки показывают, что очень многие жилища из костей мамонта предназначены для парной семьи, ведущей самостоятельное хозяйство: таков уж размер этого жилища с одним очагом.

В некоторых пещерах Франции найдены отпечатки босых ног пары, возле которых идут их дети. В одной из них совершался какой-то ритуал… Две пары отпечатков ног – мужских и женских – позади камня, покрытого натеками глины. И на камне – отпечатки ног двух детей, примерно 3 и 5 лет. Папа и мама поставили детей повыше, чтобы им было лучше видно.

Комментарии нужны?

Окончательно расставаясь со стадиальной схемой, в 1960-е годы Г.П. Григорьев пришел к выводу, что «верхний палеолит – явление строго ограниченное по территории – пределы Европы и Передней Азии. Вне этой территории есть либо самый конец верхнего палеолита (последние 2–3 тысячи лет его), либо элементы верхнего палеолита на всем протяжении выступают только в соединении с мустьерскими или ашельскими»[90]90
  Григорьев Г.П. Начало верхнего палеолита и происхождение Homo sapiens. Л., 1968. С.18.


[Закрыть].

По Григорьеву, синхронные верхнему палеолиту памятники «незапада» должны называться «постмустье». Уважаемые коллеги очень огорчались таким высказываниям. Ведь Григорьев лил воду на мельницу расистов! Он показывал политическую безграмотность!

Но новое поколение археологов пошло еще дальше… Еще один уважаемый коллега, С.А. Васильев, по поводу палеолита Южной и ЮгоВосточной Азии и Австралии даже счел термин «постмустье» слишком слабым и предложил термин «посташель»[91]91
  Васильев С.А. Феномен сибирского позднего палеолита и его место среди культурных проявлений финально-плейстоценового возраста // Палеоэкология и расселение древнего человека в Северной Азии и Америке. Краткое содержание докладов Международного симпозиума. Красноярск, 1992. С.28–30.


[Закрыть].

По мнению Леонида Борисовича Вишняцкого, и среднего палеолита на большей части Земли не было. Нижний палеолит (причем более примитивный, чем ашель, на уровне Клэктона и даже культур галечных орудий) существовал в Восточной Азии примерно 25 тысяч лет назад. И сменяется сразу «готовым» верхним палеолитом. А в Австралии вообще непонятно, когда кончился нижний палеолит… Похоже, только на рубеже плейстоцена и голоцена[92]92
  Вишняцкий Л.Б. Культурная динамика в середине позднего плейстоцена и причины верхнепалеолитической революции. СПб., 2008. С. 84–86.


[Закрыть]. Получается так: примерно 35 тысяч лет назад на Переднем Востоке, на Балканах или в Западной Европе возник новый культурно-исторический.

Чисто условно, просто для того, чтобы как-то его назвать, назовем «наш» феномен «палеолитом Западной Евразии». Это определение не абсолютно точно – культурно-исторический феномен охватывает ряд памятников Сибири и Средней Азии.

Культурно-исторические феномены привязаны к географическим регионам, возникают в них, но вовсе не обязательно остаются локализованы в среде, в которой возникли первоначально. «Наш» феномен возникает в ареале обитания неандертальцев, и потом уже, в сложившемся виде, распространяется на остальной территории Земли.

И вовсе не с одним сапиенсом он связан. Насколько можно судить, на грани рисс-вюрма и вюрма в ряде мест Переднего Востока вычленяется несколько локальных вариантов «переходной культуры» «от мустье к верхнему палеолиту» (Коробков, 1978. С. 181). И не только Переднего Востока! В Европе тоже известно несколько «переходных индустрий»… в том числе и в те времена, когда сапиенсов там явно не было.

Получается: верхний палеолит – это тип культуры, который начинали создавать неандертальцы, а завершали уже сапиенсы.

Принципиально то, что, возникнув на Переднем Востоке (возможно, что одновременно – и на Балканах), новый тип культуры охватывает всю приледниковую зону Европы, ее Запад и Центр (которые до того в культурно-историческом смысле не были палеолитом Запада Евразии), Восточную Европу и даже некоторые районы Урала и Сибири. Но не весь мир.

Восточная Азия перенимала новый тип культуры заметно позднее. В Африке он возник еще позднее, а изолированная Австралия его вообще не знала.

Легко заметить, что тот же самый регион, в тех же самых границах и в голоцене развивался не так, как весь остальной мир.

В этом обширном, но в масштабах Земли весьма незначительном пространстве последовательно происходили те изменения культуры, которые фактически и легли в основу современной цивилизации.

В этом регионе раньше всего возникло земледелие и скотоводство. В этом регионе родилась буквенная письменность. В этом регионе родилось единобожие. В этом регионе родилась философия. В этом регионе зародились индивидуализм и персонализм во всем многообразии их модификаций. В этом регионе зародилось гражданское общество, идея частной жизни, идея власти с ограниченным диапазоном влияния… а в исторической перспективе – и парламентаризм, и идея разделения властей.

Нравится или нет нам это обстоятельство, но общность человечества и мировая цивилизация в их современных формах возникли только потому, что одна из региональных цивилизаций, западнохристианская, оказалась в состоянии стать доминирующей цивилизацией в масштабах земного шара.

Уже в III–II тысячелетиях до Р.Х. развитие Переднего Востока уникально за счет того, что здесь формируется целый ансамбль примерно равноуровневых культур, активно обменивающихся друг с другом своими достижениями. В этом очень большое отличие Переднего Востока от Китая или Индии, где цивилизация формировалась вокруг одной этнической культуры.

Но в это время общественный строй и культура Древнего Переднего Востока еще имеют много аналогий с развитием в других регионах. А с античности, с «эллинского феномена» идет уже полный «отрыв». В «нашем» регионе складывается абсолютно уникальный тип общества, само развитие культуры приобретает «нигде не виданное» направление.

Всякая попытка делать вид, что «в Европе было как везде» или «везде было как в Европе», неизбежно проваливается.

Если даже историки упорно пользуются термином «рабовладельческий строй», то им приходится признать: в Европе был какой-то особый «рабовладельческий строй».

Только в Европе (и то исключительно в ее западноевропейской части) сложился «классический», «настоящий» феодализм с его системой условного держания, феодальной лестницей и вассалитетом. Нечто отдаленно похожее можно найти разве что в Японии. Но и это – лишь наиболее точное подобие.

«Обнаруживая» феодализм в остальных местах, всегда приходится придумывать для него какой-то особенный эпитет. Типа «особого византийского феодализма», «тяглого», «государственного», «кочевого» или «восточного» феодализма.

Если даже этот термин нам необходим – для всего мира вне Западной и Центральной Европы приходится оговаривать его особенности.

Тем более нигде, кроме Европы, не возник ни капитализм, ни феномен прединдустриальной цивилизации (типа нашего Нового Времени), ни самой индустриальной цивилизации. Некоторые отдельные аналоги капитализма можно найти в городах Китая и Индокитая; элементы нововременной цивилизации прослеживаются в Японии XVII–XIX веков. Но это именно отдельные «элементы», отдельные проявления, не составляющие единой системы, не определяющие возникновения качественно нового общества.

Называть сложившиеся вне Европы общества «восточными» будет глубоко неверно. Во-первых, эти общества не столько «восточные», сколько «всемирные». Точно таковы же были и общества германцев, славян и, вероятно, галлов и иберов до римского завоевания и влияния на них античной культуры. Во-вторых, европейский тип развития приходится признать за Египтом, Месопотамией, Сирией… за типично «азиатскими» территориями.

Географические наименования культурно-исторических типов и цивилизаций вообще неточны по определению. Но если уж другие, не связанные с географией названия отсутствуют и географическая привязка становится неизбежной, то лучше воспользоваться определениями Г. Померанца. У него эта проблема продумана точнее и детальнее, чем у любых других известных нам философов и культурологов. Его определения «Запад» и «Незапад» гораздо точнее, чем рассуждения о «Востоке», в который приходится включать и Ирландию, и обе Америки, и Новую Зеландию[93]93
  Померанц Г. Н. Выход из транса. М., 1994. С. 243–244.


[Закрыть].

Итак, в известной нам глобальной истории существует «запад» – как реалия, различная в разные периоды истории, но неизменно привязанная к западной оконечности Евразии.

Все остальное на Земле – это «незапад». «Запад» в истории Земли представляет собой нечто исключительное. «Незапад» – скорее выступает как нечто «нормативное», обычное для человечества.

Внутри «запада» постоянно вычленяются области, в которых «западный» тип развития усиливается, а остальные части «запада» по отношению к этой области становятся «незападом». Эллада расположена восточнее Галлии-Франции. Но в V веке до Р.Х. Эллада была «западом», а Галлия – «незападом». В XV веке все стало наоборот.

В создании европейской цивилизации и верхнего палеолита просматривается еще одна особенность… И правда почти мистическая – в том смысле, что совершенно непонятная.

Но верхний палеолит возникает сначала на Переднем Востоке, а потом Европа его обгоняет и становится эпицентром верхнего палеолита.

Так и современная цивилизация зарождается на Переднем Востоке, а потом Европа перехватывает эстафету и становится лидером мирового развития.

Есть вещи, о которых просто страшно говорить. Действительно… вот вроде все очевидно: домашний скот… Изображения домов, похожих на рубленые избы… Лук и стрелы… Парная семья… Знаковая система, все больше напоминающая предписьменность…

Но страшно высказать предположение: а не могла ли в Европе сложиться цивилизация? В приледниковой зоне? Очень уж мы привыкли к мысли, что цивилизация рождается на юге, на Переднем Востоке.

Самые первые памятники с наиболее ранними элементами производящего хозяйства – это Зарзи Б в Ираке (12000±400), Хоту – от 11860±80 до 9190±590, Белт – 11489±550, Джармо – 11240±300.

По времени это синхронно жизни последних мамонтов, великой катастрофе палеолитической цивилизации в Европе.

И домашних животных, как мы привыкли думать, приручили на Переднем Востоке. Свинью – в VIII тысячелетии до Р.Х., овцу и козу – в VII–VI тысячелетиях, корову – в VI тысячелетии, лошадь и осла – в V–VI тысячелетиях до Р.Х.

Эти даты хорошо проверены, надежны, на них привыкли полагаться.

Считается, что сначала человек начал выращивать культурные растения, и произошло это в горных областях Переднего Востока, потом уже начал приручать зверей – появилась кормовая база…

После открытий на Переднем Востоке мы убеждены, что земледелие первично. Мысль о цивилизации сразу заставляет подумать: а какие культурные растения мог разводить человек приледниковой зоны?

Я задавал этот вопрос коллеге, к мнениям которого привык прислушиваться с уважением и интересом. Лицо Леонида В. отразило почти физическую муку…

Наверное, они разводили большие поля конопли…

Конопли?!

– Да. Мака и конопли… Разводили в огромных количествах и щедро снабдили тебя своей продукцией.

Весело? Да… Но не только. Действительно, только в совершенно воспаленном воображении могла появиться мысль о земледелии в районах вечной мерзлоты, в двух шагах от сверкающих на солнце ледяных щитов. Закомпостированные стереотипами мозги специалиста – это очень серьезная проблема.

Но вот какой вопрос… Из истории известно, что цивилизация вовсе не обязательно должна быть земледельческой… Действительно, а если в Европе верхнего палеолита была цивилизация, но не земледельческая? Если это скотоводческая цивилизация?

Сегодня научный мир считает, что сначала возникло земледелие, а уж потом скотоводство. В этом убеждают материалы Древнего Переднего Востока. Во всех его регионах земледелие старше скотоводства на тысячи лет.

Но предки думали не так, как мы. В XIX веке считалось, что скотоводы на Земле появились раньше земледельцев. Логично: скотовод без земледелия примитивнее, чем земледелец. Он больше привязан к природным ландшафтам и меньше их изменяет. Он ведет более близкий к природе образ жизни и больше зависит от природных циклов и от образа жизни зверей.

Классики XIX века, в том числе Морган и Фрезер, подробно описывали, как человек становился сначала скотоводом, а уже потом и с большим отрывом – земледельцем.

Они предполагали даже, что северный олень – первое домашнее животное, и одомашнен он 15–14 тысяч лет назад. Дело в том, что тундровые охотники пасут, по сути дела, диких или, по крайней мере, полудиких оленей. Человек мадленской эпохи в тундровой зоне охотился в основном на северного оленя. Логично предположить, что специализированная охота привела к более сложным отношениям с оленями. Человек отгонял других хищников, выбивал в первую очередь хилых и больных зверей, отгонял стада на более тучные пастбища…

Так же могли складываться отношения человека конца палеолита и лошади, а с меньшей вероятностью – и зубра. Если животное продолжает жить в природной среде, на него действуют те же факторы, что и на домашнее. Оно становится домашним, но практически не изменяется внешне. В этом трудность определить, имеем мы дело с домашними или с дикими северными оленями. Но ведь и лошадь жила в тех же ландшафтах приледниковой зоны. Ни селекции, выведения других пород, ни стойлового содержания, ни особых кормов. Вот пятнистость могла появляться, если человек защищал своих домашних животных от хищников: тогда не нужно было скрываться, становиться незаметными в природе. Медведя или волка, даже тигрольва человек отгонит, не пустит их к стаду.

Но пятнистость не определишь по костям в «кухонных кучах» на стоянках древнего человека. Разве что на стенах пещер появлялись рисунки странных пятнистых животных.

Сведений о возможном скотоводстве у нас очень мало. Но не забудем, что в Европе четвертая часть всех доступных человеку земель лежала ниже уровня современного океана. Очень может быть, самые интересные и высокоразвитые области расселения человека соллютре и мадлена нам сейчас попросту недоступны для изучения.