Текст книги "Галя"

К семи часам ты вышла и с дежурной вежливостью сразу и поздоровалась, и попрощалась со мной. Было холодно, и ты спустилась в метро. Я шёл рядом вопреки твоим гневным просьбам оставить тебя в покое. Мы молча проехали с пересадкой четыре остановки. На выходе из метро ты, подготовившись, резко попросила: «Дальше я одна, всего хорошего!».

Никак не получалось найти новый подход к тебе. В такие моменты мне самому себе было невозможно ответить на вопрос, что же я от тебя хочу. «Поздравляю: я самый что ни на есть маньяк. Ты как в воду глядела», – повторял себе я, возвращаясь за брошенным возле церкви велосипедом.

В концертном зале Дома Чайковского горел свет и играла музыка. Всё походило на вернисаж: несколько старых знакомых с бокалами вина слонялись от картины к картине, за роялем кокетничала немного подвыпившая черноволосая пианистка, вокруг неё вертелось несколько примагниченных ею мужчин. Среди них были и Лёша с Никитой – первый, отказавшийся писать твой портрет, второй, вечно обещающий его когда-нибудь закончить. Я немного посмотрел на всё это через окно и зашёл внутрь – тоже захотелось вина. Выставлял свои работы заезжий добродушный художник с рыжей бородой. За роялем чередовались уже трое разных пианистов. Походив вдоль стен и поздоровавшись с несколькими знакомыми, я и сам примостился возле красивого лакированного инструмента. Пианистку звали Катей, и она через раз со словами «а вот так можешь?» принималась показывать то одному, то другому коллеге своё мастерство. Выяснилось, что она какое-то время преподавала в твоей школе музыки и театра, и я из любопытства тоже оказался в её окружении. Она перечислила мне несколько профессорских имён, давая каждому разные оценки, и попросила ещё вина. Несколько раз она обмолвилась и о твоём профессоре, ушедшем на пенсию. Мне было интересно всё, касающееся твоего мира, и я провёл возле неё весь вечер, а потом даже посадил на метро.

Дома к полуночи я поделился с тобой всеми профессорскими именами и получил жёсткую отповедь:

– «Андрей, я Вас просила уже много раз не помогать мне. Не понимаю, почему Вы меня не слышите. Я знаю всех этих людей очень хорошо. Мы очень хорошо знакомы. Вы совсем не знаете мою ситуацию, поэтому и не сможете никогда посоветовать. Никогда бы не написала Вам такого, но забудьте моё имя. Ещё кто-то будет о моем профессоре своё мнение высказывать. У меня сейчас очень много трудностей во всех отношениях, но своими поступками и “помощью” Вы не просто их увеличиваете, а приумножаете на 10 000 000 процентов. Забудьте вообще моё имя. Я сколько Вас просила ничего не спрашивать и не помогать мне? Вы мне столько неприятностей добавляете, что слов просто нет».

– «Да, я не знаю Вашей ситуации и исхожу из того, что знаю».

– «Но от того, что Вы совсем ничего не знаете, Вы себе даже представить не можете, как Вы мне вредите. Это хуже мести человеку, которого ненавидишь…»

– «Не могу представить, конечно. С местью Вы преувеличиваете. Знал бы Вашу ситуацию, учитывал бы всё…»

– «Никогда Вам не расскажу… Более того… с этого момента перестану с Вами даже говорить. Как будто всё назло делаете. Всех Благ!»

Ты решительно разрывала со мной всякую связь. Ничего, кроме вреда и неприятностей, я тебе не принёс и чувствовал себя негодяем. Всё складывалось так глупо и произвольно. Я никак не мог исправить ситуацию и делал тебе раз за разом только хуже. От этого я полностью терялся и падал в кромешную неуверенность. Оправдываться было глупо, и я попрощался. Да и этого у меня не получилось: прощание оказалось ещё глупее оправдания:

– «Прости. Всех благ, любимая. Выходите за меня замуж, Галя».

* * *

Ты совсем не отвечала на мои «издевательства» в «дневниках».

Удивительно, что девушки, к которым дышишь ровно, вполне доверяет тебе, обращаются за помощью, заходят в гости и не боятся, а девушка, которой больше всех на Земле дорожишь, желаешь счастья, не доверяет тебе, отказывается от любой помощи и записывает тебя в персонажи со знаком минус. В этом есть какой-то закон – что-то, что гасит любую волну, уравновешивает любую крайность… Чрезмерно проявленная расположенность порождает неприязнь, а неприязнь взращивает чрезмерные чувства, чтобы в мире сохранялись гармония и баланс? Кто-то более могущественный явно сталкивал нас лбами, и невозможно было отказаться от собственного участия в происходящих событиях. Хотелось тебе помочь избавиться от меня. Придумай мне какое-нибудь невыполнимое задание. Поставь это условием для возможности снова видеть тебя, прояви фантазию – жизнь не драма, а красивая сказка, Галя.

В воскресенье я не решился тебя провожать. Лишь наблюдал, как ты спускаешься в метро, на ходу снимая платок.

28 марта

В понедельник был выходной, и Ника попросила меня съездить с ней на окраину города за детским конструктором, который отдавали по объявлению почти даром. Было солнечно и почти жарко. Мы болтали о разном. Она видела, что я бегаю за тобой, и пыталась по-дружески давать мне разные советы вроде «холодного душа», которые мне совсем не подходили. На обратном пути ей позвонил Кузьма. Он уже несколько месяцев с первого нашего знакомства демонстративно не замечал меня. Ника, видимо, ему нравилась. Поэтому, когда она сообщила Кузьме, что находится теперь со мной на другом конце города, я возразил:

– Ника, зачем? Он и так со мной из-за тебя не здоровается. Зачем ты ещё масла в огонь подливаешь? Ему же неприятно. И что Галя подумает?

Ника лишь хохотала в ответ. Может, она из тех, кому нравится дразнить парней? Когда мы подъехали к храму, Кузьма с Лукьяном сидели на солнце и весело смеялись. Лукьян показывал Кузьме на площади все мои художества, посвящённые тебе, и тот, убедившись, что мне неинтересен никто, кроме тебя, загорелся мне помочь:

– Давай я нападу на Галю, а ты выйдешь и защитишь её от меня?

Решила снова помочь и Ника:

– Андрей, хочешь Галя пойдёт в кино?

Я хоть и зарёкся после «ресторана» принимать от Ники какую-либо помощь, снова согласился:

– Да. Мне неважно с кем, лишь бы сходила на премьеру. У меня три билета для неё.

– Она пойдёт со мной и Яной. Договорились?

– Конечно, договорились!

Ника отвела меня в сторону, набрала твой номер и включила громкую связь:

– Привет. Ты пойдёшь со мной во вторник в кино?

– А мужчин не будет? – услышал я твой неуверенный голос.

– Не будет. Только ты, я и Яна.

– Точно не будет?

– Точно, Галя. Соглашайся.

И ты, к моему восторгу согласилась. Я и благодарил Нику за помощь и немного обижался на неё за то, что вот так дала подслушать разговор с тобой – хороша подруга. Но радости было гораздо больше: ты согласилась на билеты, которые и были приобретены ради тебя. Потом мы созвонились с Яной. Потом пошли с Кузьмой и Лукьяном играть в бильярд.

30 марта

В среду я снова заявился на акафист в надежде увидеть тебя. Ты не осталась на беседу, и из храма мы вышли вместе.

– Вот, возьмите. Возвращаю вам вашу фотку! – я протянул тебе вынутую из заплечной сумки фотографию.

Ты по инерции отстранилась и гордо отрезала:

– Нет, не надо.

Секундой спустя опомнилась, выхватила фото и убрала в свою сумку. Как ни странно, такой пустяковый поступок возымел эффект: было видно, что ты смягчилась и отчитала меня лишь по привычке. То, что у меня дома с десяток таких фотографий, тебя не смущало, пока я об этом молчал. Главное, видимо, было не в этом – не в логике, а в том, чего я как обычно не понимал, не мог ухватить. В этот момент я явно чувствовал в себе отсутствие какого-то чувства, какой-то способности воспринимать мир с той грани, с какой его порой воспринимала ты.

– Вы рассказали отцу Иоанну, что досаждаете мне?

– Да.

– И что? Что он вам ответил?

Я замялся. В субботу, выслушав мои признания, он удивил меня снова: «если у тебя серьёзные намерения, то досаждай». Это укрепляло мои чаяния. Я пересказал тебе его слова с осторожностью: только бы ты не вспылила. Но ты вспылила:

– Да вы что? Да вы всё неправильно ему рассказали. Вы должны ему сказать, что вы очень-очень досаждаете девушке, что она очень-очень недовольна.

– Хорошо. В следующий раз скажу: «очень-очень».

– Вот я ему сама расскажу, как вы мои портреты заказываете, как провожать меня к автобусу приходили, как улицы птичками разрисовываете. И вам будет стыдно.

Мы снова оказались на нашем перекрёстке. Ты хоть и отчитывала меня, но улыбалась и сияла.

– Мне не стыдно, – мне хотелось открыть тебе всю лёгкость того, что с нами происходит: – Галя, ну вот был бы у вас парень, я бы и не подходил к вам.

– Так у меня есть парень.

– И где же он? В другом городе?

– Да!

– Он русский?

– Да!

– И что же он не приезжает, не навещает вас? Ведь были четыре праздничных дня.

– Так ведь это не православные праздники.

– Тем более, – не замечал я логики. – Что ему было не приехать?

Ты, довольно улыбаясь, распрощалась и пошла восвояси.

– Галя, а кино?

Ты с готовностью обернулась и подошла ближе.

– Вам понравилось кино? – повторил я.

– Думаете, я не знала, что это всё вы устроили? Я и согласилась лишь, чтобы не обидеть вас.

– И вы общались с Марэн? – расспрашивал я, пытаясь узнать подробности вчерашнего вечера.

– Нет. Она давала интервью после просмотра. И после этого мы ушли. Но вам бы он точно понравился.

– Не думаю, местные фильмы не вызывают интереса. Просто знакомая играла главную роль.

– Вам бы понравилось – вы же любите такие сцены с девушками.

– Какие сцены? – не понимал я.

– Обнажённые.

– Да с чего вы взяли?!

– Конечно, вам это нравится. Посмотреть на обнажённую знакомую из бара…

– Вовсе нет. Мне даже стыдно было бы. И мне вовсе не интересна Марэн. Я и не пойду на этот фильм.

– Конечно, пойдёте, – настаивала ты.

Я совсем не понимал, почему ты так убеждена в обратном. Выглядело это забавным. Ты снова то прощалась и шла, то через несколько шагов останавливалась и возвращалась, вспомнив что-то важное. От последних обид не осталось ни следа. Мы несколько раз попрощались, прежде чем ты окончательно направилась к дому.

Я по привычке стоял и смотрел тебе вослед. Время снова остановилось. Не может быть, что ты так вот уйдёшь теперь – в вечности нет расставаний – только встречи. Через метров пятьдесят ты неожиданно обернулась. Зачем-то посмотрела на меня и двинулась дальше. Это походило на проверку – не иду ли я за тобой. Но и на приглашение идти следом это походило тоже. Скорее всего, это и то и другое: это приглашение идти за тобой, чтобы снова наделать мне всяческих замечаний.

Я смутился: если это только проверка, то почему ты меня проверяешь? Ты никогда раньше такого не делала. Прождав около минуты, я решился. Велосипед сам катился с горки, так что приходилось лишь притормаживать, чтобы не нагнать тебя слишком быстро. Количество прохожих увеличилось, и тебя не было видно ни на первом светофоре, ни на следующем. Я остановился на автобусной остановке посреди дороги и озирался кругом, потеряв из вида твою бежевую куртку.

Банк, подарочная лавка, кафе, цветочный магазин, парикмахерская, облепившие перекрёсток, никак не походили на то, куда ты могла теперь скрыться. Развернувшись в очередной раз, я столкнулся с тобой взглядом на расстоянии двадцати метров. Возникла неловкость, и мы оба сделали вид, что не заметили друг друга. Ты быстро зашагала в другом направлении и скрылась за зданием. Я, испытывая стыд за то, что был тобой обнаружен, решил исправить ситуацию и поехал следом. На углу дома, за который ты завернула, я остановился и окликнул тебя:

– Галя!

Ты обернулась и с готовностью сделала пару шагов навстречу. Казалось, вот-вот и расстояние между нами навсегда исчезнет. Ещё несколько шагов, и ты прижмёшься ко мне и обовьёшь тонкими руками мою шею…

– Прости, Галя!

Ты остановилась и замерла:

– Вы же обещали!

Я глупо улыбался и пронзительно догадывался о том, что совсем не разбираюсь в жизни.

– Вы же обещали не ходить за мной. Вы следили!

– Прости! Больше не повторится. До свиданья!

Я был переполнен счастьем и стыдом одновременно. Мы помирились. Ты, казалось, не хотела уходить и всё время поворачивалась и возвращалась. И я снова нарушил обещание и был при этом застигнут врасплох.

Дома я поторопился оправдаться:

– «Может, тебе достаточно поправиться, чтобы я отстал от тебя? Отъешь себе щеки как у хомяка… Хотя ты для меня останешься навсегда такая, как теперь: трогательная, хрупкая и светлая. Я всё прекрасно вижу: у вас другая жизнь, другое будущее, всё другое… и я желаю исполнения всех Ваших намерений и начинаний или даже лёгкого и радостного отношения ко всем происходящим в Вашей жизни событиям. Но Вы же живёте в то же самое время, что и я, в той же вселенной, в том же мире, на том же наречии, в том же самом храме… Как я могу Вас игнорировать? Я всеми своими руками, глазами, словами обращаюсь к Вам: Вы жизнь… я Вас узнал… даже сквозь тонированные стекла автобуса, в котором Вы собираетесь уехать, улететь, уйти… Я, в общем-то, всегда подхожу к Вам попрощаться… проводить. Я и лебедя подобрал Вам с раскрытыми крыльями – летящего. Неужели Вы думаете, что я охотник и у меня ружьё? Я просто посвятил Вам улицу, по которой Вы часто ходите – это Ваша улица. И мост – это Галин Мост. У вас есть свой мост в этом городе. Вот когда вы уедете, то в один момент мне простите, и Вам это больше не покажется ни назойливым, ни досадным. Я поэтому оправдан вами будущей. Немного жаль, что не настоящей, но у Вас непременно есть оправдание для меня, оно не может не быть, я же Вас вижу».

– «Честно говоря, я ничего не поняла, что Вы написали. И какое ещё оправдание? Просто Вы не можете дружить. Зачем нужно было сегодня ехать за мной? Я же Вас по-человечески попросила! Ещё ко мне в общежитие приезжать… Это невозможно. Как с Вами общаться?»

– «Я стоял и смотрел, как ты уходишь. А потом ты стала оглядываться: не иду ли я следом. Виноват».

– «Вы просто нападаете, а не дружите. Ещё и следите… Хотя взрослый человек».

– «Если я Вам всё рассказываю – как я могу напасть? Я же всё Вам выкладываю».

– «Нападаете на человека своими действиями, ходите за мной, когда я прошу Вас наоборот».

– «Для нападения нужна скрытность. А я перед Вами вот он весь, как три копейки».

– «Вы по-другому нападаете на человека. Вы просто заставляете с Вами общаться, делать то, что Вам хочется или то, что Вам нравится. Это очень эгоистично».

– «Как заставляю – Вы же со мной никуда не ходите, не общаетесь? У меня не получается – всё по-вашему выходит».

– «Поверьте, своими “добрыми намерениями” Вы только хуже делаете».

– «Я о том же: Вы, будущая, меня оправдаете. Жаль, что не настоящая. У меня чувство, что вы вообще никогда никого не любили, иначе бы вы меня поняли».

– «Мы не знаем, что завтра будет, а Вы о будущем».

– «Я о вас будущей… о том, когда вы уедете и будете смотреть на всё другими глазами.

– «Я понимаю Вас, потому и не могу общаться. Потом ещё труднее будет ситуация. Я же поэтому и говорю, не знаем, что завтра будет. Что загадывать на будущее – его может и вовсе не быть. Кто знает? Один Господь».

– «Ну Вы даёте! У вас красивое будущее! Не будет труднее. Просто чувства как вода – Вы их прессуете, запрещаете, и они выливаются в разных формах – сами убеждаетесь. Запрещайте дальше, и они вообще в чем-то удивительном выразятся. Это невозможно запретить».

– «Да кто Вам сказал, что я Вам запрещаю? Это Ваша жизнь и душа, я не имею права что-то советовать и тем более уж запрещать. Эти уж Ваши предрассудки».

– «Спасибо. Я поэтому и люблю Вас. До свиданья, Галя! Чувства – предрассудки?»

– «Нет. Вы меня не поняли. Ладно».

– «Счастливо!»

– «Всех Благ!»

– «Любимая».

– «Только не пишите так… пожалуйста!»

– «Хорошо, счастливо! У Вас по сказке «дикие лебеди» должно быть двенадцать детей».

– «Конечно, двадцать».

– «Счастливо!»

– «И Вам того же желаю».

– «Ваш верный пёс».

– «Не говорите так. Вы человек».

– «Ваш покорный слуга. Ну не знаю. Но Ваш».

– «Лучше одному Господу служить. Только Он не предаст».

– «Но вы же тоже от Бога. Он тоже в Вас. Я вижу в Вас Его больше чем в других».

– «Конечно, но люди давно уже пали в своих грехах. Они нас исковеркали, и осталось совсем малое, которое постараемся сохранить».

– «Вот я же вижу, что Вы больше не сердитесь на меня. Я Вам за это благодарен. Я многое исправлю… У нас многое осталось. У Вас много сохранилось. Вы зря груз вины на себе несёте».

– «Просто если бы Вы за мной не поехали и остальных вещей не делали, тогда гораздо больше уважала бы Вас».

– «Вы оглядывались».

– «Конечно».

– «А я Вас всегда уважаю. Обойдусь без уважения Вашего. Лучше бы мне доверия».

– «Я уже знаю Вас, но думала, что в Вас ещё осталось человеческое понимание, и Вы не поедете».

– «Но в воскресенье я же дал Вам уйти на метро».

– «Не хватало, чтобы Вы мне ещё не давали уйти».

– «Спасибо Вам. Счастливо. Галя, я вам посвящу ещё что-нибудь красивое».

– «Да Вы совсем меня не понимаете. Очень жаль».

– «Не буду ничего посвящать, прости».

– «И ещё говорите о каком-то доверии».

– «Не будет больше выходок, Галя. Я хотел бы понимать Вас. Очень хотел бы. Мне вообще хотелось приносить Вам радость. Правда. Наверно, я не учитываю твой возраст. Не знаю. Кузьма сказал: «давай я нападу на Галю, а ты защитишь её…» Смешно, правда? Счастливо, самая удивительная девушка на Земле!»

– «Да, хорошие у Вас друзья».

– «Они смеются надо мной. До свидания!»

1 апреля

Моему приятелю Лёше требовались деньги на очередной отпуск с детьми, и он наскребал их как мог. Поэтому, когда он предложил мне собранный им велосипед с дамской рамой, я согласился:

– Подарю его Гале.

– Конечно, я и готовил его для твоей девушки. Знал, что он тебе пригодится.

Я заранее предупредил тебя об этом и попросил прийти на литургию в летнем платье.

С Лёшей я делился своими переживаниями. Иногда за бокалом вина на его кухне. Последние месяцы он слушал мои оды твоей сдержанной, тщательно скрываемой красоте и чудной странности. Он то осуждал меня за длительную осаду, то приходил в восторг от новых идей, то сочувствовал.

– Поцелуй ты её уже! – выпалил он наконец.

– Да что ты понимаешь в отношениях? Поцелуй… – парировал я.

«Поцеловать!» – застряло у меня в голове. На перекрёстке?

* * *

Со стороны мои восторги, аханья, восклицания выглядели неуравновешенностью и утомили бы не только тебя, но и любую другую девушку, женщину и даже старушку, побегай я за ней как за тобой. Сохранять при этом перманентно хорошее настроение выглядело в собственных глазах кощунством и фанатичностью, но радостный подъём не покидал меня: всё получалось, складывалось, буквально во все стороны жизни проникала весна. И меня зашкаливало: просто распирало, просто тянуло на подвиги ради тебя. Тебе все эти “подвиги” доставляли хлопот, и я не мог найти, во что бы все свои чувства выливать так, чтобы тебя это не огорчало – чтобы было красиво. Их надо было куда-то девать, куда-то расходовать. Если у тебя целых пять проблем, неужели я не могу решить ни одной из них – какой-нибудь самой безобидной, в которой не смогу ничего испортить? Я же тоже был тебе для чего-то дан – не в наказание же. Силы, появившиеся у меня, были связанны именно с тобой, в этом не было никаких сомнений. Они оставались тобой невостребованы, и я их тратил на тебя же, но не в той форме, которая тебе угодна. Применить эти силы на кого-то другого было бы преступлением против… против мира, против наступившей весны, против жизни. Ты мне эти силы каким-то невидимым образом давала, вдохновляла, и я не мог оставаться неблагодарным. Но ты смотрела на всё это, как на наказание Божье, и не знала, как избавиться от наваливающейся с разных сторон благодарности. Галя, если бы я мог посмотреть на всё это твоими глазами и почувствовать то, что ты чувствуешь… но я не могу это осознать – у меня при виде тебя только одно состояние: беспричинная радость. Меня с тобой связывает радость, а тебя со мной огорчение. Так не бывает – должно же быть что-то общее. И ты пытаешься показать, что ничего общего у нас нет, а я пытаюсь доказать обратное.

2 апреля

– «Галя, сегодня в одной колонии художников конкурс русскоговорящих поэтов. Пойдёмте, я для Вас конкурс выиграю. Пожалуйста, будьте моей Прекрасной Дамой, Галенька…»

– «Простите, никаких конкурсов. Вы можете, конечно, поехать и почитать, если так уж хочется, и есть свободное время. Удачи».

3 апреля

Возле дверей храма я остановил тебя и представил очередного знакомого:

– Познакомься, это мой приятель Лукьян. Он тоже музыкант.

– Очень приятно, – тебе не терпелось уйти, и ты озиралась по сторонам в поисках какого-то выхода.

– А это Галя. Полярные глаза.

– Знаете, мне пора.

– Семья? – неуверенно пошутил я.

– Да, знаете, муж, дети, – ты развернулась и пошла.

Я остановил тебя и подвёл к пристёгнутому велосипеду:

– Один мой товарищ специально для вас собирал. Он очень лёгкий и быстрый.

Ты задумалась и ответила:

– Седло высокое.

– Его опустить – минутное дело.

Но ты уже вошла в роль неподкупной зазнобы и отвечала уклончивыми «нет»:

– Да у меня уже есть велосипед. Я его сама продать хотела.

– Продайте мне, пожалуйста…

Ты вздохнула:

– Я так устала от велосипедов и портретов.

– Галя, будто тебя уже много раз рисовали?!

– Много! – ответила ты по инерции.

– В Москве, наверное?

– В Москве.

– Прекрати врать.

Я снова тебя провожал. На перекрёстке ты меня пропесочила:

– Какое право вы имеете указывать, что мне надевать? Вы мне не муж.

– Я только попросил вас прийти в платье.

– Вы мне не муж.

– А что, только муж?.. Я и не спорю – я тебе предложение и не делал.

– Делали! – неожиданно ухмыльнулась ты.

Возникла пауза. Я уставился на тебя и не мог понять, к чему ты это говоришь:

– Ты, между прочим, не сказала «нет».

Ты молча смотрела на меня своими голубыми глазами. Я был заворожён моментом, а когда ты попыталась открыть рот, умоляюще прикрыл его своей ладонью:

– Пожалуйста, не говори «нет». Очень прошу, не говори «нет».

Ты отстранилась, заулыбалась и после паузы произнесла:

– Я не то что «нет», я вам вообще ничего не скажу.

Я ликовал и прыгал вокруг тебя, прося ничего не отвечать больше. С лёгкостью попрощался и отпустил, провожая взглядом. «Поцелуй ты её уже» – промелькнуло в голове. Следовало ли поцеловать тебя? Подходил ли момент для этого – я не хотел портить и без того зыбкое согласие.

Через полчаса в приподнятом до небес духе я уже играл с Лукьяном в бильярд и размышлял о хрупкости восприятия мира, которое зависит от самых простых и случайных слов. Наигравшись и напившись кофе, мы с ним разошлись, и я снова возвращался домой по нашей с тобой дороге.

В одной из двух идущих навстречу девушек я узнал тебя. Когда я подъехал ближе, ты остановилась и вынужденно представила меня своей сестре:

– Это тот самый Андрей. Я тебе рассказывала.

– Вика, – произнесла своё имя старшая сестра.

Она была немного крепче и крупнее тебя, имела вьющиеся волосы и на щеках алый румянец. В руках у неё был чемодан на колёсиках. Я решил сразу всё упростить:

– Виктория, я люблю вашу сестру и доставляю ей много трудностей этим.

– Андрей, – улыбаясь, начала Вика, – вы простите её. Она у нас со сложным характером…

Ты перебила сестру, указывая на очередное изображение лебедя на асфальте:

– Вот, полюбуйся, он везде мне этих птичек рисует.

Вика замялась и резко выпалила:

– Немедленно сотрите всё, что вы здесь написали.

– Как я это сотру? Это наказуемо штрафом в дневное время. И это красиво.

Голос и манера разговаривать у твоей сестры оказались очень схожи с твоими. Если закрыть глаза, то трудно было различить, кто из вас теперь говорит. Единственно, что иногда выдавало различие, было небольшое заикание при волнении. Виктория ругала меня как взрослая тётка, ты шла в стороне, прикрываясь сестрой, словно я был тебе угрозой. Мы миновали храм, здания городского суда и двигались в сторону центра. Я безропотно слушал всякие упрёки и обвинения, которые лились непрерываемым потоком. Виктория знала обо мне всё. Мне это было даже приятно – ты говоришь обо мне – я в твоей жизни есть.

Возле здания мюзик-холла Вика остановила меня и попросила не идти дальше. За углом у служебного входа её ждал оркестровый автобус, музыканты суетились вокруг, курили, складывали инструмент в багаж, и она не хотела, чтобы меня там видели. Я послушно остался стоять на углу и наблюдал как вы прощаетесь. Через минут пять автобус тронулся, проскользив зелёным боком вдоль улицы, и в сотне метров за ним открылась картина одиноко шагающей девушки.

Мне захотелось догнать тебя. Ты вздрогнула, возмутилась, напомнила, что я уже провожал тебя сегодня и что мы за день уже несколько раз попрощались.

– Можно ещё раз?

– Нет. Только от церкви до моста, а отсюда нельзя.

Я упрямо вёл под руку велосипед:

– Но сегодня же воскресенье – мой день.

Вместо ответа возле остановки маршрутного автобуса ты вдруг перебежала дорогу и запрыгнула в закрывающиеся двери. Я, недолго думая, погнался на велосипеде вдогонку. Автобус шёл значительно быстрее, и я отставал на светофорах. Было ли стыдно так вот гнаться за тобой? О, да. Мне было ещё как стыдно, но я ничего не мог с собой поделать. На второй или третьей остановке ты должна выйти. Возле университета я свернул с центральной дороги на студенческую тропку и сразу же натолкнулся на тебя. Ты смотрела на меня снизу вверх как заяц на волка из «Ну, погоди». Я никак не мог отдышаться, чувствовал себя этим глупым, навязчивым волком и ничего не мог изменить в кем-то написанном для нас сценарии.

Может, в этот глупый момент и нужно было тебя поцеловать? Может, этого поцелуя и не хватало для того, чтобы всё встало на свои места. Вместо этого мы пошли вместе, как ни в чём не бывало, по территории университета.

– Только до кинотеатра «Абатон»? – то ли упрашивал, то ли успокаивал я тебя.

Ты уступила. Через три минуты мы в очередной раз распрощались.

4 апреля

Вечером возле продуктовой лавки встретил затаривающегося Никиту.

– Андрейка! – пьяным голосом пробубнил он.

– Когда портрет будет готов? Два месяца минуло.

– Не бойся! Напишем.

Левая штанина у Никиты была ободрана, и на ноге зияла глубокая свежая царапина.

– Задел гвоздь какой-то, когда падал, – объяснил он.

Беседовать с залившим за воротник человеком не было особого желания. Да и было совсем не до него. Дурацкая гонка на велосипеде за твоим автобусом гложила моё самолюбие. Роль преследователя совсем не прельщала, и необходимо было остановиться. Все попытки добиться другого статуса – друга или героя – терпели неудачи.

И всё же я предпринимал меры выйти из роли преследователя и писал в «дневниках»:

– «Галя, Наташа со свечной лавки тоже просит оставить Вас в покое, говорит, что вам действительно неприятны мои ухаживания. Давайте о. Иоанн рассудит. Давайте Вы с ним поговорите. Скажите, что я каждый день подъезжаю к Вашему общежитию и стою по несколько минут. Это правда. Ещё я собираюсь посадить возле общежития и возле храма цветы в виде Вашего именем – надеюсь, я успею это сделать до четверга. Мне будет невероятно сложно не бегать за Вами. Это будут тяжёлые дни для меня. А пока о. Иоанн не остановил меня, я буду провожать Вас до моста – я этим живу последние три месяца».

– «Андрей, очень Вас прошу, не садите никаких цветов. Пожалуйста!»

– «Ну не возле храма, а по дороге, где бы Вы это видели. Мне же надо на прощанье что-то успеть сделать… Не буду ничего сажать, только не волнуйтесь, пожалуйста».

– «Спасибо. Просто зачем тратить время и силы на то, что совсем никому не пригодится. Просто впустую».

– «Галя, я Вас не слышу, не понимаю… Мне никогда не будет понятно, чем Вас тяготит моё расположение к Вам. Но и Вы меня тоже не понимаете и не слышите. Лебеди – это красиво и это для Вас, ради Вас. Вопрос “зачем” неуместен. Но не волнуйтесь, ничего этого не будет. Только поговорите с о. Иоанном, а то так и будет это непонимание и Ваши волнения. Есть такая книга «Сто лет одиночества». Там все персонажи пытаются закончить отношения, но ничего не выходит, и вопреки желаниям, любовь возвращает всё на свои места… Я даже хотел бы подарить её Вам, но Вы же от всего моего шарахаетесь. Вы меня просите прекратить испытывать к Вам чувства, потому что они Вас оскорбляют. Но я не буду сам их уничтожать – они, на мой взгляд, совершенно невинные. Пусть о. Иоанн возьмёт на себя ответственность и скажет, чтобы я Вас больше не любил. Я сам любовь к тебе убивать не буду – после такого она вообще никогда не придёт. Вот вы с о. Иоанном и убивайте».

– «Вот только не делайте из себя жертву, а из меня страшного тирана, пожалуйста. Никто Вам ничего не запрещает! Я просто попросила не давить на меня, а чувствовать Вы может всё, что угодно и к кому угодно. Это уже совсем Ваше личное дело».

– «Ну тогда я буду и дальше провожать Вас до моста…»

– «Я ничего никому не запрещаю и не собираюсь даже этого делать. Просто если бы Вы не ездили постоянно за мной, то я бы Вас гораздо больше уважала».

– «Зачем мне Ваше уважение? Для чего оно мне? Уважение – это что?»

– «И без этого давления, может, и дружить по-христиански смогли бы. Без уважения ничего не может быть».

– «Как по-христиански? Я вот дружу и не знал, что есть дружба “по-христиански”».

– «Для меня уважение идёт даже раньше любви. Ну, не знали, так теперь знаете».

– «У вас вообще уважение – предел всего. По-христиански это как?»

– «Совсем просто. Если Вы до этого не слышали об этом, то и рассказывать, наверное, бессмысленно».

– «Да, бессмысленно».

– «Ну вот, хоть раз у нас мнения сошлись. Вообще… многое бессмысленно».

– «Это в Ваших глазах бессмысленно, а я живу этой улицей до моста уже три месяца».

– «Очень за Вас рада. Честно. Люди должны обязательно чем-то жить».

7 апреля

Мы встретились в притворе храма перед самым началом литургии.

– Не волнуйтесь, я только свечку поставить. На службу я не останусь.

Ты улыбнулась:

– Здравствуйте. Разве я против того, чтобы вас видеть?

Уже на работе вспомнил, что не поздравил тебя:

«Галя, с праздником Вас! Это один из моих любимых церковных праздников. Мне нравятся не самые большие, а скромные. И ещё, Вы всё-таки правы: я Вас люблю с самого начала…»

8 апреля

Ритина старшая дочь Яна предложила мне поучаствовать в частном проекте для одного молодого биржевого маклера. Ему нужна была оригинальная страница со специфической логикой и тестами финансового потенциала клиентов. Яна подписалась на это в роли дизайнера и попросила меня подключиться в качестве программиста. Пару раз мы договаривались о встрече: она подъезжала к храму на маленькой модной машине и забирала меня к маклеру Филиппу.

Эти деловые катания забавляли меня: если в отношениях с тобой за мной окончательно закрепилась роль сталкера, то в глазах Кузьмы я выглядел каким-то повесой, постоянно переходящим ему дорогу. Если раньше меня связывали какие-то дела с пышной Никой и он вызывающе не подавал мне руки, то теперь, возможно, он перестанет со мной здороваться из-за Яны, которая по утверждениям Лукьяна, ему очень нравилась. Кто-то явно играл мной в свои игры, и меня сильно задевало само предположение, что мне мог нравится кто-либо ещё.