Текст книги "Люди и фразы"

Новомученики России

Мы знаем многих мучеников первых веков христианства. Но почему православные в нашей стране отмечают еще и особый праздник в честь российских новомучеников и исповедников? Кто эти люди, знаем ли мы их имена? Чему учит нас опыт их жизни, а вернее, – смерти?

Вечером 25 января (7 февраля нового стиля) 1918 года позвонили в парадную дверь квартиры митрополита Киевского Владимира в Киево-Печерской лавре. Вошли пять вооруженных солдат во главе с матросом: «Где Владимир-митрополит? Мы желаем с ним переговорить». Разговор проходил в спальне митрополита, без свидетелей, он был бурным, но недолгим. Митрополит вышел, попрощался с келейником, его увели одного, не пустив келейника дальше ворот. Послышались выстрелы… «Так всех вас по одному повыведем», – бросил на ходу монахам один из революционных солдат, торопившихся к месту расстрела, но не успевший принять в нем личного участия.

Владыка Владимир (Богоявленский) не был первым «церковником», погибшим от рук новой власти: уже 31 октября 1917-го, через шесть дней после переворота, в Царском Селе отряд красногвардейцев убил протоиерея Иоанна Кочурова, были и другие жертвы в других местах. Но это убийство стало знаковым: митрополит Владимир был почетным председателем Поместного собора, да и вообще одним из известнейших иерархов Русской Церкви. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси, так отозвался об этом событии: «Конечно, судя по-человечески, ужасною кажется эта кончина, но нет ничего напрасного в путях Промысла Божия, и мы глубоко верим, что эта мученическая кончина владыки Владимира была не только очищением вольных и невольных грехов его, которые неизбежны у каждого, плоть носящего, но и жертвою благовонною во очищение грехов великой матушки-России».

В апреле 1918-го, когда окончательно стало ясно, что речь идет не об отдельных инцидентах, но о войне новой власти с Церковью, да и с собственным народом, Поместный собор учредил «ежегодное поминовение в день 25 января или в следующий за сим воскресный день всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников».

Можно сказать, что Православная Церковь оказалась совершенно не готовой к грозным событиям 1917 года, – впрочем, кто тогда был к ним готов? Вековые устои распадались, и для многих простых людей, когда не стало царя, – не стало и Бога. Генерал А.И. Деникин вспоминал, как после Февральской революции одна из стрелковых рот на фронте оборудовала церковь себе под казарму, а в алтаре сделала отхожее место – и ни один человек не возмутился. Как это могло быть, тем более на фронте, где смерть была совсем рядом? Неужели все они в один день стали ярыми атеистами? Скорее, таких нашлось двое-трое человек, а остальные просто остались безразличными, не решились возразить наглецам.

Нечто подобное происходило в те месяцы и в масштабах всей страны: агрессивное меньшинство навязывало свою волю пассивному большинству. И Церковь, казалось бы, не могла найти себе место в столь быстро менявшейся обстановке, ничего не могла противопоставить такому натиску революционеров. Но одно, по крайней мере, оставалось неизменным: возможность умереть за Христа. Этого слишком мало? Да, кто-то ведь брал в руки оружие и шел сражаться с большевиками, а кто-то всего лишь становился их мишенью…

Всего лишь? Но не так ли выстояла и победила Церковь в первые века своего существования, когда ее гнали и преследовали римские власти? «Кровь мучеников есть семя Церкви», – говорил тогда христианский писатель Тертуллиан, и это действительно было так. И по сходству с теми, древними христианами, убитых в XX веке назвали новомучениками.

Здесь, правда, есть одно существенное отличие. Те, древние мученики, как правило, стояли перед выбором: отречься от Христа или погибнуть. Им предлагали принести жертву языческим богам. Даже не обязательно было в этих самых богов верить, достаточно было совершить пустое формальное действие, какое совершали тысячи: высыпать горсть благовоний на языческий алтарь, тем самым присоединиться к государственному культу, доказать свою благонадежность. Если христиане не шли на этот шаг, их убивали.

О чем говорили революционеры с митрополитом перед тем, как повели его на расстрел? Уговаривали его признать, пусть даже формально, советскую власть, вывесить красный флаг над домом? Или искали тайник с золотом? Или просто оскорбляли и били его? В нашем мире это так и останется тайной. Но мы знаем, что во множестве других случаев жертвам не предлагался никакой выбор: их убивали просто за то, что они принадлежали прежде к «эксплуататорским классам», были богатыми, успешными, сильными… или хотя бы казались таковыми.

Да, среди новомучеников были и такие, кто активно воспротивился очередному глумлению большевиков над святынями, – например, «вскрытию мощей» или изъятию церковных ценностей «в помощь голодающим» (а на самом деле просто очередному ограблению ради текущих нужд партии и правительства). Но в огромном большинстве своем это были люди, которых просто убили для того, чтобы их не было на свете. Даже если бы они тогда принесли жертвы новым идолам, это вряд ли избавило бы их от смерти. Можно ли тогда считать их мучениками, если у них не было выбора?

Но не случайно прозвучала в словах святителя Тихона дерзкая, казалось бы, мысль о том, что эти смерти ведут к «очищению от грехов России». И его слова повторил патриарх Кирилл в мае 2009 года, совершая богослужение на Бутовском полигоне, месте массовых расстрелов под Москвой: «Вот тут-то и требуется сила – идти узкими вратами в Царствие Божие, идти против течения, идти против общего потока в надежде на то, что если многие люди пойдут против этого потока, то и мутные воды остановятся, а может быть, и повернутся вспять».

У всех этих людей был в свое время выбор. Они могли пойти на сотрудничество с новой властью. Не обязательно даже было самим доносить, достаточно было просто отречься от всего прежнего, бегать на митинги, носить флаги, повторять лозунги… Многие поступили так, и многие (хоть и не все из них) так сохранили свои жизни. Но были люди, которые предпочли остаться собой, сохранить верность своим убеждениям, чего бы им это ни стоило. Режим требовал от них забыть не только о вере, но и о былой, бесклассовой морали, отречься не только от Бога, но и от человека: предать семью, учителей, соседей. Они отказались приносить такую жертву идолам. И поэтому каждый из них – мученик или исповедник.

В базе данных Свято-Тихоновского университета – более тридцати тысяч человеческих имен и судеб. На самом деле убиты были миллионы, и про большинство из них мы никогда не узнаем: когда они умерли, при каких обстоятельствах, оставались ли они верны Христу до смерти. А может быть, наоборот, кто-то из былых палачей за час до собственного расстрела обратился к Богу с покаянной молитвой, как благоразумный разбойник? Мы ничего не можем сказать наверняка, кроме одного: такие люди были.

Перелистывая страницы с именами жертв, невольно пытаешься представить себе этих людей. Вот мой однофамилец, тезка моего отца и моего сына – сельский священник Сергей Десницкий, родился в 1882 году в Псковской губернии. В 1933 году осужден на 5 лет, в 1937 году снова арестован (видимо, до того освобожден был досрочно, по зачетам?), осужден и расстрелян. В 1955 году реабилитирован. Вот и все, что я знаю об этом человеке… Каким он был, как он жил и как шел он на смерть?

Понятно, что в СССР праздновать память исповедников и новомучеников было совершенно невозможно. Ее чтили православные за рубежом, а в марте 1991 года и Синод РПЦ принял решение о возобновлении этого празднования. Не раз с тех пор тема новомучеников поднималась в церковно-политическом контексте, для того, например, чтобы провести разделение между «чистой» зарубежной Церковью и Московской патриархией, «запятнавшей себя соглашательством с безбожными властями».

Да, конечно, глядя на подвиг этих людей, мы не можем не почувствовать, насколько обличает нас наш собственный опыт соглашательства с грехом. Но все-таки их благородная смерть – повод не для разделения, а для объединения всех. Точно так же и сами они были людьми разных званий и убеждений, во многом не соглашались друг с другом при жизни, наверняка не были безгрешны. Но в какой-то главный момент они пошли на Голгофу за Христом, и встретились там с Ним и друг с другом. Не случайно в тропаре этого праздника говорится о них обо всех сразу, как о народе Божьем: «Днесь радостно ликует Церковь Русская, прославляющи новомученики и исповедники своя: святители и иереи, царственныя страстотерпцы, благоверныя князи и княгини, преподобныя мужи и жены и вся православныя Христианы, во дни гонения безбожнаго жизнь свою за веру во Христа положившия и кровьми Истину соблюдшия».

С тех пор очень многое изменилось. Церковь давно уже не гонима, мы свободны в нашем вероисповедании… Дело доходит до того, что в сознании некоторых людей мирно уживаются православие и сталинизм, как будто можно одновременно чтить и жертв, и их главного палача. Но означает ли такое спокойствие, что нет у нас и больше не будет новомучеников? Никак. 19 ноября 2009 года в московский храм вошел человек в маске, он позвал по фамилии священника, прозвучали выстрелы… История повторяется.

Еще в Евангелии было сказано, какой может быть цена следования за Христом, и нет ничего удивительного, что лучшим из нас доверяют уплатить ее сполна.

Ревизионизм, или Ничего нового

Есть в современной России один праздник, который согревает все сердца. Новый год и то празднуют не все – а вот Победа у нас действительно одна на всех, только говорят о ней не все одинаково.

В позднесоветское время моего детства очень ощущалась разница между, условно говоря, «Малой Землей» Брежнева и песнями Окуджавы. И тяжеловесная государственная риторика уравновешивалась простыми рассказами настоящих ветеранов где-нибудь в плацкартном вагоне за бутылкой водки. Это была та же война, только не парадная, не гламурная, а страшная и грязная, и я затаив дыхание слушал на своей верхней полке, с какими на самом деле криками ходили тогда в атаку и какой ценой брались все эти высоты.

Однажды встретились в таком вагоне ветеран и дембель, возвращавшийся из Афганистана. «Да как ты можешь говорить, что воевал! – возмущался ветеран, – разве ты знаешь, что такое война!» И дембель ответил спокойно: «Это кровь, пот и вши». И ветеран вдруг как-то сразу сник и только удивленно спросил: «Как же это… опять?» Он узнал настоящую войну не в победных салютах, а в этих окопных деталях.

Сегодня их почти не осталось, былых ветеранов. И все меньше среди нас даже детей военной поры, кто тушил на крышах зажигалки, кто делил продуктовый паек и ждал похоронок… А государственно-праздничный гламур – он звучит все бронзовей, все набатней. Все меньше про ту Победу, все больше – про нынешние достижения. Парады на Красной площади с новейшей военной техникой – будто попытка убедить самих себя, что теперь-то у нас все в порядке, теперь не будет никакого 41-го. Только ведь и на Первомай 41-го выводили на Красную площадь новейшую технику того времени… И теперь уже не уравновешивают этот гламур разговоры в плацкартном вагоне, да и вообще люди отвыкли от внутреннего фильтра советских времен, когда все, исходящее из официальных источников, обсуждалось на кухнях совсем в другом ключе.

Зато осталась у нас память, что той войне гламур не очень-то подходит, что имел место не только массовый героизм советского народа, но было и много грязного и кровавого. Мы не готовы согласиться с глянцевой официальной картинкой. И тогда на сцену выходят те, кого принято называть ревизионистами, и рассказывают, что на самом деле все было наоборот: это Сталин хотел напасть на Гитлера, но не успел, и советские солдаты убивали и насиловали мирных жителей Германии, и вообще День Победы 9 мая – это день победы Сталина, а все «нормальные люди» отмечают ее 8-го числа.

Ну, с датами празднования все на самом деле понятно: акт о безоговорочной капитуляции Германии был подписан 8 мая в 22:43 по центральноевропейскому времени, то есть 9 мая в 0:43 по московскому времени. Тут разница в часовых поясах, а не в степени демократичности. Но можно ли вообще отделить «победу Сталина» от Победы тех, чью память хранит каждая семья в нашей стране? Может быть, правы ревизионисты, когда говорят, что один тоталитарный режим победил другой и ни один из них не лучше?

Нет. В истории, как и вообще в человеческой жизни, «химически чистое» добро встречается очень редко. В 1941 году поэт Н. Глазков написал:

 
Господи, вступися за Советы,
Упаси страну от высших рас,
Потому что все Твои заветы
Гитлер нарушает чаще нас…
 

Может быть, и не чаще, но наша Победа позволила миру стать таким, каков он есть сейчас, а победа Гитлера не оставила бы на это ни малейшего шанса. И потому, каким бы ни был Сталин, другого практического ответа, кроме как воевать и победить, у наших дедов не было. К слову сказать, у демократичных американских союзников в то время черный солдат не имел права пить из одной фляжки с белым, и можно сказать, что этот расизм был не намного лучше нацистского. Но именно победа над Гитлером – одна на всех – приблизила время избавления от расизма в Америке и от сталинизма в России. Как писал об этом Б. Л. Пастернак в эпилоге знаменитого романа, «хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно, предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание».

Так что же говорят нам ревизионисты? Да ничего нового на самом деле. Ну вот, например, что Сталин сам хотел напасть на Гитлера, но опоздал. Во-первых, у меня лично нет никаких сомнений, что Сталин вовсе не был Махатмой Ганди и что удар в спину Гитлеру он нанес бы при случае вполне охотно. Он силой присоединил Прибалтику, Западную Украину и Белоруссию, ввязался в войну с маленькой Финляндией – это уже достаточно много говорит о его внешней политике. Вполне возможно, что планировал он и нападение на Германию, когда та завязнет в боях на Западном фронте (чего не случилось). Но все же планировать и совершить – это разные вещи. То, что произошло 22 июня, сделало солдат Красной армии защитниками своего Отечества и других стран Европы, и какие бы планы ни лежали в штабных сейфах, они уже ничего не могли изменить.

Или возьмем историю знаменитой атаки подводной лодки под командованием А.И. Маринеско – в январе 1945 года она потопила в Балтийском море немецкий лайнер «Вильгельм Густлофф». Советская пропаганда восхваляла подвиг советских подводников, а сейчас нам говорят, что на том корабле было около пяти тысяч беженцев, в основном женщин и детей, из которых многие погибли. Соответственно это не подвиг, а трагедия мирных жителей, говорят нам. Но позвольте, тот лайнер к тому моменту давно использовался как база немецких подводников, он шел в составе военного конвоя и под военно-морским флагом, а на борту, помимо беженцев и экипажа, было около тысячи человек из учебной подводной дивизии. Маринеско имел все основания атаковать лайнер как военный корабль и он провел свою атаку блестяще. Подвиг подводников был настоящим, хотя советская пропаганда преувеличила его значение, говоря, что на нем погибли чуть ли не все подводники Германии.

Но кто виноват, что на его борту оказались беженцы из Восточной Пруссии? Германский сайт, посвященный трагедии, сообщает: «When the Nazis broke their pact with Stalin and invaded Soviet Russia in 1941, their tactics were often brutal and cold… When the tide eventually turned and the Soviets were marching toward Berlin, the Red Army had no mercy – and exacted horrific revenge» (http://www.wilhelmgustloff.com/unknown.htm). Сравним: «…тактика нацистов часто бывала брутальной и холодной» и «…Красная армия никого не щадила, производя ужасающую месть». Сразу становится видно, на чьей стороне симпатии автора. Но все-таки, сдается мне, ответственность за гибель этих людей несут прежде всего нацисты, которые сумели до такой степени настроить против себя население оккупированных территорий, что теперь их собственным женам и детям приходилось бежать от мести.

Да, мой дед рассказывал, что в Австрии сразу после вступления туда советских войск солдаты насиловали местных женщин и командование первое время смотрело на это с безразличием. Он лично спас одну женщину, но это была его инициатива, он просто как офицер скомандовал солдатам: «Отставить!» Нельзя оправдать, нет, но можно понять тех солдат: они прошли через страшную войну, насмотрелись на зверства нацистов, потеряли своих близких. Я не знаю, как сам бы повел себя на их месте. И главное, вполне возможно заметить разницу между советским командованием, которое до поры не препятствовало своим солдатам творить насилие, и нацистским командованием, которое хладнокровно приказывало своим солдатам поголовно уничтожать расово неполноценные элементы. Это совсем не одно и то же.

То есть ревизионисты говорят нам то, что мы и без того уже знаем. Но почему тогда нам об этом говорят? День Победы, как все мы знаем, – это один из немногих символов, которые объединяют весь наш народ. Этот символ действительно зачастую эксплуатируют не к месту, когда, например, вместо реальной помощи немногим оставшимся в живых ветеранам устраивают помпезные шоу. Этот символ стал главной опорой советской мифологии: что бы там ни было, но зато СССР под руководством коммунистов одержал Победу!

И ревизионисты, не соглашаясь с этим, выстраивают другую систему, не менее мифологичную, не менее далекую от исторической правды: сталинский и гитлеровский режимы были близнецами-братьями, не было никакой разницы, за кого воевать. Только на самом деле оказывается, что эта позиция совпадает с позицией наиболее реалистичных руководителей Третьего рейха, которые весной 1945-го пытались убедить наших западных союзников: пусть Германия капитулирует только перед ними, а борьба цивилизованных народов против диких большевистских орд должна быть продолжена ради будущего Европы. Тогда на это не пошел никто, и не видно никаких реальных причин возвращаться к этим идеям сегодня.

А войну мы действительно знаем не глянцевую, не парадную. Это война Василя Быкова и Виктора Астафьева, война наших ушедших дедов и прадедов, война немногих оставшихся ветеранов. Праздник со слезами на глазах, праздник памяти, и для меня важнее всяких парадов утром 9-го Мая 2009 года оказалось море цветов на воинских могилах Преображенского кладбища, подростки в почетном карауле у этих могил и несколько священников в красных пасхальных облачениях, которые, возвращаясь после панихиды, радостно приветствовали людей с цветами в руках: «Христос воскресе!»

Кстати, песни Окуджавы поют каждое 9-е Мая – это ведь еще и день рождения Булата Шалвовича – на Трубной площади у Театра современной пьесы. Приходите!

Споры не о Власове

В 2009 году в церковной и околоцерковной среде неожиданно много говорилось об истории XX века. Едва улеглись страсти вокруг заявления вл. Илариона о роли в нашей истории товарища Сталина, как тут же поднялась новая волна – на сей раз по поводу заявления Архиерейского Синода РПЦЗ о книге прот. Георгия Митрофанова. А затем подоспел двухтомник под редакцией А.Б. Зубова и новая волна споров… В них постоянно звучит одно знаковое имя: генерал Власов. Звучит оно настолько громко, что трудно бывает понять: почему?

На самом деле все, что я мог бы сказать об этом человеке, уже сказано другими, и мне добавить нечего. Ведь споры-то на самом деле идут не о Власове: ну что нового можно сказать об этом человеке спустя более полувека после его казни? Никаких новых обстоятельств его жизни никто не открыл и вряд ли откроет, никаких новых доводов никто не привел и вряд ли приведет.

Споры идут о восприятии нашей с вами истории, и чтобы понять это, нам стоит вспомнить, как в недавнем прошлом описывали совсем другую войну – Гражданскую. В советские годы эта война была знаковой, главной – все советское государство, вся его идеология существовали потому, что победила тогда одна из сторон, и они никогда не забывали нам об этом напоминать. Да что государство, романтика «Неуловимых мстителей» не просто насаждалась сверху, она действительно разделялась большинством народа, и даже молодой Булат Окуджава пел о том, как «комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». Сегодня, правда, некоторые думают, что это он за белых собирался воевать, но ведь не пел он в ту пору песен про белых, зато про «комсомольскую богиню» пел.

А теперь вспомним, как говорили тогда о другой, проигравшей, стороне. Если судить по кинематографу, то первые полвека советской власти, вплоть до тех самых «Неуловимых мстителей», белая гвардия изображалась как сборище наглых и жестоких идиотов. Но все-таки в «Новых приключениях неуловимых» пронзительную песню о русском поле пел не кто иной, как белый офицер. А вскоре вышли и «Бег», и «Дни Турбиных» по Булгакову – и вот к шестидесятой годовщине революции белый офицер на советском экране из мерзавца превратился в трагическую фигуру. Он тоже любил на свой лад Родину, хоть и ошибся в главном выборе. А под конец советской власти благородный поручик Голицын окончательно затмил всех комиссаров с их шлемами.

Полвека потребовалось нашей стране, чтобы только начать выходить из Гражданской. Этот выход еще далеко не завершен, один мой приятель рассказывал мне, как ездил этим летом на Дон, где жили его предки. Как он сказал, там до сих пор никто не забыл, за кого чьи предки воевали в Гражданскую, кто и кого расстреливал и раскулачивал. Гражданская там все еще продолжается, добавил он.

Я ни в коем случае не сравниваю власовцев и белогвардейцев – это две совершенно разные истории. Одни изменили присяге в самый тяжелый момент, а другие оставались присяге верны, даже когда не стало тех, кому они присягали. Да и внешне Власов очень мало похож на Деникина или Колчака, это вообще фигура совершенно иного масштаба.

Я просто отмечаю: вот уже скоро семь десятилетий отделяют нас от тех небывалых в русской истории событий, в ходе которых многие тысячи солдат не просто сдались в плен, но и стали воевать на стороне жестокого и непримиримого врага своего собственного народа. Может быть, все эти споры свидетельствуют о том, что мы наконец-то начинаем расставаться с однозначными черно-белыми картинками: патриот – предатель? Может быть, начинаем понимать, что попытка понять произошедшее – вовсе не то же самое, что попытка оправдать чей-то ошибочный выбор?

Сделать это особенно трудно как раз потому, что Великая Отечественная для нас – часть нашей идентичности, а не просто страница истории. День Победы – по сути, единственный общенациональный наш праздник «со слезами на глазах», который встречаем мы все, невзирая на социальное положение, возраст, национальность, профессию и даже гражданство. И сегодня нет ничего более оскорбительного для нас как для нации, чем попытки объяснить нам, что не было никакой разницы между вермахтом и Красной армией, что восточноевропейские легионеры СС – это на самом деле патриоты своих маленьких, но гордых стран, и все такое прочее. Реакция на такое бывает совершенно рефлекторная, как на пощечину, и это правильно.

И всякое упоминание «неоднозначности» Власова и РОА часто воспринимается нами просто как еще один подобный заход, как попытка лишить нас Победы, которая «одна на всех». Тем более сейчас, когда демагоги из «ближнего зарубежья» действительно пытаются с нами такое проделать.

Но ведь в зарубежной части нашей Церкви все это видится совершенно иначе – просто потому, что там на одной службе в храме до сих стоят те, кто воевал и по ту, и по эту сторону фронта, или же их дети и внуки. У них просто не было другого выхода, кроме как простить и принять друг друга. Моя подруга из Канады рассказывала мне, как с замиранием сердца слушала фронтовые воспоминания одного старика из своего прихода, он говорил о молодости и смерти. А она тогда так и не решилась задать вопрос: а на чьей стороне он воевал? И может быть, правильно, что не решилась. Все исторические оценки были расставлены в Нюрнберге, а личный выбор того 18-летнего парнишки, каким он тогда был, – это его личная история, и не должна она определять отношение к человеку, с которым спустя более полувека ты подходишь к Чаше. И где, как не в Церкви, начинаешь это понимать?

Впрочем, черно-белого восприятия хватает и на другой стороне, когда, например, Великую Отечественную пытаются назвать «второй гражданской». Дескать, была предпринята новая попытка сбросить большевиков… К счастью, в нашей стране так думают единицы, так что говорить об этом подробнее не имеет смысла.

Есть у этой проблемы и еще одна сторона. Ревизионисты навязчиво объясняют нам: Сталин был не лучше Гитлера, значит, Красная армия была не лучше вермахта. Мы не можем с этим согласиться, но это не значит, что мы должны просто переворачивать эту извращенную логику: обелять сталинизм ради того, чтобы оправдать подвиг наших дедов на поле боя или утверждать, что в Красной армии были только ангелы, в вермахте – только демоны. Наши деды, честное слово, в этом совершенно не нуждаются. Зато в этом нуждаются ревизионисты, которым важно доказать, что нынешняя Россия – преемница сталинского режима во всех смыслах.

Только когда мы будем всерьез и подробно изучать собственную историю, не пряча ее грязных и страшных страниц, мы увидим наших фронтовиков живыми людьми, а не бронзовыми статуями.

В одном окопе зачастую оказывались раскулаченный крестьянин и раскулачивший его активист, зэк-штрафник и посадивший его доноситель. Общенародная трагедия войны на выживание сплеталась со множеством личных трагедий, и далеко не все поступали тогда наилучшим образом – и все-таки мы победили!

О той войне у нас принято было говорить: никто не забыт, ничто не забыто. Это не совсем так. В тех самых местах, где летом 1942 года была окружена и разбита 2-я ударная армия генерала Власова, поисковики до сих пор находят незахороненные останки солдат. Точно так же и в нашей истории есть много таких эпизодов, говорить о которых нам трудно, о которых мы хотели бы забыть, – но в прошлое нужно вглядеться, его нужно осознать, иначе невозможно будет окончательно перевернуть эту его страницу и вынести из нее хоть какой-то урок.

Так что попытка отказаться от шаблонов восприятия и чернобелых оценок вовсе не обязательно должна быть капитуляцией перед наступающими ревизионистами или условным согласием с чужим предательством (кстати, еще не известно, как мы бы повели себя на месте тех пленных советских солдат). Это может быть попыткой найти потомков потерянного брата и пригласить их на наш общий праздник Победы.