Текст книги "Чертов дом в Останкино"

Однако от судьбы не уйдешь – атаман Бурька и еще трое его товарищей подхватили заразу и быстро сгорели. А Гаврилу и еще одного члена шайки поймали солдаты генерал-поручика Еропкина, усмирявшего бунт, и по иронии судьбы послали их уже в настоящие мортусы – поскольку прежние, вольнонаемные, почти все умерли от болезни, теперь страшные похоронные команды стали формировать из преступников под обещание скостить срок – если, конечно, они доживут до этого. Гаврилу вместе с другими несчастными поселили в недавно построенном амбаре у Миусской заставы, выдали теперь уже официально халат, маску, рукавицы и длинный багор, дали им лошадей и телеги, приставили охрану. Впрочем, охранники предпочитали держаться подальше, а новые товарищи Гаврилы оказались ничуть не добрее атамана Бурьки – хоть они и грабили скромнее, но с больными, а зачастую и здоровыми обитателями обходились так же, как и прежняя шайка. И все равно мортусы умирали ничуть не меньше, чем обычные горожане.

Однажды вечером, в сентябре 1771-го, когда чума уже пошла на спад, Гаврилина команда собирала трупы на северном конце Драчевки, недалеко от Сухаревской башни. Обычно на телегу укладывали до двух дюжин покойников – так что пара костлявых лошадей едва-едва могла доволочь их до Немецкого кладбища, что у Миусской заставы. Оприходовав очередного покойника – дородную бабу с почерневшим лицом и скрюченными пальцами, Гаврила прислонил к телеге багор и пошел немного прогуляться, подышать. Раскурив трубочку, Гаврила скоро оказался перед громадой башни и решил облегчиться на ее стену. Уже завязывая веревку, поддерживавшую штаны, он вдруг услышал стон. Поначалу Гаврила решил не обращать внимания – волочь мертвяка до телеги было далеко, к тому же сначала надо было сходить за багром, так что оно того не стоило. Но потом любопытство взяло вверх, и он решил взглянуть, кто помирает. Случалось, на улице дохли те, с кого можно было содрать даже шубу, а то и деньгами разжиться. Интуиция не обманула мортуса – недалеко под башней лежал старичок в дорогом кафтане, подбитом мехом. Его старинный кудлатый парик валялся рядом. А в руке у упавшего был зажат кожаный мешочек. Старик тихо постанывал и пытался уползти.

Гаврила не спеша подошел и придавил сапогом старичка, чтобы не дергался. Надев рукавицы, он вытащил из слабых пальцев старика мешочек и заглянул внутрь. Золото!

– Эге, – сказал сам себе Гаврила. – Да ты, дядя, молодец. Это я люблю.

Он пинками перевернул несчастного на спину, поставил ему сапог на грудь и немного надавил.

– Откуда золотишко, дядя? Еще есть?

Лицо старика скривилось от боли.

– Добрый человек, – прошептал он чуть слышно. – Отнеси меня домой, я отблагодарю.

– Уже отблагодарил, – усмехнулся Гаврила сквозь прорезь в маске. Он подкинул мешок и с удовлетворением почувствовал, как тот тяжело, со звоном шлепнулся ему обратно в рукавицу.

– Эти деньги не мои! – пробормотал старик еле дыша. – Их нельзя брать. Деньги-то государевы.

– Да ну! И что?

Старик поморгал, потом лицо его сморщилось.

– Я умираю, – сказал он.

Гаврила пожал плечами.

– Послушай меня, добрый человек, – сказал старик, судорожно пытаясь стащить его ногу со своей груди. – У меня никого не осталось. Но Провидение в последний час прислало тебя. Завещаю: отнеси это золото туда, куда я скажу. А в следующий год в тот же день будь здесь, вон у той колонны. Ты снова получишь деньги и снова отнесешь их. За то будет тебе благодарность от высших и спокойная старость.

– Как твоя? – усмехнулся Гаврила. – Ты, дядя, заканчивай сказки рассказывать, говори, где прячешь золотишко?

– А если не сделаешь, как я велел, – просипел старик, – ждет тебя кара…

– Где еще деньги? Где твой дом? – спросил Гаврила и посильнее нажал каблуком на грудь старика. Но тот молчал и только неотрывно смотрел на маску своего мучителя. Мортус нажал сильнее – в груди старика что-то хрустнуло, он захрипел, задергался, кровь пошла из его кривого рта. Через несколько секунд он затих. Гаврила с досадой плюнул на его тело, припрятал золотишко и пошел к телеге.

К зиме чума стихла, прибывший из Петербурга князь Григорий Орлов вместе с Еропкиным навели порядок в старой столице. Команды мортусов были распущены – как и обещали, им простили все старые прегрешения, а на новые предпочли закрыть глаза. Москва обезлюдела – в ней осталось едва половина прежнего населения. Гаврила хотел вернуться в дом на Большой Никитской, где он с атаманом Бурькой припрятал награбленное, но оказалось, что кто-то уже подчистил всю их добычу, унеся до последней ложки. Впрочем, оставалось еще золото старика, но за полгода Гаврила промотал и его – в кости да на выпивку. Так что к сентябрю 1772-го он уже был снова гол как соко€л. Тут и вспомнил бывший мортус слова старика. Правда, какой был тогда день, он не помнил, так что пришлось каждый вечер бегать к Сухаревской башне, где Гаврила дежурил чуть не все ночи у заветной колонны, чертыхаясь и кляня себя за глупость – поверил, мол, в сказочку проклятого мертвяка! Но однажды к ногам промерзшего и голодного Гаврилы упал кожаный мешочек с золотом. Быстро оглядевшись, Гаврила схватил мешочек и пустился в сторону переулков Драчевки. На сей раз он повел себя умнее, вместо того чтобы просиживать деньги в трактирах и кабаках, мужик купил заведение на окраине Троицкого подворья и сам сделался трактирщиком. Завел у себя «мельницу» – игорный притон для воров – и зажил припеваючи, раз в год приходя к Сухаревской, чтобы пополнить мошну новым мешочком с золотыми монетами. Конечно, иногда он вспоминал про то, как умирающий грозил ему карой, если он присвоит эти деньги, но только криво усмехался. О происхождении денег Гаврила не задумывался. И никому не говорил о том, где достает их – даже жене, которую взял из деревни.

Однако все вышло так, как и предсказывал старик, – его проклятье все-таки сбылось – кара настигла трактирщика. И пришла она в лице этой странной парочки – здорового бородатого мужика в кучерском халате и тучного мужчины с толстыми брезгливыми губами и острым буравящим взглядом.

Москва. 1794 г.

– Так-так, – сказал Иван Андреевич. – А каков был адрес?

– Забыл, – виновато произнес Гаврила.

– Плохо, – вздохнул Крылов.

– А мы сейчас ему память-то вернем, – сказал Афанасий и саданул кулаком Гаврилу прямо в зубы. Того отбросило на стену караулки. – Вспомнил? – спросил кучер стонущего мужика.

– Да… – простонал тот, вытирая рукавом кровь из разбитых губ. – Кажись, в Лефортово… дом Ёлкиных… Точно что Ёлкиных…

– Лефортово, – задумчиво пробормотал Иван Андреевич. – Экая глухомань…

6. Дом в Лефортово

Петербург. 1844 г.

На следующее утро доктор Галер долго перечитывал описанное Иваном Андреевичем за ночь приключение в Сухаревской башне, пока больной дымил очередной сигарой, кашляя и сплевывая в серебряную плевательницу на тонкой ножке, увитой искусной копией виноградной лозы с листьями и гроздьями.

– И что же вы сделали с ним потом? – спросил доктор, дойдя до конца описания.

– С кем?

– С этим мужиком, Гаврилой.

– Отпустили, – сказал Крылов. – Кажется.

– Что значит: «кажется»?

– А что с ним еще было делать? Не требовать же возвращения денег за двадцать два года? Да у меня и не было задания вернуть все эти деньги – только выяснить, куда они шли. Я и выяснил, что начиная с 71-го все деньги пропали впустую – в карман этому вору. Стало быть, матушка-императрица должна была повелеть прекратить выплаты незнамо на что, вот и все. Конечно, я мог на этом прекратить все свои поиски, однако побоялся вернуться в Петербург с такими куцыми результатами. В конце концов, императрица дала мне поручение разыскать некий дом. Да и Гаврила этот говорил, что деньги надобно доставлять в Лефортово, так что я решил отпустить мужика, назавтра съездить в Лефортово, отыскать там этих Ёлкиных – и дело с концом.

– И отпустили.

Крылов замялся.

– Ну… Мы его вывели наружу, а там Афанасий сказал…

Москва. 1794 г.

– Дай-ка, я его провожу чуток, барин, – предложил кучер, – Потолкую кое о чем.

– О чем? – спросил Иван Андреевич.

– О душе.

– Только недолго.

Иван Андреевич кивнул часовому и пошел к бричке. Он устал, хотел спать да и порядком продрог в остывшей караульной. К тому же ему хотелось посмотреть, что таит в себе латунный цилиндр, прихваченный им из фехтовальной залы. Он вытащил из кармана спичечницу с фосфорными спичками и зажег одну. При свете пламени Иван Андреевич осмотрел цилиндр и подумал, что с одного конца у него отвинчивается крышка. Однако отвинтить ее он не смог – спичка в другой руке мешала. Сам цилиндр был простой, только на крышке Крылов смог разглядеть маленький трезубец – возможно, как знак того самого Нептунова общества. Крылов загасил спичку и в темноте начал думать об этом тайном обществе. Вероятно, речь шла о некой масонской ложе – таковых в обеих столицах насчитывалось великое множество. Простой обыватель считал масонов чуть не идолопоклонниками – говорили, что они на своих собраниях поклоняются Антихристу, что исполняют магические обряды, во время которых предаются блуду – в том числе и содомскому, что умеют умерщвлять своих противников на расстоянии в тысячу верст, клянутся на мертвой голове и спят в гробах со скелетами, впрочем, все это были басни. Масоны были просто фанатиками чистого, по их мнению, христианства, как тот же Новиков или Майков, члены «Великой провинциальной ложи». Как Лопухин, Репнин, Тургенев и даже митрополиты Платон, Михаил Десницкий или Серафим Глаголевский.

Но все эти ложи возникли не так и давно, а вот Нептуново общество, похоже, действовало с самого начала века и объединяло «крем де крем» – сливки сливок петровского круга. А сам Петр? В разговоре в библиотеке императрица не упомянула своего великого предшественника, как будто запнувшись на его имени. Но их проводник назвал царя среди членов ложи, словно это само собой разумелось. Впрочем… Поскольку навигацкая школа уже существовала в Сухаревской башне во времена общества, то логично было бы предположить, что основной целью членов ложи, а в нее входили исключительно образованные люди, была разработка будущего морского величия империи. Разве не там придумали стратегию Чесменского сражения, когда против турецких кораблей выставили флот устаревших к тому времени галер, которые тем не менее сумели выиграть бой?

Дальнейшие размышления Крылова прервал Афанасий, залезавший на козлы.

– Проводил? – спросил Иван Андреевич.

Кучер кивнул, не оборачиваясь.

– О чем поговорил-то?

Афанасий обернулся. И Крылов вдруг похолодел от его кривой усмешки, едва видневшейся в темноте.

– Поговорил, – сказал кучер. – Поговорил, барин.

Он снова повернулся к лошадям и тряхнул вожжи.

Петербург. 1844 г.

– Думаете, зарезал он его? – спросил доктор.

– А как же! – кивнул Крылов. – Но я и не спрашивал. Сначала поостерегся, а потом стало не до того.

– А что в цилиндре-то было? Вы его открыли?

– Открыл. Сразу по приезде в гостиницу. Пишите.

Доктор обмакнул перо в чернильницу и приготовился записывать далее.

– Итак, мы поехали обратно. По дороге пришлось останавливаться у рогаток и говорить с часовыми, поскольку московские улицы в те времена еще перекрывались на ночь. Полчаса спустя мы добрались, я нашел свою комнату теплой, постель была постелена, на стуле у стола дремал Гришка, мой «камердинер». Как только я вошел, Гришка проснулся и спросил: не принести ли чего выпить для лучшего сна? Я потребовал грелку и, не обращая на него внимания, снова достал цилиндр и наконец с трудом отвинтил крышку. Потом вынул оттуда плотно скрученный лист желтой плотной бумаги. С великой осторожностью я развернул свиток и прочитал:

«Ищущему входа в Высокое и тайное Нептуново общество»

Вопрос: Что есть Россия?

Ответ: Россия есть корабль, на Запад плывущий.

Вопрос: Что есть народ?

Ответ: Груз.

Вопрос: Кто есть дворянство?

Ответ: Матросы, мичманы и офицеры корабельные.

Вопрос: Кто есть Нептуново общество?

Ответ: Высшее офицерство корабельное.

Вопрос: Кто есть капитан корабля?

Ответ: Капитан Нептунова общества.

Вопрос: Что есть цель?

Ответ: Цель есть движение.

– Что это? – спросил Гришка.

– Ничего, – ответил я задумчиво.

Итак, мое предположение о масонском обществе подтверждалось – передо мной были вопросы, которые обычно задают адептам-масонам при вступлении в ложу во время первого обряда. Понятно, что капитаном корабля Россия мог быть только царь. Но почему тайник для цилиндра и тайник, через который передавали деньги, находились под кирпичами с одинаковыми литерами? Значит ли это, что загадочный дом Ёлкиных в Лефортово имеет отношение к Нептунову обществу? А почему бы и нет, раз Лефорт сам принадлежал к этой ложе? Но кто такие Ёлкины? Какое отношение они имели к той давней истории? Столь давней, что и само общество уже давно кануло в Лету? Я вернул лист обратно в трубку, разделся и лег в кровать. Гришка принес мне большую бутыль, наполненную кипятком и обернутую в полотенце. Я приказал ему положить грелку в ноги и погасить свечи. Мне показалось, что уходя Гришка прихватил цилиндр с моего стола. Впрочем, наутро он лежал там, где я его оставил. Вероятно, камердинер, сделав с него список, вернул цилиндр на место.

– «Цель – это движение», – повторил доктор Галер задумчиво. – Разве действие может быть целью?

Крылов промолчал.

– Если корабль движется в сторону Европы, значит цель – это Европа, – сказал доктор и снова вопросительно посмотрел на Крылова.

– Я баснописец. Спроси что полегче, – ответил наконец Крылов.

Москва. 1794 г.

Утро выдалось хмурое, зябкое. Как раз такое, чтобы плотно позавтракать, дабы не подхватить простуду. Крылов пересек двор и с черного хода зашел в трактир, сел в нижней зале, не обращая внимания на похмельных купцов в дальнем углу. Лица у них были отекшие, как маски на маскараде, бороды непричёсанные. Перед купцами стояли дымящиеся миски с ухой и ополовиненная бутылка игристых щей. Иван Андреевич заказал яичницу из полдюжины яиц с салом, полкруга жареной колбасы, дюжину блинов с медом и чайник черного чая с колотым сахаром. Между яичницей и блинами в трактир, озираясь, ввалился его вчерашний знакомец Крюгер с коробкой под мышкой.

– Вот вы где! – закричал он, увидев Крылова. – А я вас ищу. Принимайте подарок.

Он поставил коробку перед Иваном Андреевичем, а сам уселся напротив.

– Человек! – позвал Крюгер полового. – Кофе и пожрать чего-нибудь.

Крылов покосился на коробку.

– Что это?

– Сигары. Я же обещал.

– А!

Ивану Андреевичу вовсе не хотелось принимать сигары от Крюгера, хотя те, что были подарены императрицей, уже кончились.

– Что вы хотите от меня? – спросил он, кладя коробку рядом на соседний стул. – Кажется, вчера вы уже довольно получили.

Крюгер попробовал принесенный половым кофе и поморщился.

– Вы мне понравились, сударь, – сказал он прямо. – Я ищу вашей дружбы и готов предложить свои услуги. Пусть вы считаете, что охрана вам не нужна, тогда возьмите меня просто в качестве компаньона. Деньги у меня теперь есть, а кончатся – у вас осталось много со вчерашнего выигрыша, не могли же вы, черт возьми, потратить их все за одну ночь. Я мог бы выполнять ваши поручения – отнести письмо какой-нибудь красавице, нанять для вас лучший экипаж, а не эту колымагу, на которой вы путешествуете… Да мало ли чего!

– У меня уже есть камердинер, – ответил Крылов. – А охраной моей занимается кучер, как я убедился.

– Кучер! – презрительно скривился Крюгер. – Разве он может дать в морду какому-нибудь зарвавшемуся дворянчику! Тут нужен человек с происхождением – как я. Решайтесь, сударь. Я предлагаю вам выгодную сделку.

Крылову начала надоедать эта навязчивость. Он хотел было даже вернуть сигары Крюгеру и выдворить его, но потом рассудил, что сигары были куплены на его собственный выигрыш, которым он столь опрометчиво поделился с бывшим драгуном, так что и возвращать их не было никакого резона.

– Я вас не знаю, – сказал наконец Иван Андреевич, придвигая к себе коробку с сигарами. – А вы предлагаете мне свои услуги. Так что прошу оставить меня в покое, мне не нужны ни компаньоны, ни попутчики, ни охранники. И дело с концом.

Он встал, бросил на стол несколько монет и, не дожидаясь чая, пошел к дверям.

– Крылов, – крикнул ему в спину Крюгер. – Вы еще пожалеете об этом.

Иван Андреевич обернулся в дверях. Крюгер сидел злой, напружиненный, как будто был готов вскочить и ринуться на него. Крылов спешно вышел и направился к бричке, однако замедлил шаг – Афанасий, сидя на козлах, разговаривал с дамой, которая стояла к Крылову спиной. Тут снова раздался голос Крюгера, который все-таки последовал за Иваном Андреевичем.

– Слышите меня, Крылов. Я вам не спущу такого отношения. Остановитесь. Договоримся по-хорошему.

Дама обернулась на крик, заметила Крылова и, смутившись, быстро пошла прочь. Конечно, это была Агата Карловна!

– Отстаньте от меня, – проворчал Крылов.

Афанасий слез на землю.

– Прикажешь поговорить с ним, барин? – спросил он деловито.

– А хоть бы и так! – бросил ему Крылов.

Кучер обошел Ивана Андреевича и остановился перед Крюгером. Он сказал несколько слов так тихо, что Иван Андреевич не расслышал. Крюгер вдруг взвился, матерно выругался и даже замахнулся, чтобы ткнуть Афанасия в зубы, но тот перехватил руку обидчика и снова тихо что-то ему сказал. Крюгер вдруг обмяк, вырвал руку и быстро пошел в сторону улицы. Вернувшись, Афанасий занял свое место на козлах.

– Что ты ему сказал? – спросил Иван Андре-евич.

– Сказал-сказал, – пробормотал Афанасий.

– Что ты за человек, – удивился Крылов. – То болтаешь без умолку про каких-то щук да раков, а то слова из тебя не вытянешь.

Кучер указал кнутом на небо.

– Погодка-то! Небось дождь будет.

– А о чем ты с Агатой говорил?

– С кем? С этой?

– Да, со шпионкой.

– А, виноват, барин, она лошадей моих хвалила.

– А не спрашивала, куда мы собираемся?

Афанасий обернулся.

– Нешто я не понимаю, барин? – спросил он. – Я бы и сам не обмолвился. Дело-то серьезное. Ну что, поедем? Нам далече, я всю дорогу уже вы-спросил.

Петербург. 1844 г.

– К Лефортово тогда можно было проехать двумя путями, – пояснил Крылов доктору Галеру. – Через Старую Басманную и далее сквозь достраиваемый Екатерининский дворец возле Петровского военного госпиталя. Но Афанасий повез меня по Солянке, где мы пересекли Яузу, потом свернул на Николоямскую, а далее мы оказались на Вороньем переулке и тут уже достигли Рогожской заставы. Конечно, путь это был более далекий, но Афанасий пояснил – из-за стройки более короткий путь забит подводами с лесом и камнем, и все равно придется стоять. Впрочем, это нам не очень помогло – пока мы не пересекли Яузу по узкому деревянному мосту, постоянно приходилось останавливаться и пропускать целые караваны ломовиков, груженных камнем и бревнами, двигавшихся медленно и то и дело утопавших колесами в грязи на тех улицах, которые не были замощены. И тогда к моей бричке подбегали два или три разносчика с большими подносами на голове, предлагая свой товар – то теплые вязаные чулки, то грубые башмаки, платки или панталоны. Подходили сбитенщики, гречишники, продавцы баранок, обвешанные целыми ожерельями своего товара. В общем, дорога была хоть и долгая, но скучать не приходилось, отгоняя назойливых торговцев. Впрочем, после Яузы с неба хлынул дождь, и улицы опустели – прохожие забились под навесы ворот, и уже оттуда тот или иной криком пытался привлечь мое внимание. Чем дальше мы отъезжали от центра, тем реже нам докучали. Так мы добрались до Рогожской заставы, откуда бричку выпустили быстро, ни о чем не спрашивая. Солдаты, накинув епанчи на головы, только махали руками – мол, проезжай скорей, не задерживай тех, кто спешил въехать в город. После заставы мы повернули влево и поехали по плохой дороге вдоль Камер-Коллежского вала в сторону Лефортово. Здесь еще встречались отдельные деревеньки и даже усадебки, но дальше за ними виднелся еловый лес.

Москва. Лефортово. 1794 г.

– Далеко еще? – спросил Крылов.

Афанасий пожал плечами:

– Вроде нет, вот только где тут искать дом этих самых Ёлкиных?

– А ты спроси у кого-нибудь.

Минут через десять, когда дождь перестал, они поравнялись с большим огородом, на котором три бабы резали оставшиеся кочаны капусты и складывали их на подводу.

– Эй, девоньки! – окликнул их Афанасий. – Не слыхали, где тут может быть дом Ёлкиных?

Бабы встали, посовещались между собой, но потом ответили, что не слыхали про такой. Мужик, везший дрова на барский двор, также не смог объяснить дороги. Так бы путешественники и доехали до Преображенского, но на свое счастье, увидели часовню и сидевшего на ступенях старого монаха.

– Ёлкины? – переспросил он, подумал, а потом замотал седой бороденкой. – Нет таких тут. Нет никаких Ёлкиных.

– Тьфу ты! – сплюнул Афанасий. – Обманул нас этот плут, значит.

– Ёлкиных нет, мил человек, спутал ты, – продолжал старик. – Ельгины есть, а Ёлкиных нет. Ни Ёлкиных, ни Палкиных. Может, тебе эти… как их… Ельгины нужны?

Афанасий вопрошающе повернулся к Крылову.

– А может, и Ельгины, – кивнул тот. – Может, Гаврила напутал с фамилией. Спроси, как проехать к этим Ельгиным. Зря мы, что ли, вообще потащились в эту глухомань?

Старик объяснил путь и благословил Афанасия. Тот тронул лошадей, проехал еще немного, а потом повернул направо, на узкую лесную дорогу, по которой бричка покатила, то и дело подскакивая на ухабах и вылезших из земли корнях высоких елок.

Петербург. 1844 г.

– Представь себе, – сказал Крылов доктору, – дорога становилась все уже, небо вдруг потемнело, как будто внезапно наступил вечер, снова пошел дождь, который очень быстро превратился в холодный ливень. Лошади наши то и дело останавливались, не желая идти дальше, так что Афанасию приходилось постоянно понукать их, а то и давать им кнута. Наконец лес немного поредел, и мы въехали через старые ворота без створок. Перед нами стоял небольшой одноэтажный дом темного камня. Во времена своей постройки он, возможно, выглядел красиво, как будто был перенесен сюда с берегов голландских каналов. Но годы не пощадили это строение. В левом крыле окна были заколочены серыми от дождей досками, щели в которых забили выцветшими тряпками. Изящная некогда центральная башенка обвалилась, и черепица усеяла двор перед домом. Подъездная дорога была вся разбита, от аллеи осталось только два дерева – остальные стволы гнили тут же, выставляя напоказ свои черные обглоданные непогодой сучья. Афанасий как можно ближе подъехал к старому облупленному крыльцу, привязал лошадей к ветке погибшего дерева, вынул из-под себя сложенные попоны и укрыл ими лошадей. Я же, выйдя из брички, быстро вошел под навес крыльца, чтобы не промокнуть, и постучал в дверь. Скоро Афанасий стоял рядом.

– Не открывают? – спросил он. – Вроде как в одном окне свет горит. Слабенький, в одну свечу.

Я постучал еще сильней. Потом еще раз, почти отчаявшись верить, что кто-то отзовется. Наконец с той стороны двери послышались какие-то звуки, и она со скрипом приоткрылась.

В щель выглянула древняя старуха в большом чепце и драном халате. Старуха молча смотрела на нас, будто пытаясь понять – кто мы и с чем пришли.

– Сударыня, – сказал я, – впустите нас. На улице дождь. Мы ищем дом Ельгиных и полагаем, что это тут.

– Катя, – раздался позади старухи слабый старческий голос. – Если это разносчик, впусти его.

Старуха покачала головой, но отступила на шаг, пропуская нас. Мы вошли внутрь. Посреди просторной прихожей стояло кресло на колесиках, в котором сидел старик, как две капли воды похожий на старуху. Его тонкие неходячие ноги были укутаны коричневым пледом. Седые коротко стриженные волосы торчали как солома. В руке старик держал лампу. И хотя света она давала немного, я различил небольшую мраморную лестницу за стариком и несколько тазов, расставленных по полу – в них стучали капли просочившегося сквозь крышу дождя. А над лестницей я различил странный герб – красный косой крест на желтом щите.

Старик поднял повыше свою лампу и пристально всмотрелся в мое лицо.

– Ба! – сказал он наконец. – Ты вернулся!

Петербург. 1844 г.

– Вернулся? – переспросил доктор Галер. – Вы были знакомы с ним раньше?

– Никогда, – ответил Крылов. – Никогда. Наберись терпения, черт побери, дальше все прояснится. Все, что ты записал ранее, было только прологом. А вот теперь мы добрались до настоящего лабиринта, полного тайн и поразительных открытий. Старик, несомненно, был не в своем уме и принял меня за другого. Это стало понятно сразу же. Но я даже не предполагал, что это за старик и за кого он меня принял.

Москва. Лефортово. 1794 г.

– Ну что же, – сказал старик взволнованно. – Это зов крови, не так ли? Катя! Узнала ли ты его?

Старуха замычала и покачала головой.

– Ведь это Кирилл! Наш сын! Как он воз-мужал…

Старуха снова замычала – протестующе, но старик не обращал на нее внимания.

– Господь услышал мои молитвы, – продолжил он. – И уберег тебя в сражениях. Подойди, поцелуй мне руку. И дай мне поцеловать тебя.

Иван Андреевич растерянно посмотрел на Афанасия. Тот кивнул.

– Подите, – шепнул кучер. – Не расстраивайте дедушку.

Крылов подошел, с трудом нагнулся и поцеловал сухие костлявые пальцы. А потом ощутил на своей щеке быстрый, почти незаметный поцелуй старческих губ, сопровождаемый явным запахом гнилых зубов. И тут же пальцы старухи ухватили его за рукав. Она снова замычала, укоризненно глядя на Крылова.

– Сударыня, – сказал оправдываясь Иван Андреевич. – Я вовсе не претендую на звание вашего сына. Мне просто нужно задать несколько вопросов. Я бы задал их вам, но, как я вижу, вы немы, хоть и понимаете все, что говорят. Поэтому я вынужден обращаться к вашему супругу, хоть он и принимает меня не за того. Скажите, ваш сын жив?

Старуха поджала губы и кивнула.

– Слава богу, – отозвался Иван Андреевич. – Он находится в армии?

Снова кивок.

– Но вы давно не получали от него известий? В таком случае я могу навести справки о нем и написать, чтобы он дал о себе знать своим родителям.

На лице старухи отразилась странная борьба чувств. Но потом она отрицательно покачала головой.

– Как, вы не хотите, чтобы он связался с вами? – спросил пораженный Крылов. Но тут уже старик схватил его за руку:

– Кирюша, свет мой, времени осталось мало. Хватит болтовни! Дело слишком важное, чтобы терять даже минуту. Отвези меня в залу.

Крылов в растерянности оглянулся на старуху, не зная, куда везти кресло. Та указала на дверь справа от лестницы. Крылов взялся за ручки кресла, развернул его и толкнул в сторону двери.

– Так. Так, – бормотал старик, поднимая лампу повыше. – Останови здесь. Зажги свечи.

Это был небольшой зал, в котором, возможно, когда-то давали домашние балы и ставили елку на Рождество. Но теперь здесь царило запустение, пахло гнилым деревом и пылью разлагающихся ковров.

Крылов посмотрел вокруг.

– Здесь нет свечей, – наконец признался он.

Но старик его будто не слышал. Он смотрел на Ивана Андреевича ласково:

– Сядь рядом.

– Здесь не на что сесть.

– Хорошо, так. Теперь слушай.

– Простите, – сказал Крылов. – Я обязательно выслушаю все, что вы имеете мне сказать, но прежде я хочу спросить про деньги.

– Какие деньги? – искренне удивился старик.

– Деньги, которые раз в год вам приносили от Сухаревой башни.

– А, ты об этом. Какая ерунда. Ведь ты и сам знаешь, что деньги эти больше не нужны. И довольно об этом. Есть вещи поважнее. Не перебивай меня.

Старик вдруг сделался строгим.

– Ты был слишком юн, когда оставил нас. И я не смог передать тебе все тайны, хранителем которых являюсь. О, я так долго ждал, что ты вернешься! Что мы снова сядем здесь, и я поведаю тебе удивительную повесть. Повесть, которая перевернет твою жизнь…

Крылов спиной почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся и увидел старуху, которая стояла, прислонившись к дверному косяку. Из-за ее плеча выглядывал Афанасий – необычайно тихий и сосредоточенный.

– Однако ты приехал слишком поздно, – продолжил старик. – Я умираю. Может быть, твоя мать проживет дольше моего, но, увы, она не расскажет тебе всего, потому что нема от рождения. Я скажу тебе теперь самое главное. Времени мало, поэтому не буду подготавливать тебя к удару сотней ласковых фраз, скрывающих правду. Ты знаешь, как я люблю тебя, какою нежной отцовской любовью. Но я не отец тебе.

Он внимательно посмотрел на Ивана Андреевича, будто отыскивая в его лице следы потрясения.

– Вот как, – ответил Крылов и снова оглянулся на старуху. Та поджала губы.

– Я твой отчим, – продолжил старик. – Екатерина Яковлевна не жена мне, а единоутробная сестра. Нет-нет, мы не жили во грехе, как ты подумал – для окружающих мы были супругами, однако в этом доме никогда не было греха кровосмешения.

Он помолчал, а потом тяжело вздохнул:

– Сил почти не осталось. Катя! Принеси шкатулку из-под моей подушки!

Старуха замычала и замотала головой.

– Принеси! Я приказываю тебе!

Крылов обернулся к старухе:

– Екатерина Яковлевна, открою вам секрет. Я прибыл сюда по распоряжению самой императрицы для расследования дела… – Он запнулся, но потом с решительностью продолжил: – Для расследования дела Нептунова общества и воровства его денег. И действую с ее полного согласия. Вы можете спросить моего человека – он подтвердит вам.

Старуха вдруг побледнела. Она подошла к креслу старика, обняла его и поцеловала в седую макушку. Потом погладила по щеке, как будто прощаясь, и подняла лицо, по которому текли слезы. Наконец она кивнула и вышла.

– Ты не только Ельгин, – сказал старик торжественно. – Не только потомок этого славного рода. Сознаюсь, несколько лет назад я отчаялся ждать тебя, отчаялся хранить архив, из которого ты узнаешь главную тайну. Помнишь ли ты обитель в Останкино, куда я водил тебя в детстве? Там я спрятал архив, разделив его на части – так, чтобы непосвященный, даже проникнув внутрь, не смог бы соединить все части в одно целое и тем самым погубить тебя. Твой настоящий отец предал нашу тайну, но я – сохранил. В шкатулке ты найдешь ключ, с помощью которого проникнешь в обитель. Но я не успел составить полный план дома. Впрочем, я надеюсь на твою память, поскольку в детстве много раз рассказывал тебе о тайных залах обители. О статуях и механизмах. Ты просто должен вспомнить все, чему я тебя учил. И тогда ты не только отыщешь все спрятанные документы, но и откроешь главную тайну.

Вернулась старуха со шкатулкой в руках. Она грустно передала ее Ивану Андреевичу. При взгляде на крышку в груди у него сильно забилось сердце – там был изображен Нептун на трех водяных лошадях.

– Это шкатулка Нептунова общества! – сказал Крылов.

– Конечно, – ответил старик. – И ты теперь – последний хранитель его секретов. Впрочем, это всегда были и твои секреты.