Текст книги "Загадки истории. Крымское ханство"

Хотя Крымское ханство было вассалом Османской империи, их отношения складывались весьма своеобразно: вместо уплаты дани султану хан сам получал от него ежегодные денежные выплаты. За это крымские ханы должны были присоединяться к турецкой армии во время ее военных кампаний. Крымский Юрт отнюдь не превращался, таким образом, в часть турецких владений, но оставался независимым государством, а его хан – суверенным правителем. В ханской и султанской частях полуострова действовали разные законы и ходила разная монета, османский султан не имел формального права и зачастую реальной возможности вмешиваться в дела Крымского ханства минуя хана. Впрочем, при всем этом турецкий властитель относился к крымскому правителю как к подчиненному государю и мог при необходимости сменить его с тем единственным немаловажным условием, чтобы новый хан принадлежал к роду Гераев.

Западноевропейские историки XVIII в. приводят реконструированный ими договор, якобы заключенный крымским ханом Менгли Гераем с турецким султаном Мехмедом ІІ Фатихом. При всем том, что этот документ, видимо, никогда не существовал в действительности, в общих чертах предложенная реконструкция хорошо передает дух и условия, определявшие взаимоотношения двух государств и автономный статус Крымского ханства в составе Османской империи. Складывались эти принципы двухсторонних отношений постепенно.

Положения этого условного документа были следующими:

1. Султан никогда не должен возводить на ханство никого, кроме царевичей из рода Чингисхана.

2. Порта никогда ни под каким предлогом не может подвергать смертной казни никого из фамилии Гераев.

3. Владения хана и другие местопребывания членов дома Гераев должны быть признаваемы неприкосновенными убежищами для всех, кто бы ни находил в них себе приюта.

4. На общественной по пятницам молитве, хутбэ, после имени султана должно поминаться имя хана.

5. Ни на какую письменную просьбу хана не должно быть отказа со стороны Порты.

6. Хан во время похода имеет пятибунчужный штандарт.

7. Во всякую кампанию хан должен получать от Порты сто двадцать кисетов золота на содержание своей лейб-гвардии и восемьдесят кисетов на своих мурз и капы-кулу.

Конечно, все этим условия не были прописаны в каком-либо раннем документе, но сложились постепенно во взаимоотношениях между крымским и стамбульским властелинами. Например, согласно преданию, упоминание османского султана в хутбэ перед именем крымского хана не было предусмотрено изначально, а появилось после того, как хан Ислям І Герай (1584–1588 гг.) совершил набег на Валахию, не задумавшись о том, что таким образом подверг разграблению земли своего сюзерена. Султан потребовал немедленного возврата награбленного, а Ислям Герай, чтобы снискать прощение падишаха, добровольно распорядился, чтобы в пределах его владений на пятничной молитве – хутбэ – имя хана произносилось после имени султана. Этим крымский правитель стремился вымолить прощение, однако при этом унизил ханское достоинство. Отменить это нововведение со временем стало уже невозможно, и, по выражению крымских историков, «последующие ханы продолжали соблюдать этот похвальный обычай до сего дня».

В содержащем советы по управлению Османской империей сочинении неизвестного турецкого автора, видимо, некоего визиря времен султана Ибрагима I (1640–1648 гг.), даются советы, как султану следует даровать престол новому крымскому хану: «Когда хан умирает, и его место остается вакантным, то ханычи отправляются к вашему Счастливому Порогу, и кто из них первый на благословенном байрам бьет челом перед вашим августейшим стременем, тот и должен быть ханом. Когда понадобится давать открывшуюся вакансию (хана), то извольте говорить так: “Ты воспитан моими щедротами; я тебе даю ханство и посмотрю, каков-то ты. Ты должен душою и телом стараться под моим августейшим покровительством. Я ожидаю услуг от тебя”. Затем, повелев ему надеть соболью шубу и подпоясать разукрашенную саблю, пожалуйте ему украшенный (драгоценными каменьями) сургуч и присовокупите такое предостережение: “Поступай согласно моему удовольствию и берегись моего проклятия. У меня много благосклонности к тебе, так ты будь правдив”».

При этом автор сочинения призывает султана не менять крымских ханов по собственной прихоти без крайней на то необходимости: «Державный государь мой! Без крайней необходимости не следует сменять их…» Отправить хана в отставку можно было лишь в том случае, если тот действительно действовал нечестиво, нарушая законы божеские и человеческие, а не по простой прихоти султана или из-за клеветы и наветов со стороны недовольных ханской политикой в Крыму. Происходивший из ханского рода татарский историк Мухаммед Герай отмечал, что «по священному закону Мухаммедову, царям давать отставку не так легко: надо, чтобы они были нечестивцы. Их вздохи и стоны отомстяться нам. Вот если кто из них поступает против священного закона и творит притеснения или вводит новшества, то мы должны им противодействовать; отрешение же хана по словам каких-нибудь мятежников татарских есть чистое бесславие». «Ханы тоже из древнего царского рода;… они также тень Божия, – отмечал этот автор, – … отставка им горше смерти, по изречению: “Ссылка все равно что казнь”».

О том, насколько запутаны и противоречивы были отношения между турецкими и татарскими властями в Крыму, свидетельствует эпизод из жизни хана Сахиба Герая (1532–1550 гг.). Однажды, когда хан гостил в саду одного из своих подданных неподалеку от Каффы, к нему явились просители с жалобой на поборы и притеснения со стороны турецкого гарнизона города и османского сборщика податей сипага. Хан вызвал обидчиков к себе и гневно отчитал, на что сипаг ответил: «Этот хлеб дарован нам со стороны падишаха, и другим нечего вмешиваться». Хан попытался было возразить, что «при завоевании Каффы все земли вне ее дальше пушечного выстрела по воле падишаха пожалованы в собственность нашим предкам за их заслуги», но был обвинен в посягательстве на полновластие турецкого султана в Каффе и желании захватить ее себе, что привело к немилости со стороны могущественного османского властелина.

Случались у крымских ханов конфликты и с центральной стамбульской администрацией, неожиданно вспыхивавшие даже тогда, когда, казалось бы, сам турецкий падишах был весьма благосклонен к татарскому властелину. Так произошло во время правления упомянутого уже Сахиба Герая, когда хан отказался от приглашения-приказа султана идти в поход на Иран, сославшись на то, что «татарское войско – это голыши, которые не в состоянии вынести такого дальнего похода». Тогда приближенные к османскому султану вельможи обвинили хана в небрежении, измене, сепаратизме и оскорблении величия падишаха, заявив: «Великий государь наш, хан под тенью вашего могущества сделался государем на крымском престоле; он разбогател, стал жаден; войско его усилилось; вы ему не нравитесь; он вас не уважает. Посмотрите теперь, какие он приводит предлоги, чтобы не давать войска; он начал противиться вашим повелениям. Избави Боже, если ваши глаза останутся закрытыми: он будет управлять своими владениями как независимый повелитель; он на посылаемых вами чаушей обращает меньше внимания, чем на собак». Сахиб Герай, впрочем, в долгу не оставался и относился к османским чиновникам с величайшим презрением. Однажды он заявил прибывшему к нему от султана чаушу: «Между османцами нет таких, кто бы был способен ведать дела государства: все эти столпы государства и члены совета только и думают, подобно Каруну, о том, как бы побольше накопить себе от благ мира сего; других достоинств у них нет».

Ханская власть в Крыму выступает, таким образом, во многом производной от власти османского султана, и татарский хан способен действовать самостоятельно и независимо лишь в тех пределах и до того момента, пока его действия не входили в противоречие с интересами Турецкой империи. Продолжительность пребывания крымского хана во власти напрямую зависела от благоволения сюзерена по отношению к своему вассалу, последнее же можно было снискать ревностным соблюдением интересов султана и верной ему службой.

Вся политическая история Крымского ханства протекала при постоянном противоречивом взаимодействии двух начал – местного крымско-татарского и внешнего турецко-османского. Первое из них стремилось к наибольшей возможной самостоятельной политике, второе же желало утвердить свое реальное доминирование в регионе, не слишком беспокоясь о том, что формально за Крымским ханством во многом признавался статус полунезависимого союзного государства, условно говоря – младшего партнера Турецкой империи в Северном Причерноморье. Двойственность основ политического устройства Крымского ханства прослеживается во всех сферах – от территориального размежевания и слияния компетенции татарских и турецких органов власти до совместной эксплуатации источников доходов и смешанной денежной системы. По словам одного из наиболее известных историков Крымского ханства, Василия Смирнова, «даже на основании документальных памятников иногда трудно разобраться в этом смешении и с точностью указать в иных отраслях государственного управления, где дело ограничивалось исключительно авторитетом власти ханской и где этот авторитет опирается еще на другой, высший авторитет власти султанской».

Что же касается внутренней жизни Крымского ханства, то она регламентировалась нормами обычного татарского права, носившего название «чингизова тöрэ». В источниках это неписанные правовые установления обычно называли также «старым обычаем чингизидским», «старыми обычаями (правилами) татарскими», «обычаями прежних царей чингизидских». Хусейн Гезар-Фенне, характеризуя правовую систему татар, отмечал: «Существующие у них постановления все канонические, которые они на своем языке называют тöрэ, хотя они относительно вероисповедания своего претендуют, что они, мол, ханэфитского толка». Согласно тöрэ регулировались как бытовые отношения, так и вопросы престолонаследия.

Татары противопоставляли свои традиционные правовые нормы «новому закону», который вводили на подвластной им территории Крыма турецкие власти. По поводу взаимодействия «чингизовой торэ» и вводимых турками «законов шариата» сохранилось любопытное предание, записанное со слов крымского хана Мюрада І Герая. Этот правитель, характеризуя своего предшественника Селима І Герая, которого недолюбливал, заявил, что тот «слишком уж подчинялся велениям царей османских и совершенно упразднил тöрэ чингизкую; применяя ко всякому делу шариат, он причинил вред Крыму». Этот хан якобы бросился в другую крайность, напрочь запретив применение законов шариата и назначив в качестве верховного государственного судьи тöрэ-баши. И лишь когда некий почтенный мудрец Вани-эфенди сделал хану замечание, сочтенное тем справедливым, действие права свода писаных мусульманских законов было восстановлено.

Кроме сосуществования двух правовых систем в Крымском ханстве на части территории действовала турецкая администрация, параллельно ходили две монеты – татарская и турецкая, а часть повинностей местное населения несло и в пользу местной знати и татарского ханства, и в пользу Османской Турции. В целом же на территории Крымского ханства чеканили около 25 монетных единиц, преимущественно медную и серебряную разменную «мелочь» низкого номинала, тогда как полновесная серебряная и золотая монета поступала из Турции, России, Польши и стран Западной Европы.

Государственная власть крымского хана ограничивалась коллегиальным советом из представителей высшей знати ханства – гьорюнюш/корниш, или Диваном. Этот государственный орган – «зал управления и правосудия», который русский послы называли «думой» («Земской думой») – можно считать высшим государственным советом, ведавшим сбором казны ханства и использованием бюджетных средств, бывшим верховной судебной инстанцией и департаментом международной политики. Именно он ратифицировал международные договоры, давал согласие на решение хана начать военные действия, имел право в качестве высшей судебной инстанции пересматривать решения нижестоящих судов. Лишь Диван мог осудить на смертную казнь. В целом без соизволения на то Дивана хан не мог ни принять ни одного значимого решения, ни предпринять ни одного важного шага: «…хан без юрта никакого великого дела, о чем между государствами надлежит, учинить не может», – писали об этом в своих донесениях русские послы.

Организацией заседаний Дивана занимался капыджи-баши – специально уполномоченный администратор-распорядитель. Каждое собрание происходило по строго предусмотренному ритуалу, во время которого входившие в Диван представителя знати занимали отведенные им места согласно статусу и достоинству «по обычаям и правилам». Так, калга-султан, как первый наследник и правая рука хана, располагался справа от него, а нурэддин-султан, как второй наследник, занимал место слева.

В составе Дивана в целом выделяли Большой и Малый Диваны, отличавшиеся по своему составу. В состав Большого Дивана входили представители «всей земли» – все без исключения мурзы и представители простонародья, «лучшие» из «черных людей» («кара халюк»). Малый Диван состоял исключительно из представителей узкого круга высшей знати. Задачи входивших в Диван чиновников можно охарактеризовать словами известного турецкого историка второй половины XVII в. – начала XVIII в. Мустафы Найма (1655–1716 гг.): «Надлежит, чтобы вельможи, состоящие государственными советниками, находились на стороне интересов полезных и благих для государства; а не обладающие способностью самостоятельно и с здравою мыслью вникать в сущность обстоятельств не должны, следуя соображениям других, никаких дел внушать падишаху. Они должны изображать как следует благо и зло, пользу и вред того дела, о котором спрашивают их совета, и, говоря: “вот это согласно требованию разума, целесообразно”, должны представлять султану соображения о результатах со всеми случайностями их, ибо давать ход делу, уклоняясь в одну сторону и игнорируя другие речи, чрезвычайно вредно».

Большой Диван, который правильнее называть курултаем – общеплеменным (общегосударственным) советом, – собирался нерегулярно, в случае необходимости, чтобы либо решить крайне важные вопросы общегосударственной политики (в этом случае его можно назвать референдумом), либо чтобы узнать мнение народа о том или ином ханском решении (плебисцит), либо обсудить какой-либо важный вопрос без принятия окончательного решения (народное собрание). Именно Большой Диван можно было использовать в случае противостояния хана с представителями знати для того, чтобы утвердить или отвергнуть то или иное решение. Малый Диван собирался относительно регулярно для решения текущих вопросов.

Крайне влиятельной и сильной была в Крымском ханстве местная татарская знать, от которой зависело назначение и смещение хана, вследствие чего крымский властелин вынужден был постоянно заигрывать с ее представителями, от благосклонности которых во многом зависело его пребывание на престоле. Власть хана была, таким образом, ограничена не только волей османского султана, но и своеволием местной крымской татарской знати, представители наиболее знатных родов которой – карачи-беи – выступали ближайшими советниками хана. Мухаммед Герай не зря сетовал, что «становящиеся ханами, по необходимости, забывая свой долг служения дому Османскому, предаются изысканию средств против собственной немочи. Из боязни за собственное благополучие они не решаются поступать вопреки праву беков и мурз, даже и виду в этом не показывают. Снискиваемые ими деньги и благосостояние отдают им; живя под сению их охраны и мороча пустые головы татарских народцев, тоже носят ханское звание: да и как иначе возможно быть самостоятельным падишахом?»

Уже с XIV в. особенно укрепились несколько знатных родов: Ширины, Мансуры, Барыны, Седжуиты, Аргины, Кипчакские, Яшлавские (Сулешевы). Бейлики (уделы) этих кланов были практически самостоятельными владениями, мало зависевшими от власти эмира-темника и имевшими собственную администрацию, суд, войско. Наиболее сильными и состоятельными были ширинские беи, владения которых простирались от Перекопа до Азовского моря. Мансуры владели евпаторийскими степями, Аргины – землями вокруг Судака и Каффы, а беи Яшлавские – регионом между Кырк-ер (Чуфут-Кале) и рекой Альмой. Влияние этих четырех родов было столь велико, что современные исследователи считают возможным говорить о разделении политической власти на полуострове между ними и правящей династией Гераев. Именно из главных родов Крыма происходили так называемые «карачи» – главные советники хана.

Генуэзцы в своих официальных документах использовали для обозначения должности татарских наместников крымского хана архаический, известный еще с хазарских времен термин «тудун». Сами же татары называли знатных лиц, занимавших видное положение в их государстве, беями или беками. Аналогией титула «бей» в арабских источниках о Крыме и Золотой Орде выступает термин «эмир». Арабские авторы, описывая внутриполитическое устройство страны кыпчаков, отмечают, что управление государством сосредоточено было в руках четырех улусных эмиров, «старший из них назывался бекляри-бек», то есть бек над беками, а по-арабски – эмир над эмирами.

В домашней обстановке беи стремились во всем подражать крымскому хану, так же, как он, обставляя свой дворец-сарай и учреждая те же придворные должности. Так, наиболее влиятельные беи ширинские построили себе дворец в Старом Крыме, у них были в ходу те же титулы для первого и второго наследников, что и у их сюзерена – калга и нурэддин, свои муфтий и кадий. Должности нурэддина, кадиаскера и наместника-каймакама существовали и при дворе беев барынских. Имели беи и собственные советы-диваны.

Таким образом, племена сохраняли внутреннюю автономию и подчинялись хану не напрямую, а через своих карачи-беев. В какой-то мере эта система напоминала классические феодальные отношения между вассалом и сюзереном, в которых действовало правило «вассал моего вассала не мой вассал». Хан должен был вначале получить согласие выполнить то или иное поручение (например, выступить в поход) со стороны бея, которому уже подчинялся весь его род.

Действительно, беи, будучи собственниками громадных стад скота и пастбищ, на которых они выпасались, были полноправными властителями в пределах своих кочевий, способными, по сути, не подчинятся ни крымскому хану, ни османскому султану. Беи руководили грабительскими набегами татар, становились во главе отрядов своих родов во время ханских походов, подобно тому как в Западной Европе средневековые бароны-феодалы в королевской армии стояли во главе состоявших из их вассалов дружин. Беи организовывали перекочевки своего улуса в мирное время и были верховными собственниками юрта – угодий для кочевий. Это обуславливало их неоспоримое полновластие над подчиненными им татарами-скотоводами.

Следующую после беев ступень в обществе занимали мурзы – татарские дворяне, получавшие в пожалование от беев земли и разного рода привилегии. Вследствие этого мурзы подчинялись не напрямую крымским ханам, а лишь опосредованно – через подчинение ему беев. А поскольку беи владели своими бейликами не на основе пожалования со стороны хана за службу, а на правах традиционной родовой собственности, не зависевшей от воли хана, это и создавало ту систему сдержек и противовесов ханской власти, которую можно сравнить с вассально-ленными отношениями классической модели феодализма. Возглавлявшие свои роды и племена беи лишь номинально зависели от хана, и получение ими ярлыков – жалованных грамот – свидетельствовало не о предоставлении им каких-либо прав, льгот или привилегий, но лишь констатировало факт их наличия.

В пределах бейликов беи обладали правом налогового иммунитета, могли вершить суд и расправу над подвластными им татарами. В пользу беев и мурз шла десятина со всего скота зависимого от них населения, а также десятая доля всей захваченной во время грабительских набегов добычи. Зависимые от родовой знати татары должны были также «на службу и на работу» ходить, оброк «с медовых ульев» и «овечий сбор» со стад вносить, «законную десятину» со всего хозяйства отдавать, а также платить всякого рода пошлины – «взимания», «удержания», «новшества», «выход и расходы». В документах упоминаются всеобщий налог, подать с урожая, пошлины с купли-продажи и отдельно с продажи вина и винограда, таможенные сборы, плата за гумно, подушная и подельная подати, предоставление провианта и фуража, выплаты от общего поголовья крупного рогатого скота и многое другое. Заставлять тяглое население работать в хозяйствах беев и мурз можно было не более восьми-девяти дней в году, зато исправно должна была вноситься продуктовая рента, что было для мурз очевидно гораздо важнее.

Становление власти бея можно увидеть на примере шуркальского племени – крымского аймака XV в., возглавлявшегося беем Хаджи. Хан Тохтамыш пожаловал ему вместе «со всем зависящим от него племенем» ярлык: они освобождались от выплаты каких-либо податей и несения каких-либо повинностей в пользу государства, чтобы они «как внутри, так и вне Крыма, в кочевьях своих от воеводы были свободны и никаких чиновных лиц не знали». Со временем дарованные ханом привилегии начинали восприниматься как неотъемлемые права, принадлежавшие бею по праву рода, а вассальная зависимость от крымского правителя толковалась как номинальная традиция, соблюдение которой во многом зависело от доброй воли бея. В таких условиях, если бея или группу беев устраивала политика хана, они поддерживали его, если же ханское решение по тому или иному вопросу им не нравилось, то они считали себя вправе пассивно саботировать его выполнение или даже активно ему противодействовать.

Недовольные ханской политикой мятежные беи собирались обычно у подножия Ак-Кайя (Белой скалы) – горы у Карасубазара для проведения совещания и военного смотра. Этим они демонстрировали хану свою решительность и готовность сражаться с ним, если он не уступит или не будет найдено приемлемое для обеих сторон решение. Доходило до открытого противостояния ханской власти и беев, особенно если кто-либо из последних оказывался человеком пассионарным, готовым бороться с обстоятельствами. Так происходило в первой половине XVIII в., когда между Гераями и крымской знатью шла открытая кровопролитная борьба. В ее ходе ширинский бей Джан-Тимур-мурза последовательно свергал одного хана за другим, вплоть до того момента, когда Менгли Герай (1724–1730 гг.) смог добиться от духовенства фетвы – юридического постановления на основании норм шариата, – разрешавшей ему истребить бунтовщиков, и подавил мятежных ширинов.

Случались такого рода конфликты ханов с представителями знати и ранее. Так, в 1491 г. московский посол писал в донесении, что «с Ширины, государь, царь живет не гладко». Столетие спустя русские посланники также сообщали, что «с Ширины у него рознь велика пошла». Возможно, именно вражда с ширинскими беями вынудила хана перенести свою столицу из Солхата в Кырк-Ор.

Путешественник конца XVII в. так описывал родовое устройство крымских татар, иногда сравнивая его с известными ему европейскими порядками. Татары, по его словам, «делятся на племена (аймаки) и колена, подразделяющиеся, со своей стороны, на роды, каждый из которых возглавляется особым начальником, подчиненным главе всего племени или колена. Последнего называют мурзою; его выбирают всегда из состава племени, и эта должность представляет собой нечто вроде майората, который правильно переходит от старшего к старшему в потомстве родоначальника племени. Эти мурзы являются одновременно военачальниками и прирожденными советниками хана; между ними нет никакого различия, кроме личной доблести и численности родов, во главе которых они стоят; они ежегодно собирают десятину со скота, принадлежащего их племенам, и с военной добычи. Все татары заботливо сохраняют память аймаков или племени, из которого они происходят, и хотя иные племена с течением времени разбиваются на несколько колен, они продолжают учитывать все их разветвления. Поэтому нет самого невежественного татарина, который бы не знал совершенно точно, из какого аймака он происходит. Все роды, входящие в состав одного племени, обычно располагаются лагерем в одном месте и не удаляются от своей “орды” без ведома мурзы, чтоб он знал, где их найти в случае нужды. “Ордой” у них обозначается все племя, собранное в поход на врага или для какой иной цели. В походе каждая орда имеет свою тамгу (enseigne), ей присвоенную… Все колена одного аймака всегда сохраняют его тамгу, присоединяя к ней прозвище своего колена. Мурзы пользуются уважением хана лишь в зависимости от многолюдства их орд или племен, да и сами ханы лишь постольку страшны своим соседям, поскольку под их властью находятся племена, включающие большое число родов. В этом и заключается могущество, богатство и величие татарского хана».

Власть беев в государственных делах была столь существенной, что русским послам в Крыму прямо заявляли, что дела у татар «не ханами делаются, а ими, ближними людьми и великими беями и карачаями», потому как «без карачаев, как царству стоять?» Не зря иностранцы, посещавшие Крымский полуостров в XVІІІ в., называли беев «соправителями ханов».

Стремясь ограничить такое всевластие этих четырех важнейших родов Крыма – Ширин, Барын, Аргын и Кыпчак – хан Сахиб Герай добавил к их числу пятый род Седжеут, уравняв их с предыдущими во всех правах и привилегиях. Этот же хан возвысил род Мансур. Все это было направлено на ограничение всевластия кичившихся своим древним происхождением знатных бейских фамилий, которым правитель противопоставлял новую знать, обязанную своим положением милости и пожалованиям хана. Источники приписывают Сахибу Гераю также создание еще одной независимой от знати опоры ханского престола – воинского контингента капы-кулу, которые напоминают турецких янычар. Хан приказал набирать эту гвардию из военнопленных рабов, прежде всего черкесов. В итоге капы-кулу стали играть самостоятельную важную роль при ханском дворе, оттесняя от государственных дел знатные татарские фамилии.

В то же время появилась новая должность капы-агасы, или баш-ага, которую можно сравнить с должностью визиря в Османской империи. Ввел ее известный своими реформами хан Гази Герай (1588–1608 гг.). Историк Халим Герай отмечает, что должность, аналогичная должности визиря при султанском дворе, у крымского хана первоначально обозначалась «главный ага», но вскоре в повсеместном употреблении утвердилось название «ханский ага».

Известный исследователь истории Крымского ханства Василий Смирнов приводит такую характеристику этой важнейшей должности государственной администрации Крымского ханства: «Ханский ага. Это был вроде янычарского аги или счетного аги в Высокой Порте. Его обязанностью было назначать таксу (на произведения) разных цехов, и если бы кто осмелился нарушить ее хоть на один диргем, то не прощать и не оставлять того без внимания, а подвергать (виновных) подобающему наказанию ради уважения к правилу и закону справедливости. Со временем, вследствие того, что они (ханские аги) стали склонны к пышности, оставление (ими этой должности) было причиною расстройства их: означенная должность аги соединена была с месячным окладом». Он же справедливо заключает, что нововведение Гази Герая не было простым стремлением подражать во всем двору османского султана, а преследовало определенную цель – создать ханской власти надежную опору в виде доверенного чиновника с широчайшими полномочиями, в руках которого была бы сосредоточена вся полнота исполнительной власти и «сила, способная сохранить ханский трон от каких-либо опасных для него случайностей».

Еще одной важной опорой ханской власти были так называемые сеймены – воины-наемники, получавшие жалованье из султанской казны. В отличие от них основное татарское войско было ополчением и никакой оплаты не получало, воюя за добычу и, как писал историк Мехаммед Герай, «из любви к Богу».

Грозной опорой ханского шатра должен был стать и корпус из пятисот тюфенджи – ружейных стрельцов. На их содержание ежегодно взимались с подданных хана двенадцать тысяч баранов, а также, по свидетельству ханского ярлыка за май-июнь 1700 г., значительные денежные средства. Эта придворная гвардия должна была служить военной защитой хана в случае каких-либо внутренних волнений и смут, в особенности заговоров влиятельных мурз, имевших собственные воинские формирования. В итоге эта гвардия, превратившись в сплоченную корпорацию, свято блюдущую собственные интересы, играла, подобно тому, как это было при дворах многих монархов и Азии, и Европы, решающую роль в утверждении во власти или свержении тех или иных ханов.

Друг крымского хана Сахиб Герая и его благосклонный биограф Кайсуни-задэ Недаи, более известный под именем Реммаль-ходжи, приписывает этому хану и другие масштабные реформы, проведенные с согласия турецкого падишаха: «Он просил у султана позволения сделать Гёзлев портовым городом и утвердить новый налог на торговцев-немусульман: с каждого горшка масла по 1 акчэ, с каждого дома по 2 акчэ и за каждый ярлык по 4 акчэ. Султан утвердил все это и велел сказать хану, что он дает ему полную власть в управлении; что за все сделанное им он не будет подлежать иной ответственности, как только на Страшном суде, и что султан ему в том препятствовать не станет».

А что же представляли собой важнейшие после хана крымские сановники?

Калга – наследник ханского престола – носил титул «Наследник великих султанов, слава почтенных хаканов». Впервые его статус был обозначен ханом Менгли Гераем, о чем пишет турецкий историк и ученый Сейид-Мухаммед-Риза (ум. в 1756 г.) в своем сочинении «Семь планет в известиях о татарских царях»: «Как только Менгли Герай воссел на трон самостоятельности, то одного из сыновей своих, Мухаммед Герая, отличил назначением его на должность калги, в смысле наследника престола». С тех пор сан калги неизменно жаловался следующему по значимости после крымского хана представителю династии Гераев вплоть до самого конца существования Крымского ханства. В ханских грамотах его компетенция и права определены лишь в самых общих чертах: «исполнял обязанности службы по усмотрению хана, и чтобы они с полным единодушием тщательно пеклись о делах веры и державы и усердствовали в истреблении врагов государства и народа», «исполняя и осуществляя то, что относится к священным обязанностям службы, не уклонялся от твердого пути закона и не сбивался с истинной дороги».