Текст книги "Загадки истории. Крымское ханство"

Славилось среди современников также крымское ткачество и ковроделие, крайне важные в полукочевом быте засушливого степного Крыма и северопричерноморских степей. Создать тень, натянув тент или полог, поставить шатер, обтянуть кибитку – для всего этого требовались ткани, бывшие, таким образом, основой не только для изготовления одежды, но и строительным материалом для сооружения татарского дома. Ковры же в качестве пологов и подстилки на полу были удобны в условиях суточного перепада температур, а также во время холодных причерноморских зим. В связи с этим ковроткачество можно считать у татар в том числе и строительным ремеслом.

О том, насколько распространены были ткани в обиходе крымских татар, свидетельствует описание приема московских послов в имении яшлавского бея Ахмет-Аги Селешева. В «избе» (имеется в виду, скорее всего, шатер), писали гости в донесении в Москву, все стены были «обиты завеси золотыми и бархатными, через полосы сшиваны», «портище на нем суконное, цветом мурад зелено, на соболях, турецким строем, глава его в белом завое (чалме)», «надувся поганой своей гордостью (он), сидел на коврах, облегшись на бархатные золотые подушки». Отмечали при этом послы и воспитанность принимавшего их хозяина: «а образом и саном Ахмат-ага человек природный и речью свободен и тихословен».

В связи с развитием ремесел в Крымском ханстве возникают замкнутые цеховые организации, которые, как это было в Европе и на Востоке, дотошно нормировали условия труда ремесленников и технические параметры производства тех или иных изделий, устанавливали на определенном уровне цены на сырье и готовые товары, строго контролируя соблюдение своих предписаний. (Так цеховые корпорации стремились защитить свои интересы на рынке сбыта готовой продукции.) Все цехи входили в общецеховую организацию «Эснаф», которую возглавлял эснаф-баши и специальный религиозный глава-защитник накыб. Каждый из цехов имел собственный устав, сочетавший в себя элементы производственного права и шариата, а также обязательно легендарного патрона-покровителя из числа мусульманских святых.

Всего существовало около пятидесяти таких цехов, во главе каждого из которых стоял уста-баши – старший мастер, имевший двух помощников. Они имели право принимать в корпорацию учеников и посвящать прошедших обучение подмастерьев в полноправные мастера. Такое посвящение было настоящим городским праздником, который сопровождался яркими традиционными бытовыми и религиозными обрядами и пирушкой, называвшейся «теферучах». Стать ремесленником для простолюдина было непростой, но весьма привлекательной целью, ведь квалифицированные мастера занимали высокое положение в татарском обществе, промежуточное между представителями знати и «черным людом».

В целом цеховая организация восходила к местной, еще дотатарской поздне– и околовизантийской традиции городов Крыма. Особое влияние на становление цеховых традиций крымского ремесла оказала Малая Азия, с которой у полуострова были активные торговые связи, и, еще в большей степени, цеховой строй османского Стамбула, окончательно сформировавший и закрепивший в XVII–XVIII вв. традиции организации ремесленного производства. Традиции крымских цеховых организаций сохранялись в городах Таврического полуострова вплоть до конца ХІХ в., когда ремесло было окончательно уничтожено неумолимым прогрессом с его массовым фабричным механизированным и стандартизованным производством. И пусть товары, предлагавшиеся на продажу не всегда были более качественными, чем ремесленные изделия, однако они были более массовыми и дешевыми, поэтому конкурировать с ними за покупателя ремесленники были уже не в состоянии.

Незначительное развитие ремесел в Крыму было связано как с медленной эволюцией полукочевого общества, так и с экономической нишей Крыма в Черноморском регионе. Поставлявший на внешний рынок сельскохозяйственное сырье и рабов полуостров ввозил за вырученные средства практически всю нужную ему продукцию, не имея, таким образом, стимулов к налаживанию собственного производства. Действительно, торговля Крыма в Северном Причерноморье была важнейшим источником доходов местного населения, источником получения жизненно необходимых ремесленных изделий, а также пользовавшихся спросом у знати предметов роскоши и украшений.

Важнейшим торговым центром Крымского ханства, сохранившим свое значение еще со времен генуэзцев, была перешедшая с 1475 г. в подчинение туркам-османам Каффа. Современники оставили яркие описания этого крупнейшего крымского города того времени, настоящего мегаполиса даже по тогдашним меркам Средиземноморья, который настолько поражал своим размахом современников, что его называли Кючук-Стамбул – «Малый Стамбул».

Побывавший в Крыму в 1435–1439 гг., еще до того, как здесь возникло Крымское ханство и в прибрежных городах утвердилось турецкое господство, испанец Перо Тафур писал о Каффе как о крупнейшем городе, где осуществлялась особенно активная работорговля – рабов здесь продавали, по его словам, «в большем количестве, чем в любом другом месте мира». Он замечает, что Каффу посещали не только итальянцы, но и купцы из Каира, более того, египетский султан даже имел здесь свою постоянную факторию. Тафур пишет также о городе-спутнике Каффы Солхате, называя его «лучшим городом Татарии». В сложившемся симбиотическом дуумвирате торговых городов представлявший степь Солхат (Старый Крым) был источником, через который приходили в Крым рабы, захватывавшиеся во время татарских набегов на украинские, литовские, русские и польские земли, а олицетворявшая море Каффа – морскими воротами, через которые добытые рабы продавались на рынках Средиземноморья.

Взамен в Крым доставлялись предметы роскоши, драгоценности, специи. Все тот же Перо Тафур отмечал, что на полуостров по суше и по воде через Азовское, Каспийское и Индийское моря шло множество товаров, золота, драгоценных камней, собольих мехов, пряностей из Индии и Персии. Из разных уголков Таврии в Солхат и Каффу прибывали «телеги с солью, телеги с зерном и мукой». В этих двух городах, а также в Керчи, Кырк-Ере, продавали и покупали «рогатый скот, лошадей, рабов и рабынь». Со временем значение Солхата существенно нивелировалось и главную роль города-спутника уже турецкой Кефы – так османы называли Каффу – стала ханская столица Бахчисарай.

Два века спустя Эмидио Дортелли д’Асколли, который, как уже упоминалось, возглавлял в 1624–1634 гг. доминиканскую миссию в Кефе, описывал этот город так: «Со стороны суши город окружен очень большими рвами, но без воды, так как здесь местность то поднимается, то опускается. Стены, стоящие за рвами, двойные, засыпаны землей с многочисленными куртинами и бастионами. Возвышающиеся близко над городом холмы густо уставлены мельницами. В городе два крепких замка: один над воротами в Татарию, построенный генуэзцами, снабженный рвами и многими крупными орудиями; он защищает город с моря; другой вне предместья на небольшом холме, построен турками. Он не очень велик, круглого очертания, сложен из сырцовых кирпичей и обороняет город с суши и моря… Каффа изобилует мясом, винами, птицей, рыбой, молочными скопами и плодами, а зимой углем и дровами. В город через ворота Татарии ежедневно въезжает 500, 600, 900 и до тысячи телег, а под вечер ни на одной из них не остается ничего для продажи. Но главный источник богатства Кафы – море, снабжающее ее всеми Божьими щедротами, какие можно пожелать; поэтому Кафа – очень бойкий торговый город, куда съезжаются купцы из Константинополя, Азии и Персии. Город населен турками, греками, армянами и евреями. Турки имеют там до 70 мечетей, греки – до 15 церквей и митрополита; у армян – до 28 церквей и епископ, у евреев – две синагоги, по одной на каждую народность».

Голландский политик, предприниматель и картограф Николаас Витсен, посетивший Каффу в конце XVII в., также оставил описание города и его базара: «Я не знаю, есть ли в мире другой город, где жизненные припасы были бы лучше и стоили дешевле, чем в Кефе. Баранина обладает здесь отменным, превосходным вкусом, а стоит 4 пеннинга за полкило. Другие виды мяса, хлеб, фрукты, птица и сливочное масло стоят еще дешевле. Можно сказать, их тут задаром отдают… О торговых оборотах говорит один факт: за 14 дней, что я здесь пробыл, в гавань пришло и ушло более 400 судов, не считая маломерных, которые курсируют вдоль берегов… На первом месте из товаров здесь стоит азовская соленая рыба и икра, которыми снабжается вся Европа… После рыбы идет зерно, сливочное масло, соль. Этот город снабжает Стамбул и ряд более мелких городов. Турки предпочитают всем иным кефинский сорт сливочного масла…»

В конце же XVIII в., накануне российского завоевания Крымского ханства, посетивший Крым английский специалист по международным перевозкам отмечал, что из Кефе торговые суда постоянно ходят в такие порты, как «Стамбул, Трапезунд, Синоп, Амасию, Гераклею, Самсун, Абазу, Бургас и Варну, в другие районы Анатолии и Румелии». При этом только крымским ханам принадлежало в различные годы от 800 до 1000 судов, сравнительно небольших, средней грузоподъемностью – «в 150 тонн или вместимостью в 1200 четвертей зерна».

Торговали при этом подданные как крымского хана, так и османского султана (именно Турецкой империи принадлежала как сама Каффа, так и другие прибрежные города полуострова) преимущественно продуктами местного сельского хозяйства и промыслов, продовольствием и сырьем. Пользовавшиеся международным спросом уже упоминавшиеся ножи-«пичаки» или роскошные ковры были в этом плане скорее исключением, чем правилом: крымское ремесло обслуживало преимущественно внутренний рынок.

Из продуктов промыслов стабильным спросом пользовалась крымская соль, шедшая как Турцию, так и в Европу. Добывалась она в соляных озерах неподалеку Гёзлева и Керчи, а также на Перекопском перешейке. Вывозили ее по морю в Стамбул и Малую Азию, по суше – в казацкую Украину и Речь Посполитую. О соли уже в середине XIII в. писал фламандский монах-францисканец, путешественник Вильгельм Рубрук: «На севере этой области (Крыма) находится много больших озер, на берегах которых имеются соляные источники, соль, твердая как лед, отовсюду ездят сюда за солью. Морем также приходят за этой солью множество судов, которые все платят пошлину по своему грузу». Позже Эвлия Челеби описал соляные озера, вся прибыль от разработки которых шла в ханскую казну: «Эта белая и вкусная соль добывается кусками, как кирпичи… В месяце июле поверхность этого озера покрывается солью, как будто льдом, в пядь толщиной. Ее режут на части, как ковер, и сваливают, как горы».

В «Универсальном описании» крымского краеведа 2-й половины XIX в. В. Кондараки о крымской соли сказано: «Из сакских озер соль в основном шла в Анатолию, из феодосийских же (принадлежавших калге-султану) – на Кавказ и в окрестности Азовского моря, а из перекопских – в Литву, Малороссию и дальше. В Малороссию вывозили соль сами казаки. Татары продавали ее не на вес, а фурами, что вынуждало казаков хитрить, нагружая до такой степени, что сдвинуть фуру с места можно было не иначе, как десятью парами сильных волов, а потом уже, за таможенной чертой, ее разгружали».

Важной составляющей экспорта был крымский мед, славившийся своими качествами в Стамбуле и Малой Азии уже в XVI в. При перечислении доходов крымского хана в «Камеральном описании» упоминаются поступления с садов и пасек, что свидетельствует о развитии пчеловодства на полуострове. Лучшим на весь Крым при этом считался мед серых пчел из деревни Османчик, доставлявшийся ко двору не только крымского хана, но и османского султана. Мед был не только компонентом восхитительных восточных сладостей, но и важным лекарственным ингредиентом. А из воска изготавливали свечи. Спросом стамбульских красавиц пользовалось так называемое «земляное мыло», которое добывали в окрестностях Инкермана и Саблы (ныне с. Партизанское Симферопольского района).

Торговали подданные крымского хана и рыбой, направляя ее в Стамбул и Речь Посполитую. Сами они не особо любили рыбу и в основном перепродавали ее в сушеном, вяленом, засоленном виде. Для одной лишь Венеции в Каффе, по свидетельству Дортелли, ежегодно заготавливалось до 200 бочек осетровых. Особо ценилась на европейских рынках икра, называвшаяся словом «кавьяр», от которого происходит и заимствованное в украинский язык «кав’яр», обозначающее рыбью, иногда подсоленную и со специями, икру. Рыбной ловлей занимались, видимо, преимущественно крымские греки.

Несколько странным может показаться тот факт, что подданные крымского хана активно торговали вином. Однако не следует забывать о том, что на полуострове существовали давние традиции виноградарства и виноделия, сохранившиеся еще от античного и византийского периодов истории Крыма. К тому же виноделием и торговлей вином занимались преимущественно не бывшие мусульманами крымские татары, а местное христианское население, прежде всего греки и армяне. Источники сохранили сведения о таких старых сортах крымского винограда, как мавро-кара, резаки, халкие, тыртыр, кишмиш, хуш-юзум, аспро-стафили, кондоваст, тана-гоз, ламбат-юзюм, хатын-пармак, аградья. О развитии виноградарства свидетельствует Шарль де Пейсонель, отмечавший «неимоверное количество вина», которое шло с полуострова на экспорт, причем даже в те страны Южной Европы, жители которых сами производили вино.

В Каффе, Гёзлеве и Перекопе активно торговали кожами, сафьяны вывозили в Константинополь, на Кавказ и в Бессарабию. Кочевые ногайские орды продавали скот, лошадей, кожи, шерсть, масло и сыры в Польшу, казакам и сидевшим в Очакове и Бендерах туркам. Из тарифов Кефинской таможни известно, что из Крыма вывозили сырые кожи, овечью шерсть, сафьяны, мешину, овечьи шкуры. Перекопский и Арабатский таможенные тарифы также в первую очередь называют среди товаров, вывозившихся с полуострова, сырые кожи, шерсть, сафьян, мешину, овчинные шубы, серые и черные смушки. Нотариальные документы сохранили сведения о том, что средняя партия кожи, вывозившаяся из Каффы в Геную, состояла из 200 штук.

Вывозили из Крыма также кожаные изделия, прежде всего седла и обувь из цветного сафьяна. Славившиеся качеством седла крымской работы отправляли в Молдавию, на Кавказ, в приграничные украинские земли Речи Посполитой и даже в Московское царство. В качестве посредников татары торговали мехами – лисьими, беличьими, горностаевыми, продавали местный каракуль.

Специфической статьей торговли была также продажа скота, в основном лошадей, быков и верблюдов, причем не только на внутреннем, но и на внешнем рынке. Так, например, крымские верблюды пользовались спросом в Трапезунде, Синопе, а также в целом в Малой Азии и среди кавказских горцев и калмыков.

А ввозили в Крымское ханство металлы – медь, олово, свинец, железо в брусках. Покупал полуостров также сталь и изделия из нее, восточные ткани, фаянсовую посуду, кофе, табак. Через Каффу привозили в Крым анатолийский хлопок, средиземноморские маслины, оливковое масло, бобы, рожь, уксус и вино, которые могли затем перепродавать на север. Для представителей крымско-татарской знати завозились высококачественные дорогие украшения, дорогая заморская одежда, обувь, мебель, фаянсовая посуда. В стремлении подражать туркам татарские беи и мурзы перенимали их привычки и образ жизни, носили константинопольские шелковые рубашки и фец – головной убор красного цвета в виде усеченного конуса с кисточкой. Женщины стремились подражать турчанкам «с тонкой талией и волосами, окрашенными хною», носили покрывала из муслина и фереджи – суконные накидки с широкими рукавами. Не позднее чем к XVIII в. повсеместным среди знати стало употребление кофе, щербета, курение табака. За бездумное подражание турецким обычаям татар осуждали османские морализаторы XVIII в. Так, Ресми-Ахмед-эфенди писал: «Когда в течение времени повадившись вместо бузы и толокна потягивать гашиш с опиумом да чай с кофе, стали (татары) лентяями и пьяницами, то их постигла слабость и апатия».

Местное производство тоже пыталось удовлетворить спрос на роскошь, но это ему плохо удавалось. Так, де Пейсонель обращает внимание на попытки разведения в Крыму шелкопрядов и производства шелка, упоминает о наличии в Каффе красильных мастерских. Впрочем, местное шелкоткачество так и не смогло сколько-нибудь существенно наполнить внутренний рынок, не говоря уже о том, чтобы попытаться выйти на внешний. Но все же сохранились свидетельства о том, что на продажу местные ремесленники поставляли такие разновидности ткани, как куфтерь (вид камки, чаще всего с крупным узором) и тафта.

Средств, получаемых от экспорта продукции местных промыслов и сельского хозяйства, было явно недостаточно для того, чтобы обеспечить все возраставшие запросы знати. Более того, ни скотоводство, ни тем более слаборазвитое степное кочевое земледелие не могли в полной мере обеспечить жизненные потребности татар. В условиях значительного перенаселения Крымского полуострова, в особенности после того, как он принял многочисленные улусы покоренной Менгли Гераем Большой Орды, местной крымской экономики явно было недостаточно, чтобы прокормить все население. Далеко не случайно современники называли Таврический полуостров землей, «не сильной кормом» – он не мог сам прокормить собственное население и постоянно нуждался в привозном хлебе, поставлявшемся из Турции и соседних областей юга Украины, например из Путивля. При этом Османская империя, сама остро нуждавшаяся в продовольствии и привозном хлебе, не могла сделать поставки продовольствия на полуостров регулярными.

В геополитических условиях того времени и в полном соответствии с давними историческими традициями это неизбежно вело к тому, что главным способом добычи средств к существованию становилась война и грабительские набеги – сабля была в этом случае таким же орудием труда для добычи хлеба, как соха для землепашца, снасть для рыбака или инструмент для ремесленника. В современной научной литературе по отношению к экономической составляющей набегов кочевников употребляют иногда словосочетание «производство добычи», а по меткому выражению украинского казацкого летописца Самуила Величко (1670 – после 1728 гг.), для крымских татар это была настоящая «неробська праця» – «бездельничья работа». «Иван, ты спишь [а] я тружусь, связывая тебя», – передает Михалон Литвин слова татарских воинов, насмехавшихся над захваченными в плен русскими.

Война для крымцев была разновидностью экономической деятельности, обычным ремеслом, в той же мере опасным, сколь и доходным. Доминиканский монах Жан де Люк в 1625 г. и вовсе утверждал, что «другого занятия, кроме войны, они (татары) не знают». Уже в XVIII в., когда была предпринята попытка пресечь набеги племен ногайцев, те прямо заявляли, что не имеют иного ремесла, кроме военных набегов, и они не смогут существовать, если у них отберут возможность грабить соседей. «Беи и мурзы были такими же рыцарями-разбойниками в степях Восточной Европы, как их украшенные благородными гербами “коллеги” на больших дорогах Запада, с одинаковой легкостью приносившие в жертву материальной выгоде человеческие жизни – свои и чужие», – отмечал один из известнейших историков крымских татар Валерий Возгрин.

Таким образом, крымские татары систематически вели войны и предпринимали походы для грабежа населения соседних стран и угона их в рабство с самого начала существования Крымского ханства, продолжая тем самым устоявшуюся практику времен Золотой и Большой Орд. Набеги на литовские, польские, московские, валашские «украйны» были для крымцев привычными – без походов не проходило ни одного года. Необходимость прибегать к грабительским набегам как к возведенной в систему практике свидетельствует о крайне низкой эффективности татарского кочевого скотоводства и земледелия. Они были практически не способны произвести прибавочный продукт, сколько-нибудь значимый для того, чтобы пережить малейшие проявления стихийных бедствий, например засухи, испепелявшей посевы и ведущей к гибели урожая, или морового поветрия – эпизоотии, косившей стада.

В неурожайные годы татарам грозил настоящий голод и без набегов крымцы банально не могли прокормиться, о чем красноречиво свидетельствуют источники, пестрящие сообщениями о том, что Орда «голодная добре», «охудала», стала «бесконна», а татары «истомны». Даже улусные мурзы, пусть иногда и притворно, но с завидным постоянством жаловались на крайнюю бедность. Что уж говорить в таких условиях о простых татарах! В донесениях московских посланников из Крыма постоянно идет речь о голоде, падежах лошадей и скота, вымирании местного населения вследствие стихийных бедствий.

Компенсировать все эти потери за счет ввоза продовольствия можно было бы в том случае, если бы татарам было что предложить взамен. Однако единственным, что Крым с завидной стабильностью мог предложить на внешнюю продажу соседям, был мир как отсутствие войны. Крымские ханы буквально продавали мир Московскому царству или Речи Посполитой, получая взамен от них богатые «подарки» и «поминки», «казну» и «жалования». Важным условием такой продажи выступала боеспособность татарского войска и предпринимаемые им время от времени походы. Они должны были демонстрировать «покупателям» ценность приобретаемого товара и выгодность сделки, ведь выплата дани зачастую обходилась существенно дешевле, чем затраты на ведение войны, а также человеческие и экономические потери, понесенные вследствие боевых действий. Посол польского короля Мартин Броневский писал о выплате дани крымскому хану со стороны соседних правителей: «На основании договоров хан ежегодно получает дань от польского короля, великого князя литовского, великого князя московского, господаря молдавского и других соседей. Их послы являются сюда ежегодно. Хан принимает их иногда довольно снисходительно и ласково, а иногда более чем варварски, оскорбляет или слишком задерживает».

Выражение «торговля миром» было, в случае характеристики внешней политики Крымского ханства по отношению к ближайшим оседлым соседям – Речи Посполитой и Московскому царству – не просто фигурой речи, а практически государственной внешнеполитической стратегией. К примеру, в 1517 г. хан выдвинул условие, чтобы московский царь присылал ему поминки большие, чем те, которые выплачивали литовцы и поляки. А иногда при дворе крымского правителя и вовсе происходили своеобразные унизительные для участников аукционы, на которых представители московского царя и польского короля соревновались в щедрости обещаний выплаты дани, чтобы тот, кто заплатит больше, был на некоторое время защищен от нападений татарских орд. Поминки в такой ситуации могут характеризовать скорее не как дань, а как откуп.

Товаром во время таких торгов, как видим, был мир, который Крымское ханство собиралось подороже продать самому расщедрившемуся покупателю. Проигравший же тоже вынужден был платить, но уже не данью, а «натурой» – живыми людьми и разграблявшимися материальными ценностями, а также ресурсами, которые тратились на организацию обороны: создание, вооружение и содержание боеспособной армии и строительство пограничных линий – так называемых «засечных черт» в Московском государстве, ведение боевых действий.

Можно, конечно, осуждать такое поведение позднесредневекового государства крымских татар на международной арене, называть его политику хищнической, и это не единожды делали в научно-популярной и публицистической литературе. Однако сложно при этом не заметить, что политика Крымского ханства весьма напоминает поведение на международной арене некоторых современных держав, которые, будучи неспособными конкурировать с мировыми лидерами во всех остальных сферах, кроме военной, пытаются выторговывать себе преференции, именно продавая мир и угрожая в случае игнорирования их условий превратить планету в радиоактивный пепел. Согласитесь, на таком фоне политика крымского государства, практически безопасная для выживания человечества, уже не выглядит такой уж людоедской и человеконенавистнической. Злодеяния погибшего государства XV–XVIII вв. меркнут перед происходившим в ХХ в. и совершающимся сейчас, а желание клеймить и жечь глаголом Крымское ханство и вовсе пропадает, когда приходится сравнивать уровень образования, накопленный исторический опыт и экономические возможности подданных крымского хана и граждан практически любого из современных так называемых «цивилизованных» государств, в особенности претендующих на то, чтобы быть сверх– или супердержавами.

Вследствие того, что соседние с Крымским ханством монархи – прежде всего царь московский и король польский – нередко платили неохотно, не вовремя и не сполна, единственным средством добыть средства к существованию в таких условиях оставался прямой военный поход за добычей. Крымский хан Мехмед Герай (1515–1523 гг.) однажды прямо жаловался турецкому султану, риторически вопрошая: «Не велишь поити на московского и волошского (князя), чем быть сыту и одету?» Крымские послы, призывая Сигизмунда І поскорее собираться к походу на Русь и «не ленитися», откровенно заявляли, что без войны и добычи крымцы не могут прокормиться: «Ест ли ж в том деле лениво будете ступати, царю господарю нашему людей своих не мочно на весне будет вняти. Зануж голодны, мусят кормится, вседшы на конь, там поедут, где поживенье могут мети».

Покупка мира у крымского хана закреплялась так называемыми шертными грамотами (от шерт-наме – договор), в которых перечислялись односторонние обязательства крымских ханов по отношению к московскому царю. Они выдавались за определенную плату деньгами или мехами и фиксировали согласие хана прекратить военные действия и установить мирные отношения. Договоры, зафиксированные грамотами, постоянно нарушались со стороны Крымского ханства, и возобновлять их приходилось ценой немалых платежей. Помимо фиксации мирного договора, шертные грамоты содержали обязательства хана по отношению к послам и сопровождающим их особам, разрешение на свободное передвижение через Крым послам и торговым людям, ехавшим в Московию, а также русским послам и купцам, направлявшимся в другие страны. Для обмена посольствами организовывались посольские разменные съезды в Валуйках, Ливнах или Переволочной, на которых составлялись шертные записи и крымский посол присягал, что на их основе ханом будет выдана шертная грамота. Отказались от практики шертных грамот, равно как и от выплаты дани Крымскому ханству, лишь после Крымских и Азовских походов российской армии конца XVII в.

Важно отметить, что даже заключение официального мира между Крымским ханством и кем-либо из его соседей не гарантировало безопасности населению этой страны. Жажда добычи толкала крымцев на все новые и новые походы, и татарские беи и мурзы нападали на «украйны» независимо от того, в каких отношениях находился их правитель с польским королем или московским царем. Так, например, в 1517 г. сын крымского хана Бегидыр Герай свое нападение на украинские земли оправдывал тем, что великий литовский князь прислал ему мало поминок. А в середине XVI в. волынские воеводы не зря жаловались на то, что «редко с коня слезают», защищая свои земли, независимо от того, есть или нет сейчас перемирие с татарами.

Хан, в случае жалоб на такие набеги во время официально заключенного мира, обычно отговаривался тем, что ему сложно удержать молодых горячих татарских воинов от набегов. Справедливости ради следует заметить, что московскому царю и польскому королю также приходилось оправдываться перед ханом и турецким султаном за набеги донских и днепровских казаков, точно так же предпринимавшиеся ими во время официального межгосударственного мира. Благодаря этому у крымского правителя всегда была возможность пенять соседям, что они-де так же, как и он сам, не могут удержать номинально подвластное им население от грабежей. Наконец, не стоит забывать, что захват пленных из числа немусульман считался настоящей доблестью, подвигом на «священной войне» с гяурами.

Экономика Крымского ханства во многом основывалась на работорговле. Пожалуй, лучше всего о том, что было у татар основным экспортным товаром и с какой целью они поставляли его на внешний рынок – для получения необходимого им импорта, – сказал Михалон Литвин: «Хотя перекопцы кроме многочисленных стад держат при себе и захваченных в плен рабов, но последних у них гораздо больше, чем стад, и потому они снабжают ими и другие страны; к ним приходят многочисленные корабли с того берега Черного моря, из Азии, привозят им оружие, одежды и лошадей и возвращаются, нагруженные рабами».

Еще до образования Крымского ханства рабами становились не только пленные, захваченные монголами в войнах, но и дети неимущих слоев золотоордынского населения, продававшиеся родителями в критических ситуациях. По законам ислама рабовладение осуждалось, однако с одним важнейшим исключением – в рабство можно было обращать пленных, захваченных во время военных походов. Это правовое положение вполне устраивало татар, которые получали рабов как раз путем военных набегов на земли оседлых народов Руси, входившей в то время преимущественно в состав литовско-польского и московского государств. Первые набеги крымских татар за ясырем на украинские земли зафиксированы уже в 1470-е гг., и с тех пор вплоть до конца XVII в. крымские татары чуть ли не ежегодно отправлялись на север за живой добычей, грабя и опустошая окраинные земледельческие поселения. Даже в XVIII в., по свидетельству де Пейсонеля, «торговля рабами была очень значительной».

Османская империя крайне нуждалась в рабах для своей армии, флота и гаремов, и неудивительно, что именно Крымское ханство стало вскоре главным поставщиком этого высоколиквидного товара. Современные исследователи отмечают, что до прихода осман, к 1470-м гг., татары Крыма, казалось бы, уже успели установить относительное status quo на своих северных границах и постепенно переходили к оседлому образу жизни, заниматься сельским хозяйством. Появление же и утверждение на Черном море османов, крайне нуждавшихся в рабах, способствовало активизации татарского невольничьего промысла, сулившего им несоизмеримо большие выгоды при существенно меньших трудозатратах и относительно приемлемых рисках, чем земледелие, ремесло или даже дальняя караванная торговля драгоценными товарами.

Судя по цене ежегодных откупов от налогообложения продажи невольников в Каффе за 1577–1581 гг. и максимальных ввозных пошлин за каждого человека, количество рабов, продававшихся лишь в одном этом главнейшем османском городе Крыма, каждый год составляло от 12 до 17,5 тысячи человек. Это лишь крайне приблизительные подсчеты, однако и они позволяют с уверенностью заявлять, что рабов во времена Крымского ханства продавалось в 3–4 раза больше, чем в генуэзское время, когда число проданных невольников колебалось в пределах 2–4 тысяч человек. И это не учитывая тех ясырей, которых могли продавать через другие города, прежде всего Гёзлев, а также полоняников, остававшихся в пределах Крымского ханства. Не учитывают они и старую, как мировая цивилизация, контрабанду. Последняя была возможной за счет продажи рабов на материковой части татарского государства на стихийных базарах. Один из них находился у сборного пункта в начале Муравского пути и даже дал название холму, на котором собирался, – Кара-Сук, то есть «базар на земле», или «черный/большой/главный базар». Вероятно, речь идет о Бельмак-могиле в Запорожской области. Как видим, теневая экономика была на территории Украины практически всегда.