Текст книги "Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г."

Несмотря на победу, одержанную исключительно благодаря измене Протасьева, Махмет, конечно, не мог считать себя в безопасности на русской границе, а потому через Мордовскую землю ушел к берегам Волги и остановился у Нижнего Новгорода. Отсюда-то, в 1439 г., он устремился на Москву. Великий князь не успел собрать полков, а потому ушел за Волгу, оставив в Москве князя Юрия Патрикеевича. 3 июля Махмет подошел к Москве, стоял здесь десять дней, пожег посад, но города не смог взять. Наделав под Москвой много зла, он пошел домой и по пути сжег Коломну³⁵⁹.

Теперь, пока Шемяка не предпринимал ничего против Москвы, а татары ушли восвояси, великий князь опять обратился к Новгороду. Мы видели, что в 1435 г. Василий Васильевич заключил с Новгородом договор, по которому отступался от захваченных его предшественниками новгородских волостей, а новгородцы отказывались от княжчин. Но великий князь был уступчив, кажется, потому, что, находясь в распре с Юрьевичами, не мог направить свои силы исключительно в одну сторону. Что уступчивым его заставила быть нужда, видно из того, что, когда опасность, угрожавшая со стороны Юрьевичей, миновала, он не думал исполнить договор. Несмотря на это, до ссоры, однако, дело не дошло. В 1437 г. великий князь посылал даже в Новгород князя Юрия Патрикеевича, и новгородцы не оказали ему никакого противодействия³⁶⁰. Года четыре спустя (в 1441 г., зимой) без всякой видимой причины Василий Васильевич «възверже нелюбовь на Великий Новгород»: прислал к новгородцам складную грамоту и двинулся с ратью на Новгородскую землю. Из Торжка он послал поднимать и псковичей на Новгород. Псковичи не противоречили: сложили к Новгороду крестное целование и начали опустошать Новгородскую землю от литовского рубежа до немецкого на 300 верст в длину и на 50 в ширину «и пакости сотворила не мало», по выражению новгородского летописца. В этом походе участвовали и тверские рати под началом двух воевод, Александра Романовича и Карпа Федоровича. Новгородцы в свою очередь вместе с заволочанами опустошали земли великого князя. Но не под силу было новгородцам бороться с сильным московским князем: под г. Демон, где стоял Василий Васильевич, они послали послов – владыку Евфимия, посадников и бояр – и купили мир за 8000 рублей с обязательством давать оброки и пошлины по старине. Великий князь заключал договор как от себя, так и от псковичей. Новгородцы твердо держали мир и не поддавались искушениям. Так, в 1445 г. Казимир склонял их отложиться от великого князя на его сторону, но те не согласились³⁶¹.

В следующем, 1442 г., неизвестно по каким причинам, Василий Васильевич «взверже нелюбие» на Шемяку и пошел на него к Угличу; Шемяка бежал в Бежецкий Верх «и много волостям пакости сотвори». Отсюда он послал предложение новгородцам принять его на всей воле их. «Хочешь, князь, приезжай к нам, – отвечали новгородцы, – а не хочешь, как тебе угодно». Вероятно, такой ответ не совсем понравился Шемяке, так как он не пошел в Новгород. Набрав разного сброда, он пошел к Москве на великого князя. С ним был литовский князь Александр Чарторыйский, недавно убивший совместно с братом Иваном великого князя Литовского Сигизмунда. На этот раз врагов успел примирить троицкий игумен Зиновий³⁶². Только что упомянутый князь Чарторыйский каким-то образом вошел в доверие к великому князю, который в неделю сыропустную 1443 г. (Пасха была 21 апреля) отправил его своим наместником в Псков. Месяцев через пять (25 августа) в Псков прибыли от Василия послы и «поручили» Псковское княжение Чарторыйскому, который по этому случаю целовал крест как великому князю, так и Пскову³⁶³.

С того же 1443 г. великому князю приходится сталкиваться то с татарами, то с литвой. Зимой названного года в Рязанскую землю ворвались татары с царевичем Мустафой. Забрав большой полон, Мустафа ушел в степь и там продавал пленных тем же рязанцам. Зима была снежная, холодная, с вихрями – так что в открытом поле Мустафе трудно было держаться, почему он постарался примириться с рязанцами и перешел в Рязань на зимовку. Узнав об этом, великий князь послал на татар сильную рать под началом князя Василия Оболенского и Андрея Федоровича Голтяева. С этими воеводами шла и мордва на лыжах, потом к ним пристали рязанские казаки и толпы пеших ратных людей также на лыжах с сулицами, рогатинами, саблями, топорами и даже ослопами (дубинами). Рязанцы тем временем постарались удалить Мустафу из города. Великокняжеская рать встретилась с татарами на р. Листани, и тут произошел отчаянный бой. Татары не могли действовать обледеневшими луками, но тем не менее живыми в руки врага не давались и отчаянно резались с русскими. Однако последние взяли верх: много татар побито, много взято в плен; в числе убитых был и царевич Мустафа³⁶⁴.

Года через два (в 1445 г. после Крещения) Махмет из Нижнего Новгорода (старого) ходил к Мурому, где находился сам великий князь, с которым были Шемяка, Иван и Михаил Андреевичи Можайско-Верейские и Василий Ярославич Боровский. Одна из летописей замечает, что тогда били татар по селам, а другая говорит, что против Махмета выступил великий князь, и тот «возвратися бегом в Новгород старой»; наконец, третья летопись говорит, что воеводы великого князя, который и сам выходил против хана, преследовали татар и побили их под Муромом, у Гороховца и в старом Нижнем Новгороде, куда бежал Махмет³⁶⁵. Как бы то ни было, татарам дан был надлежащий отпор. Великий князь, надо полагать, находился в серьезном затруднении, так как со стороны татар он постоянно должен был ожидать набегов, на что указывает его пребывание то в Муроме, то во Владимире. Эти затруднения усиливались еще тем, что в том же 1445 г. против него начинает враждебно действовать Литва. Литовский князь, как мы уже упоминали выше, старается, хоть и безуспешно, склонить Новгород на свою сторону³⁶⁶. Как бы в ответ на это великий князь послал двух царевичей на литовские города: Вязьму, Брянск и др.; с огнем и мечом прошли эти царевичи едва не до самого Смоленска и возвратились с большим полоном. Литва не хотела оставаться в долгу: великий князь Литовский послал свои войска к Можайску; числом 7000 человек литовцы подходили к Козельску и Калуге, но ничего не могли сделать этим городам и ушли к Суходрову. Жители Можайска в количестве 100 человек с воеводой своим, князем Суздальским Андреем Васильевичем Лугвицей, вышли против литовцев; столько же собралось и жителей Вереи; наконец, 60 человек вышло из Боровска. Князья названных городов, Иван и Андрей Михайловичи и Василий Ярославич, как мы видели, помогали в то время великому князю против Улу-Махмета. Незначительные русские силы встретились с литовцами у Суходрова, где и произошел бой, в котором пал среди прочих и Андрей Лугвица; много русских взято было в плен; литвы пало 200 человек³⁶⁷.

Зимой 1438 г., как мы видели, Улу-Махмет ушел из Белёва к Волге; он взял в Нижнем старый город, иначе – старые укрепления, но не смог взять меньшего города – укрепления, построенного Димитрием Константиновичем, тестем Донского. Здесь засели и отсиживались от татар нижегородские воеводы, князь Федор Долголядов да Юшка (Юрий) Драница. Прогнанные от Мурома, как уже выше сказано, в 1445 г., татары бежали опять к Нижнему, а великий князь чрез Суздаль и Владимир возвратился в Москву в Великий пяток (в 1445 г. Пасха была 28 марта). Вскоре в Москву пришло известие, что Улу-Махмет послал на великого князя своих сыновей Мамутяка и Ягуба. Василий Васильевич с своими полками выступил им навстречу. В Юрьев «прибежали» к нему нижегородские воеводы, которые, находясь в осаде, доведены были голодом до крайности: зажегши город, они ночью бежали. Пробыв Петров день в Юрьеве, великий князь пошел к Суздалю. В это время к нему подошли князья: Иван Андреевич Можайский, Михаил Андреевич Верейский и Василий Ярославич Боровский. 6 июля князья остановились на р. Каменке близ Суздаля, недалеко от Евфимиева монастыря, и начали готовиться к бою. В этот день великий князь ужинал у себя и вместе с князьями и боярами пировал до глубокой ночи; в тот же вечер подоспели еще некоторые полки. На следующий день, 7 июля, отслушав заутреню, Василий Васильевич хотел еще немного «поопочинуть», как пришло известие, что татары вброд переходят р. Нерль. Полки великого князя приготовились к бою; но воинов было немного, около полуторы тысяч, потому что не все еще собрались: так, например, не подоспел царевич Бердедат, ночевавший с 6 на 7 июля в Юрьеве, а Шемяка ни сам не пришел, ни полков своих не послал. Татар же было три с половиной тысячи. В бою неподалеку от Евфимиева монастыря великокняжеские полки бодро ударили на татар и обратили их в бегство; часть великокняжеских ратных людей преследовала побежденных, но многие разбежались по месту побоища и начали грабить убитых. Последнее обстоятельство испортило все дело: татары, заметив малочисленность преследующих, вдруг повернули назад и ударили на русских; победа осталась за ними: израненный великий князь, князь Михаил Андреевич Верейский и многие другие князья и бояре живьем взяты были татарами; войска московские обратились в бегство; татары преследовали их и многих побили, многих взяли в плен. Царевичи-победители остановились в Евфимиевом монастыре, откуда послали одного татарина в Москву с известием о пленении великого князя, а в доказательство этого татарину дан был для предъявления великим княгиням снятый с Василия Васильевича крест-тельник. В Москве сделался страшный переполох: все думали, что татары придут в столицу, где искали спасения и жители окрестных селений. Сумятица усилилась еще потому, что 14 июля (по Софийской 1-й – 24-го) произошел пожар, истребивший, по преувеличенному, кажется, выражению летописей, весь город. В это смутное время великие княгини – мать и жена Василия – с семейством и своими боярами уехали в Ростов, многие жители также начали выезжать из города. Тогда черные люди, которым нечего было терять, принялись укреплять городские ворота; выезжавших из города брали, истязали и ковали в цепи. Волнение, наконец, улеглось, и оставшиеся в столице жители начали сообща укреплять город и обустраиваться… Между тем татары, простояв под Суздалем три дня, пошли мимо Владимира к Мурому, а отсюда – в Нижний Новгород. В конце августа (25-го) Махмет с детьми своими и со всей Ордой своей пошел к Курмышу, захватив с собой и пленников. Тогда же он послал к Димитрию Шемяке посла Бегича с известием о взятии великого князя в плен. Шемяка, воздав большую честь послу, отправил с ним к хану дьяка Федора Дубенского, который должен был хлопотать о том, чтобы Василия не выпускали из плена. Бегич и Дубенский были уже в Муроме, как Махмету пришло в голову, что посол его убит Шемякой. Благодаря, кажется, этому обстоятельству ускорилось освобождение великого князя из плена. 1 сентября 1446 г., будучи в Курмыше, Махмет и его сын Мамутек утвердили великого князя крестным целованием на том, что он даст за себя и других пленных откуп, и отпустили его в Москву, а с ним князя Михаила Андреевича и др., в сопровождении послов с многочисленной татарской свитой. Чрез два дня по выходе из Курмыша великий князь послал в Москву Андрея Плещеева с сеунчем (известием) к великим княгиням и всем родным о своем освобождении. Между тем Бегич и Дубенский отправились из Мурома к Нижнему Окой, отпустив Плещку Образцова с конями берегом. Тот, встретившись по дороге с Плещеевым и узнав от него об освобождении великого князя, догнал Дубенского и Бегича и передал им слышанную от Плещеева новость. Те возвратились в Муром, где князь Василий Иванович Оболенский схватил и заковал Бегича в цепи. Шемяка, узнав об этом, бежал в Углич. Василий Васильевич, пробыв некоторое время в Муроме, чрез Владимир поехал в Переяславль, где его ожидали мать, жена, сыновья – Иван и Юрий, – князья, бояре и пр. 17 ноября великий князь подъехал к Москве и остановился в Ваганкове (за городом), в доме матери, откуда потом переехал в город, в дом князя Юрия Патрокеевича³⁶⁸.

Несмотря на счастливый оборот дел Василия Васильевича, враги его не успокоились. Шемяка всеми мерами старался очернить Василия и представить его врагом Руси и тех князей, которых он надеялся привлечь на свою сторону. С великим князем из плена вышло множество татарских князей и простых татар; многим из них он раздал в кормление города и волости. Этих, так сказать, татар-нахлебников великие князья приручали, ласкали и использовали против их же единоплеменников, и за такую политику, кажется, нельзя порицать московских князей. Но враги Василия воспользовались этим и указывали на раздачу волостей и городов татарским выходцам как на оскорбление русских людей. Вероятно, народ был обременен налогами, к чему великого князя могло вынудить обязательство дать откуп Улу-Махмету. И этим враги Василия пользовались и мутили народ. Вот почему мы видим, что в Москве много было недовольных великим князем как между боярами, так и между гостями и даже чернецами; главным между ними выставляется какой-то Иван Старков. Шемяка прежде всего обратился к князю Ивану Можайскому и передал ему (в народе ли ходила такая молва, или сам Шемяка выдумал это, неизвестно), что великий князь выпущен из плена потому, что обещал на крестном целовании отдать Улу-Махмету Московское княжение и все русские города и волости других князей, а сам сесть на Тверском княжении. Деятельными помощниками Шемяки выставляются здесь какие-то Константиновичи – может быть, бояре его. К Шемяке и Ивану Можайскому вскоре пристал и Борис Тверской, которому они сообщили замыслы великого князя, хотя это известие, судя по последующим событиям и поведению Бориса, подвергается сомнению. Эти союзники следили через своих московских сообщников за каждым шагом Василия Васильевича, выжидая удобного случая напасть. Случай такой скоро представился. Василий Васильевич, по примеру своих предшественников, вероятно, в благодарность за избавление из плена, собрался с детьми своими, Иваном и Юрием, поклониться живоначальной Троице и мощам преподобного Сергия. Враги его находились в то время в Рузе, откуда поддерживали связь со своими московскими единомышленниками. Узнав от последних, что Василий с небольшой свитой уехал в Троицкий монастырь, они бросились к Москве и 12 февраля 1446 г. взяли город, который отворили им их соучастники. Обе великие княгини были схвачены, казна великого князя и матери его захвачена, великокняжеские бояре переловлены, а казны их разграблены, ограблены были и многие из граждан.

В ту же ночь Шемяка отправил в Троицкий монастырь своего соучастника, князя Ивана Можайского, со многими его и своими людьми. На следующий день, во время литургии, когда великий князь был в церкви, к Троице прискакал какой-то Бунко с известием, что Шемяка и князь Можайский идут на великого князя. Но Василий не поверил Буйку, как прежде еще перебегавшему на сторону Шемяки, приказал прогнать его с монастырского двора, неподалеку от которого его даже побили сторожевые ратные люди. «Сии смущают нас, – говорил Василий Васильевич по поводу известия Бунка, – а яз с своею братьею в крестном целовании, то како может быти тако?» Тем не менее он послал к Радонежу сторожевых людей. Князь Можайский, чтобы благополучно пробраться к Троице, применил хитрость: изготовлено было множество саней с рогожами и полостями, под которыми скрывалось по два вооруженных ратника, а третий при каждых санях должен был идти сзади, как будто извозчик за обыкновенным возом. Когда эти возы минули великокняжескую стражу, вооруженные ратники повыскакали из саней и напали на сторожевых людей, которым невозможно было спастись хотя бы бегством, так как везде лежал глубокий снег. Когда великий князь сам убедился в истине известий Бунка, когда враги его уже подошли к монастырю, он бросился в конюшню, но наготове не было ни одного коня, так что ему пришлось скрыться в Троицкой каменной церкви, где его запер пономарь. Прежде всех на монастырский двор прискакал один из Константиновичей, советников Шемяки, Никита, а потом и сам князь Иван Можайский, который спрашивал, где великий князь. Услышав знакомый голос, Василий Васильевич сказал: «Брате! помилуйте мя, не лишите мя зрети образа Божиа и пречистыя Матери Его и всех святых Его; не изыду из монастыря сего и власы главы своея зде остригу». После этого он сам отомкнул двери храма и с иконой вышел к князю Можайскому, которому напомнил об обоюдном крестном целовании на том, чтобы не мыслить друг другу лиха. Князь Иван сказал, что над ними самими учинится лихо, если они пожелают лиха ему, великому князю; «но се творихом, продолжал князь Можайский, христианства ради и твоего окупа: видевше бо се татари пришедшия с тобою облегчать окуп, что ти царю давати». Великий князь, поставив икону на место, с горьким плачем начал молиться; князь же Иван, выходя из церкви, приказал Никите Константиновичу взять его. «Пойман еси Богом и великим князем Дмитреем Юрьевичем», – сказал Никита великому князю, когда тот по окончании молитвы спросил, где брат его, князь Иван. «Да будет воля Божия!» – сказал великий князь на слова Никиты. В простых санях Василия отвезли в Москву. Но враги его, увлекшись, забыли про его детей, которые укрылись на монастырском дворе. Они с оставшимися при них людьми в ту же ночь бежали к Юрьеву в село Боярково к князю Ивану Ряполовскому, который вместе с братьми своими, Семеном и Димитрием, и со всеми людьми своими бежал в Муром и здесь затворился с детьми Василия. Между тем 14 февраля Василия привезли в Москву и посадили на Шемякином дворе, а 16 февраля ночью ослепили и вместе с великой княгиней Марией отослали в заточение в Углич, а мать его Софью отправили в Пухлому. Чтобы придать законную силу своим действиям и поступкам, враги Василия перед ослеплением исчисляли его вины. «Чему еси, – говорили они, – татар привел на Русскую землю и городы дал еси им и волости подавал еси в кормление? а татар любишь и речь их паче меры без милости, а злато и сребро и имение даешь татаром». Такие обвинительные пункты были выставлены со стороны Шемяки. Нельзя не заметить, что когда он привлекал на свою сторону других князей, то выставлял другую вину великого князя: обязательство отдать хану великое княжение и княжения других князей. Между тем приверженцы Василия Васильевича, князь Василий Ярославич Боровский, шурин Василия, и князь Семен Иванович Оболенский бежали в Литву, а дети боярские и все люди московские били челом Шемяке и приведены к крестному целованию. Не хотел только присягать воевода Федор Басенок, и Шемяка приказал заковать его в цепи. Но Басенок сошелся с своим приставом и вместе с ним бежал в Коломну, где некоторое время скрывался у своих приятелей, а потом привлек на свою сторону многих людей, пограбил с ними Коломенский уезд и ушел в Литву к Василию Ярославину. Тот получил от великого князя Литовского в вотчину Брянск, Гомей, Стародуб, Мстиславль и другие места. Первый из названных городов он отдал князю Оболенскому и Басенку… Но возвратимся к Москве. Непрочность Шемяки на великокняжеском столе сказалась в первые же дни его княжения: все негодовали на него, желая видеть на великокняжеском столе Васили я, и не только негодовали, «но и на самого мысляху», – так что когда Шемяка узнал, что дети Василия заперлись в Муроме, то сам боялся забрать их, а призвал к себе рязанского (и муромского) епископа Иону и, обещая дать ему митрополию, а также освободить Василия Васильевича и дать ему «отчину… доволну», просил отправиться в Муром и взять детей Василиевых под свое святительское ручательство в их безопасности («на свой патрахель»). Епископ отправился в Муром и передал князьям Ряполовским желание Шемяки. Ряполовские на совете пришли к тому заключению, что лучше положиться на слова святителя, чем ожидать, когда их с княжичами Шемяка возьмет силой. Они сказали епископу, что исполнят требование Шемяки, но только «без крепости» не отпустят детей великого князя, а потому владыка должен взять их в соборной Рождественской церкви «у Пречистые с пелены на свой патрахель». Так и сделали. Это означало, что владыка ручается, своим святительским саном, за безопасность принимаемых им детей великого князя. Иона с детьми Василия прибыл 6 мая в Переяславль, где тогда находился Шемяка. Последний принял княжичей с притворною лаской, звал к себе на обед и одарил их, а на третий день, в сопровождении того же епископа Ионы, отправил их в Углич к отцу в заточение. Братья Ряполовские, видя коварство Шемяки, начали придумывать средства к освобождению великого князя. К ним в той же мысли пристали: князь Иван Стрига, Иван Ощера с братом Бобром, Юшка Драница, Семен Филимонов с детьми, Русалка, Руно и многие другие боярские дети. Они условились собраться под Угличем в полдень Петрова дня. Семен Филимонов явился вовремя, а Ряполовские принуждены были уйти за Волгу к Белоозеру, так как Шемяка узнал об их замыслах. Последний с Углича послал за ними со множеством людей Василья Вепрева и Федора Михайловича, которые должны были соединиться при устье Шексны. Федор не подоспел вовремя к Вепреву, и последнего Ряполовские побили на устье Мологи, а потом обратились к устью Шексны на Федора, который бежал от них за Волгу. После этого Ряполовские пошли по Новгородской земле в Литву и пришли в Мстиславль к Василию Ярославичу Воровскому, к которому потом явились еще многие из бывших и не бывших в сообщничестве с Ряполовскими. Они начали побуждать боровского князя к освобождению углицкого узника³⁶⁹.

Между тем Шемяка, видя, что от него многие бегут, вместе с князем Иваном Андреевичем Можайским созвал совет из владык и бояр, которым предложил на решение вопрос, освобождать или держать Василия Васильевича в заточении. Владыка Иона, занимавший уже митрополичий двор, укорял Шемяку, что он ввел его в грех и срам – сделал его лжецом и неправду учинил с великим князем, которого должен был освободить из заточения. Шемяка решил освободить Василия и дать ему отчину. В следующем, 1447 г. он в сопровождении духовного клира отправился в Углич и, «каяся и прощался», 15 сентября освободил великого князя, который, напротив, во всем винил самого себя: что он был клятвопреступником перед старшими братьями и перед всем христианством, которое загубил и еще хотел загубить до конца, почему и достоин «главныя казни» (смертной). Шемяка в честь Василия и его семейства устроил пир, на котором присутствовали епископы, бояре и дети боярские, щедро одарил его и отпустил в данную ему отчину, Вологду. Недолго пробыв в Вологде, Василий Васильевич собрался со всеми своими приближенными в Кириллов монастырь будто бы накормить, по тогдашнему обычаю, монастырскую братию и раздать милостыню. Здесь игумен Трифон с всей братией благословил его и его детей на великое княжение, а чтобы не смущалась совесть князя-слепца, настоятель монастыря сказал ему: «Тот грех на мне и на моей братии головах, что еси целовал крест и крепость дал князю Дмитрию». Услышав об этом, бояре, дети боярские и многие простые люди начали перебегать от Шемяки к Василию Васильевичу, который из монастыря пошел не в Вологду, а в Тверь, договорившись по этому поводу с тамошним князем. Борис Александрович с честью принял Василия и одарил его; затем последовало обручение семилетнего Василиева сына Ивана с пятилетней дочерью Бориса, Марией… И сюда, в Тверь, продолжали стекаться приверженцы Василия.

В то же время и из Литвы шли его приверженцы. Василий Ярославич, не зная еще об освобождении великого князя, сговорившись с князьями Ряполовскими, князем Иваном Стригой, князем Семеном Оболенским, Басенком и др., назначил сборный пункт в Пацыне, откуда решено было идти к Угличу. Семейства свои они оставили пока в Литве. Но вскоре они узнали, что Василий свободен и находится в Твери, а потому решили прямо идти на Русь. Около Ельны с ними повстречался отряд татар, и едва не произошло схватки. Оказалось, что с татарами шли дети Махмета, Касим и Ягуб, также на выручку великого князя; русские и татары соединились и продолжали путь вместе… Шемяка и Иван Можайский стояли тогда на Волоке. Пользуясь этим обстоятельством, Василий Васильевич спешно послал в Москву боярина Михаила Плещеева с немногими людьми, которые незаметно прошли мимо полков Шемяки и подошли к Москве. Это было в ночь на Рождество Христово. В ту пору в Кремль к заутрене проехала вдова князя Василия Владимировича Углицкого Ульяна через Никольские ворота, которые после ее проезда остались незапертыми. Плещеев воспользовался этим и проник в город. Наместник Шемяки, бывший тогда у заутрени, бежал; но наместника князя Ивана Можайского поймали и заковали; близких к Шемяке и князю Ивану людей хватали, грабили и ковали, а граждан привели к крестному целованию на верность великому князю Василию. Город начали укреплять. Между тем сам великий князь пошел к Волоку. Узнав о взятии Москвы и о том, что к Василию отовсюду сбираются простые и ратные люди, Шемяка и его сообщник бежали в Галич, оттуда – в Пухлому, а из Чухломы, захватив с собой мать Василия, ушли в Каргополь. Великий князь, преследуя Шемяку, остановился под Угличем, куда пришел и Василий Ярославич, а Борис Тверской прислал пушки. Взяв Углич, Василий Васильевич пошел к Ярославлю, под который пришли и дети Махмета. Отсюда Темный послал к Шемяке боярина Василия Федоровича Кутузова с просьбой об освобождении Софии Витовтовны, а сам пошел в Москву, куда прибыл 17 февраля. Обсудив с боярами эту просьбу, Шемяка отпустил Васильеву мать с боярином своим Михаилом Федоровичем Сабуровым, который не вернулся к Шемяке, а остался служить Василию. В следующем, 1448 г. Шемяка перебрался в Галич. Василий выступил против него и остановился в Костроме. После переговоров чрез послов Юрьевич дал великому князю «проклятыя» грамоты, по которым клялся не иметь к великому князю, детям его и всему великому княжению никакого лиха. Примирившись, Василий пошел из Костромы в Великий четверг и, отпраздновав в Ростове первый и второй дни Пасхи (24 и 25 марта), прибыл в Москву на Фоминой неделе³⁷⁰.

Но вернемся немного назад, чтобы сказать несколько слов о договорах великого князя с удельными князьями за последние два года, о чем не было сказано в своем месте как потому, что неудобно было прерывать нить рассказа, так и потому, что некоторые договоры трудно приурочить к определенному времени.

Ко времени после последнего занятия Василием Москвы относится его договор с Иваном Можайским³⁷¹. Договор трактует об обоюдной дружбе как между ними, так и между их детьми, о немщении со стороны великого князя за прежнюю вражду и о забвении последней. В свидетели этого договора они призывают Бога и святых угодников, а в посредники – князя Бориса Тверского с супругой, Михаила Андреевича Можайского и Василия Ярославича Боровского. Примерно в то же время Иван Можайский вместе с другими удельными князьями участвовал в договоре великого князя Московского с великим князем Рязанским Иваном Федоровичем³⁷². К описываемому времени относятся договоры Василия Васильевича и с другими князьями, как то: с Василием Ярославичем Боровским и Михаилом Андреевичем Верейским (Можайским). Но мы не будем здесь указывать на содержание этих договоров, так как это сделано в биографиях названных князей; скажем только, что боровский и верейский князья стояли на стороне великого князя и свято исполняли договоры с ним, хотя почему-то в 1456 г. Василий и приказал схватить и заточить в Угличе князя Боровского.

Теперь вернемся к прерванной нити рассказа.

Мы видели, что в 1448 г. в Костроме Шемяка заключил мир с Василием и дал на себя проклятые грамоты. Об этом упоминает и владыка Иона в своем окружном послании о посвящении его в митрополиты. Говоря о заключенном князьями мире, он советует князьям, боярам и всем христианам бить челом великому князю о жаловании, как ему Бог положит на сердце. «А если не станете бить челом, – продолжает митрополит, – и от того прильется кровь христианская, то вся эта кровь взыщется от Бога на вас». Но Шемяка в следующем же, 1449 г. уже нарушил клятву: с большим войском он двинулся на Кострому, куда прибыл в день Пасхи 13 апреля, – долго бился под этим городом с ратными людьми Василия, но безуспешно, потому что в Костроме с князем Иваном Стригой и Ф. Басенком была сильная застава (гарнизон), двор великого князя, дети боярские. С митрополитом Ионой, епископами, братьями и татарскими царевичами великий князь выступил против клятвопреступника; войска пришли в село Рудино около Ярославля, на правом берегу Волги. Шемяка переправился также на правую сторону. До битвы, впрочем, дело не дошло. Иван Можайский, бывший с Шемякой, перешел на сторону Василия, который дал ему в придачу к Можайску Бежецкий Верх, и, кажется, это обстоятельство заставило Шемяку также примириться с Василием. Бежецкий Верх отдан был Ивану Можайскому еще в 1447 г., но, вероятно, вскоре почему-то отобран³⁷³. В следующем, 1450 г., неизвестно по каким побуждениям, великий князь опять выступил против Шемяки с большими силами, с которыми в конце января подошел к Галичу. Шемяка стоял со своим войском на прилежащей к городу горе, окруженной оврагами. Василий, остановившись на некотором расстоянии от города, послал к Галичу свои войска под началом князя Василия Васильевича Оболенского и татарских царевичей, которые подступили к городу 27 января. При всем неудобстве местности (овраги), по которой приходилось пробираться, московские войска, обстреливаемые с городских стен, взобрались на гору, и начался бой. Много воинов Шемяки полегло на месте, многие из более знатных взяты живьем, а сам Шемяка едва спасся бегством в Новгород. Великий князь после молебна по случаю победы отправился в город, умирил граждан и, оставив в Галиче своих наместников, уехал в Москву, куда прибыл в середине февраля на Масленой неделе³⁷⁴.

Великому князю, не раз обманутому Шемякой, приходилось во что бы то ни стало как-нибудь отделаться от него. Но его отвлекали татарские дела. Еще в 1448 г. казанский царь Мамутек, сын Улу-Махмета, отце– и братоубийца, послал всех своих князей воевать отчины великого князя, Муром и Владимир. Против них выходил тогда 10-летний сын Василия Иван. В 1449 г. татары Седи-Ахмета, хана Синей или Ногайской Орды, доходили до реки Пахры, пленили жену князя Василия Оболенского и вообще много зла учинили христианам. Татар преследовал царевич Касим, отнявший у них русский полон³⁷⁵. В следующем, 1450 г. татары пошли по направлению к Рязанской земле. Великий князь, бывший тогда в Коломне, выслал против них того же Касима с татарами и воеводу Беззубцова с коломенской ратью, которые встретили врагов у р. Битюга, побили их и обратили в бегство³⁷⁶. Серьезнее было нападение татар в следующем, 1451 г. Великий князь неожиданно получил известие, что на Москву идет сын Седи-Ахмета царевич Мазовша. Не успев собрать всех ратей, он пошел к Оке с наличными немногочисленными полками; на пути он узнал, что Мазовша уже невдалеке от Оки, а потому воротился в Москву, послав со своими полками князя Ивана Звенигородского с тем, чтобы он по возможности задержал быструю переправу татар чрез Оку. Князь Звенигородский, однако, струсил и вернулся с дороги назад, но иным путем, а не по следам за великим князем. Василий Васильевич, встретив Петров день в Москве, со старшим сыном Иваном поехал к Волге, оставив в Москве в осаде мать, митрополита Иону, сына Юрия и множество бояр и детей боярских, а жену с малолетними детьми, по известию некоторых летописей, отправил в Углич. 2 июля татары подошли к Москве и зажгли окружные посады. Тогда стояла засуха, а потому огонь сильно и быстро разошелся; от сильного жара в самом городе загорались церкви; от дыма ничего нельзя было видеть; граждане впали в уныние. Татары хотя и подступали к городу, но неудачно… Пожар, наконец, затих, и дым рассеялся. Тогда граждане стали выходить из города и биться с татарами в открытом поле. Но вот в одну ночь, по известиям некоторых летописей, татары услыхали в городе шум: думая, что это пришел сам великий князь, они бежали так поспешно, что побросали на дороге все тяжелые вещи и полон. Получив от матери известие об отступлении татар, великий князь возвратился в Москву, слушал молебны и утешал граждан, говоря им: «Это случилось по моим грехам. Но вы не унывайте! пусть каждый из вас ставит хоромы на своих местах, а я рад жаловать вас и дать вам льготу»³⁷⁷.