Текст книги "Семь «почему» российской Гражданской войны"

После поражения немцев в Первой мировой войне началась их эвакуация. Одновременно активизировались и части РККА, перешедшие через демаркационную линию и занявшие Псков. Слабые русские формирования отошли в Эстонию. Поддержка русских формирований резко ослабла. По официальным данным, к 24 ноября 1918 г. в Отдельном Псковском добровольческом корпусе состояли 689 офицеров, в том числе один генерал. Общая численность соединений составляла 3459 человек[384]384
  Там же. С. 25.


[Закрыть]. По другим подсчетам, офицеров могло быть до 810 человек[385]385
  Там же. С. 621.


[Закрыть].

В связи с отступлением на фронте и переходом русских формирований на эстонскую территорию корпус вошел в подчинение Эстонии. Отдельный корпус Северной армии 3 января 1919 г. возглавил полковник А.Ф. Дзерожинский, назначенный на этот пост эстонским главнокомандующим Й. Лайдонером. Эстонские власти опасались белых (был зафиксирован ряд преступлений с их стороны, эстонцы боялись и возможного захвата власти), но стремились их использовать для отражения советского наступления. При этом высказывались сомнения в боеспособности русских формирований. На 13 января 1919 г. в корпусе числились 22 штаб-офицера и 450 обер-офицеров[386]386
  Там же. С. 61.


[Закрыть]. При реорганизации корпуса командование столкнулось с проблемой дефицита квалифицированных кадров, в частности офицеров-генштабистов.

Численность офицеров постепенно менялась. К 10 марта в корпусе служили 2 генерала и 743 офицера, к 16 апреля – 2 генерала, 65 штаб-офицеров и 587 обер-офицеров[387]387
  Там же. С. 67.


[Закрыть]. Интересно, что в белых формированиях на Северо-Западе фигурируют и офицерские части (например, отдельная офицерская сотня). Хотя численность белого офицерства здесь не позволяла реализовывать такие проекты.

В мае 1919 г. Отдельный корпус Северной армии при поддержке Эстонии участвовал в неудачном наступлении на Петроград. Одной из причин неудачи стала слабость офицерского состава. 19 июня корпус был переименован в Северную армию, которая вышла из оперативного подчинения эстонским властям. Несколько ранее, 5 июня 1919 г., по решению Верховного правителя России адмирала А.В. Колчака главнокомандующим русскими войсками на Северо-Западном фронте был назначен генерал Н.Н. Юденич – герой Кавказского фронта Первой мировой войны.

Северо-Западная армия была создана 1 июля 1919 г. из Северной армии. Непосредственное командование ею Юденич принял в октябре 1919 г., несмотря на недовольство командовавшего армией генерала А.П. Родзянко. Родзянко стал помощником командующего фронтом. Штаб главнокомандующего Н.Н. Юденича также конфликтовал со штабом армии генерала А.П. Родзянко. Подобный конфликт в период решающей операции был излишним. Уровень конфронтации вполне обрисовывает оскорбительная и абсурдная характеристика, данная Родзянко весной 1920 г. Юденичу – заслуженному военачальнику эпохи Первой мировой войны с непререкаемым авторитетом: «Огромная ответственность за гибель армии лежит на самом генерале Юдениче, человеке безвольном и упрямом, которому были совершенно чужды стремления и желания борцов за правое дело. Этот дряхлый старик не имел права брать на себя столь ответственную роль»[388]388
  Родзянко А.П. Воспоминания о Северо-Западной армии. С. 170.


[Закрыть]. Напомню, что «дряхлому старику» в период наступления на Петроград осенью 1919 г. было только 57 лет, а безволие и упрямство являются во многом взаимоисключающими качествами.

Однако этот конфликт не был единственным. Конфликтовали командир Талабского полка полковник (позднее – генерал) Б.С. Пермикин и начальник 3-й пехотной дивизии генерал Д.Р. Ветренко, причем командование даже стало избегать дислоцировать подчиненные им части на соседних участках. Существовала тенденция не допускать в армию и некоторых офицеров немецкой ориентации[389]389
  Там же. С. 165.


[Закрыть]. Белое командование беспокоила вероятность возникновения в освобожденном от большевиков Петрограде прогерманского правительства, враждебного белым[390]390
  РГВА. Ф. 40298. Оп. 1. Д. 62. Л. 7.


[Закрыть].

В июле 1919 г. армия была реорганизована – появились корпуса и дивизии. К концу июля численность офицеров составляла 763 человека (при 13 962 штыках и 487 саблях), а к 3 октября – 978 человек (при 14 048 штыках и 345 саблях)[391]391
  Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России. С. 424. Впрочем, есть и другие данные. Так, в боевом составе на 2 октября 1919 г. значились 839 офицеров (HIA. N. Iudenich collection. Box 2).


[Закрыть]. Численность морских офицеров в войсках Юденича к концу наступления на Петроград составляла до 250 человек[392]392
  Верзунов В. Офицеры флота и чины морского ведомства, служившие в Отдельном Северном корпусе – Северо-Западной Добровольческой армии или пребывавшие в пределах Эстляндии после октябрьского переворота и Гражданской войны в России. М.; Таллин, 2006. С. 16. Утверждение, что около половины морских офицеров Северо-Западной армии погибли (Кадесников Н.З. Краткий очерк белой борьбы под Андреевским флагом на суше, морях, озерах и реках России в 1917–1922 годах. М., 1993. С. 30; Волков С.В. Трагедия русского офицерства. С. 229), не соответствует действительности, поскольку даже с учетом жертв эпидемий и казненных за воинские преступления в 1918–1919 гг. погибли лишь отдельные офицеры (подсчитано по: Верзунов В. Офицеры флота и чины морского ведомства).


[Закрыть]. Офицеров-авиаторов на 1 января 1920 г. насчитывалось 22 человека (управление инспектора авиации, три авиаотряда и авиабаза)[393]393
  Доронин Ю.П. Авиация Северо-Западной армии в годы Гражданской войны // Белая армия. Белое дело (Екатеринбург). 2001. № 9. С. 23.


[Закрыть]. Максимальная документально подтвержденная численность офицеров-северо-западников составляет 1200 человек[394]394
  Таким образом, общая оценка численности офицеров-северо-западников до 5000 человек, из которых около 1000 погибли (Волков С.В. Трагедия русского офицерства. С. 227, 229), представляется существенно завышенной.


[Закрыть].

Как и на других антибольшевистских фронтах, развертывание армии, появление многочисленных штабов и управлений приводило к ухудшению ее качества. В небольшой армии оказались 54 генерала[395]395
  Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России. С. 326–327.


[Закрыть]. Командный состав не понимал психологии Гражданской войны[396]396
  Пермикин Б.С. Генерал, рожденный войной. Из записок 1912–1959 гг. М., 2011. С. 51.


[Закрыть]. При этом стала ощущаться нехватка офицеров. Помимо мотивированного ядра офицеров-добровольцев, стремившихся активно бороться с красными, существовала и значительная масса тех, кто предпочитал отсиживаться в тылу, занимая выгодные места. Так, на 13 сентября 1919 г. в штабе армии числились уже 500 офицеров и военных чиновников. В тыловой Нарве находились порядка 1600 офицеров, тыловой гарнизон в составе 993 человек, включая 77 офицеров, существовал даже в Ревеле. Характерной структурой стал Морской походный штаб при генерале Н.Н. Юдениче, которым руководил контр-адмирал В.К. Пилкин. В распоряжении штаба числились 130 флотских офицеров, хотя флота у Юденича не было[397]397
  Там же. С. 156.


[Закрыть]. Предполагалось, что с занятием белыми Кронштадта штаб можно будет использовать для организации управления Балтийским флотом.

Бичом белых стало ускоренное чинопроизводство при нехватке опытных и квалифицированных кадров. Известны случаи столкновений офицеров с эстонцами под воздействием разных факторов (в том числе на почве ожидания от Эстонии более значительной поддержки белым), среди офицеров встречались самозванцы[398]398
  BAR. N.N. Iudenich collection. Box 9. Folder 61.


[Закрыть], получило распространение и пьянство[399]399
  Розенталь Р. Северо-Западная армия. С. 249–251.


[Закрыть]. Уже после отхода армии Юденича на территорию Эстонии, в ноябре – декабре 1919 г. были образованы комиссии для расследования преступлений и саботажа в тылу. По итогам работы этих комиссии в наиболее значимых преступлениях изобличались 112 офицеров и военных чиновников[400]400
  Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России. С. 400–401.


[Закрыть].

По оценкам исследователей, Северо-Западная армия существенно превосходила противостоявшие ей части РККА по качеству командиров тактического звена[401]401
  Розенталь Р. Северо-Западная армия. С. 292–293.


[Закрыть]. Однако председатель Реввоенсовета Республики Л.Д. Троцкий в докладе на заседании ВЦИК 7 ноября 1919 г. озвучил иную точку зрения: «Наших коммунистов – командиров и комиссаров – не могут заменить Юденичу те офицеры, которых так много в главных его частях. Эти офицеры, конечно, способны на героизм. Там было немало истреблено их, таких офицеров Юденича, в жестоких боях, но это все же представители мелкобуржуазной интеллигенции: они способны на порыв, легко окрыляются при успехе, но после первой же неудачи падают духом. Совсем другое дело московские и петроградские пролетарии: чем их больше бьют удары судьбы, тем они делаются крепче»[402]402
  РГВА. Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 1375. Л. 81.


[Закрыть]. Основным преимуществом армии Юденича, по мнению Л.Д. Троцкого, была подвижность[403]403
  Там же. Л. 3.


[Закрыть].

В Северо-Западной армии имелись два корпуса и отдельная бригада[404]404
  Боевое расписание см.: Родзянко А.П. Воспоминания о Северо-Западной армии. С. 125–127. Уточненный вариант см.: Гершельман А.С. В рядах Добровольческой Северо-Западной армии. С. 79–81.


[Закрыть]. Несмотря на высокий профессионализм Юденича, армия не имела налаженного тыла, страдала от плохого снабжения, испытывала серьезные организационные и кадровые проблемы, в том числе с командным составом. Выбора кадров и достаточного количества генштабистов не было, что сильно осложняло работу штабов[405]405
  См., напр.: Родзянко А.П. Воспоминания о Северо-Западной армии. С. 94.


[Закрыть]. Всего на белом Северо-Западе служил 31 выпускник Николаевской военной академии, еще 9 генштабистов служили в Западной Добровольческой армии П.Р. Бермондта-Авалова. Командиры корпусов Северо-Западной армии высшим военным образованием не обладали. Из шести начальников дивизий таковое имели трое. Тыловые администраторы не отличались энергичностью.

По причине общей слабости и разрозненности белых какой-либо координации в обмене кадрами с другими антибольшевистскими армиями и фронтами (например, с Югом России, где существовал переизбыток офицеров всех специальностей) не проводилось. Проблематично было перебрасывать даже тысячи офицеров, оказавшихся в Европе. Генерал П.А. Томилов отмечал: «Итак, дело пополнения армии до состава, необходимого для перехода к решительной операции против Петрограда, по-прежнему стояло на мертвой точке. Особенно чувствителен был острый недостаток в офицерском составе для образования действительно прочных кадров, в которые можно было бы вливать в течение самого наступления переходящих на нашу сторону красноармейцев, а также добровольцев из населения вновь занимаемых районов. Неиспользованных еще русских офицеров было много разбросано по всей Европе, но отправление их эшелонами встречало такие же затруднения, как и отправления солдат; так, например, вопрос о тоннаже для перевозки 400 офицеров из Англии затянулся до того, что они попали наконец на Северо-Западный фронт тогда, когда уже наступательная операция потерпела фиаско и армия отошла к границам Эстонии. Удавалось пробираться одиночным порядком офицерам, обладавшим достаточной настойчивостью и инициативой, но и для этого нужны были средства для выдачи на проезд и особенно для обеспечения семейств, а средств достаточных, ресурсов на это не было»[406]406
  HIA. P.A. Tomiloff collection. Box 1. Л. 183.


[Закрыть]. Не увенчались успехом попытки проведения мобилизации русских офицеров в Европе – местные власти не собирались контролировать процесс, и мобилизация осталась лишь на бумаге. Не горели желанием воевать и сами офицеры. Так, по оценке белой разведки, на 1 июня 1919 г. «в Финляндии русские офицеры – частные люди. Частью негодяи, частью живут впроголодь, денег нет, разбегаются»[407]407
  РГВА. Ф. 40298. Оп. 1. Д. 62. Л. 322.


[Закрыть].

Как и на других антибольшевистских фронтах, на Северо-Западе также выделились энергичные и по-своему талантливые командиры партизанского толка, не всегда подчинявшиеся приказам, – тщеславные авантюристы, искатели приключений, пользовавшиеся революционным безвременьем и слабостью верховного командования. К подобному типу начальников относился С.Н. Булак-Балахович, которого некоторые сослуживцы прямо считали бандитом[408]408
  Кручинин А.С. Генералы С.Н. и И.Н. Балаховичи // Белое движение. Исторические портреты. М., 2011. С. 1155.


[Закрыть]. Этот авантюрист менее чем за год службы у белых проделал головокружительную карьеру от штабс-ротмистра до генерала и командира корпуса. При этом приобрел одиозную известность печатанием фальшивых керенок и актами террора. Впоследствии Балахович даже захватил и арестовал главнокомандующего генерала Н.Н. Юденича, чтобы добиться от него выплаты денег, но затем сам скрылся от ареста. Одиозную известность приобрел и другой авантюрист – полковник П.Р. Бермондт-Авалов, возглавивший прогерманскую (и в значительной степени состоявшую из немцев – 40 тысяч из 52 тысяч человек[409]409
  Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России. С. 342.


[Закрыть]) Западную Добровольческую армию. Вопреки приказам Н.Н. Юденича эта армия воевала вместо красных с латышами, что наносило белым непоправимый ущерб, ослабляя и раскалывая фронт. В результате для отражения наступления Бермондта на Ригу объединились латыши, эстонцы, англичане и французы. По существу Бермондт реализовывал интересы германских правых кругов, заключавшиеся в ослаблении опиравшихся на Антанту белых. В октябре 1919 г. Юденич специальным приказом объявил Бермондта изменником и исключил его из армии[410]410
  РГВА. Ф. 40147. Оп. 1. Д. 9. Л. 32об.


[Закрыть]. Еще одним постоянным нарушителем приказов являлся начальник 3-й стрелковой дивизии генерал Д.Р. Ветренко.

Не оправдались надежды и на содействие сравнительно мощного белого подполья в Петрограде, которое оказалось разгромлено ВЧК. В середине ноября армия после неудачного похода на Петроград отступила на территорию Эстонии. 29 ноября из Ревеля в Иркутск капитан 1-го ранга П.А. Новопашенный, руководивший разведкой и контрразведкой Северо-Западной армии, отправил телеграмму, в которой сообщал: «Старый режим не в состоянии победить большевиков. Старый режим в смысле казенной мертвечины и бездушного службизма. Армия организовалась с полным пренебрежением к особенностям Гражданской войны и настоящей психологии масс. Армия не была живым организмом с единым сознанием, с телом. Ответственные посты были заняты разношерстной группой начальников, разнородно политически настроенных, разных ориентаций. Людей, непопулярных среди солдат и чуждых им, иногда ярых службистов»[411]411
  РГВА. Ф. 40298. Оп. 1. Д. 62. Л. 261.


[Закрыть].

В разгар наступления на Петроград начальник 3-й пехотной дивизии генерал Ветренко не выполнил приказ командования перерезать Николаевскую железную дорогу в районе Тосно, чтобы взорвать мосты, прервать сообщение с Москвой и перекрыть поступление пополнений в «колыбель революции» (впрочем, железнодорожное сообщение с Москвой существовало и через Вологду). По всей видимости, именно на Ветренко лежит основная ответственность за срыв операции[412]412
  Подробнее см.: HIA. P.A. Tomiloff collection. Box 1. Л. 388–389; Родзянко А.П. Воспоминания о Северо-Западной армии. С. 145–149; Рутыч Н.Н. Белый фронт генерала Юденича: Биографии чинов Северо-Западной армии. М., 2002. С. 162–166.


[Закрыть]. При этом нужно учитывать, что малочисленность армии Юденича и ожесточенность намечавшегося на улицах Петрограда сопротивления едва ли могли принести успех белым.

По оценке генерала П.Н. Симанского, неудача армии Юденича произошла вследствие несогласованности действий начальников, неорганизованности и слабой сплоченности войск, наличия большого количества отдельных частей во главе с «атаманчиками», отсутствия дисциплины и авторитета командного состава, мягкости самого Юденича[413]413
  ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 125. Л. 1–2.


[Закрыть]. Генерал П.А. Томилов отмечал, что «с имевшимися силами и средствами, в сущности, вовсе нельзя было предпринимать такую серьезную операцию, как взятие Петрограда, что вполне сознавал Юденич, но вынужден был уступить давлению со всех сторон»[414]414
  ГА РФ. Ф. Р-7332. Оп. 1. Д. 9. Л. 40.


[Закрыть].

Армия прекратила свое существование в январе 1920 г. К этому времени интернированные эстонцами войска были охвачены чудовищной эпидемией тифа, жертвами которой стали несколько тысяч человек (от тифа умер даже генерал-майор К.А. Ежевский[415]415
  Рутыч Н.Н. Белый фронт генерала Юденича. С. 231. Известно людоедское высказывание начальника штаба Вируского фронта эстонской армии Н. Реека (бывшего капитана русской армии) о северо-западниках и русских беженцах: «Если зараза среди них распространится, нам не будет слишком больно и даже слишком жалко, если количество русских в Причудье немного уменьшится… Совершенно точно то, что у руководства Эстонии и эстонского командования было значительно больше возможностей улучшить положение своих бывших союзников, спасти и облегчить судьбу многим из них» (Пермикин Б.С. Генерал, рожденный войной. С. 73).


[Закрыть]). Для оценки мотивации офицеров-северо-западников показательны результаты опроса здоровых солдат и офицеров относительно дальнейшей службы, проведенного в январе 1920 г. По результатам опроса, 1176 офицеров выразили желание отправиться служить на Юг России и 25 офицеров выбрали Север[416]416
  HIA. P.A. Tomiloff collection. Box 1. Л. 534; Смолин А.В. Белое движение на Северо-Западе России. С. 405.


[Закрыть]. Характерно и то, что если солдаты в начале 1920 г. массово переходили к красным (только с 3 января по 2 февраля 1920 г. ушли 7611 человек), то офицерский корпус, за некоторым исключением, продемонстрировал твердость убеждений.

Офицеры в национальных армиях

В 1917 г. наряду со многими новыми явлениями российской жизни на развалинах империи стартовал процесс образования независимых национальных государств. Разумеется, в этот процесс не могли не быть вовлечены тысячи офицеров и солдат, происходивших из губерний, отошедших к новообразованным государствам или принадлежавших к доминировавшим там национальностям. Волна националистических настроений захлестнула русскую армию. Стали появляться разнообразные национальные формирования – польские, украинские, прибалтийские и закавказские.

Национализация части русской армии была тем политическим процессом, отдаленные последствия которого никто из высших военных деятелей в 1917 г. даже не мог себе представить. Первоначально такие формирования были санкционированы властями в целях оздоровления разлагавшейся революционной армии. Историческим парадоксом является тот факт, что этот «ящик Пандоры» открыли отнюдь не радикалы-националисты, а те лица, которые в последующей антибольшевистской историографической традиции считались едва ли не единственными государственно мыслящими людьми России того времени. Речь идет, в частности, об одном из будущих вождей Белого движения генерале от инфантерии Л.Г. Корнилове. Гетман Украины П.П. Скоропадский, тогда командовавший XXXIV армейским корпусом, вспоминал, что летом 1917 г. украинизация осуществлялась в соответствии «с настоятельным требованием бывшего главнокомандующего, Корнилова, теперь уже верховнокомандующего, который, наоборот, требовал полной украинизации вплоть до лазаретных команд»[417]417
  Скоропадський П.П. Спогади. Київ; Фiладельфiя, 1995. С. 72.


[Закрыть]. Корнилов, видимо, полагал, что украинизация позволит повысить боевой дух войск, однако жестоко просчитался. Самого Скоропадского, якобы предупреждавшего Корнилова о своем неблагоприятном впечатлении от Украинской рады, удивило легкомыслие, с которым тот относился к этому вопросу. Сторонниками украинизации как способа повышения боеспособности части вооруженных сил были генералы Н.Н. Духонин и А.Е. Гутор.

Очень скоро стало понятно, что национальные формирования могут привести только к окончательному развалу и расколу армии. Точка зрения государственно мыслящих людей России на этот вопрос выражена командующим 7-й армией генерал-лейтенантом В.И. Селивачевым, который записал в своем дневнике 22 августа 1917 г.: «Вечером приехал генерал [П.П.] Скоропадский, все, конечно, со своими бесконечными жалобами и просьбами по вопросу украинизации. Пришлось крупно поговорить с ним, т. к. он стал доказывать, что в этой разрухе не он виноват, а те, кто согласился на украинизацию, намекая, конечно, в числе “тех” на меня. Я, не выдержав, резко ответил ему, что он с первых же шагов сделал неправильно, взяв с собой неукраинских офицеров, а теперь поставил их так, что, работая, они могут ожидать только своего ухода из дивизий, которые они обучают, ради каких-то “самостийных” идей, что, на мой взгляд, для России не только вредно, но просто преступно»[418]418
  РГВИА. Ф. 96. Оп. 1. Д. 29. Л. 12об.


[Закрыть]. Сохранились свидетельства о том, что противниками национализации армии были в будущем видные деятели Белого движения генералы М.В. Алексеев, А.И. Деникин и С.Л. Марков, однако последнее слово осталось не за ними.

Незавидной была участь русских офицеров в украинизированных формированиях. По свидетельству Деникина, старые офицеры подвергались издевательствам, оказавшись во власти «щирых» украинских прапорщиков, поставленных над ними[419]419
  Деникин А.И. Очерки русской Смуты. М., 2003. Т. 1. С. 459.


[Закрыть]. Комитеты без опасений входили в прямую конфронтацию с высшим командованием, поскольку были уверены в собственной безнаказанности. Командир XXXIX армейского корпуса генерал-лейтенант В.Н. Егорьев, вступивший в должность 9 сентября 1917 г., вспоминал: «Первый инцидент произошел с организацией корпусного украинского комитета… На организацию комитета я согласился, присутствовал на его открытии, дал из собственных средств 100 рублей на обучение украинскому языку (присутствовавшие говорили или по-русски, или на каком-то жаргоне), но в поддержке из казенных сумм и предоставлении прав официального комитета отказал. Как курьез могу отметить, что комитет начал сейчас же рассылать внутренние телефонограммы на украинском языке, что путало работу и что пришлось скоро прекратить. Это мое запрещение было доведено до Киева и послужило источником нападок на меня в украинской печати… За украинским сформировался корпусный польский комитет»[420]420
  РГВА. Ф. 33221. Оп. 2. Д. 174. Л. 10.


[Закрыть].

Предпринимались попытки готовить национальные кадры генштабистов на ускоренных курсах Военной академии в Петрограде. В частности, соответствующие квоты были выделены осенью 1917 г. для польских офицеров[421]421
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1364. Л. 41.


[Закрыть]. Командование польских войск в России стремилось пополнить будущую национальную армию квалифицированными офицерскими кадрами и ходатайствовало о приеме офицеров на курсы. Зачисление «на польскую вакансию» позволяло попасть в академию, минуя общий конкурсный отбор. Украинские власти тоже пытались воспользоваться открытием в Петрограде ускоренных курсов академии Генерального штаба и вытребовать квоты на обучение офицеров-украинцев с тем, чтобы они в дальнейшем служили в украинских формированиях. Именно с такой просьбой представитель украинской Центральной рады при ГУГШ обратился в октябре 1917 г. к русскому командованию. Он просил командировать на курсы академии 15 офицеров-украинцев, «предназначаемых для штабов украинизируемых дивизий и корпусов»[422]422
  Там же. Л. 312.


[Закрыть]. Однако эта просьба натолкнулась на справедливый протест высшего военного руководства. Исполняющий должность начальника Генерального штаба генерал-майор В.В. Марушевский телеграфировал 5 октября генерал-квартирмейстеру Ставки генерал-лейтенанту М.К. Дитерихсу, что, по его мнению, «создание офицеров Генерального штаба специально для украинских дивизий внесет путаницу в прохождение службы Генерального штаба. Генеральный штаб должен быть единый»[423]423
  Там же.


[Закрыть]. Впрочем, на соответствующие послабления в отношении польских офицеров Ставка уже пошла. В итоге было принято решение не выделять специальных квот для украинских офицеров[424]424
  Там же. Л. 313.


[Закрыть].

Большевики, придя к власти, свернули процесс национализации армии. Один из видных большевистских военных работников Э.М. Склянский сообщал главнокомандующему Н.В. Крыленко в ноябре 1917 г.: «Необходимо замедлить отправку украинских частей из Питера на Украину. Отсюда мы национальных частей не отправляем, избегаем сейчас по стратегическим соображениям формировать какие бы то ни было новые боевые национальные единицы, национализацию старых боевых единиц мы будем производить только [в] том случае, если за это выскажется референдум данной боевой единицы»[425]425
  РГВА. Ф. 33221. Оп. 1. Д. 272. Л. 3.


[Закрыть].

Офицеры поступали в национальные формирования по самым разным причинам. В основном по этому пути шли те, кто был связан рождением, родственными связями, службой или имуществом с самоопределившимися территориями. Немалую роль играл фактор случайности. Например, в украинские армии географически проще было попасть тем, кто служил на Юго-Западном и Румынском фронтах Первой мировой войны. Отдельные офицеры «национализировались» подчас при откровенно комических обстоятельствах. Так, например, заключенные в Быхове сторонники генерала Корнилова осенью 1917 г. убедили подполковника И.Г. Соотса в том, что для освобождения ему следует «самоопределиться» как эстонцу. Соотс действительно подал такое заявление, причем воспринимал это как шутку и не думал о действительном самоопределении. Тем не менее впоследствии он стал эстонским военным министром. Находившийся там же капитан С.Н. Ряснянский позднее отметил в своих воспоминаниях: «Составляя в то время это прошение, никто из нас и не подозревал, что автор его будет действительно “самоопределившийся” министр. Сам п[одполковник] Соотс придавал своей просьбе только значение шутки, могущей способствовать его скорейшему освобождению, но никак не “самоопределению”, о чем он, по-видимому, тогда и не думал»[426]426
  ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 49.


[Закрыть].

Как и в случае с поступлением в Красную армию, в национальные формирования шли не сумевшие себя ранее реализовать в карьерном плане офицеры, ожидавшие теперь быстрого взлета. Это одна из причин, но не самая значительная. Сюда же поступали противники большевиков, надеявшиеся в рядах этих армий принять участие в борьбе с ними или же переждать Гражданскую войну, избежать репрессий. Среди других причин – стремление удержать контроль над частями бывшей русской армии, пошедшими по пути национализации. Например, некоторые офицеры всерьез считали, что, расставив своих людей в руководстве украинской армии, они смогут уберечь войска от влияния самостийных идей, поддерживавшихся германским Генштабом[427]427
  ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 235. Л. 63.


[Закрыть].

Выбор русских офицеров в пользу национальных армий воспринимался кадровыми офицерами белых армий (а вероятно, и красными военспецами из кадровых офицеров) как нечто противоестественное или анекдотическое. В особенности это относилось к украинской службе, переход на которую носил массовый характер. Офицеры, служившие в Добровольческой армии, относились к украинизировавшимся неприязненно.

Офицеры русской армии поступили на службу в вооруженные силы Финляндии, Польши, Латвии, Литвы, Эстонии, Украины, Грузии, Армении и Азербайджана. Одной из самых многочисленных была их корпорация в рядах украинских армий. По некоторым данным, офицеров украинского происхождения на 1917 г. могло быть до 60 тысяч ^{человек}[428]428
  Тинченко Я.Ю. Офiцерський корпус Армiї Украiнської Народної Республiки (1917–1921). Київ, 2011. Кн. 2. С. 60.


[Закрыть]. Разумеется, не все они оказались в украинских войсках. В армию гетмана Скоропадского было мобилизовано до 7000 офицеров. Пошедшие по пути национализации офицеры совершенно не обязательно были националистами или носителями антироссийских взглядов. Прибывший с Украины в Екатеринодар капитан Петров докладывал белому командованию осенью 1918 г., что украинские офицеры Генерального штаба «открыто и искренно говорят, что они готовят часть будущей русской армии»[429]429
  ГА РФ. Ф. Р-446. Оп. 2. Д. 43. Л. 110.


[Закрыть].

Из условно выделяемых нами возможных причин поступления офицеров в национальные армии лишь одна относится непосредственно к национализму и русофобии, тогда как остальные связаны с антибольшевизмом, местным патриотизмом, с пребыванием на одном и том же месте службы по инерции, с близостью к тому или иному фронту Первой мировой, с проживанием на национальных окраинах, с карьерными или профессиональными потребностями, стремлением удержать контроль над армией либо с социально-экономическими проблемами. Причем антироссийски настроенные офицеры появлялись не только среди тех, кто относил себя к националистам, но и в группе карьеристов-приспособленцев, подстраивавшихся под то, чего от них хотели власти. Пожалуй, только в Финляндии и Польше, где национальная идея уже к 1917 г. глубоко внедрилась в массовое сознание и был укоренен национальный язык, большинство перешедших на службу новым государствам офицеров сделали это действительно по идейным соображениям.

В других новообразованиях ситуация была совершенно иной. Достаточно отметить, что, например, украинизировавшиеся офицеры лишь в редких случаях владели украинским языком, что было поводом для множества шуток, звучавших даже впоследствии, в годы эмиграции. Так, среди 51 офицера Генерального штаба, включенного в список от 24 мая 1918 г., только 37,2 % считали себя или своих родственников украинцами, а украинским языком в той или иной степени владели лишь 44 %[430]430
  Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба. С. 93.


[Закрыть]. По списку на 21 ноября 1918 г., на 305 офицеров владевших украинским языком было еще меньше – 35 %, 21 % офицеров только изучали язык и владели им слабо, 42 % вообще не знали языка[431]431
  Там же. С. 95–96.


[Закрыть].

Если летом 1917 г. офицеры еще писали рапорты с просьбами о переводе в те или иные национальные формирования, то к осени 1917 г. относятся уже самовольные переходы в национальные армии, осуществлявшиеся вопреки распоряжениям высшего начальства. Так, например, по данным на декабрь 1917 г., генерал-майор А.П. Греков на протяжении полутора месяцев не прибывал на должность генерал-квартирмейстера штаба 1-й армии. Выяснение его местонахождения показало, что он перешел в украинские войска[432]432
  РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1294. Л. 58.


[Закрыть]. В дальнейшем Греков занял видное место в украинской военной элите.

К концу 1917 г. через генерального секретаря по военным делам УНР С.В. Петлюру должны были проходить все назначения в украинизированных формированиях. Например, в Особой армии, располагавшейся в районе Полесья. В частности, Петлюрой не был утвержден назначенный ранее командующим войсками этой армии генерал-лейтенант В.Н. Егорьев. Последний платил Петлюре той же монетой, игнорируя его оперативные приказы. В армии сложилось даже своеобразное противостояние армейского комитета, поддерживавшего Егорьева, с армейской радой, подчинявшейся Петлюре и действовавшей в обход командующего армией. В итоге Егорьев арестовал раду, но в ночь на 31 декабря 1917 г. сам был арестован гайдамаками атамана Певнего (по другим данным – атамана Кудри) и отвезен в бердичевскую тюрьму. Из-за отсутствия верных частей командующий армией не мог обеспечить даже собственную безопасность[433]433
  РГВА. Ф. 33221. Оп. 2. Д. 174. Л. 15–16.


[Закрыть]. Из Бердичева через двое суток его перевели в Лукьяновскую тюрьму Киева, где пришлось сдать шашку, причем всерьез обсуждалось, арестован ли Егорьев или же взят в плен. С занятием Киева красными в конце января Егорьеву удалось освободиться, причем, как он вспоминал, «у Крыленко я застал т.т. Подвойского и Дыбенко и, указав, что я не украинец и обещав, что в случае опасности для Москвы я, как москвич родом, готов стать на ее защиту, просил отпустить меня к моей Особой армии, командармом которой продолжал считать себя. Просьба эта была уважена…»[434]434
  Там же. Л. 18.


[Закрыть]

В 1918 г. на территории гетманской Украины, по сути находившейся под германским протекторатом, оказались тысячи офицеров старой армии. Многие из них пошли служить в гетманскую армию. Фактически Украина тогда была наиболее спокойным местом на охваченных Гражданской войной землях бывшей Российской империи. К тому же по отношению к Центральной России это было наиболее близкий в территориальном и культурном плане регион. Здесь сохранялся русский язык, а военная служба по своим принципам была очень похожа на дореволюционную.

По этим причинам масса офицеров решила перебраться сюда, спасаясь от красного террора и втягивания в Гражданскую войну. Как правило, офицеры были настроены антибольшевистски, но отнюдь не в украинском, а, скорее, в русском имперском духе. Как справедливо отметил современный украинский исследователь М.А. Ковальчук, «для многих кадровых офицеров служба в армии Украинской Державы была лишь вынужденным этапом в борьбе за “возрождение России”»[435]435
  Ковальчук М.А. Невiдома вiйна 1919 року: українсько-бiлогвардiйське збройне протистояння. Київ, 2006. С. 50.


[Закрыть]. Единственная оговорка – эта борьба для русского офицерства не заключалась в кавычки.

По свидетельству украинского генерала и бывшего офицера русской армии А.И. Удовиченко, в это время «как в государственный, так и в военный аппарат было собрано для работы немало людей, которые в силу своих русофильских тенденций смотрели на Украину как на плацдарм для формирования антибольшевистских сил»[436]436
  Удовиченко О.I. Україна у вiйнi за державнiсть: Iсторiя органiзацiї i бойових дiй Українських Збройних Сил 1917–1921. Київ, 1995. С. 42 (перевод мой).


[Закрыть]. Тот факт, что большинство офицеров, служивших на Украине при гетмане Скоропадском, были враждебно настроены по отношению к украинской национальной идее, признают и сами украинские авторы[437]437
  Тинченко Я.Ю. Офiцерський корпус Армiї Украiнської Народної Республiки (1917–1921). Київ, 2007. Кн. 1. С. 7.


[Закрыть].

Полковник Б.И. Бучинский писал генералу А.И. Деникину 23 июля 1922 г.: «С огромным интересом прочел I том Ваших “Очерков” и еще раз пережил ту горечь и боль, которую пережили все любящие свою Родину люди, когда на наших глазах разваливалась армия и гибла Россия. К сожалению, в 18 и 19 годах, когда была полная возможность избавить Россию от большевизма и дать ей национальное правительство, дело наше провалилось. Интересно, как Вы объясните это в Вашем труде. Я полагаю, что несчастье все в том, что большинство преследовало свои личные цели мелкого карьеризма[438]438
  Подчеркнуто А.И. Деникиным.


[Закрыть] и благополучия, совершенно не заботясь об интересах страны. Достаточно вспомнить[439]439
  Далее предложение подчеркнуто на полях А.И. Деникиным.


[Закрыть], что большинство офицеров Ген. штаба, старших начальников и чиновников явились к нам только после крушения гетманства, потеряв там свое жалование»[440]440
  Копия письма любезно предоставлена А.И. Рудиченко (Нью-Йорк).


[Закрыть]. Таким образом, по мнению одного из штаб-офицеров Генерального штаба, которое, скорее всего, разделял и сам Деникин, подчеркнувший наиболее острый фрагмент этого письма, в гетманской армии офицеры задерживались из-за жалованья и карьерных соображений.

При увольнении летом 1918 г. офицеров военного времени из гетманской армии с предоставлением им права доучиваться в военных училищах, многие из уволенных пополнили ряды противников режима, поддержав народных вожаков С.В. Петлюру и Н.И. Махно[441]441
  Герасименко Н.В. Батько Махно. Мемуары белогвардейца. М., 1990. С. 25.


[Закрыть].

После падения режима гетмана Скоропадского из украинской армии бежали тысячи бывших офицеров русской армии, которым было не по пути с пришедшими на смену Скоропадскому радикальными украинскими националистами из Директории. Тем более что Директория была ответственна за расстрелы офицеров в Киеве и гонения на офицерство. Численность офицерского корпуса сократилась примерно вдвое. Даже начальник украинского Генерального штаба подполковник (с 31 октября 1918 г. – полковник) А.В. Сливинский (Слива) после крушения гетманской власти оказался в Одессе, был зарегистрирован у красных, а затем перешел к белым[442]442
  Подробнее о нем см.: Ганин А.В. Александр Владимирович Сливинский // Вопросы истории. 2015. № 12. С. 19–45.


[Закрыть]. В белых армиях отношение к офицерам, пошедшим по пути национализации, было отрицательным (хотя и не столь нетерпимым, как к красным), при попадании к белым такие офицеры подлежали военно-полевому суду.