Текст книги "Берегиня"

Глава 3. Там, на неведомых дорожках

Неизвестное измеримо только через известное. ⠀

Джек Лондон

Я лежу на земле, положив натруженные ноги на рюкзак. Это должно было помочь, но тяжесть так никуда и не ушла.

– Командир, время подлёта «вертушки» семь минут, – слышу голос погибшего командира группы Юры, отчего вздрагиваю.

Зачем он здесь? Вернулся с того света помочь или забрать с собой? Кручу головой в разные стороны, но не вижу его, картинка вокруг меня плывёт. Я лишь чувствую его присутствие.

– Группа, встать! Приготовиться к движению! – командую я и неимоверным усилием воли заставляю себя подняться на ноги. Господи, как же тяжело!

Земля притягивает к себе с утроенной силой. Я знаю, что парни вымотаны до предела многокилометровым марш-броском. Им тяжело, как и мне. Но, едва заслышав команду, они нехотя…

«Стоп! Какие парни? Они ведь тоже мертвы».

– Отставить! Не слушайте меня! Нам нельзя выходить на точку эвакуации! Это верная смерть! – Я хочу всё это остановить, мне во что бы то ни стало нужно предотвратить трагедию. Я не желаю снова вести их на верную смерть. Но действо повторяется.

Парящие силуэты ребят поплыли вверх по склону горы, а я ничего не могу сделать. С ужасом наблюдаю, как они растворяются в «зелёнке», и, повинуясь стадному чувству, как баран, бегу следом за ними. Я сопротивляюсь, но ноги меня не слушаются и продолжают нести вперёд.

Мы на месте. Впереди небольшая площадка на вершине горы, свободная от растительности, – это и есть точка эвакуации. От подножия горы докатывается отголосок одиночного взрыва. Спустя минуту второй. Это сработали наши мины. Всё верно, так оно и было! Значит, боевики, как и тогда, снова сели нам на хвост. Они просчитывают каждый наш шаг. Теперь-то я знаю почему. Дышу, как загнанная лошадь, лёгкие разрываются. Сплёвываю липкую слюну, а она не летит к земле, она тянется, как резиновая.

– Юра, «продави» воздух: «Группа на месте».

Чертовщина какая-то! Я понимаю, что это сон, но не могу из него выбраться, он не отпускает. Кричу от бессилия, но мой крик никто не слышит.

Вертолёт зависает над площадкой, в лицо летят мелкие камушки, листва и разный мусор. Сверху на всех нас давит поток воздуха чудовищной силы, гонимый несущим винтом, но его чувствую я один, моим парням он нипочём – они с лёгкостью преодолевают расстояние, отделяющее их от винтокрылой машины, и исчезают в её чреве. Сорванным до хрипоты голосом пытаюсь до них докричаться, приказываю вернуться – без толку. Неведомая сила упорно тянет и меня вверх, за шкирку, как шкодливого котёнка, следом за ними, но я не хочу идти дальше, упираюсь ногами и руками, срывая до крови кожу на ладонях. И вот я уже на полу вертолёта. Один. Больше никого, даже экипажа. Я чувствую щекой вибрацию мощного тела винтокрылой машины. Пытаюсь приподняться на руках и выпрыгнуть – и бежать, бежать как можно дальше отсюда, но у меня не получается. Вертолёт отрывается от площадки, разворачивается, клюёт носом, мгновение – и, чиркнув колёсами по верхушкам деревьев, проваливается вниз вдоль склона, набирая скорость.

Слышу, как сквозь ветви деревьев на противоположном склоне горы, резанув воздух, по нам ударили автоматные очереди, хлопнул ПЗРК, и наперерез вертолёту полетела ракета. Не знаю как, но я вижу лицо чеченского зенитчика, оно перекошено зловещей улыбкой – сегодня везение на его стороне. Ракета ударила в левый двигатель. Вертолёт тряхнуло, потянуло в сторону, и он начал заваливаться набок. Винт неуправляемой машины цепляет верхушки деревьев. Треск ломающейся древесины, вой и скрежет шестерён главного редуктора. Корпус вертолёта камнем летит вниз, и я вместе с ним. Внутри меня всё оборвалось, а сердце замерло. От удара о склон горы хвостовая балка переломилась и отлетела в сторону на несколько метров, а мы с вертолётом, как единое целое, кубарем катимся вниз, оставляя позади себя просеку поломанных деревьев, шлейф пыли и чёрного дыма.

Покорёженный корпус окончательно замер, накренившись на левый борт. Вокруг меня мёртвая пустота. Нет ничего, даже боли, а если подумать, то и тела.

Точно! Я не чувствую своего тела, потому что его нет. Как странно, меня этот факт совершенно не пугает, наоборот, такого умиротворения и спокойствия я ещё никогда в жизни не испытывал. Точнее, при жизни. Сейчас я не живу – я существую как разумная бестелесная сущность, парящая над землёй, рядом со своим окровавленным телом. А может, это не сон и всё происходит взаправду?

Протяжный волчий вой заставляет меня встрепенуться. Прошмыгнув мимо меня, в проём сдвижной двери вертолёта метнулась серая тень. Это Марго, она пришла за мной. Вцепившись зубами в ткань брезентовой куртки, выволокла моё тело из вертолёта, пятясь назад. Ей тяжело, лапы проскальзывают, зарываясь во влажную землю, оставляя глубокие борозды, но она не сдаётся, упорно тащит тяжёлый груз подальше от опасного места. Метров через десять она остановилась. Тяжело дыша, обвела растерянным взглядом склон горы и, припав на передние лапы, ткнула меня носом в небритую щёку, ожидая ответной реакции.

– Марго, оставь меня! – говорю, кружа над ней.

Грозно рыкнув в ответ, она прижалась носом к моей шее, в районе сонной артерии – пульса нет. Жалобно заскулила. И вдруг произошло нечто сказочное: её глаза зажглись бирюзовым огнём, шерсть вздыбилась, а пространство вокруг нас исказилось. Марго подпрыгивает вверх и, перенеся в воздухе свой вес на передние лапы, бьёт ими меня в грудь. Сердце не ожило.

– Прекрати, всё кончено!

Отмахнувшись от меня, как от назойливой мухи, Марго подпрыгнула ещё раз, и когда её лапы вновь ударили в мою грудь, я почувствовал боль в сердце, шумно выдохнул и…

Просыпаюсь от собственного крика, вскакиваю и сажусь на лежанке. Кручу головой в разные стороны, обливаясь холодным потом, не понимая, где нахожусь. Сердце колотится в груди, того и гляди выскочит. Рядом сидит перепуганный дед, крепко обняв меня. Вероятно, во сне я не только кричал, но и махал руками.

– Ничего, это пройдёт, – говорит он. – От призраков прошлого нельзя отделаться одномоментно. Нужно потерпеть.

– Я бы с превеликим удовольствием вычистил из памяти некоторые моменты.

– Скажу тебе честно: я бы тоже. – Дед похлопал меня по плечу. – Как самочувствие?

– Если навскидку, то значительно лучше. В любом случае пешая прогулка покажет.

– Ничего, дойдём как-нибудь.

После непродолжительной зарядки на свежем воздухе с переходом к водным процедурам у ручья я принёс из машины последнюю упаковку ИРП, радуясь как ребёнок вернувшимся в тело гибкости и силе. Дед собрал на стол. Завтрак получился лёгким, но калорийным, так что уже через полчаса, наведя порядок в доме, мы вышли на тропу, ведущую к Долине духов.

Конечно же, никакой тропы не было и быть не могло. Это я так… Дед уверенно шёл вперёд, ориентируясь на местности как рыба в воде. Для меня же этот маршрут был нов.

– Сколько ещё хребтов нам предстоит покорить? – поинтересовался я у деда, когда мы «оседлали» очередной.

– Устал? Давай передохнём.

– Всё нормально! – отвечаю, смутившись (не я, молодой, предлагаю деду отдохнуть, а он мне). – Просто зарядиться энергетикой этих мест хочу.

– Тут ты прав, место и впрямь живописное. – Дед указал рукой вдаль: – Знакомься, это и есть Долина духов. Дальше наш путь пойдёт исключительно под гору, так что можно и перекусить. Как спина?

– Нормально. Зелье и впрямь волшебное.

– Знамо дело!

Вскрыв ножом банку тушёнки, выкладываю её содержимое на два ломтя хлеба.

– Держи, – подаю один деду.

– Спасибо.

Жуя бутерброд, аккуратно выхожу на скалистый уступ и, остановившись на краю, устремляю взор вниз. Подо мной лежал огромный пологий косогор, поросший кривыми горными сосенками. По мере приближения к долине они становились выше, крепче и ровнее. Долина же была подёрнута туманной дымкой. Отсюда, с высоты птичьего полёта, казалось, что на верхушки деревьев положили просушить огромную и в то же время невесомую полупрозрачную пуховую перину. И если здесь, наверху, порывистый ветер трепал мою одежду, то в долине, казалось, его нет вовсе. Я любовался пейзажем минут пять, а облако, пронзённое насквозь верхушками самых рослых и могучих елей и сосен, не сдвинулось с места ни на метр, лишь изменилось его очертание.

Люблю я Уральские горы за то, что нет здесь снежных вершин, уходящих в небеса; нет бездонных ущелий с шумными водопадами и быстрыми бурлящими потоками ледяной воды, что зовутся реками. Наши горы другие. Они уютнее, что ли, роднее. Не знаю, но я готов часами любоваться богатством и великолепием живой природы наших гор, её мощью и силой и в то же время её обманчивой нежностью и лёгкостью.

– Дед, а Рунный камень где?

– Его отсюда не видать. А что?

– За нами наблюдают.

Дед подошёл и встал рядом со мной.

– А место, где расположился наблюдатель, можешь показать?

– Проверяешь?

– Не я, а тот, кто смотрит.

– Ориентир не назову, но где-то там, – показываю направление.

– Хм, молодец! Именно там камень и находится. Это тебя Марго научила?

– Нет, как-то само собой получается. До ранения со мной такого не было. А что?

– А то, что нас ждут, и нужно поспешать.

– Нас ждёт тот, кого я не знаю. Взгляд чужой.

– Возможно, – подтвердил мою догадку дед, спускаясь с камня на землю. – И когда ты его увидишь, веди себя естественно, с почтением.

– За карабин не хвататься и не хамить?

– Правильно.

– И будет нам счастье.

Оставив мою шутку без комментариев, дед пошёл вниз по склону.

Чем ближе мы подходили к незримой границе долины, тем выше, гуще и глуше становился лес вокруг нас. Как я и предполагал, стоя на камне, ветра здесь не было вовсе, мир вокруг словно замер, лишь изредка поскрипывали деревья, слышались шорохи. Не знаю, но мне показалось, что я отчётливо слышал голоса невидимых соглядатаев, обсуждающих нас. Местами приходилось пробираться сквозь густой кустарник, утопая по пояс в зарослях папоротника, но мы шли вперёд, погружаясь в сумерки, потому что к подножию деревьев солнечный свет проникал с трудом. Ещё через десяток метров заложило уши, как при резком перепаде давления, появилось чувство беспричинной тревоги. Мне стало казаться, что время замедлило свой ход, а пространство вокруг нас то и дело искажалось: расстояние до объекта, будь то дерево или куст, самопроизвольно сокращалось или увеличивалось, едва взгляд падал на него.

– Пять минут перекур. – Дед остановился и повернулся ко мне. – Теперь слушай меня внимательно. Метров через пятьдесят на нашем пути начнут попадаться указатели. Читай только те, на которые я тебе укажу. Читай вслух, спокойно, ни о чём не думая. Повторяй прочитанное до следующего указателя, потом читаешь новое послание – и так далее. Если этого не делать, до камня не дойдёшь. Только человека с чистыми помыслами тот камушек к себе подпускает. Понял?

– Понял.

– Тогда вперёд!

Прежде чем дед указал мне на первое послание, то здесь, то там стали попадаться дендроглифы2020
  Дендроглифы – рисунки на древесной коре или на стволах деревьев. – Прим. автора.


[Закрыть] на стволах деревьев с рунами и причудливыми символами в виде чёрточек и витиеватых иероглифов на них. Не берусь утверждать, что это были своеобразные указатели вогуличей, призванные уберечь путников от неминуемой беды, только с их появлением я начал ощущать некое воздействие на нас. Воздух стал густым и осязаемым, что ли, с привкусом затхлой сырости и тлена, стало тяжело дышать. Я переживал за деда, но, судя по всему, напрасно: он буром пёр вперёд, не забывая указывать мне на очередное дерево с тайным посланием. Если перефразировать с древнеславянского на современный язык и сложить воедино прочитанное мной, получалась молитва: «Матушка Сыра Земля! Из тя я рождён, из тя телом сложён. Ты мя носишь, ты мя кормишь. Ты мя по смерти назад возьмёшь. Охрани мя – своё чадо. Направи стезёю Лада! Да будут дела мои во славу Тебе!» Наконец, прочитав очередное послание: «Земно кланяюсь Тебе!», дед по-молодецки поднырнул под ствол поваленного дерева, увлекая меня за собой, перекатился под другим, прополз под третьим и в конце концов вывел меня к ручью с бурлящим мутным потоком, метров десять шириной. Дальше мы шли по каменистому берегу, и вот впереди показалось некое подобие поляны с огромным гранитным валуном в центре. Его размеры были впечатляющими: метров пять в основании и столько же в высоту. Представляю, сколько бед он натворил когда-то, отколовшись от горы и устремившись вниз, прежде чем навечно упокоиться на этом самом месте, в полутора метрах от ручья. С тех пор тайга надёжно скрыла след его качения, обступив со всех сторон. А вот выщербленные бока камушка, испещрённые древними славянскими символами, лишайник не обжил. Что странно! Под бочок к камню присоседилась чахлая сосенка. Не выдержав тяжести кроны, её тонкий ствол согнулся, с тех пор так и стояла, полоща иголки в мутной воде ручья у противоположного берега (получилось подобие арки). Не найдя ничего удивительного в этой природной аномалии (и не такое видел), я перевёл взгляд обратно на Рунный камень, заметив боковым зрением какое-то шевеление, и тотчас обомлел.

Из-за камня вышел большой бурый медведь и вразвалочку направился к нам. Инстинкты, выработанные годами упорных тренировок, дали о себе знать – рука потянулась к карабину, висящему на плече, но на полпути была остановлена дедом.

– Не балуй, – прошептал он, стиснув мою руку.

Я и сам понял, что волнения излишни, посмотрев в глаза медведю. Его взгляд я почувствовал, стоя на горе. Косолапый двигался неспешно, мотая головой и шумно вдыхая воздух ноздрями. Пытался унюхать чего или ритуал у него был такой, а может, таким образом, он изучал меня? Не знаю, меня интересовало другое: каким будет его голос. В том, что он заговорит, и сделает это, так же как и Марго, посредством телепатии, я даже не сомневался. Но медведь молчал.

За пару метров до нас его глаза вспыхнули холодным бирюзовым огнём, шерсть вздыбилась, очертания предметов вокруг исказились ещё сильнее, распавшись на пиксели. Неизменными остались мы с дедом, медведь и…

– Мать честная! – непроизвольно вырвалось у меня от увиденного визуального эффекта.

Вода в ручье замедлила свой бег, успокоилась, и теперь под так называемой аркой текла ровная гладь. Показалось каменистое дно, почти лишённое растительности. Изогнутый полукругом ствол ели отразился в воде, образовав окружность, а расплывшееся вокруг нас пространство приняло форму туннеля, по стенам которого бегали электрические разряды (ни дать ни взять шоу Николы Теслы). Воздух в туннеле дрожал, как марево над разогретым асфальтом. В том, что это портал в другой мир, не было и тени сомнения. Косолапый рыкнул, мотнул головой и пошёл по воде в туннель. Деду что, он это уже видел, я же шёл как заворожённый. Промелькнула по первости мыслишка, что придётся промочить ноги, ан нет: дно ручья было ровным и не скользким, а вода едва скрывала подошву ботинок.

Как такового тоннеля не было – мы прошли через прозрачную преграду, состоящую из уплотнённого воздуха, и вышли на берег ручья. Наш провожатый остановился, развернулся и, встав на задние лапы, подошёл ко мне. Прошёл мимо, коснувшись левого плеча, что-то рыча. Проводив его взглядом, насколько это было возможно сделать, вывернув голову влево до хруста шейных позвонков, резко поворачиваю голову вправо, ожидая увидеть его за спиной у деда, но косолапый чудесным образом испарился. Вместо него из-за правого плеча деда вышел высокий, ростом под метр восемьдесят, крепкий, широкий в плечах старец в красивой длиннополой белоснежной рубахе-косоворотке, расшитой руническими узорами. Рубаха была подпоясана кушаком с серебряными бляхами в виде солнца с руническими узорами в центре каждого. В руке старец сжимал узловатый посох, покрытый вычурной резьбой, цветастыми лентами и какими-то побрякушками в виде оберегов, но на него не опирался при ходьбе. Скорее всего, этот атрибут являлся частью его образа. Он подошёл ко мне вплотную, остановился, дёрнул носом, втягивая воздух, как это только что делал медведь, и изучающе уставился на меня. Взгляд серо-зелёных глаз был дружелюбным. Лицо, сплошь испещрённое мелкими морщинками, частично скрывала длинная седая борода, что выдавало в нём человека уже достаточно преклонного возраста. Его белые от седины волосы в обхват лба были перетянуты кручёным кожаным очельем, а сзади собраны в пучок и перехвачены тесьмой. Весь его облик дышал необычностью, древностью и былинной мощью.

– Вона как вырос, а, – речь старца была певучей. – Слышь, Иван, я говорю, каков богатырь получился! Кровь с молоком! Загляденье, да и только!

– В отца пошёл, – с грустью в голосе произнёс дед. – А глаза от матери взял.

– Хорош! Почитай, годков десять его не видывал.

– А мы знакомы? – выпалил я, опешив.

– Обо мне ты наверняка слыхивал, а вот я за тобой слежу если не с пелёнок, то со школьной скамьи точно.

– Дед мне про вас ничего не рассказывал.

– Ну как же? Наши с тобой общие предки, древние русичи, называли таких, как я, волхвами. Знаешь, кто это?

– Священнослужители, целители, составители снадобий, кудесники. Говорят, что им было подвластно оборотничество. Правильно?

– Верно. А с подачи христианских попов, пришедших в наш дом со своим учением, им стали приписывать ещё и проведение обрядов жертвоприношения. Но это всё брехня.

– А как это место зовётся? – спросил я.

– Хочешь, зови Лукоморьем, хошь – Тридевятым царством. Мы люди свободные, нам эти условности ни к чему.

– А если серьёзно?! – не сдавался я. Надоели уже недомолвки и недосказанность.

– А если серьёзно, то это осколок некогда высокоразвитой цивилизации, земли забытых предков, таинственной родины древних славян. Ты вскорости сам всё увидишь. – Старец оценивающе посмотрел на нас с дедом. – Ну что, други мои, дальше пойдём али как?

– Я готов. – Дед подошёл ко мне. – Ты в порядке?

– Терпимо, – отвечаю ему, поправляя лямки рюкзака.

– Ничего, организм у него сильный, справится, к тому же идти-то осталось всего ничего. Там для вас уже баньку топят и праздничный стол накрывают. А ты, Алексей, не отставай, рядом со мной топай, уж очень хочется с тобой покалякать.

Только сейчас, постепенно приходя в себя после увиденного и услышанного, я заметил, что мы находимся в совершенно другом месте. Нет, камушек с елью остались, но если до прохода по туннелю они находились справа от нас, то теперь покоились слева, зеркально отразившись. Промелькнула мыслишка, что и мы как бы уже не мы (как Оля и Яло из сказки «Королевство кривых зеркал»), но нет, правое бедро продолжало ощущать тяжесть пистолета в кобуре, а правое плечо – тяжесть карабина.

Поляна была залита солнечным светом. Деревья стали выше и ровнее, а стволы толще. Глаз радовала красота и разнообразие растительного мира, пока в масштабах отдельно взятой поляны, сплошь усеянной необычными растениями и цветами. Трава была сочной и имела ненормально зелёный цвет, а вода в ручье стала чистой и текла неспешно. Но больше всего меня поразили двухметровые кусты папоротника, окружающие поляну. Что ещё? Появился лёгкий ветерок, прошло чувство беспричинной тревоги, уши разложило, дышится легко. Сказка. Так сказка и есть.

– Идём! – дав мне осмотреться, скомандовал волхв, и мы тронулись в путь. Примерно с километр пришлось идти, утопая в зарослях цветущего кипрея (более известного как иван-чай), сплошь усыпанного цветочками насыщенно-красного цвета. Но идти было легко, зелень не путалась в ногах, не цеплялась за одежду. Я крутил тыковкой в разные стороны, когда появлялась такая возможность, любуясь красотами этого мира, принюхиваясь к новым запахам, прислушиваясь к звукам. Ничто не нарушало тишину и покой этого таинственного мира, кроме стрекота насекомых в траве и большого белого кречета, который нас совершенно не боялся и периодически облетал нашу пешую процессию.

Я догнал старца, едва мы вынырнули из травы на просёлочную дорогу. То, что дорога накатана не автомобилями, а гужевым транспортом, стало понятно сразу. Узкая колея и отпечатки подков указывали на это.

Прежде чем заговорить с ним, я обратил внимание на то, как он двигается: походка лёгкая, парящая, со звериной грацией, а шаг беззвучный. Идёт, не оставляя следов, практически не приминая траву.

«Ему в разведке цены бы не было», – резюмировал я.

– А как мне к вам обращаться?

– Можешь дедом Митяем звать. И перестань выкать. Не принято это у нас.

– Договорились.

– А коли так, то спрашивай. Я же вижу, как тебя распирает от любопытства.

– Есть такое дело. Ты обмолвился, что лет десять меня не видел, а я не припомню ни одного случая, чтобы мы встречались.

– Встречались, и не раз. Просто ты видел то, что тебе было дозволено видеть, то есть ничего. Но в то же самое время я наблюдал за тобой, за твоими поступками. Как я это делал? Да очень просто. Я являюсь людям в своём особенном образе и выгляжу по-разному. Тебе с Иваном посчастливилось лицезреть меня в двух ипостасях: в виде человека и зверя. Но чаще оборачиваюсь лёгким ветерком. Именно так и следил за вами, я имею в виду тебя и свою внучку.

– К-какую внучку?

– Марго! Ты что же себе думаешь, вы одни по тайге да по местам гиблым шастали? Ха! Как бы не так! Она разве не рассказывала тебе о своей родне?

– Марго, твоя внучка?!

– Зачем мне врать?

– А она тоже умеет превращаться в человека? – спросил я, на последнем слове поняв, что туплю.

– Зачем человеку уметь превращаться в человека? В волчицу – другое дело. Ей, видите ли, этого достаточно! У неё другие цели в жизни, другие интересы. Э, да ты чего это в лице переменился?

– Всё нормально, просто спину прострелило, – соврал я и остановился, поправляя лямки рюкзака. – Вы идите, я постою малость, отдышусь.

– Чего это с ним? – Иван Данилович поравнялся со старцем.

– Ума не приложу. Его как кипятком окатили, едва мы про Марго заговорили. Она вчера вернулась сама не своя. Не знаешь с чего?

– Повздорили они давеча, вот и вся недолга.

– Ничего – помирятся.

Мне захотелось остаться наедине со своими мыслями, со своими догадками. В голове как будто щёлкнуло что-то: так вот зачем Марго вчера затеяла этот дурацкий разговор.

«Дело в тайне, которая окружала нас все эти годы. Узнав её, ты уже не сможешь смотреть на происходящее вокруг тебя привычным взглядом» и «Алёша, успокойся, я просто отхожу в сторону, освободив место рядом с тобой женщине, которую ты любишь, которая любит тебя. У вас впереди целая жизнь и я не хочу стоять между вами. Завтра ты всё поймёшь», – весь мозг себе вынес, силясь понять смысл этих фраз, а ответ, вот он, лежит себе преспокойненько на поверхности. Оказывается, она такой же человек, как и я, из плоти и крови; женщина, имеющая право любить и быть любимой, и она, так же как и я, неспособна на подлость и предательство.

Когда я был маленьким, дед, рассказывая мне сказки, частенько упоминал имя славянской богини – Берегини. Мне она виделась этаким эталоном женщины неземной красоты. В дедовых сказках она всегда приходила на помощь людям, живущим по чести и совести. Тогда я даже был влюблён в образ, нарисованный детским воображением, хотел, чтобы она была моей мамой. Всю свою последующую жизнь я старался жить так, как меня учили: по чести и совести, презирая подлость и предательство, – и не замечал того, что объект детских грёз ходит рядом, растёт вместе со мной, становится мудрее. Марго и есть та самая Берегиня. Спасая нашу с Ритой любовь, она вытаскивала и себя из омута подлости, задушив свои чувства ко мне. Потому и решила уйти. Что сказать? Поступок, достойный уважения. Яви она свой истинный облик, кто знает, к чему это привело бы, чего мы могли бы наворотить. Но я всё равно буду добиваться встречи с этой чудесной девушкой, женщиной, хотя бы для того, чтобы сказать спасибо, низко поклониться и отпустить с болью в сердце.

Вчера вечером дед обмолвился, что хочет остаться в этом мире. Это его решение, его право. Для себя же я решил, что жить здесь не буду. Зачем? Чтобы, ненароком встретившись, напоминать друг другу о том, что было и чего никогда не будет? Нет, решено, нужно доводить до конца начатое дело и жить там, где родился.

Приняв это непростое для себя решение, я, сам того не ожидая, испытал такое облегчение, такой подъём сил, что готов был горы свернуть. Но для начала мне как минимум нужно догнать деда и старца. К тому же впереди справа показались силуэты домов, а слева от нас сквозь деревья блеснула гладь большого озера, рябью ловя блики послеполуденного солнца.

Представьте себе российскую глубинку конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Зажиточное по тем меркам поселение на выселках, с десяток дворов на взгорье. Что-то вроде деревушки староверов, органично вписанной в окружающий её ландшафт и, бесспорно, являющейся его продолжением. Большие дома, срубленные со всей обстоятельностью и любовью, по законам гармонии с природой, на века. Двускатные крыши крыты деревянными плашками (наподобие черепицы), посеревшими от времени, чего не встретишь в наше время. В каждой усадьбе через просторный двор, мощённый досками, располагался амбар размерами с дом. Оба строения соединялись дощатым забором с высокими воротами под крышей. Наверняка по периметру имелись ещё какие-то хозяйственные постройки и скотный двор, отсюда не видно. В оконных рамах стекло, а не слюдяные пластинки. Фасады домов обильно украшены резными элементами: розетками, наличниками и подзорами. Ей-богу, не дома, а шедевры русского деревянного зодчества. А вот электричества и радио нет. Да и откуда им здесь взяться?

Такая вот картина открылась моему взору, едва я догнал ушедших вперёд путников. Жизнь в поселении текла своим чередом, размеренно и легко. Обычные люди в чистых одеждах светлых тонов были заняты делом: малышня резвилась на травке перед домами, взрослые хлопотали по хозяйству во дворах; старики отдыхали, устроившись на завалинке. В одном из дворов мужчины разгружали телегу, гружённую сеном, а рослый светловолосый парень (оцарапал меня недобрым взглядом) распрягал гнедую лошадь, переминающуюся с копыта на копыто. Ухоженная красавица – её лоснящаяся тёмно-шоколадная шерсть играла на солнце. Ей бы не телегу за собой таскать, а на своей спине красивую наездницу катать.

Люди украдкой поглядывали в нашу сторону. Встретившись с нами взглядом, не отводили взгляда и не отворачивались, а почтительно склоняли голову, держась при этом просто и с достоинством.

Воздух вокруг пах хвоей, сеном и свежеиспечённым хлебом.

Мы прошли мимо первого дома, мимо второго… пятого, последнего, и моя надежда на то, что вот сейчас откроется калитка и навстречу выбежит Рита, растаяла.

– Так мы ещё не пришли? – сокрушался я, поравнявшись со старцем, глотая слюну и сожалея, что наш путь лежит дальше, в то время как от краюхи горячего хлеба с хрустящей корочкой я бы сейчас не отказался.

– Я живу вдали от людей, предпочитая уединённый образ жизни.

– Но они тебя знают и почитают, да?

– Конечно! Случись что, они же первым делом ко мне идут: в горести и в радости, с надеждой на помощь, за избавлением от беды. С одной напастью совладаешь, другая навалится. Так и живём. Мы – народ тихий, вольный. С голоду не пухнем, но и жировать – не жируем. Землю пашем, рыбку в реках да в озёрах берём, зверя в лесу бьём. Живём уединённо, стараясь не привлекать к себе внимания, но так или иначе участвуем в вашей жизни и в жизни страны. Наши дети учатся вместе с вами в школах и институтах, создают с вами семьи, рожают детей; работают на предприятиях, служат в армии, воюют, если этого требует жизнь. Видел, на завалинке третьего по ходу дома старик сидел? Так вот, он и его сыновья ушли в сорок первом году добровольцами на фронт. Домой вернулся только он. Я, как и твой дед, тоже прошёл всю войну. Так что ты не думай, мы здесь не отшельники.

– А как же блага цивилизации?

– А так ли нужны человеку все те блага, что окружают его? Первобытному человеку было достаточного шалаша или пещеры, чтобы удовлетворить потребность в крыше над головой. Минули тысячелетия, и современный человек, делая свой дом максимально комфортным, безопасным и, если хотите, престижным, используя при этом самые современные, самые передовые технологии, забыл о главном – о природе и экологии. Наши мудрые предки не брали от Матери-природы лишнего. Они ценили её и берегли и по-особенному смотрели на её необъяснимую, порой злую силу, потому что она никогда не прощает потребительского отношения к себе. Человечество с маниакальной обречённостью гонится за земными благами, уничтожая среду обитания, убивая друг друга. Разве не так? Тебя вот внучка моя из лап смерти выцарапала. Семья твоя не от хорошей жизни укрылась у нас. Я не попрекаю, нет. Просто хочу понять: когда, наконец, люди угомонятся? Ведь все их потуги – ничто по сравнению вот с этим. – Дед Митяй вытянул перед собой руки, пытаясь как бы охватить необъятные просторы. – Неужели в вашем мире так тесно, что приходится толкаться локтями, драться, убивать за место под солнцем? Нет, всем места хватит! Иногда хочется перейти к вам, подняться на самую высокую гору и громогласно крикнуть: «Люди, остановитесь, посмотрите вокруг! Ради чего ваша мышиная возня? Ради ваших ничтожных потребностей? Вот же оно, красивое, доброе, вечное, существовавшее миллионы лет до вас, и столько же просуществует после вас, про вас и не вспомнив!» Как думаешь, услышат меня люди?

– Не услышат. Или сделают вид, что услышали, а сами продолжат в том же духе.

– То-то и оно! Но и матушка-природа не будет вечно терпеть паразитическую цивилизацию людей. И вот однажды надоест ей всё это, пробудится она от вековой спячки, стряхнёт, как соринку с плеча, всякое упоминание о вас – о человеке, присвоившем себе титул венца творения и загадившем своё жилище, расправит свои каменные плечи, вдохнёт полной грудью своих лесов чистый воздух, наполнив кислородом кровеносные сосуды рек и ручейков, подпитав живительной энергией клеточки земли, и полетит навстречу сменяющим друг друга дням, годам, векам… А люди, превратившись в пыль веков, покроют ею землю, сформировав плодородный слой для благодарных побегов, как это уже бывало не раз.

– Мудро! И страшно.

– В этой мудрости правда жизни, Алёша! Мы своим примером на протяжении веков наглядно демонстрируем, что можно сосуществовать в мире и согласии промеж себя и в ладу с окружающей нас природой. К сожалению, наши знания дальше этих земель не распространяются.

– Но ведь наши прародители тоже воевали.

– Воевали, врать не стану. Но то были оборонительные битвы. А разбив и погнав врага, они, прародители наши, считая свою веру истинной, не хулили при этом другие веры, даже словом неосторожным, чужие святыни не рушили и своих богов силой не навязывали. И всё же не пора ли остановиться?