Текст книги "История с собаками"

Иногда ночь проходила спокойно, а порой случалось нечто, гнавшее от меня сон до самого рассвета. В такие ночи творилось что-то необычайное: то раздадутся с болота голоса птиц, которых мне с роду слыхать не приходилось, то наступала неописуемая тишина: жабы – и те словно немели! И вдруг: аааа! – такой вопль разрывал ночь, что даже я, кого трудно заставить вздрогнуть, вскакивал и цепенел от ужаса, как какая-нибудь девчонка.

Даже поведение моих псов доказывало, что на болоте происходит что-то необычайное. Вели они себя неспокойно, подозрительно принюхивались к воздуху, бродили вокруг дома, тихонько рыча. По прошествии же пары недель нервы у них начали сдавать. Они ни с того, ни с сего бросались к болоту и там лаяли то глухо и сдержанно, то яростно. Что они утонут, я не боялся – инстинкт у них был безошибочный. Хоть в шахматном порядке располагай бочаги, они-то вернулись бы с сухими лапами и чистой шкурой.

А иногда «необычайное» подкрадывалось со стороны шоссе. Среди ночи вдруг просигналит автомобиль: ту-ту-у! – и тишина. Собаки вскакивают, нюхают воздух, лают. В другой раз послышится слабый-слабый свист, да вдруг оборвется, словно ножом отрезанный. Собаки вскакивают, словно взбесившись, бросаются неизвестно куда, и нет их минут 5-10, а то и полчаса, я уж ставлю на них крест, а они возвращаются веселые, с довольными мордами. За кем они гонялись и почему вид у них бывал такой глуповато-довольный, будто кто-то их чесал за ушами?

Это были злые, недоверчивые псы, ни за что на свете они и на шаг не подпускали к себе посторонних. Рычали даже на старого Драгнева, бывшего хозяина моего дома. Так-то они его терпели, но стоило ему подступиться к ним меньше, чем на два метра, как псы принимались скалиться, в глазах у них начинали плясать зловещие огоньки, а в глотках – перекатываться бешенство.

Теперь я вкратце расскажу, как нашел своих друзей и телохранителей мертвыми. Вечером 20 октября пошел дождь – не сильный, но и не слабый. Стало прохладно. Я вышел наружу за дровами для очага, и мне сразу же бросилось в глаза отсутствие собак. Обычно они лежали у дверей, там, где стреха выдается вперед козырьком, оберегая их от влаги. Кликнул я их по имени обошел вокруг дома – безрезультатно. Шел дождь, но я его не замечал. Дурное предчувствие сжало сердце словно половина мира опустела и замерла. Никаких дров в дом я не отнес, решил огня не разводить Часов около десяти заскулила во дворе собака. Это заставило меня вскочить и сломя голову броситься к двери. Перед каменными ступенями с виноватым видом обескураженный стоял Гектор. Позвал я его внутрь – он отказался. Из них двоих Гектор был поласковее – стоило мне раньше пригласить его в дом, как он подскакивал от удовольствия и снарядом влетал в дверь. А сейчас пес остался снаружи с поджатым хвостом, грустный и – как бы это сказать? – безутешно виноватый. Вынес я ему поесть и оставил в одиночестве переживать свою собачью муку.

Дождь не прекратился и на завтра, а к полудню опустился туман, который не рассеялся до следующего утра. Над болотом он был особенно густ, место это походило на какой-нибудь сказочный заколдованный остров.

С работы я вернулся часам к шести, уже темнело. Дождь перестал, но тяжелые свинцовые облака словно бы еще ниже нависли над равниной. По сравнению с утром туман немного рассеялся, только болото не менялось – оно казалось отдельным миром, маленьким и загадочным, укрытым непрозрачным белым колпаком. Гектор махнул мне хвостом, но радостным, как прежде, не выглядел. Наверное, тосковал о своем товарище. Почесал я его за ушами, но ласка его почти совсем не тронула – он не улыбнулся по-собачьи, не подал мне лапу, не припал к земле, как обычно Сделал он нечто, чего прежде никогда не делал: выскользнул из моих рук и бросился по тропинке, что вела на болото. Рысью он пробежал всего метров десять, остановился, припал на задние лапы и повернул ко мне голову. Какую мольбу, какой пламенный призыв следовать за ним прочитал я во вспыхнувших собачьих глазах!

Хорошо, что человек я твердый и мне чужды всяческие сантименты! В противном случае я непременно отправился бы за ним следом. Ясно было, как дважды два – четыре, что пес звал меня на болото.

Но я не только твердый человек, есть у меня и немного благоразумия. Природа щедро одарила Гектора инстинктами, а ко мне в этом отношении оказалась скуповата. Так что вслепую бродить по местности, где на каждом шагу подстерегали глубокие и безжалостные топи, я не мог!

Нет уж, спасибо!

Мне плакать хотелось от бессилия и даже было немножко стыдно, но я не внял мольбе Гектора, и он в одиночестве отправился на болото. Все же я не романтик, чтобы так легко поддаваться настроению.

Еще минут пятнадцать я не входил в дом, бывшая корчма в тот вечер мне напоминала настоящую медвежью берлогу. Настроение у меня было ниже среднего – наверное, из-за погоды.

Мои размышления о всяких невеселых делах и обстоятельствах прервал яростный лай Гектора, неожиданно донесшийся с болота. Он одновременно рычал и лаял, давился безумной злобой, за всю жизнь мне не доводилось слышать такого безнадежного лая. Потом Гектор словно враз потерял силы – голос его упал, он уже не лаял, а скулил. К чести собаки даже теперь в ее голосе не прозвучало ни нотки, похожей на мольбу о милости. А затем наступила страшная тишина.

Через час кто-то палкой постучал в мою дверь, отчего я подскочил, как ужаленный. Я задремал в кресле, и мне снилось, будто мы с Гектором на болоте, причем он попал в яму и взглядом умоляет меня о помощи, иначе трясина его засосет. Морда у него была так перемазана в грязи, что я не сразу смог понять, действительно ли это он или какой-то другой пес. Потом я подумал: «Наверное, это Ахилл, вторая моя собака, которая вчера пропала!» – и бросился, куда глаза глядят, в поисках жерди, чтобы сунуть Ахиллу в зубы – как же иначе мне вытащить его из болота! Но кругом туман, ни зги не видно, так что в ту же секунду я почувствовал, что ступил на неверную почву: земля разверзлась у меня под ногами, дьявольская, непреодолимая сила стала тянуть вниз, всасывая, словно чудовищная пасть.

В это мгновенье кто-то и забарабанил в дверь. Я вскочил.

Может, со страху я закричал не своим голосом и это вышло смешно. Поздний гость хохотнул, и я тут же его узнал – это был мой приятель, исполин, бывший владелец теперешнего моего жилья.

Я рассказал ему о случившемся, и он задумался.

– Когда я советовал тебе не селиться в этой глуши, ты не послушался! – глянул он на меня недовольно и покачал головой. – Вот и расхлебывай сам кашу, которую заварил, помочь тебе некому!

– Я и не прошу о помощи! – говорю. – Я и сам справлюсь.

– Как же, хотелось бы мне знать?

– Будь у меня фонарь посильнее, я тут же бы отправился на болото.

– Ну, а потом?

– А потом я бы показал тому типу, что сманивает моих собак! – пригрозил я.

– Орел! – пренебрежительно ухмыльнулся он, глянул на меня еще пренебрежительнее, а потом досадливо вздохнул: – Об этом и думать нечего! – он погрозил пальцем. – Туда и днем-то ходить опасно, когда солнышко светит, а что же говорить о ночи, да еще в туман! Поглотит тебя трясина, и до второго пришествия никто знать не будет, где твоя могилка. Трясина опаснее воды! В воде можно плавать, ты в воде хоть трепыхался бы, звал на помощь, а в такой бочаг попадешь – одно остается: наблюдать, как трясина подбирается к твоему собственному носу! Нечего тебе делать на болоте. Ну, а если ты моего мнения спрашиваешь, так я тебе советую завтра же переезжать отсюда. Эти места не для таких, как ты. Глухое это место да лихое. Кто здесь только не вертится!

– А ты как же? – засмеялся я, хоть сердце у меня и кровью обливалось. – Ведь каждый божий день по этим местам бродишь!

– Я по этому болоту и с завязанными глазами пройду! – заявил он и гордо стукнул себя кулаком в грудь. – За тридцать лет я его так исходил, что не могу ошибиться! А сколько уток я на нем настрелял, сколько гусей! Вина, что под них выпито, хватило бы на речку отсюда до Марицы!

– Не стану я переезжать, – говорю. – Возьму себе нового пса, у пограничников, вот тогда и увидим!

– Чего ты хочешь увидеть?

Слова его заставили меня вздрогнуть, но не сами по себе, а потому, что произнес он их совершенно новым голосом, полным злобы и раздражения.

– Хотелось бы поглядеть, кто сможет мою новую собаку выманить со двора! – сказал я.

Старый Драгнев снова глянул на меня пренебрежительно, но все-таки промолчал. Докурил сигарету, закинул за спину винчестер, прихватил свою палку и, пробурчав «спокойной ночи», исчез в ночи.

Я еле дождался рассвета, чтобы с походной сумкой в руке отправиться на болото. Откуда мне знать: может, в это время один из моих псов как раз нуждался в помощи? Да и любопытство заставляло как можно скорее разузнать, что случилось.

Утро выдалось холодное, ветер разогнал туман. Дождь тропинку оставил в целости, но ноги ступали словно по губке, вода кое-где стояла по щиколотку.

Когда я добрался до второго бочага, того, что за леском, меня так мороз и продрал по коже: болото вело наступление на тропинку, бочаг разлился метров на пять-шесть во все стороны. В завоеванном им пространстве не видно было ни ростка травы. Меня именно это и заставило вздрогнуть: вчера на том же месте трава доходила мне до колена, а сегодня перед глазами раскинулось лишь грязное пятно.

Повернув направо, чтобы обойти яму, я чуть не вскрикнул от неожиданности. Трава здесь была истоптана, судя по следам, человеком довольно тяжелым. Мелькнула мысль, что кто-то меня опередил, но как давно – для ответа на этот вопрос моих способностей следопыта не хватало. В любом случае мне и в голову не приходило связывать исчезновение собак со следами. Собаки-то исчезли в дождь и туман. Кто бы дерзнул скитаться в такую погоду по болоту?

Шагов через десять следы вывели меня на старую тропку. А трупы обоих псов я нашел вблизи раскидистой ивы на полпути к прозрачному озеру, которое мне встретилось, когда я впервые исследовал эту проклятую местность. Ахилл лежал у самого ствола ивы мордой к озеру, а Гектор – в нескольких шагах от него, вытянув лапы и так опустив между ними голову, словно из последних сил старался добраться до корней дерева.

Я тщательно ощупал их шкуры, ребра, хребты, но не обнаружил ни ран, ни других травм. Даже на мордах не было царапин. То, как они прикусили языки, свидетельствовало о смерти в результате действия какого-то весьма сильного яда.

Я достал инструменты, но, когда уже собирался натянуть перчатки, мой взгляд упал на что-то маленькое и блестящее, выглядывавшее из-под сломанной ветки ивы. Предмет этот лежал в трех-четырех шагах влево от Ахилла. Подняв веточку, я с разочарованием обнаружил самую обычную пружинку длиной в три-четыре сантиметра, диаметром примерно 0,5 см, с круглой пластинкой, напоминавшей мелкую монетку, на одном конце. Я говорю «с разочарованием», потому что, вероятно, ожидал увидеть что-нибудь более необычайное. Да, пружина хотя и блестела, но тем не менее оставалась всего лишь куском скрученной проволоки. Ее, наверное, потерял какой-нибудь охотник из тех, что стреляли здесь диких уток. «Эта пружинка придерживала крючок, на который охотник цеплял убитых птиц!» – пришло мне в голову, и я чуть не пнул находку, но раздумал и сунул ее в карман.

Спустя час я подумал, что схожу с ума: в желудках у собак не было ни яда, ни следа отравленной пищи. Неужели неизвестный отравил их… сделав укол?

Взяв пробы, я почти бегом покинул зловещее болото. Автобус в Пловдив отправился через час.

Глава III
МОЖЕТ ЛИ У СЫНА БЫТЬ ДЯДЯ, ЕСЛИ У ОТЦА НЕ БЫЛО БРАТА

– У доктора Ивана Сапарева брата не было! – повторил капитан Петров. – Так что у его сына, Прокопия Сапарева, нет никакого дяди.

Аввакум некоторое время помолчал, а потом рассеянно спросил:

– Ты так думаешь?

– А как же иначе? – капитан Петров выглядел задетым. – Если у отца нет брата, откуда у сына возьмется дядя?

– Откуда мне знать! – пожал плечами Аввакум. – В настоящий момент не могу тебе ответить.

– Или вы шутите, или насмехаетесь надо мной! – огорченно сказал капитан Петров.

– Второе мне вообще не по вкусу, этим я не занимаюсь, – покачал головой Аввакум, – а для первого у меня нет настроения. Просто я тебе говорю, что не готов к решению проблемы дяди Сапарева, а потому и воздерживаюсь высказывать собственное мнение.

– Я вас не понимаю! – покраснел капитан Петров. – О какой «проблеме» вы говорите? Где же тут проблема: может ли у сына быть дядя, если у отца нет брата? Вы меня с ума сведете.

– Раз ты до сих пор не потерял рассудка, мой друг, в ближайшие несколько дней эта опасность тебе не грозит, – улыбнулся ему Аввакум. И, чтобы успокоить своего помощника, ласково спросил: – А, между прочим, не пора ли обедать?

Капитан Петров, никогда не страдавший отсутствием аппетита, подавил свое раздражение и тут же предложил продолжить разговор в ресторане «Гамбринус», который находился всего в нескольких шагах от управления.

Когда обед уже подходил к концу, Аввакум, чтобы окончательно рассеять дурное настроение помощника, спросил:

– Название этого ресторана тебе ничего не напоминает?

– Само собой, напоминает! – кивнул Петров. – Напоминает другой «Гамбринус», в Софии.

– А точнее?

– Дождливые осенние вечера. Русая курносенькая женщина подает вам крепкий коньяк.

– А еще?

– Зимние вечера. Т а же блондинка подает вам тот же коньяк.

– А что еще мог бы ты сказать об этой женщине?

– Вспоминаю ее с искренней симпатией, она вас очень уважала! – сказал капитан Петров.

Оба они тихо и с удовольствием рассмеялись. Потом Аввакум спросил:

– У тебя есть вопросы в связи с делом до настоящего момента?

– Есть! – кивнул Петров. – Вы действительно не верите обоим свидетелям?

– Ничего подобного я не говорил.

– Но вы не допускаете, что Прокопий Сапарев возвращался в отдел?

– Не допускаю.

– С одной стороны, вы верите свидетелям, утверждающим, что видели, как Прокопий входил в отдел. С другой – не верите, что Прокопий действительно в него не входил. Как мне, извините, понимать эту загадку?

– А ты, может, думаешь, что я ее понимаю?

– Будь я верующим – перекрестился бы!

Аввакум пожал плечами и принялся медленно набивать свою трубку. Выпустив первое колечко дыма, он сообщил Петрову:

– Через час я уезжаю в село Воднянцы к своему старому другу Анастасию Букову. Впиши в мысленный блокнот следующее: во-первых, установить круглосуточное наблюдение за матерью Прокопия Сапарева, доктором Юлией Сапаревой; во-вторых, жду вечером, в 23.00 твоего звонка. О позывных и коде мы договорились. Другие вопросы имеются?

– Да. Допускаете ли вы, что у Прокопия есть дядя, хотя у его отца брата не было?

– Не исключаю!

– Domine, non sum dignus![4]4
  Господи, я недостоин (сей премудрости)! (лат.).


[Закрыть] – развел руками капитан Петров.

– Надеюсь, нам удастся доказать обратное! – скромно улыбнулся Аввакум.

* * *

В три часа пополудни из Н. выехало два автомобиля. В первом полковник Горанов отправился в Софию, чтобы доложить свою гипотезу и потребовать отстранить от расследования Аввакума Захова. Вторая везла Аввакума в село Воднянцы, к старому другу Анастасию.

Дождь уже прекратился, но погода стояла сумрачная, хмурая, тяжелые облака низко нависали над равниной. На полях, подобно черным безбрежным рекам, простиравшимся по обеим сторонам шоссе, не видно было ни души, куда-то делись и все сельскохозяйственные машины. Небольшими стаями летали вороны, в безлюдьи само время будто на пару дней остановилось на ничейной земле между осенью и зимою. Осень не торопилась уходить, зима тоже никуда не спешила, и мир не знал, чего ждать – дождя или снега. Вороны что-то горланили на своем языке, недовольными они не выглядели. Именно мрачную погоду считали они самой подходящей, самым приятным сезоном – последние дни хмурой осени.

Насчет погоды люди придерживались мнения, отличного от вороньего, но Аввакум составлял исключение. Осень была его весною, последние дни осени – его месяцем маем. Потому-то и пребывал он в прекрасном расположении духа, а предстоящее решение интересной задачи вселяло в него дополнительную бодрость. Задача словно по заказу: собираясь отойти от дел, он беспокоился о тех последних усилиях, которым посвятит свой ум и сердце – окажутся ли они достойными его возможностей или судьба сыграет с ним злую шутку, не позволив как следует спеть свою лебединую песню? Случай на ЗСС не представлял собой, разумеется, нечто исключительное, ему не хватало размаха Момчиловской аферы, но в нем имелось странное противоречие между фактами и логикой, между доказательствами и достоверностью. Именно эта странноватая противоречивость создавала трудности, над которыми стоило поломать голову. Он доволен был судьбой, подкидывавшей ему такие случаи, доволен был погодой, не истязавшей его солнцем и ясным небом. Ровный гул мотора его нервы воспринимали как бодрую песню, а расстилавшийся вокруг унылый пейзаж вызывал в памяти светлые мгновения его не столь уж долгой и веселой жизни.

Так он незаметно добрался до села Воднянцы. На площади напротив кино и ресторана крутанул баранку налево и вскоре оказался на заброшенной дороге. Спустя десять минут он остановил машину перед бывшей корчмой. Время шло к пяти. С верхнего конца дороги наползала серость – первый признак приближавшихся ранних сумерек, а со стороны болота тянулось тоненькое протертое рядно тумана, прозрачного, как дымок слабого костра.

Ставни на окнах были закрыты, нигде ни огонька – значит, Анастасий еще не вернулся с работы. Тишина, тяжелая от влаги и уединения, лежала над этим неприветливым местом, и даже Аввакум, не любивший многолюдья, на миг ощутил себя в стороне от мира слишком одиноким. «Нерадостно живется бедному моему другу, раз он доволен жизнью в такой глухомани», – подумал Аввакум и поспешил обойти дом, осмотреть его, чтобы рассеяться и не заразиться той жалостью, которая на него неожиданно накатила. Ведь по справедливости и он предпочитал жить в стороне от настоящего и поближе к прошлому – только осуществить этого ему всю жизнь не удавалось.

Стоило ему добраться до задней стены дома, как на тропинке, словно выплыв из болотного тумана, появился старый Драгнев. Материализуясь из мглы, он выглядел еще более огромным, чем на самом деле, почти нереальным, и Аввакум, хоть и привык к всяческим неожиданностям, почувствовал вдруг неприятный холодок между лопатками.

– Это вы друг доктора? – пробасил, как из бочки, Драгнев.

– Допустим! – уклончиво ответил Аввакум.

– Если вы, добро пожаловать! – сказал старик. – Доктор поручил мне вас встретить, если приедете раньше, чем он вернется с работы. Ого! – кивнул он в сторону «Волги» Аввакума, поворачивая в замке ключ. – Да вы на колесах! Браво! «Волги» я уважаю! – он распахнул дверь, жестом приглашая Аввакума войти. – И тех, у кого они есть, уважаю! – дополнил он.

– Полноте, – сдержанно улыбнулся Аввакум. – Разве не видите, что у машины белый номер?[5]5
  В Болгарии личные автомобили снабжены номерами с черными табличками, а государственные – с белыми.


[Закрыть]

– Это подробности! – заявил Драгнев. – Я, вообще-то, сначала на человека смотрю, а уж потом на номер.

Он включил электрический радиатор и пригласил Аввакума сесть поближе.

– Влажновато здесь! – пояснил он. – С болота так и тянет сыростью.

– В доме у доктора вы распоряжаетесь, как свой человек; видно, вы с ним добрые друзья?

– Звать меня Спиро Драгнев, – представился старик, слегка поклонившись с важным, исполненным достоинства видом. – Родом я из Пештеры, бывший лесничий и преподаватель лесоводства, работал на лесопилке, а долгие годы управлялся в этой вот корчме, – он топнул. – Теперь я человек одинокий, потому и сошелся так быстро с доктором. Он тоже одинок.

– Так здесь был ресторан? – с любопытством осмотрелся Аввакум. – И вы им заведовали?

– Заведовал. А два года тому назад дорогу спрямили. До тех пор жизнь тут кипела вовсю, шоссе проходило у самого порога заведения. Можете себе представить?!

– Могу! – улыбнулся Аввакум.

– Как бы не так! – нахмурил брови старик. – Ничего вы не можете себе представить. То, что здесь творилось, вам и во сне не снилось!

– Ишь ты! – засмеялся Аввакум.

– В селе у меня большой дом, но я одинок, жена умерла, сын что-то там строит в Ливии, время свое я посвящаю в основном охоте. Даже председателем охотничьей дружинки меня выбрали.

– А на кого охотитесь? – поинтересовался Аввакум.

– На диких уток да гусей. На болоте их сколько хочешь.

– Это ваше ружье? – спросил Аввакум, кивнув головой на стену.

– Мое. Позавчера его здесь оставил, потому как дождь лил, как из ведра.

– Позавчера дождя не было.

– Значит, не позавчера, забыл. Нравится ружье-то?

– Я в них не разбираюсь.

– Откуда вам! Доктор мне говорил, что вы археолог.

– А ружье прекрасное, это видно!

– Винчестер.

– За границей покупали?

– Да нет. Куда там! Один приятель привез.

– Значит, с этим ружьем вы и охотитесь на болоте?

– И с этим, и с другими. У меня три ружья. Я уж больше тридцати лет охочусь!

– Небось, и местность здесь знаете, как свои пять пальцев?

– Конечно.

– И болото знаете, как свои пять пальцев?

– И болото.

– А где убили собак моего друга?

– На болоте.

– Почему?

Старик глянул на него мрачно.

– Вам что-нибудь известно?

– Нет.

– И мне тоже.

Он достал сигареты и закурил.

– По этому-то поводу я и хотел с вами поговорить.

– О собаках, что ли?

– Нет. По поводу собак. Вы докторов друг. Ну так и посоветуйте ему, очень вас прошу, как можно скорее отсюда убираться. За каким рожном ему это проклятое место?

– О каком проклятии вы говорите?

– Да оно хуже, чем проклятое, уважаемый товарищ, уверяю вас! И я скажу вам, почему. Вокруг него темные силы вертятся, ясно вам? Когда магистраль шла по этим местам, здесь бывали всякие иностранцы – туристы, транзитные, всякие. Валютные гешефты, золото, чего только тут не творилось! Место это таким и осталось, хотя корчмы уже нету. Многие из прежних навещают свое гнездышко. Я, по крайней мере, так думаю, то есть предполагаю. Навещают! Они-то, наверное, и отправили псов на тот свет. Кто же еще? А в один прекрасный день и самого доктора столкнут в какой-нибудь бочажок на болоте. Уезжать ему отсюда надо, как можно скорее, пока не поздно! Вы ему друг, вот и посоветуйте!

– Что ж вы не сообщили в милицию?

– Как не сообщить? Сообщил! Дважды устраивали они здесь засады – безрезультатно. Даже засомневались, не морочу ли я им голову.

– Почему ж они ничего не обнаружили?

– Не повезло.

– В каком это смысле?

– В те ночи, когда они устраивали свои засады, никто из тех не явился. Или свой человек у них есть, предупредил. Когда речь идет о больших деньгах, все возможно!

– Ну-ка, скажи, дед Спиро, когда был ты корчмарем, может, и ты не устоял перед искушением, вступил в игру?

– Вот ей-богу, нет!! К чему мне игра? Я ж тут зарабатывал! И мне хватало.

– Да я шучу! – сказал Аввакум. – Чтобы стать контрабандистом, нужно иметь особые задатки. – Он засмеялся: – А задатки раздает мать-природа, так ведь?

– Только так. Одни рождаются контрабандистами, а другие – таможенниками!

– Вот это умно сказано, дед Спиро! Браво! Аввакум подошел к висевшему на стене ружью, упер руки в бока и зацыкал языком.

– Что, запало тебе в душу мое ружье, а? – воскликнул дед Спиро.

– Что верно, то верно! – сказал Аввакум. – Это ж не ружье, а загляденье! Показал бы ты мне, дед, как из ружья стреляют! С дула, что ли, заряжается?

– Да ты с ума сошел! – донельзя возмутился дед Спиро. – Современные ружья с дула не заряжаются! Ты, милок, похоже, отстал лет на сто.

– Может, и отстал! А ты покажи!

На миг сошлись брови Драгнева в одну линию, на миг он пристально уставился в лицо Аввакуму, потом эта мимолетная тревога рассеялась и в глазах его снова заиграла привычная снисходительная насмешка.

– Вот как стреляют, парень, – поднялся с места дед Спиро и снял ружье со стены. – Нажимаешь на эту кнопку, вот так, ружье переламывается, тут затвор, видишь? В ствол досылается патрон. Видишь? Бам, захлопываешь, и ружье к стрельбе готово. Понял?

– Не совсем, но более или менее!

– А больше тебе и не надо, потому как от тех, кто знает более или менее, вся беда и идет!

Пока эти двое с воодушевлением беседовали на охотничье-оружейные темы, снаружи совсем стемнело, а через некоторое время заявился и Анастасий – смущенный своим опозданием и до слез взволнованный встречей с Аввакумом.

– Вот, – сказал дед Спиро, потирая руки и дружелюбно глядя на Анастасия, – мы с твоим другом решили самый важный вопрос, и я не знаю уж, как доволен, что так случилось – что нам с ним удалось словцом перекинуться прежде, чем ты вернулся!

– Что это вы тут решали? – удивился Анастасий, с любопытством взглянув на Аввакума.

Аввакум пожал плечами, а дед Спиро заявил:

– Мы решили, что надо тебе как можно скорее отсюда перебираться! Не для тебя это место. Вчера собак твоих угробили, а завтра и тебя могут порешить!

Аввакум неопределенно улыбнулся, и Анастасий сразу догадался, что дед Спиро без спросу присвоил себе право говорить от его имени. Он шагнул к письменному столу, достал из выдвижного ящика пружинку, найденную им прошлым утром у ствола ивы, и осторожно положил ее перед Аввакумом.

– Вот что я обнаружил рядом с убитыми собаками! – пояснил он. – Наверняка никакой связи с отравлением она не имеет, но я ее все-таки подобрал. Пружинка! Может, какой-нибудь охотник обронил.

Аввакум и Спиро Драгнев уставились на пружинку, словно хотели проглотить ее взглядами.

– Ну да! – во весь голос воскликнул дед Спиро и неожиданно схватил ее в тот миг, когда и Аввакум собирался сделать то же самое. Старик опередил его на полсекунды, а то и меньше. Самым бесцеремонным образом он запихал пружинку во внутренний карман штормовки и только тогда объяснил: – Пружинка выскочила из магазина моей одностволки. Позавчера утром стрелял я уток – тогда-то она и пропала. Ох, и обыскался же я ее! С меня причитается, доктор, я твоей услуги не забуду.

Пока он рассыпался в многословных благодарностях, Анастасий случайно встретил взгляд Аввакума и оцепенел. Такой горький упрек прочитал он в этом взгляде! Его глаза словно кричали: «Что ты наделал?! Разве так можно, кто тянул тебя за язык?»

Требовать пружинку обратно было поздно. Он покраснел и вздохнул.

– Услуга и вправду немалая! – сказал Аввакум. – Будь я на твоем месте, дед Спиро, – по-свойски обратился он к старику, – непременно б сказал: «По такому случаю, ребята, милости прошу в гости, на чашечку настоящего кофе по-турецки да рюмку коньяку!» И добавил:

– Погодка-то паршивая, так что в гости я со всем удовольствием! В такую погоду только в гости и ходить!

– О чем речь! – вскочил дед Спиро. – Прошу пожаловать, для меня это большая честь!

На лицо Анастасия набежала тень. Он-то приглашал Аввакума, чтобы побыть вместе, поразмыслить насчет собак, а тот готов уйти в другое место из-за какого-то там коньяка! Разве у Анастасия коньяка и кофе, что ли, не найдется? Чего тащиться за семь верст киселя хлебать? Он уж совсем было собрался сказать: «Оставайтесь, я сам вас угощу!», но Аввакум тайком наступил ему на ногу. Ветеринар изумленно взглянул на товарища, но выражение лица Аввакума ничем не подсказывало значения этого тайного знака. Он по-прежнему выглядел чрезвычайно довольным приглашением бывшего корчмаря, кроме благорасположения лицо его ничего не выражало.

Они уселись в «Волгу», но Аввакума вдруг осенило, что он не сменил спортивной рубашки и не повязал галстука. «Да я всю жизнь себя презирать стану, – заявил он, – если отправлюсь в гости в таком виде!» И, прежде чем его спутники успели что-либо возразить, он заглушил двигатель и выскочил из машины с ключом Анастасия в руке, бегом бросился к дому и спустя несколько секунд уже запирал за собой тяжелые дубовые ворота. Запирался, чтобы всего-навсего сменить рубашку? Но он не сразу полез в чемоданчик, а первым делом подошел к той стене, на которой висел английский винчестер.

Он снял ружье, уверенным движением вынул патрон, досланный в ствол. Колпачок патрона сидел неплотно, Аввакум снял его без всяких усилий, внутри никакой дроби не оказалось. Мизинцем он извлек из картонного цилиндрика свернутую в рулон бумажку. На одной ее стороне имелись в цифровой записи позывные радиосигналы, на другой – чертеж ключевой таблицы радиошифра. Поместив бумажку в свет своего электрического фонаря, он в две секунды сфотографировал обе ее стороны миниатюрной камерой. А потом повесил ружье на стену в том же положении, в каком оно висело прежде.

Теперь подошла очередь белой сорочки.

Идея проверить патрон в ружье не осенила Аввакума «свыше». Он не был таким уж профаном в охотничьем оружии, каким старался представиться, чтобы не заметить тотчас же, что магазин винчестера был пуст, а заряжающий механизм и затвор вообще не работали. Оружие давным-давно вышло из строя и теперь могло служить лишь камуфляжем. Что скрывал бывший корчмарь и кого старался обмануть? Этот вопрос, как и сомнительный интерес, проявленный им к пружинке Анастасия (представлявшей сама по себе загадку!), пробудили в Аввакуме охотника и заставили тут же начать гон.

Спиро Драгнев жил в двухэтажном доме в сотне шагов от центральной площади. Обставлен дом был по-городскому – кроме дорогой мебели, бросались в глаза недурные ковры. В нижнем этаже располагались столовая, кабинет, а рядом с ним – маленькая гостиная со столиком для игры в карты. Драгнев и Анастасий устроились в столовой, а Аввакум попросил позволения рассмотреть библиотеку.

Совершенно неожиданно Захов напал на крупный след. Уж, наверное, человек, который слоняется по безлюдным местам с позывными радиосигналов и шифром, является обладателем других вещей, старательно скрываемых от любопытных глаз. У каждого своя манера прятать тайны. Одни закапывают их в землю, другие запирают на сто запоров, а третьи прибегают к хитрости, как дед Спиро. Тут все решает характер. Хитрецы вроде Драгнева тайные свои вещи прячут как бы совершенно у вас перед глазами, но так, что вы ни в коем случае не заподозрили бы тайника. Ну кто, в самом деле, предположил бы, что охотничий карабин системы «Винчестер» может скрывать позывные и шифр?

Аввакум осматривал уютно обставленный кабинет и улыбался. «Вот металлическая шкатулка для табака, она стоит на письменном столе. Может, она кроет что-то?» – он поднял крышку и запустил пальцы в благоухавшую медом мелко нарезанную «Вирджинию». Кроме липко-влажного табака – ничего. «Ну, а эта коробка шоколадных конфет?» – двойного дна у коробки не оказалось, в ней оставалось всего три-четыре конфеты, завернутых в золотистую фольгу. «Время бежит, черт побери! – вздохнул Аввакум, и глаза его забегали по полкам книжного шкафа. – А этот бюст! – чуть не вскрикнул он. – Если у него под макушкой нет тайн (Аввакума вдруг охватила веселость) – подам в отставку и буду торговать арбузами!»