Текст книги "Долгая дорога в Никуда"

Глава 6

Когда я очнулся, то ощутил невыносимую тряску, от которой уже болели все внутренности. Спустя несколько мгновений стало понятно, что тело моё лежит на телеге, на соломенной подстилке.

Я протянул руку, и она наткнулась на что-то мохнатое и тёплое. Это был волк. Он лежал рядом без дыхания.

До меня доносился приглушённый разговор нескольких человек. Но я никак не мог понять, о чём они говорят, будто бы в голове моей всё перевернулось, перемешалось, и я забыл даже родной язык.

Постепенно всё стало на свои места, но разговор уже закончился, и кто-то лишь громко закричал в темноте:

– Стой Мохнатая!!! Стой, твою мать!..

Телега скрипнула колёсами и замерла.

Я повернул голову и увидел, что подъехали к избе Пелагеи, приподнялся, с удовольствием обнаружив, что, по крайней мере, руки-ноги целы.

– Алёна, зови Пантелеевну, только паники не наводи.

В доме Пелагеи всё ещё горел свет, и оттуда доносились уже слабое, но ещё бодрое пение.

До слуха моего донёсся мягкий стук прыжка, затем лёгкие шаги, и тогда я окрикнул:

– Не надо никого звать. Я уже ожил.

– А-а-а, – с воодушевлением, оживившись, откликнулся кто-то из темноты, – ну, тогда слазь, пошли в хату.

Когда мы зашли в дом, в сенях в отсветах из комнаты видно стало, что приехавших трое: все мужики лет за тридцать и вида сурового.

Пелагея вышла нам навстречу. Она была подвыпившая, но, видимо, соображала всё ещё хорошо.

– Где-т ты пропадал, внучек? Тут по такой-т темнотище ходить нечего. Зверьё кругом дикое по лесам шастает.

– Да какое там зверьё, бабка! – вступился за меня кто-то из приехавших. – Всех уже давно перебили.

– Всех, да не всех! – вмешался другой. – Твой-то вон как раз и попал под волка!

– Бат-тюшки! – пьяно всплеснула руками Пантелеиха, пытаясь испугаться или хотя бы изобразить это на лице. Теперь стало заметно сильнее, что она довольно-таки пьяна. – Да как же это?!..

– Да брось-ка ты панику наводить, Пётр!.. Успокойся, Пелагея, жив твой гость. Видишь – стоит, цел и невредим, а волк там, в телеге валяется. Мы его пришибли дубьём. Ничего страшного не случилось! Мож-мо только поцарапал малость, – вмешался в разговор третий.

– А по какому случаю у вас сегодня гулянка, гражданка Пелагея Пантелеевна? – заигрывая, направился к бабке Пётр, выкручивая впереди себя растопыренными пальцами какие-то финтифлюшки.

– А вот, – Пелагея потянула меня к себе за рукав, и я поддался, пошёл к ней, – вот! Гость мой! По этому случаю и пьём.

– Ну?! – развёл руками Пётр. – Выходит – мы виновника торжеств спасли?!

Он повернулся и смешно вытаращил на меня глаза, изображая крайнее удивление, а потом, снова глянув на Пелагею, добавил:

– Ну, в таком случае, законно: наливай нам, как родным, под самый верхний краешек стакана!..

– Пётр! – одёрнул мужика тот, что уже урезонивал его болтовню прежде. – Перестань паясничать!

– А чё, чё?! – нахорохорившись, повернулся к нему Пётр, по-петушиному выпятив вперёд грудь, но почему-то осёкся и осел как-то, стал даже ниже ростом.

Видя, что меж гостей не всё ладно, Пелагея сама вступила в разговор:

– Ладно, мужуки-т, проходите за стол. У меня на всех хватит. Есть ещё, что пить.

Пётр тут же прошёл дальше в избу. За ним не сразу, потоптавшись, двинулись и двое его спутников, и в сенях остались только мы с Алёной.

– Да-а, ничего себе прогулочка получилась! – присвистнул я, качая головой и пытаясь найти сочувствие в глазах девушки.

– А-а-а, ерунда, – махнула Алёна так равнодушно, будто бы подобное происходило с ней каждый день. – Тебя-то не покусал волчище?.. У-у-у, здоровый какой! И откуда только взялся?!..

Мне показалось, что Алёна произносит последнее машинально, и потому я ответил:

– Тебе не хуже меня известно – откуда.

Задумчивый взгляд девушки стал вдруг пронзительно-колючим, но она ничего не ответила и лишь повернулась и вышла на крыльцо. Я последовал за ней, испугавшись, что с ней может произойти что-нибудь ещё.

Алёна стояла на её крыльце и смотрела не то куда-то в край неба, не то в темноту, властвующую над землёй.

Я встал рядом с ней, не зная о чём заговорить, а потому уставился туда же, куда смотрела девушка.

Внезапно в той части небосвода из-за леса стало подниматься нечто оранжево-красное. Я испугался, и лишь когда багровый рожок месяца, идущего на полную луну, высунулся больше, догадался, что вижу, и успокоился.

– Смотри-ка, как точно ты знаешь место появления Луны, – попытался польстить я Алёне, удивляясь тому, как быстро, однако, встаёт небесное светило.

– Привычка, – усмехнулась она.

– Ты что, в астрономы готовишься? – попытался я пошутить.

– Ага, в астрономы, а ещё в наблюдатели за НЛО…

В иронии Алёны послышались нотки, кольнувшие недоброй тревогой моё сердце.

– За какими НЛО?

– А вон, сейчас увидишь.

Она замолчала, снова сосредоточившись на наблюдении за луною, и я невольно присоединился к ней, чувствуя себя неуютно от ощущения того, что не все сюрпризы вечера ещё позади. Предположения по поводу загадочных слов девушки роились в моей голове, но ничто так и не нашло твёрдую почву в моих догадках.

Прошло несколько томительных минут. Назревало желание прекратить эту шутку.

– Пойдём в дом, – предложил я Алёне.

– Иди.

– А ты?

– Я останусь.

– Почему?

– Ну, во-первых, потому что я – малолетка, и меня оттуда всё равно выпроводят, а, во-вторых, буду ждать НЛО, – я ведь сказала.

– Да какое НЛО?! – вспылил я. – Какое НЛО, чёрт возьми?! – я хотел выразиться и покрепче, но тут почувствовал, как острые ноготки на пальцах Алёны впились в мою кожу.

– Смотри, смотри! – зашептала она тихим, но взволнованным голосом, указывая другой рукой куда-то в сторону Луны.

Неожиданно глаза мои застелила нечаянная слеза. И, когда я смахнул её, то ничего нового и необычного на небе так и не увидел.

– Что «смотри»? – с досадой зашептал я девушке.

– Уже пролетела, но ты на месяц, на месяц смотри!..

Я стал вглядываться в поднимающийся всё выше и становящийся светлее и желтее кусочек Луны, с сомнением думая, что, может быть, там, на нём, надо что-то увидеть.

Вдруг на фоне небесного светила появилась какая-то странная тень, полностью его скрывшая на доли секунды, и лишь потом страшная догадка осенила меня, пошатнув ощущение реальности происходящего.

Это была настоящая ведьма в ступе, рулившая по ветру метлой, как килем лодки. Это затмение, как вспышка света отпечаталось в моём сознании, и я ещё минуты с полторы пытался разобраться в нём, когда Алёна заговорила:

– Сейчас колесо будет…

– Что? – спросил я и от этого вопроса самому себе показался дураком.

– Вон, смотри что, – показала мне Алёна теперь вдоль по улице, и в это мгновение я стал ощущать, как волосы на голове становятся дыбом.

Ощущение нереальности происходящего вернулось ко мне снова. Мне показалось, что я нахожусь в каком-то большом аттракционе вроде «Дома страха».

По улице прямо к нам, спускаясь в буераки и выныривая оттуда с прежней скоростью, катилось горящее, будто облитое смолой, деревянное колесо от телеги.

«Страсти-то какие?» – ужаснулся я про себя, но вслух произнести ничего не смог.

Колесо докатилось до телеги, обогнуло заржавшую в животном ужасе лошадь и покатилось обратно, прямо до дома соседки – «ведьмячки», забралось на крыльцо, да так, горящее, и въехало в дом. Оттуда, из окон, тотчас же показались всполохи пламени.

«Пожар, наверное, будет», – с необъяснимой отрешённостью подумал я.

Однако всполохи в окнах соседки вскоре пропали, и вместо них возникло ровное зелёное свечение, вскоре также померкшее.

Я посмотрел на Алёну. У меня вдруг возникла безотчётная догадка, что девушка является если и не сообщником разыгрываемого передо мною жуткого спектакля, то уж, во всяком случае, его благодарным зрителем.

– Как понимать всё это? – обрёл я, наконец, дар речи.

– Как хочешь…

– Но откуда ты знаешь про то и про это?..

– Не знаю… Это не в первый раз.

– Слушай, но ведь это кошмар какой-то! Неужели никому нет до этого дела? У всех на виду, прямо под носом чертовщина какая-то происходит, а никто будто бы и не замечает!

– Может, и не замечает… Не хотят замечать, наверное.

– Но разве так можно жить?

– А почему же нет?

– Но это же всё равно, как делать вид, что не замечаешь, что тебе кладут на голову!

– Значит, так удобнее жить… Ладно, мне пора.

– Куда ты?

– Домой…

Алёна ответила это так спокойно и просто, что едва возникшие в моей душе ростки надежды на некоторое романтическое продолжение нашего знакомства тут же поникли.

– Пойдём, я тебя провожу, – всё-таки предложил я.

– Зачем? – Алёна ступила с крыльца.

– Слушай, а где волк? – изумился я, когда, проходя мимо телеги, ощупал её рукой в желании обнаружить тушу зверя.

Соломенная подстилка была пуста.

– Нет, что ли? – без удивления поинтересовалась девушка.

– Нет, – ответил я, чувствуя, как мурашки побежали по спине, потому что возникло вдруг такое ощущение, что волк где-то рядом и снова готовится к прыжку.

– Ну, и ладно.

– Как ладно? – удивился я. – А если он рядом?

– Да нет. Или убежал, или хозяйка забрала.

– Какая хозяйка?

– Вон та, – Алёна кивнула на погрузившийся в темноту ведьмин дом.

Мне стало не по себе, и даже передёрнуло всё тело от её слов. Гнетущее чувство жути крепко прилипло к сознанию.

Я проводил девушку до её дома на другой стороне деревни и всю дорогу обратно боялся и даже дрожал…

Гости у Пелагеи ещё не разошлись. Их было уже намного меньше, чем вначале. Те трое, что спасли меня, составляли теперь чуть ли не половину присутствующих.

Моё отсутствие никто и не заметил, разве что Пелагея бросила в мою сторону непонятный, полупьяный взгляд.

За столом доедали остатки угощения и допивали последний самогон. Я сел рядом с хозяйкой и тут же получил предложение выпить и полстакана зелья. Протягивал его тот самый Пётр. Он уже довольно-таки сильно накачался.

– На, пей, – произнёс он сиплым басом. – Пей со мной.

– Не хочу, – я поморщился от вонючего запаха мутного белёсого пойла.

– Пей, говорю! – Пётр слегка пристукнул кулаком по столу, и вся посуда дружно подпрыгнула.

– Не хочу, – повторил я.

– А я говорю – пей, щенок! – глаза мужика засверкали злобной искрой и стали вылазить из орбит.

– Ты, Пётр, чего это?! – затормошил его за плечо один из спутников, тот, что одёргивал его ещё в сенях. Он тоже был уже «тёпленький».

– Уйди-сь! – Пётр легко повёл локтем, и осаживавший его чуть не слетел с лавки. – Не трожь меня! Я с салажонком ентим пить буду!

– Да ты что-т, очумел, паразит?! – вмешалась, наконец, Пелагея. – Ты что-т к нему пристаёшь, медведь?! Я те щас дам – салажонка!..

Пелагея так грязно выматерилась в адрес пристававшего ко мне, что тот, обратив на неё свой залитый зелёным змием взор, но ничего не сказав, молча опрокинул стакан, потом, снова уставившись на меня с непонятной, пьяной ненавистью, вытянул далеко вперёд над столом руку с гранёным стаканом.

На лице Петра проступило усилие, исказившее его в зверской гримасе. Пальцы, толстые, поросшие на суставах грубой чёрной щетиной, побелели. И в ту же секунду раздался глухой хруст.

Стакан лопнул, рассыпался.

Пётр, широко разинув рот, засунул туда оставшиеся в руке обломки стекла и с диким хрустом принялся жевать его, продолжая по-бычьи пучить на меня глазюки, налившиеся кровью.

Видимо и раньше этот огромный мужичище проделывал за столом подобные фокусы, потому что произошедшему никто не удивился. Наоборот, сразу почувствовалось, что все присутствовавшие как-то успокоились, осунулись, уткнулись в свои тарелки.

Мне надоела вся эта дикость, окружившая меня плотным удушливым кольцом в первый же день моего пребывания в этой странной деревушке. Я поставил стакан на стол и зачем-то произнёс:

– Там волк пропал.

Пётр тут же подавился стеклом, загнулся, закашлял. Изо рта его потекла обильная слюна с кровью. Он упал лбом на край стола, продолжая страшно кашлять. Один из его спутников что было дури принялся колотить его по спине. Второй же бросился на улицу. Вскоре он появился и встал на пороге комнаты:

– Нету, нету волка!

На лице его было удивление.

– Спёр, видать кто-то, – раздалось из-за стола, – на шубу!

Шутка, однако, не возымела действия и утонула в омуте наступившего вдруг молчания, среди которого страшно бухал, харкая кровью, Пётр.

– Бери его! – бросил стоявшему у порога хлопавший его по спине. – Ему чего-то совсем худо.

Петра взяли под руки и повели из дома.

На улице послышался скрип колёс телеги.

После ухода этой троицы гости один за другим, попарно и группами, потянулись на выход, прощаясь с Пелагеей и благодаря за угощение.

Когда последние покинули дом, Пантелеевна заперла дверь, положив на железные крючья в приколотке внушительный брус, а потом повернулась ко мне:

– Ну-ка, рассказывай, пострелок, что произошло-т. Я ж видела, что ты-т уходил. Какой-т волк?! Всё говори сейчас же-т! Что ты-т натворил?!

Я вкратце рассказал бабке, что случилось, опустив подробности о колесе, летающей по небу соседке и колдовстве в конюшне, потому что уже и сам в это не верил, точно всё это мне привиделось или приснилось.

– Смотри! – пригрозила мне кривым узловатым пальцем Пелагея. – Никуда не суйся! Ты тут полмесяца побудешь, а дров наломаешь – в полгода не расхлебаем. Не тебе здесь жить. Веди себя тише воды, ниже травы… Понятно?!

– Понятно! – ответил я, повергнутый в полное смятение…

Прошло два дня.

Случившееся в первый вечер как-то потускнело в памяти. Я даже стал склонен думать об этом, как о чём-то нереальном, какой-то небылице, которую мне кто-то рассказал, а я воспринял её слишком образно.

Вокруг меня текла обыкновенная жизнь вымирающей деревни, обречённой на гибель покинувшим её молодым поколением. Меня это мало волновало, потому что я во всём чувствовал себя сторонним наблюдателем, случайным человеком, волею каприза судьбы оказавшимся в этом богом покинутом месте.

Намотав себе на ус слова Пелагеи, я решил заняться чем-нибудь безобидным. Сходил на рыбалку пару раз, днём, чтобы не встретиться в вечерних сумерках с какой-нибудь нечистью, не без опаски, правда, прогулялся по окрест лежащим лесам, обнаружив выше по течению реки за небольшим перелеском кладбище, которое, по всей вероятности, питало её отравленными соками, и потому не удивительно было, что рыба клевала плохо. Зато, поставив раколовку, я среди бела дня за какой-то час в этом почти ручейке наловил с дюжину раков. Этим же занималась и немногочисленная детвора, плескавшаяся на реке. Правда, до того, как я увидел способ, которым они это делали, мне и предположить было невозможно, что таким образом можно что-нибудь поймать.

Деревенская пацанва с дикими визгами раскручивала над головой привязанную к верёвке за хвост дохлую кошку и забрасывала её на середину реки. Минут через тридцать, когда всё это извлекалось обратно на берег, тухлая тушка животного оказывалась обвешанной несколькими раками, которых складывали в оцинкованное ведро.

Бабка Пелагея попыталась заслать меня на болото за ягодой, сказав, что сейчас самое время сбора урожая, но я отказался, с детских лет испытывая необъяснимый ужас перед трясинами и всплывающими то тут, то там из чёрной воды огромными «бульбами» болотных газов, утробно булькающими в заводях меж болотных травянистых кочек.

Несколько дней пребывания в деревне дали мне понять, что она предельно пуста. Всё мужское трудоспособное население трудилось на хлебных полях. Молодёжь же послешкольного возраста исчезала сразу же после окончания школы в Большой Василихе. А школьники тоже разъехались кто куда. В конце концов, я ощутил прилив той жуткой знойной тоски, на которую мне жаловалась несколько раз Алёна.

Девушка также куда-то запропастилась. Впрочем, я сам избегал встречи с ней, поскольку заметил, что вся чертовщина закрутилась вокруг меня, как только она оказалась рядом. Была ли здесь какая-то связь или нет – я не собирался выяснять.

Хотя пребывание в деревне потеряло для меня к этому времени всякий интерес и смысл, я всё же решил дотянуть оставшуюся дюжину дней без приключений и мирно покинуть пределы этих краёв.

Прошло ещё несколько спокойных и столь же скучных дней. Единственным событием, которое яркой вспышкой мелькнуло на этой полосе унылого безделья, стала встреча с ведьмячкой у колодца…

Пелагея попросила меня сходить за водой. Я не стал спорить с немощной бабкой, которая и без того днями пропадала на огороде, взял коромысло с пустыми вёдрами и пошёл к колодцу. Там уже набирала воду какая-то женщина. Она стояла ко мне спиной, а когда я подошёл к ней совсем близко, повернулась вдруг и спросила:

– Ты, что ль, у Пелагеи живёшь?

Лицо у женщины было красивое, даже манящее, но вместе с тем было в нём что-то страшащее. Я удивился, потому что не встречал здесь до того женщины такой красоты и молодости, – за время пребывания в деревне едва ли не все остатки её населения стали мне известны. Я не смог бы даже сказать, кто она.

– Я живу.

– Красивый ты парень, стройный, сухощавый, жилистый.., как хороший конь, – произнесла женщина, окинув меня с ног до головы чёрными глазами, от взгляда которых сердце моё забилось чаще и сильнее.

Слова её повергли меня в некоторое смятение. Давно уже разучившийся краснеть, я вдруг зарделся до корней волос. В её взгляде чувствовалась жадность к сладострастию, но не игривая и скромная, а какая-то колючая, агрессивная, пожирающая. К тому же слово «конь» прозвучало в моей душе тревожной, беспокойной ноткой, шевеля в подсознании какие-то неясные ассоциации и догадки.

Женщина вскинула головой, и её чёрные, иссиня-смолянистые, как у цыганки, волосы длинными прядями упали на лицо, прикрыв его наполовину. Затем она слегка наклонила голову и глянула на меня исподлобья.

Не в силах вынести её взгляда, я отвернулся и стал поспешно набирать воду.

Однако женщина и не думала уходить. Она стояла за моей спиной, молча наблюдая за мной.

– Мне поможешь? – спросила она, когда я подцепил свои полные вёдра на коромысло.

– А в какую вам сторону?

– Да туда же, куда и тебе, – улыбнулась она, и от этой улыбки голова моя пошла кругом.

Теперь уже невозможно было избавиться от острого чувства тревоги, отточенными коготками впившегося в сердце. Ноги мои вдруг сделались точно ватные, а руки и вовсе отказывались слушаться. И коромысло с двумя плескающимися через край вёдрами вот-вот должно было упасть с плеча.

– Что ж ты стоишь? – спросила женщина, и сердце моё остановилось на мгновение, а потом заколотилось с бешеной силой. – Бери и моё коромысло.

Я попробовал подчиниться ей и заметил странное дело: руки мои послушно и сильно взялись за её ношу и водрузили на другое плечо. Не впервые испытывал я трепет перед женской красотой, но всё же удивился: такого не было никогда доселе.

«Что за напасть такая?» – невольно пронеслось в моей голове, когда только что бывшие ватными ноги сделались вдруг пружинистыми.

– Куда нести-то? – поинтересовался я и обомлел, когда женщина показала на дом по соседству с Пелагеей.

Пронзительная догадка лишила меня дара речи.

Не помня себя, оказался я у калитки ведьмячки. Каких усилий стоило мне остановиться здесь! Я обернулся к ней, трепеща теперь всей душой, вспомнившей потрясшие меня события. Теперь мне не хватало сил поднять на неё глаза.

– Что встал? Заходи, – предложила мне ведьма.

Целый водопад сомнений и страстных порывов обрушился мне сверху на голову, едва не оторвав её. Видя перед собой женщину ослепительной красоты, я старался отделаться от липкой паутины, уволакивающей меня к логову мракобесия, пытался вразумить себя, что передо мной дерево, чей ствол прелестный – лишь трухлявая оболочка, за которой сгнившая сердцевина образовала огромное дупло.

От ведьмы исходило что-то как магнитом тянувшее меня к ней. Страсть моя нашёптывала, пытаясь обратить моё внимание на красивую фигуру, груди, правильные черты лица, на то, в конце концов, что, может быть, и даже, скорее всего, это вовсе и не ведьма какая-то там, а красивая, ослепительная и страстная женщина, которая при своей огненной красоте, естественно, вызывает завистливые кривотолки у деревенского бабья, что сеет суеверные домыслы и неправдоподобные слухи.

Я готов был поверить её сладкому шёпоту и броситься в омут жгучей страсти, если бы… если бы не то, что я видел своими глазами. Именно это сейчас придавало мне силы остановиться на пороге беды, притаившейся в этом доме, и ещё как-то сопротивляться.

– Что остановился, красивый, а? – снова улыбнулась мне ведьма. – Оробел никак?

Я смотрел ей в пояс, пытаясь, но, не имея силы и смелости поднять взгляд выше.

– Что стоишь? – снова спросила она, но тон её голоса переменился, сделался неуловимо угрожающим. – Оробел, никак?!.. А подглядывать под конюшнями не страшно?.. Не страшно ночью по лесу шарахаться, а?!..

Она сделала шаг ко мне:

– Да, если хочешь знать, я могла бы и без тебя эти вёдра отнести. Смотри!

Ведьма взмахнула рукой и что-то произнесла.

В тот же миг плечо, державшее на себе коромысло, почувствовало заметное облегчение, а затем и вовсе избавилось от своего груза. Коромысло с вёдрами поднялось над плечом и стремительно пролетело к дому ведьмы, потом в открывшуюся сама собой дверь и там исчезло.

– Ну, что, красивый, видишь?!.. Смотри: не пойдёшь сам – влетишь, как эти вёдра! Я ведь так просто не пристаю. От меня не отвяжешься…

– Это-т что ты там задумала, Варвара? – раздался будто с небес голос Пелагеи.

– Да ничего! – ответила ведьма. – Ты, Пелагея, не лезь! Я хочу с гостем твоим познакомиться поближе, а то ты в гости к себе всех собирала, а меня не позвала, водкой не напоила.

– Тьфу, типун тебе на язык! – крикнула Пелагея, а сама закрестилась. – Свят, свят, свят!..

Возникла пауза. Казалось, что все были в замешательстве, никто не знал, что делать, пока вдруг Пелагея снова не заголосила, видимо, собравшись с духом:

– А ну, отпусти мальца, негодная!

– Пелагея, не суйся! – угрожающе зашипела Варвара. – Не лезь!.. Ты меня знаешь! Не посмотрю, что стара…

– Я сказала: отстань от него! – бабка уже семенила ко мне.

Я глянул на неё и тут же ощутил железный охват на запястье. Это были пальцы Варвары, холодные, казалось, что, вообще, железные.

– Только попробуй уйти к старухе! – угрожающе произнесла ведьмячка. – Несдобровать тебе тогда!

Я попробовал вырваться, но понял, что бесполезно: хватка Варвары действительно была железной.

В эту минуту Пелагея оказалась рядом со мной и схватила меня за другую руку, потянув прочь.

Несмотря на преклонный возраст, сил у бабки было ещё предостаточно. С удивлением я обнаружил, что меня растянули, как верёвку. Причём Варвара стояла спокойно и вовсе не напрягалась, будто бы была стволом дерева, прочно держащимся корнями за землю.

– Варвара, отпусти мальца! – задыхаясь, произнесла выбившаяся из сил старуха.

– Уйди, отойди, тебе говорю! – прикрикнула в ответ ведьма. Её рука, холодная, как лёд, ещё сильнее стиснула железный обруч пальцев на запястье, и я едва удержался, чтобы не закричать от боли, когда понял, что она обращается ко мне. – Ну-ка, скажи ей, чтобы она отстала, не то простишься со своей рукой – отсохнет.

В это время я не выдержал и закричал:

– Бабка, бабка, уйди!.. Она руку мне сдавила, как клешнями!

Пелагея отпустила меня, и я рухнул на землю без памяти.