Текст книги "Прозрачный экран"

В моей съемочной практике был памятный случай, когда животное должно было реально кушать в кадре. Но времена бесшабашных рекламок прошли. Это было на съемках моего авторского фильма «Научная секция пилотов». В обиходе говорят «художественный», но правильней будет «игровой». С точки зрения эпатажности, это довольно дорогое кино было неким продолжением моего первого фильма «Конструктор красного цвета».

В эпизоде, который сейчас описывается, при отсутствии актеров-людей были два героя: огромный питон из Индонезии и самых обыкновенных размеров крыса.

Задача была более чем простая: в кадре огромный заказанный за месяц до этого питон по всем красивым и неведомым никому правилам должен был сожрать бедную крысу. Почему здесь сделан акцент «заказанный за месяц…» очень доходчиво будет объяснено позже.

Нет необходимости рассказывать, как тщательно готовилась эта съемка. В результате этой подготовки главный оператор Игорь Клебанов (один из самых известных российских мэтров) установил нужный ракурс и сообщил всем, что операторская группа готова для съемок.

Среди пустой комнаты располагался самый обычный, затертый временем стол, на котором лежал довольно вялого вида питон. Рядом стоял дрессировщик – человек в меру интеллигентного вида со спокойным, но цепким взглядом.

Он сразу обратил внимание на мой скепсис в отношении активности питона:

– Андрей Федорович, не беспокойтесь. У питонов своеобразная псевдорептилийная психоэмоциональная платформа. В кадре питон сработает четко.

Мне никогда не нравилось стремление выражаться научно, но это личное дело каждого. Дрессировщик продолжал. Как и положено, он объяснил необходимый алгоритм наших действий:

– Я буду стоять наготове с крысиком в руках. После того, как камера запустится, по служебной команде «начали» я вбегу в кадр со стороны затылка питона и положу хвостатика на свободную часть стола. А потом прыгну в сторону, чтобы сразу выпасть из кадра.

Я не нашелся, что ответить на такой яркий сценарий. «Крысик» и «хвостатик» смутили. «Может быть он извращенец?»

Дрессировщик понимающе кивнул головой:

– Объясняю. Питон не питался в течение месяца. Как только он увидит еду, тут же состоится молниеносный бросок. Это скорость, которую даже камера может не заметить: сидит пушистый комочек, и вдруг, без всякого видимого действия, мы видим уже только конвульсии колец великолепного тела питона. Поэтому, чтобы не испортить своим присутствием момент броска питона, положив серую малышку, я молниеносно выпаду из кадра.

«Мало того, что извращенец, он еще и псих».

Мне ничего не оставалось, как в знак согласия молча кивнуть. Закипела процедура подготовки к съемке кадра. И после запуска камеры мой командный голос отчеканил: «Начали!»

Дрессировщик на цыпочках просеменил к столу, положил крысу и отпрыгнул в сторону. Выглядело это гораздо комичнее, чем все трюки Чарли Чаплина вместе взятые. Но это было ничто по сравнению с ожиданием представления кровавого пиршества… Мне показалось, что от нетерпения съемочная группа даже привстала на цыпочки.

Однако бедная крыса спокойно осматривалась, затем так же спокойно стала обнюхивать пространство вокруг себя. Питон еще более спокойно смотрел на свою гостью. В тишине шли секунды. Впрочем, не совсем в тишине. Легкое стрекотание камеры невесело напоминало о дороговизне затягивающейся паузы. Я даже услышал в этом звуке какой-то ритмический напев: «Секунда – доллар, секунда – доллар…»

Прошло около пятнадцати секунд. Я посмотрел на Клебанова – он уже напряженно смотрел на меня. Мы оба напряженно посмотрели на стол. Крыса уже окончательно освоилась. Она неторопливыми шажками стала исследовать поверхность стола. Мой взгляд, как выстрел гаубицы, заставил обернуться дрессировщика. Тут же последовал его уверенный жест: «Спокуха, сейчас все будет».

Прошло уже больше минуты. Раздался шепот Клебанова:

– В кассете только 90 метров.

«Это около 3 минут работы камеры».

Дрессировщик тем временем взметнул вверх обе руки, как окончательный сигнал, что кульминация концерта наступает. Но сознательность в действиях проявляла только крыса. На столе ей стало скучно. Совершенно обыденно она подошла к телу свернувшегося питона, залезла на ближайшую часть этой блестящей колбасы и отправилась в путешествие по необычному маршруту…

Здесь уже не нужно было никаких сигналов. Все забыли обо всем, кроме питона и крысы. Осмелевший зверек тщательно обследовал голову питона, но и тут не последовало никакой реакции хищника. В дальнейшую экскурсию по разрисованной «кожаной тропинке» крыса отправилась словно вприпрыжку.

И тут произошло страшное. Легкий хруст со стороны камеры подвел печальный итог – закончилась пленка.

Присутствующих объединил общий вздох разочарования. А когда через мгновение я перевел взгляд от остановившейся камеры обратно на стол… крысы там уже не было. А питон лежал немного по-другому, и средняя часть его тела была свернута кольцами…

– Остановите его, – этот мой совершенно бесполезный окрик, бездарно рожденный рефлексом сопротивления безжалостной судьбе, был направлен, естественно, дрессировщику.

Тот отозвался молниеносно и не менее уверенно:

– Теперь нельзя к нему подходить. Раз он начал жрать, то будет теперь жрать до полной сытости. Для этого ему еще штук десять таких крысиков надо. Не меньше. А пока он каждое приближающееся существо будет воспринимать как еду.

От ярости и беспомощности моя «психоэмоциональная платформа» стала давать серьезный крен:

– Гоните эту гниду цирковую к питону. Пусть он лучше этого умника сожрет, чем бедных крыс.

Танечка, помощник режиссера, восприняла мои слова в буквальном смысле, как указание к действию:

– А нет его, Андрей Федорович. Убежал дрессировщик. Ему сказали, что с вами лучше не шутить, когда вы нервничаете.

Жаль, что в нашей съемочной группе существовала тайная фракция человеколюбивых сотрудников. Все дрессировщики – хорошие психологи. К сожалению, они нередко бывают плохими дрессировщиками.

ДОБРЫХ СЛОНОВ НЕ БЫВАЕТ

Из-за того, что мы привыкли до мелочей планировать свою жизнь, мы очень неинтересны. Но наш предельно рациональный ум старается по своим меркам спланировать и весь окружающий мир. Вот только животные о наших планах даже не догадываются. Их действия определяются лишь тем, что реально происходит вокруг. И тут нам с ними никак не договориться.

Поразительно, что при всем нашем уме, мы продолжаем быть глупыми, каждый раз пытаясь думать за всех вокруг.

После съемок рекламных роликов с тигром и гусем мне стало казаться, что я напитался таким серьезным опытом в дрессуре, что мне уже можно и самому выступать на арене.

Это был, естественно, 1237685647843976-й случай, когда я в своей жизни наступил на те же грабли. Более точно ту мою ситуацию передаст бородатый, но очень точный анекдот.

Три алкоголика натыкаются на дороге на одиноко стоящую бутылку, доверху наполненную какой-то жидкостью. Более трезвый из них поднимает бутылку. На ней красуется очень лаконичная этикетка – череп с костями. Тем не менее экспериментатор потягивает носом, и его лицо расплывается в радостной улыбке:

– Да это спирт, братцы! Клянусь, спирт!

Но глядя на устрашающую этикетку, приятели молчат. Мужик еще раз нюхает, еще раз улыбается и жадно делает из горлышка несколько глотков. Через секунду он падает замертво.

Точно такая же история повторяется и со вторым алкашом.

Третий бедолага трясущимися руками поднимает бутылку, нюхает:

– Так нет! Ну, точно, спирт, – уговаривает он сам себя. Потом нервно смотрит на череп с костями, на два трупа под ногами и снова нюхает:

– Да нет. Точно, точно он. Это спирт!

И с криком «Помогите!!!» начинает спешно хлебать из бутылки…

Когда мне позвонили и сообщили о хорошем гонораре за третий ролик, я сразу вспомнил этот очень жизненный для россиян анекдот. Но памятуя о крайне несмешных съемках первых двух очень смешных роликов, мой организм взбунтовался настолько, что отказывался вообще думать на эту тему. Хотя, заигрывая, исподтишка я пытался увлечь свое сознание самыми безобидными образами: муравей, червячок, инфузория-туфелька… Но организм был умнее меня – даже ночью мне стали сниться кошмары.

Мне снилось, что я куда-то двигаюсь… Я открываю глаза, и оказывается, что со мной повторяется история Гулливера, попавшего в плен к лилипутам… только вместо маленьких человечков по темной комнате меня несут тысячи муравьев. Нет, наверно, все-таки миллионы, потому что я просто плыву по сплошной шевелящейся черной массе… Я постепенно тону в ней, начинаю задыхаться… Последним усилием воли я вырываюсь, бегу в коридор, но дышать нечем. Пробегая мимо зеркала, я невольно останавливаюсь и вижу в отражении жуткую картину… Из моих ноздрей начинают выползать червяки. Они не похожи на прозрачных глистов, но от того, что у меня изнутри выползает целая армия дождевых червей меня начинает мутить… До меня доносятся истеричные крики ужаса погибающих в давке узости моих ноздрей червяков: «Быстрее, спасайтесь! Все внутренности этого бывшего сценариста наполнены инфузориями-туфельками. Эти ненасытные твари его уже сожрали, сожрут и нас!!!»

Я проснулся в холодном поту. Первой мыслью было бежать сдавать анализы, второй – почему я «бывший сценарист»? Здесь я окончательно проснулся, и третья мысль была куда более рациональней: если я не напишу сценарий, то стану не тем, кем я был во второй мысли, а стану «очень бедным бывшим сценаристом».

Организм признал здравость суждений и принял перемирие. И тут раздался телефонный звонок. Встревоженный голос моего директора не стал извиняться за раннюю побудку:

– Как сценарий?

– Никак. После первых двух роликов надо что-то очень оригинальное придумать.

После небольшой паузы директор хихикнул:

– Не пи…ди. Ты просто не знаешь, кого из зверушек выбрать. После тигра и гуся ты зассал, что третий «энимал» тебе что-то откусит по-настоящему.

Я всегда ценил своего директора за искренность. Но его прозорливость я явно недооценивал:

– Ты, наверняка, сначала отбросил всех хищников, потом просто крупных животных… Потом стал двигаться с другой стороны. В ход пошли бабочки, мухи и мельче, вплоть до бактерий. Но твоя паранойя зашла так далеко, что даже если снимать каких-то никому невидимых вирусов, то и тут возможна неожиданная засада.

– Ну, не совсем так.

– Так, так. Тебе нужен толчок извне. И этим толчком буду я. Представь, что я тебя кодирую.

Не успел я ничего представить, как он произнес:

– Слон, – и повесил трубку…

В результате родился сценарий.

Пустая комната. В кадре появляется обеспокоенный, озирающийся по сторонам человек в знакомом желтом пиджаке и пенсне (это, разумеется, я). В руке у него литровая бутылка с лимонадом… От жужжания мухи персонаж, пряча бутылку, выбрасывает ее куда-то за кадр и выхватывает из-за кадра бутылку с точно таким же лимонадом… но уже трехлитровую… Взявшаяся неизвестно откуда собачка у его ног жалобно скулит… Бутылка снова выброшена… Теперь персонаж с трудом втаскивает в кадр карикатурно большую бутылку – она размером с огромный газовый баллон. С нескрываемым ощущением счастья на лице персонаж откручивает крышечку… Но как только горлышко «бутылища» оказывается свободным, сверху туда опускается какая-то странноватая серая труба, покрытая волосиками… Персонаж с испугом смотрит вверх… Площадь кадра резко расширяется. Теперь происходящее можно увидеть на «общем плане»: оказывается, стена за спиной персонажа заканчивается сразу над его головой. А там над героем нависла голова слона, стоящего за стеной. Это он опустил хобот в «бутылище»… Хобот наполняется лимонадом, а расстроенный персонаж с отчаянием Пьеро, оставленного Мальвиной, обреченно опускает голову.

Ознакомившись с таким плодом болезненного воображения, уважаемый читатель наверно подумал: «А ведь такой сценарий мог придумать только чемпион вселенной по поиску приключений на свою задницу… Не из-за добродушного слона, а от сложности… Слон большой и, наверняка, не такой сговорчивый, как хотелось бы. Если не удалось с первого раза заставить гуся засунуть голову в дырку, то бодаться, пусть и с добродушным, но слоном…»

С большим существом в кадре (помимо скачек в «Адмирале») мне приходилось работать только один раз. Подающий надежды выпускник ВГИКа Юрий Кузин позвал меня сниматься в его дипломном фильме «Левша». Не знаю, как сейчас, но в те годы было чудесное негласное правило – если тебя зовет на съемки студент ВГИКа, ты вправе отказаться, но достойнее согласиться, и разговор о гонораре неуместен.

Из «стариков» нас в этом небольшом черно-белом фильме было двое: я и замечательный актер Евгений Киндинов. Содержание этой короткометражки было довольно двусмысленное. Сценарий не имел никакого отношения к сказу Николая Лескова о Левше, подковавшем блоху. Это история про детство Гитлера, который был левшой и из-за этого подвергался всяческим унижениям. Одним из мучителей Адольфа был его учитель, которого я и играл.

Главным эпизодом, где я снимался, были тренировки коня с кордом. Для человека далекого от конного спорта (такого же, как и я) разъясню: это когда на длинном «поводке» конь бегает вокруг тебя по кругу.

По опыту съемок я знал, что если актеру надо сделать что-то сложное, специальный консультант объяснит ему особенности его действий. Но это были студенческие съемки. Юра, судя по всему, объяснил коннику, который выделял лошадь, примерно так: «Это будет все не совсем по-настоящему, практически имитация…» Поэтому на задний двор конюшни коня вывела какая-то безучастная ко всему тетенька, что-то вроде сторожихи.

Сейчас я вспомнил этот случай, потому что тогда, увидев огромного черного жеребца, я подумал о слоне – он был просто небывалых размеров. По сценарию фильма мой персонаж был одноглазым, поэтому один мой глаз прикрывала черная повязка. Здесь требуется важное объяснение. Когда ты смотришь одним глазом, то с большой ошибкой воспринимаешь расстояние до любого объекта. Поэтому для верности, чтобы конь бегал на одном расстоянии от меня, корду я намотал себе на кисть руки. Как оказалось, это было грубейшее нарушение техники безопасности!

По тому, как гривастый гигант посмотрел на меня, было очевидно, что я ему сильно не понравился. Поэтому, когда тетенька отошла от коня, а я лихо щелкнул бичом, скакун в прямом смысле слова рванул в сторону конюшни.

Когда увлекаемый за ним следом я упал, первой моей мыслью было чувство вселенского счастья, что у меня не оторвало руку. Потом было очень необычное ощущение, которое я испытал всего один раз в жизни, когда проехался по земле на животе. Пока я распутывал руку, мне удалось проелозить по песку около десяти метров. Эпизод с кордом сняли только на следующий день.

Это был именно тот случай, когда говорят «могло быть и хуже». Однако не может не радовать тот факт, что этот фильм Юрия Кузина в 1999 году в секции «Cinefoundation» был номинирован на МКВ в Каннах.

Возвратимся к ролику со слоном. На самом деле (хоть я и приоткрываю профессиональную тайну) все планировалось гораздо проще. Потому что в таких случаях в мощной диверсии, направленной в сознание зрителя, помогают великие законы кино.

Как заставить слона в нужный момент засунуть хобот в горлышко какого-то сосуда? А никак. Для этого кадра делается полутораметровый макет – точная копия хобота. Этот макет и опускается в горлышко постановщиком, который находится сверху и не виден в кадре. Сам слон участвует только в одном кадре – на общем плане. Здесь он с уже опущенным в горлышко хоботом по собственному желанию затягивает внутрь жидкость. Согласитесь, что привлечь слона какой-нибудь вкуснятиной внутри бутыли не так сложно.

Учитывая опыт работы с тигром, мы заранее обратились к дрессировщику с предложением какой-то предварительной работы или хотя бы знакомства со слоном. В ответ Нина Александровна (слона дрессировала женщина) очень добродушно рассмеялась:

– Да этот слон само добродушие. Он же с детьми работает, они его каждый день гладят. Вы что, фильмов насмотрелись про диких африканских слонов, которые атакуют львов?

Я не смотрел таких фильмов, но ведомый какой-то внутренней силой почему-то с серьезным видом заметил:

– Да. Мощь и агрессия слонов там потрясает.

Дрессировщица как-то очень внимательно вгляделась в меня:

– А вы не такой поверхностный человек, как кажетесь, – через мгновение она спохватилась. – Ой, извините, я имела в виду в принципе, киношников. Они, обычно, как-то… поверху…

Я совсем не обиделся, потому что мне со своей высокой колокольни было наплевать на свои душевные переживания. Меня интересовало главное – насколько слон может быть для меня опасен.

– Скажу Вам абсолютно искренне, как пытливому человеку. Этот слон, его зовут Яша, живет здесь уже почти 70 лет. Он совсем старичок. Это добрый старичок, который каждый день общается с детьми. Кроме того, насколько я поняла по сценарию, актер вообще отделен от слона стенкой, которую при всем желании он не может перепрыгнуть или опрокинуть, если вы ее хорошо закрепите.

Мне стало стыдно за свою перестраховку.

Через два дня начались съемки. Как принято в таких случаях, начали с самого сложного кадра – там, где слон опустил хобот в бутыль. Такая последовательность необходима еще и потому, что надо увидеть реальные движения хобота, чтобы правильно сымитировать их макетом.

Декорация была построена прямо внутри большого закулисного помещения, где в одном углу хранились старые декорации, в другом – стоял какой-то древний автомобиль, пылилась куча никому не нужного брезента… Нередко люди, которые впервые попадают на съемочную площадку, не могут поверить, что маленький облагороженный кусочек пространства внутри хаоса и разрухи может выглядеть на экране оазисом совершенства. Иллюзия кино воистину велика.

Секундного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Яша уже успел стать всеобщим любимцем. Девушки из нашей группы разве что не целовали слона. Мое сердце окончательно успокоило то, что Яша действительно выглядел старичком. Он был похож скорее на суховатого слоненка, чем на исполина африканских просторов.

Увидев меня, Нина Александровна отвела Яшу за построенную стенку. Там, чтобы возвышаться надо мной, он встал на специальный помост и покорно свесил хобот рядом с уже стоящей бутылью. Еще через секунду он оживился – его явно привлек манящий запах из бутыли (не знаю, что туда налила дрессировщица).

«Нет, нет… Подожди!» – пронеслось в голове.

Но Яша, разумеется, не слышал меня. Он очень заинтересованно подвел кончик хобота к горловине, изящно покрутил своим «пятачком», что-то изучая, и без раздумий опустил хобот внутрь бутыли.

На съемках всегда и безоговорочно работает закон падающего бутерброда. Бутерброд всегда падает обильно намазанной маслом стороной на толстый ворс ковра, в призовом варианте он еще успевает разбросать в полете часть масла на брюки, сшитые из дорогого материала. На съемках самое ожидаемое событие обязательно происходит в неподходящий момент, а повторить его потом уже не представляется возможным.

Я осторожно двинулся в сторону слона, стараясь его не испугать. Всем своим умиротворенным видом исполин демонстрировал, что он не встревожен, только внимательно следил за моим приближением своим умным человеческим взглядом.

Тем не менее его хобот очень, очень медленно пополз вверх. Это было какое-то завораживающее и гипнотизирующее движение. Причем мне показалось, что движение это происходит только в нижней, тонкой части хобота. Эта часть стала выползать из горловины, а верхняя не двигалась совсем. То есть хобот словно стал сокращаться внутрь себя. А потом просто что-то мелькнуло перед глазами…

Возвращение в сознание было стандартным. Сначала ощущение навалившейся головной боли, потом понимание, что можно открыть глаза – я лежал на диванчике в одной из цирковых гримуборных.

Все, что произошло, заметил только оператор Анатолий Мукасей. И только потому, что он собирался включить камеру и посмотрел в «глазок»:

– Этот Яшка стал как-то странно втягивать кончик хобота. Это так странно выглядело, что скорее было похоже на гипноз. Он прямо настроил меня на какое-то медленное движение времени. А потом, вдруг, я скорее почувствовал, чем увидел, как хобот метнулся в сторону твоей головы. Я не представлял, что слон может с такой скоростью бить хоботом. А с учетом его массы и немалого веса летящего хобота результат получился, словно Майк Тайсон ударил лилипута. Ты улетел метра на три…

Меня спасло от самого печального исхода то, что сам по себе хобот мягкий, и удар был наполовину толчком – мой позвоночник уцелел. Помогло и мое спортивное прошлое, физиологическая привычка держать удар. Но все же после двухметрового полета, ударившись головой о пол, сознание я все-таки потерял.

Оказывается, хобот у слона – это сверхуниверсальный орган.

Этот рассказ получился что-то не совсем веселым. Поэтому буду последователен и закончу совсем жирной черной точкой.