Текст книги "Прозрачный экран"

АНДРЕЙ И
ПРОЗРАЧНЫЙ ЭКРАН

СЕРИАЛ «АДМИРАЛЪ»

РЕАЛЬНО ПОБЫВАТЬ В ПРОШЛОМ

Когда мы встречаем незнакомого человека, то невольно обращаем внимание на то, как он одет.

В профессии актера первая примерка одежды своего экранного персонажа – это определенное таинство. Потому что плохой актер не может удержаться от соблазна тщательно рассмотреть свой новый наряд. А хороший актер вглядывается в этот момент в зеркале в свои глаза.

Хороший актер должен почувствовать, что на него из зеркала смотрит совершенно чужой и незнакомый человек.

На этапе подбора актеров меня пригласили на роль знаменитого карателя, генерала-лейтенанта, атамана Семенова. Узнав о такой перспективе из звонка директора по кастингу, я тут же ринулся в интернет и обнаружил: в 1919 году, когда Семенов получил звание генерал-лейтенанта, ему было всего… 29 лет. Мне же в 2006 году, когда готовились съемки, стукнуло уже 47 лет. Правда, меня несколько успокоило то, что на фото знаменитый каратель выглядел ближе к моему возрасту. Странно, но в процессе своей исторической работы я не раз сталкивался с этим как с правилом: в прошлые века мужчины среднего возраста выглядели гораздо старше своих лет… Наверно, взрослели раньше.

Режиссер Андрей Кравчук утвердил меня на эту роль практически сразу, хотя похожими у нас с атаманом Семеновым были только усы…

Среди многих исторических сериалов «Адмиралъ» заслуженно занимает особое место.

Обычно, костюмы для очередных съемок подбираются из уже имеющегося фонда «Мосфильма». Благо о Гражданской войне фильмов было снято достаточно много. Но в этом проекте Кравчук проявил удивительную принципиальность, в результате чего смета фильма значительно возросла – все костюмы центральных персонажей и людей, которые будут достаточно крупно показаны в кадре, должны быть сшиты по оригинальной технологии тех лет и желательно из тех же материалов!

Мою генеральскую форму шили полгода, несколько раз перешивая заново. Особенно долго возились с брюками (теперь даже не знаю, как точно назвать). Сначала очень тщательно, как-то по-домашнему, сшили галифе. Мне они очень понравились. А когда изделие окончательно подогнали, то мне даже снимать их не хотелось, особенно они шли с удивительного блеска хромовыми сапогами, выполненными точно по объему ноги.

Но консультант-историк, постоянно продолжавший свою научно-исследовательскую работу, неожиданно обнаружил, что казачий генерал должен был носить не галифе, а «суженки». Во многих исторических фильмах в таких широких штанах, которые заправлялись в сапоги, обычно ходил Николай II. Переделка заняла достаточно долгое время. А потом настало время и сапог. К моему неудовольствию выяснилось, что в те времена голенища сапог довольно свободно болтались на ноге и не обтягивали икры. Это давало возможность намотать побольше портянок для тепла.

Верхняя часть формы сразила меня окончательно. Мундир состоял из нескольких слоев ткани и больше походил на средневековые латы. А когда поверх него меня одели (именно одели – самостоятельно я не в силах был это сделать) в шинель, я обнаружил, что из всех возможных движений верхней частью туловища могу только с трудом сгибать руки в локтях, и то лишь на 90 градусов.

Объяснения консультанта подтвердили мои интуитивные сравнения с рыцарскими латами. Уверен, что толстый «бутерброд» из нескольких слоев ткани и двух погон (на мундире и на шинели), который громоздился у меня на плечах, серьезно затормозил бы реальный удар хорошо наточенной шашкой. Что касается того, что сам я был не в состоянии полноценно замахнуться шашкой, то и здесь последовал лаконичный ответ: «Генерал не должен размахивать шашкой».

Наверно, это главный жизненный анекдот в кино, начиная от его «рождения» и до наших дней. Как все время так получается, что тепло снимают в холод и наоборот, не знает никто, но такие казусы преследуют почти все картины.

В «Адмирале» был эпизод, когда Колчак ищет дружбы с атаманом Семеновым, за которым стоят поддержка Японии и немалые деньги. Он приглашает атамана для встречи в гостиничный номер, где предстоит очень важный разговор. На этой встрече должен присутствовать друг адмирала – капитан Смирнов. Его играл замечательный актер Егор Бероев.

Сцена не очень большая. Накануне вечером я быстро выучил все диалоги и утром отправился на «Мосфильм». Это был июль, и по сравнению с предыдущими годами погода стояла аномально жаркая – выше 30 ^ºС. Надо сказать, что жара в Москве совсем не похожа на относительно комфортную жару в Якутске. Это духота загазованного города, где на улице тебе кажется, что ты дышишь парами раскаленного асфальта, а в метро – всеми возможными испарениями теснящих тебя людей.

На съемки я отправился в шортах и майке, но вспотел уже на пути к станции метро. Когда я подходил к съемочному павильону, ничего необычного мне в глаза не бросилось: от курилки шел дым отдыхающих светотехников, кто-то пил кофе… Подсознательно мне показалось, что эти вышедшие на короткий отдых члены съемочной группы совсем не торопятся обратно в павильон… Коридор, как обычно, был наполнен хроническим запахом студийного дыма. Но вот когда я шагнул в павильон, мой очередной вздох рефлекторно «остановился». Нечто похожее было в свое время в аэропорту Бангкока, когда я вышел из прохладного кондиционированного зала на улицу. Организм отказывался вдыхать вместо воздуха какую-то горячую тошнотворную и обедненную кислородом смесь.

Но в принципе ужасная жара в павильоне меня не сильно смутила. Такое происходит от работы мощных осветительных приборов. В конце концов, потерпеть можно, для актера это привычная работа.

Ассистентка перед гримом отвела меня в костюмерную… Здесь я с удивлением обратил внимание на висящую на вешалке шинель. И тут от очень нехорошего предчувствия мой мозг откопал в памяти описание снимаемого действия в сценарии. Когда я вечером учил текст, я не обратил внимание всего на одно слово в начале – «Зима…»

После грима я вернулся в павильон. Зимний макияж стремительно стекал по моим щекам. Одна ассистентка шла рядом, постоянно промакивая мою физиономию салфеткой, вторая ассистентка несла мою шинель, папаху и башлык – пот начал лить с меня ручьями еще когда я начал одеваться.

Началась репетиция. Не надо напоминать, что адмирала Колчака играл Константин Хабенский. До этого я не встречался с ним на съемочной площадке. Первый контакт в работе всегда очень сложен, особенно если в кадре работает мегазвезда. Звездная болезнь – явление в кино повсеместное. Причем в предстоящей сцене Колчак по сценарию – проситель перед Семеновым. Это высокий актерский профессионализм, когда человеческий вектор не переносится на сценарное общение. Здесь популярнейший актер Хабенский должен просить денег у Андрея И, которого видел только по телевизионным программам.

Но Константин, как и Егор, оказался замечательным, приятным человеком, и мы с ним подружились сразу и навсегда.

Сцену мы отрепетировали быстро, и началось… Самым страшным было начало. Мы с Егором, «замерзшие», входим в номер, где нас ждет Костя.

Снимали это так. Камера ждала нас внутри декорации гостиничного номера, и в решающем кадре нужно было только войти в заснеженной от пурги одежде и начать раздеваться. Подготовка к каждому дублю, по количеству людей, обслуживающих нас с Егором, была похожа на подготовку космонавтов к старту.

Когда камеры были готовы к запуску, несколько помощников начинали быстро нас одевать, тут же подключалась гримерская группа. Они опрыскивали нас искусственным снегом, делали усы «замерзшими», а лица синими от холода… Камеры включались заранее, и по готовности гримеров, чтобы не тратить драгоценные секунды на команды «Мотор!», «Камера!» и т. д., мы входили в номер.

40-градусная жара делала свое дело – спустя несколько секунд съемок общего плана пот начинал просто фонтанировать. После остановки камеры помощники вбегали в павильон и стремительно раздевали нас. Но сделать это моментально было невозможно. Поэтому уже после третьего дубля китель можно было выжимать, и отдельные темные пятна стали проступать на шинели…

С тех пор не могу забыть чавкающую, наполненную горячим потом одежду. И я абсолютно уверен, что лучше снимать жаркое лето в трескучий мороз, чем наоборот.

Во время зимних съемок особенно приятны съемки не на улице, а в теплых помещениях. Но в актерской работе расслабляться нельзя никогда. Засада подчас ждет в ситуации самой обыденной.

Снималась сцена в штабе атамана Семенова. Соответствующий интерьер огромной сибирской избы нашли в подмосковном Новом Иерусалиме в музее деревянного зодчества. Центром мизансцены был огромный стол с расстеленной на нем картой. Я с помощниками должен был обсуждать ситуацию на фронте.

Перед командами «Камера!» и «Начали!» на съемочной площадке всегда ведется долгая подготовка кадра. Художник-постановщик раздает команды декораторам по последним доработкам, оператору-постановщику – по светотехнике, выставляется свет… Описание всех нюансов подготовки займет целую страницу. Короче говоря, все необходимые этапы подготовки кадра проходят гораздо дольше, чем запланировано, и у актеров есть возможность поболтать.

Приехав на съемку в статусе «звезды» на отдельной машине, я сразу обратил внимание на актеров, ожидавших грима. Это были 30–40-летние мужики. Всех их я видел впервые. Между нами тут же возникла Лена, второй режиссер:

– Андрей, познакомьтесь. Это молодые актеры…

Она произнесла ничего не говорящие фамилии и имена. Впрочем, я особенно не прислушивался. В голове как-то завис образ «молодых актеров». По отношению к взрослым мужикам это выглядело, по меньшей мере, комично. Но по сути, это было чисто информационное сообщение, которое говорило о том, что эти люди в кино никогда не снимались.

Я сел на отдельный стул неподалеку, невольно наблюдая за «молодыми актерами». Честно говоря, недолюбливаю мужчин-актеров – это не профессия для мужика.

По первым же взглядам я не мог не заметить, что тоже не понравился новичкам. У некоторых театральных актеров есть своеобразная спесь. Они считают, что актеры театра это отдельная, самая высшая каста лицедеев. И чем менее они задействованы в кино, тем более это чувство гипертрофировано. Для них я был выскочка, по воле случая ставший звездой. Режиссер, который в качестве хобби снимается как актер, и тем самым отбирает хлеб у актерской элиты. Начались обычные актерские бредни, исключительно для повышения самооценки: «Я в таком-то театре уже третий год играю того-то в таком-то спектакле…», «А я там-то играю того-то». Это как иностранный язык. Называемые фамилии персонажей их театральной карьеры известны только им и узкому кругу фанатов театра… Но главное, что я почувствовал в их разговоре – серьезный «жим-жим» в отношении предстоящей незнакомой для них работы.

Киноактер и театральный актер – это совершенно разные профессии.

В театре роль долго учится, репетируется и играется иногда годами. На мой взгляд, на вторых ролях это рутина, где натаскать можно любого раскованного, живо мыслящего человека. В кино же роль учится с ходу. Тут же, за полчаса, надо отрепетировать и тут же сыграть, как требует режиссер. А после съемки этого куска фильма… тут же забыть текст этой сцены и начинать учить следующий. Все очень быстро и мобильно.

Нас загримировали и одели в форму. После этого «молодые актеры» полностью покорились мне. У них принято серьезно вживаться в ситуацию. Они были моими помощниками и адъютантами со званиями поручиков и штабс-капитанов. Мои золоченые погоны генерал-лейтенанта приводили их в ступор.

Мы быстро отрепетировали действие. Кадр начинался с того, что я, склонившись над картой, активно анализировал фронтовую ситуацию, меня окружали помощники, члены моего штаба. После примерно минуты обсуждения в углу комнаты раздавался телефонный звонок. Там дежурил адъютант. Он поднимал трубку и, выслушав говорящего, обращался ко мне:

– Господин генерал, вам звонит адмирал Колчак.

После этого я должен был подойти к телефонному аппарату, где происходил короткий телефонный разговор.

С точки зрения актерской работы и лидерства в кадре, самая сложная работа – у меня. И мои театральные коллеги это чувствовали. Все по-честному – никаких «звезд», никаких «новичков».

Но я видел, что от «жим-жима» театралам сложно избавиться. Особенно нервничал адъютант около телефона. Представьте себя на его месте. Ничего играть не надо. Необходимо просто снять трубку и сказать одну единственную фразу. Задача для любителя из театральной студии.

Началась съемка. Были даны дежурные команды и, наконец, прозвучала команда для актеров: «Начали!» (на англоязычных съемочных площадках это звучит как «movie» – «кино»).

После прозвучавшей команды я начинаю «активничать» над столом. Чувствую, что нормально завожу своих коллег вокруг стола, они начинают чувствовать ритм происходящего, нужную амплитуду игры… Звучит телефонный звонок. Адъютант снимает трубку, после паузы произносит:

– Господин генерал, вам звонит товарищ адмирал…

Поняв, что ошибся, он виновато опускает трубку, перестав играть, и направляет взгляд в сторону режиссера, находящегося за кадром.

– Извините, ошибся.

– Ничего страшного, второй дубль, – вмешивается второй режиссер.

Второй дубль начинается уже по накатанному, «молодые актеры» за столом увлечены работой, а вот сорокалетний адъютант у телефона заметно нервничает.

Раздается телефонный звонок. Пауза. Раздается голос адъютанта:

– Товарищ генерал… Ой, я снова ошибся… – адъютант опустил трубку и нервно осмотрелся.

Кино снималось на пленку «Kodak», и каждый испорченный дубль уносил в бездну бездарно потраченные деньги – не менее 100 долларов.

В третьем дубле адъютант выдал новую версию текста:

– Господин генерал, вам звонит господин атаман… адмирал.

Второй режиссер уже нервничал:

– Молодой человек (это звучало как маленькая месть), Вас потом будут озвучивать, судя по всему, не Вы. Но по артикуляции, что «господин», что «товарищ» выглядят одинаково. При озвучке все поправят. – Он сделал паузу. – Вас разве не учили, что пока режиссер не сказал «Стоп», Вы должны продолжать играть сцену…

Адъютант поспешно кивнул, но всем было видно, что его заклинило. Он уже себя не контролировал, а это самое страшное. После следующего испорченного дубля на адъютанта было страшно смотреть. То, что это крах его кинокарьеры было ясно всем. Важно было просто закончить этот кадр.

В результате во время злополучной фразы стали снимать мою реакцию на услышанное, не показывая адъютанта. Увы, я не смотрел эту сцену в окончательном варианте фильма. Но когда я слышу разглагольствования театральных актеров о своей особой школе актерского ремесла, я начинаю громко смеяться и не боюсь, что они обидятся.

НАЗНАЧЕН КРАСИВО УБИВАТЬ

Актерское перевоплощение – это, разумеется, основа профессии человека, который на экране или театральной сцене временно живет жизнями других людей. Даже те актеры, которые, по большому счету, каждый раз отыгрывают лишь свой яркий типаж, все равно меняют свою человеческую сущность во время работы. Зритель после фильма быстро возвращается к мыслям о своей повседневной жизни. А вот актеру после съемочного дня очень трудно вернуться обратно в себя… Иногда невозможно.

Продолжались съемки «Адмирала». Все уже в съемочной группе как-то пообтерлись, подружились, а кто-то и влюбился. В общем, обычная киношная жизнь, которая по сути ничем не отличается от жизни других профессий. Везде в основе лежат человеческие отношения. Поэтому интерес вызывали лишь новые актеры, приходившие на еще не отработанные в съемочном процессе роли.

Предстояла съемка довольно жесткого эпизода, происходящего в глухой сибирской деревне (правда, съемки проходили опять в музее деревянного зодчества подмосковного Нового Иерусалима).

По сценарию, жители деревни приютили большевиков. Семенов узнал об этом и нагрянул с карательной миссией. В результате, раздетых большевиков на лютом морозе облили водой так, что они превратились в ледышки. На следующее утро Семенову докладывают, что к нему на поклон пришли крестьяне во главе со старостой. Не в самом лучшем настроении атаман выходит во двор к крестьянам…

Мои действия в сцене состояли из двух больших кадров. В первом – я спускаюсь с крыльца и на подходе к крестьянской делегации, упавшей на колени, разбиваю нагайкой глиняный горшок, корзинку… В эффекте этих действий я не сомневался (моя специальность в боевых единоборствах была манипуляции «лян-тин» – это китайский вариант «нунчак»).

Серьезно беспокоило другое – у меня была своя тайна. За два месяца до этого на съемках телепрограммы «Искатели» в Казани я, находясь в старом подземелье, провалился на нижний ярус и сломал лодыжку левой ноги. Гипс мне сняли накануне, и нога еще плохо слушалась. А я уже писал, что одежда в этом фильме абсолютно повторяла свои исторические прототипы. Поэтому подошвы у моих шикарных хромовых сапог были из полированной кожи. На обледенелых деревянных ступеньках я чувствовал себя хуже, чем на коньках: там ноги скользят вперед и назад, а здесь разъезжаются во все стороны.

Забавно играть какую-то психологию, когда все мысли заняты только тем, как бы не упасть. Здесь нужно использовать свою слабость как актерский прием. Поэтому с крыльца я спускался, подчеркнуто тяжело припечатывая подошвы сапог к скользким ступеням. Получилось очень зловеще. Радость, что удалось избежать конфуз, придала дополнительное вдохновение. Поэтому от размашистых ударов нагайкой при моем угрожающем движении в сторону испуганных крестьян стало разлетаться все, что попадало под руку…

Раздалась команда режиссера «Стоп!». Староста поднял голову, и я узнал своего приятеля, актера старой школы Сергея Серова (он был мужем сестры прекрасной актрисы театра Маяковского Тани Аугшкап). Я не видел его раньше потому, что гримировали Сергея в другом автобусе.

Сережа не сразу улыбнулся, вглядываясь в мое грозное лицо карателя. Потом мы рассмеялись, пожали руки, но я все равно чувствовал, что мой друг как-то напряжен.

Сергей не заставил меня задавать вопрос:

– Андрюха, сейчас будет сниматься следующий кадр…

Покачивая головой, я показал, что внимательно его слушаю. Сережа глубоко вздохнул и продолжил:

– …Я, как староста, глубоко покаянную речь скажу тебе, а ты, по сценарию, должен хлестануть нагайкой меня по роже так, чтобы осталась… – он посмотрел на меня по-актерски так, словно играл добрую и бесконечно преданную мне собаку, – … чтобы осталась глубокая кровавая борозда. А я тут видел, как ты плеточкой горшечки кокаешь на мелкие кусочки…

Я все понял:

– Да не беспокойся, Серж. Это же будет другая, специальная плетка из мягкой резины, пропитанная красным сиропом…

Сергей перебил меня:

– Чего ты мне втираешь. Не первый год служу Мельпомене. Резина, какая бы она ни была мягкая, это не женский ватный тампон.

Теперь я его прервал:

– Хорошо, постараюсь как-то… помягче.

Он посмотрел на меня совсем другим, жестким взглядом, словно решившись на что-то:

– Нет уж. Не хочу, чтобы ты на моей харе дубли накручивал. Я прошу тебя как друга: припечатай мои жирные щечки один раз, но так, как ты умеешь, чтобы режиссеру сразу понравилось.

Я согласно пожал плечами.

Когда в первом дубле я снова надел на себя облик безжалостного карателя, то уже на подходе к Сергею почувствовал, что он волнуется не по-актерски, а… по-человечески. В его глазах был страх. Но отступать было некуда.

Если бы на моем месте был садист, он был бы на седьмом небе от счастья – быть жестоким, ничего не играя. А я, признаюсь как профессиональный спортсмен, ничего не чувствовал… Серега сказал свои слова прощения, трепеща всем телом и зная, что прощения не будет. Наступил момент истины. Я со знанием дела размашисто выбросил руку вверх и, насколько был способен, от стремления к убедительности, от «актерской души», от просьбы друга оттянул плеткой Сережу Серова наискось от лба до скулы через все лицо… на секунду там зафиксировалась страшная кровавая полоса от густого сиропа.

Из внутренностей моего друга вырвался жуткий вой, он упал на снег и едва ли не в судорогах стал валяться по снегу… После команды «Стоп!» он еще несколько секунд продолжал это дело. А когда остановился, в повисшей тишине режиссер восхищенно произнес:

– Как это было сыграно! Что значит долгая жизнь в театре… Дублей не надо.

Я облегченно вздохнул и подошел к Сереге. Он поднялся на колени и посмотрел на меня исподлобья:

– Спасибо, сука… Я просил сильно, но не до такой же меры. – На секунду он замолк, видимо, прокручивая в голове возможные варианты. – …и все равно спасибо.

Мы оба засмеялись.

– И все равно сука.

С тех пор когда мы с Сергеем встречаемся в театре на какой-нибудь премьере, то при встрече взглядами мне кажется, что у него проскакивает на лице мимолетный нервный тик.