Текст книги "Альтернативный солдат"

– Нет, отчего же… Если мужиков в колготках убрать, оставить женщин, только не таких худых. В теле чтоб! И не бегали, как наскипидаренные, а плавно так, с чувством… Тогда ничего! – сказал Таранов.

Небритое лицо расплылось в улыбке, в глазах появилось мечтательное выражение.

– Это есть стриптиз, дедушки, – усмехнулся Стас. – Поднимайте копыта, жеребцы, полы надобно помыть.

Железные кровати взвизгнули, дощатый пол отозвался скрипом, старики с кряхтеньем убрали ноги. Обширная, как ковер, тряпка с чавканьем погружается в воду, ведро сердито звякает и мстительно выплевывает горсть воды прямо на пол. Стас ловко выжимает истекающее водой полотно и тряпка шлепается на крашеные доски пола, словно камбала на палубу сейнера…

Клыкова прислонилась лбом к окну. Холодное стекло застудило кожу, головная боль на мгновение стихла, а потом набросилась с удвоенной силой. Послышался звук автомобильного мотора, во двор интерната въезжает уазик. Машина переваливается на выбоинах, словно растолстевшая утка, старый кузов скрипит и кряхтит, как будто отдувается после тяжелой работы. Хлопает дверь, шофер спрыгивает на мокрую землю. Воровато оглядывается, рука лезет в карман. Пальцы комкают тонкую пачку ассигнаций. Водитель некоторое время рассматривает деньги, губы озабоченно шевелятся. Пересчитав «кровно заработанное», шофер прячет купюры во внутренний карман, предварительно тщательно расправив каждую бумажку.

– Какая мразь! – тихо шепчет Клыкова и закрывает глаза. Кому адресовано произнесенное слово, водителю или родственникам скончавшихся старушек, непонятно…

Негромко щелкает замок, звучат шаги. Поспелов отрывает взгляд от разложенных по столу бумаг, деловое выражение лица меняется радостью. В кабинет входит Клыкова, белый халат туго стянут талии широким поясом, пуговицы застегнуты, врачебный колпак надвинут на брови, словно стальной шлем солдата. Строгий облик дополняют высокие сапоги на острых шпильках. Клыкова опускается на стул, спина подчеркнуто выпрямлена, белая ткань туго обтягивает бедра. Губы плотно сжаты, взгляд строг, на лице нет и намека на улыбку.

– Валериан, у меня к тебе серьезный разговор, – холодно произносит Клеопатра.

– К чему такой деловой тон, Клео, – как можно теплее улыбается Поспелов, – ты же знаешь, что для тебя я готов на все.

– Мы по-разному понимаем слово «все», Валериан.

– Ну, дорогая … – поднимается из-за стола Поспелов.

– Сидеть! – останавливает его строгий окрик.

Для пущей убедительности Клыкова легонько хлопает себя по бедру. Валериан торопливо садится, его взгляд буквально прикипает к обнаженным коленкам Клеопатры. Несколько секунд длится пауза. Валериан не выдерживает, быстро произносит просящим тоном:

– Слушаю тебя, дорогая.

Взгляд скользит по бедрам, животу, поднимается выше и замирает, словно натыкается на непреодолимое препятствие – ледяные глаза Клыковой. Заместитель глядит на директора, словно удав на добычу – жестко, неотрывно, будто сверлит дырочку в голове.

– Дорогой, – слегка смягчает тональность Клыкова, – пришел счет за обучение дочери в институте. У нас с тобой была договоренность…

– Да-да, помню! – радостно перебивает Клыкову Валериан, – деньги будут.

– Когда?

– Ну…

– Завтра утром, – говорит Клеопатра не терпящим возражения голосом.

– Разумеется, но требуемая сумма у меня на даче, в сейфе, – с ласковой улыбкой сообщает Поспелов.

– Хорошо, я поеду с тобой, – произносит Клеопатра после паузы, словно приняла нелегкое решение. – Помогу отсчитать. Надеюсь, в этот раз нам никто не помешает?

– Боже упаси! Я все продумал и организовал. Промашки не будет.

Поспелов поднял руки, словно призывая небеса в свидетели и сотворил самое честное выражение лица, на которое только способен.

Валериан Николаевич был одним из тех мужчин, которым периодически требуется этакая встряска. Для посторонних людей он выглядел примерным семьянином и отцом. Собственно, так и было на самом деле, но далеко не всем этого достаточно. У некоторых мужчин – и женщин тоже! – наблюдается странная потребность в… унижении. Разумеется, этакого добра в жизни хватает всем с избытком. Почти никто не может с чистой совестью сказать, что прожил жизнь с высоко поднятой головой. Врет, кланялся. И сердце замирало от страха… И продолжает делать это сейчас, независимо от должности и объема власти. Ведь если тебя назначил на должность приказом вышестоящий начальник, то другой получил пост в результате выборов. А толпе тоже надо нравиться. А еще даже у самого могущественного властителя есть большие и малые грехи. Или фобии, так «лучшее» звучит! И даже больше, чем у простого человека. Ну, нищему-то пожар не страшен…

Валериан Николаевич считал, что давно уже перерос должность директора интерната, что способен на большее! Но рынок вакансий в области соцобеспечения ограничен, верхние ступени иерархической лестницы давно и прочно заняты. Разве что скоропостижно скончается от инфаркта заместитель главы администрации по социальным вопросам. Но, судя по его румяной роже, это произойдет не скоро. Жажда власти частично восполнялась угодливым персоналом интерната, только вот мало его, этого персонала! Да и что это за подчиненные – десяток пожилых женщин и два мужика, один из которых вечно пьян и потому плохо соображает, а второй грубый шоферюга. Валериану Николаевичу иногда снились сны, в которых он играл роль барина, помещика, владеющего тысячью душ. Стоит господин Поспелов на высоком крыльце, от самых ног расстилается бескрайнее поле. Изумрудная трава почти не видна из-под согнутых спин холопов и холопок. Ждут барского слова! Наберет Валериан полные легкие воздуха и польется речь его плавно и благозвучно, а холопы внимают… Счастливые сны часто прерывал храп супруги и тогда Валериан лежал до самого утра с раскрытыми глазами, сон не шел, зато лезли в голову странные мысли. Попытки снять напряжение с использованием жены облегчения не приносили. Слишком уж безучастной была вторая половина. Вот уж действительно – супружеский долг! Чувствовал Валериан, что надобно что-то менять. Теряется вкус к жизни. На фельдшера интерната по фамилии Клыкова он поначалу не обратил внимания, но однажды стал свидетелем, как строгая «фельдшерица» отчитала санитарку за незначительную провинность. Строгое, почти жестокое выражение лица, застегнутый на все пуговицы халат, пальцы сжаты в кулаки – он вдруг подумал, что этой женщине гораздо больше подойдет мундир, ремни крест на крест и хлыст. Валериан вспомнил какой-то фильм про войну, там показывали надзирательниц из концлагеря… Валериан опомнился, лишь когда Клыкова прекратила словесную экзекуцию. Санитарка «убито» плетется в туалет за тряпкой, Клыкова оборачивается и тут их взгляды встречаются. Жесткое, волевое лицо женщины показалось ему странно привлекательным и даже прекрасным. А имя какое – Клеопатра! Что-то в нем этакое имперское, видится железный строй римских легионов и реют флаги на башнях.

Ухаживания и намеки ни к чему не привели, Клыкова пресекала на корню все попытки завязать с ней более тесные отношения. Валериан диву давался, что женщина столь… ну, неброской внешности ведет себя, словно королева красоты. Только не как нынешние, эти готовы отдаться любому, кто заплатит, а настоящая женщина, рядом с которой испытываешь невольную робость. Валериан, как каждый нормальный мужчина, брезговал женской доступностью, но признавал ее необходимость в отдельных случаях. Но сдаваться Поспелов не собирался. Наоборот, азарт становился только сильнее. Чутье подсказывало ему, что его не отвергают по-настоящему. У Клеопатры есть какая-то тайна.

Как пела когда-то примадонна, если долго мучиться, что ни будь получится. Ближе к середине лета получилось и у Поспелова. Ни одна женщина не останется равнодушной к упорному в ухаживании мужчине. В конце концов Клеопатра сдалась. Ну, люди-то взрослые, ходить по кафе и кинотеатрам ни к чему. К тому же Валерина довело до крайности упрямство и несговорчивость Клеопатры, просто сгорал от нетерпения. Он привез ее на дачу, когда вечер уступил место ночи и любопытные соседи не могли – случайно, разумеется! – подсмотреть, кто это пожаловал в гости к соседу. Руки дрожали от нетерпения, Валериан даже дверь с первого раза не сумел открыть, не тот ключ оказывался. Немного смущало, что Клеопатра приехала с объемистым чемоданом. О том, чтобы холодильник был полон, он позаботился первым делом, так что подобная предусмотрительность женщины показалась ему забавной.

Клеопатра входит в дом, внимательный взгляд серых глаз скользит по комнате, на мгновение останавливается на разложенном диване. Ни слова не говоря, женщина садится на край. Спина прямая, подбородок поднят, колени сжаты. Валериан все еще копается в коридоре – проклятый шнурок запутался в самый неподходящий момент, от злости пальцы дрожат, хочется порвать к черту дурацкую завязку, но шнурок новый, крепкий, не поддается. Валериан освобождается от туфли, торопливо подходит к холодильнику:

– Что будем пить, дорогая? – звучит стандартная для такого случая фраза.

– Ничего, – спокойно отвечает Клеопатра. – Сядь рядом.

«Наконец-то»! – радостно думает Валериан. Садиться как можно ближе, ладонь ложится на теплую талию женщины. Клыкова немного отодвигается:

– Не спеши. У меня есть одно условие, – говорит Клеопатра. Ее строгие глаза совсем близко, частое дыхание колышет вырез сарафана, легкий запах свежего пота кружит голову.

– Да, – хрипло отвечает Валериан.

По интонации несложно догадаться, что он заранее согласен на все условия, лишь бы получить допуск к телу.

– Ты еще не знаешь, что я попрошу, – с улыбкой отвечает Клеопатра и легонько прикасается пальчиком к губам Поспелова. От этого простого движения и улыбки у Валериана едва не срывает тормоза. Он с трудом удерживается от сильнейшего желания овладеть несговорчивой и строгой дамой прямо сейчас.

– Да, – словно попугай повторяет Валериан, потом спохватывается: – Э-э… ну что?

Женщина водружает на колени старый чемодан. Ярко сверкают замки, клепки, металлические уголки. Чемодан старый, хорошо видны потертости и царапины. Судя по вместимости, относится к категории «мечта оккупанта» Похоже, что фибровое чудо появилось на свет раньше, чем его хозяйка. Клеопатра нарочито медленно открывает чемодан, искоса поглядывая на Поспелова, у которого от нетерпения руки трясутся. Чувствуется, что содержимое его совершенно не интересует. Крышка нарочито медленно поднимается, по комнате плывет запах кожи, чуть слышно скрипят никелированные петли. Наконец чемодан распахивается, словно пасть кашалота. Валериан с любопытством разглядывает содержимое, на лице появляется удивление:

– Дорогая, мне тоже нравится одежда из натуральной кожи, но показ мод… э-э… я думал, мы с тобой… я рассчитывал на другое!

– Ты получишь то, что хотел. Если удовлетворишь небольшой женский каприз. Мне нужно переодеться.

– Туда, – мотнул головой Валериан в сторону спальни.

– Иди! – приказала женщина.

Валериан безропотно повиновался, хотя вовсе не собирался выходить. Смутная догадка мелькнула, словно вспышка молнии и Валериан, еще до конца не осознавая, что должно вот-вот произойти, вдруг обрадовался, словно через несколько мгновений получит давно ожидаемый подарок…

В коридоре Клыкова встретила Стаса. Халат покрыт влажными пятнами, руки по локоть укрыты перчатками ядовито-желтого цвета, прядь мокрых волос прилипла ко лбу. Парень только что вымыл все палаты на третьем этаже.

– Куренков, вы куда сейчас направляетесь? – спрашивает Клыкова.

– Небольшой перекур и начну мыть полы в женском отделении. А что?

Клеопатра оглянулась. Дежурная по этажу увлеченно рассматривает глянцевый журнал. Яркие фотографии подробно рассказывают о «тяжкой» жизни известной телеведущей, о ее многочисленных мужьях и непростых отношениях с настырными поклонниками. Щеки и лоб санитарки покрыто красными пятнами, глаза горят огнем, губы шевелятся. Судя по выражению упитанного лица, санитарка мысленно там, «в нутре» красивой и такой трудной – мать ее! – «гламури». Сразу видно, уж она-то не упустит своего щщастья, обеими руками ухватилась бы за яй… э-э… ну, в общем, за то место, с которого не сорвать и бульдозером.

– Везет же людям! А ведь ни сиськи, ни письки и жопа с кулачок. Эх!! – завистливо бормочет санитарка, при этом так встряхивает головой, что белый колпак съезжает на ухо, жиденькая прядь обесцвеченных волосков крысиным хвостиком шлепается на потный лоб.

– Вот что, Куренков, – говорит Клыкова, – на сегодня все, можете идти домой. До понедельника.

– А как же … – и Стас растерянно кивает на ведро и тряпку.

– Тут есть кому поработать шваброй, поразмяться. Засиделись, коровы! – громко произносит Клыкова.

Уголки губ заместителя директора интерната вздрагивают, верхняя губа чуть приподнимается. Клыкова поворачивается на каблуках, под ногами с хрустом дробится в пыль маленький камешек. Словно пистолетный выстрел, звучит команда:

– Дежурная по этажу, подойдите ко мне!

Дальнейшего развития событий Стас решил не дожидаться. Осторожно, чуть ли не на цыпочках – дабы не отвлечь случайно заместителя директора от важных дел! – перемещается в свою каморку. Ведро и швабра летят в угол, мокрый халат прыгает на вешалку, перчатки виснут на краю ведра, словно пара дохлых жаб. Через две минуты хлопает дверь на первом этаже, лицо холодит осенний ветер, под ногами трещит молодой ледок замерзших луж. Свежий воздух наполняет грудь, улыбка растягивает губы – как хорошо быть свободным. Даже на два дня.

Глава 5

Понедельник день тяжелый. Сие утверждение есть истина в последней инстанции для всех, кто проводит выходные… ну, совсем легко! Стас оторвался по полной программе или, как выражались древние, «пустился во все тяжкие». На мой взгляд, эта фраза наиболее точно отражает смысл занятий так называемого «отдыхающего». Нервное напряжение уменьшается, конечно. Зато физическая немощь возрастает многократно. Увы, за все надо платить, а за халяву вдвойне. Тень отца Гамлета по имени Стас медленно перемещается по квартире. Так совпало, что мама решила воспользоваться службой сына и уехала на пару недель в почти родной – для граждан с доходами чуть ниже среднего – Египет. Maman справедливо рассудила, что если чадо занялось благородным служением сирым и убогим, то ей, свободной даме в позднего бальзаковского возраста, сам Бог велел заняться собой, любимой. «Творческий» отдых в родном городе имеет естественные ограничения – а вот увидят, а вот скажут? Мы все вынуждены считаться с общественным мнением, каким бы ничтожным ни было это самое общество. Раньше отдушиной служил Крым или санаторий в дальних краях. Юг, как война, все спишет – эта поговорка родилась не на пустом месте. Сегодня для этих целей служит заграница. Почему-то считается, что за рубежом можно вести себя, как последняя скотина и все сойдет с рук. Причем так думают как оборзевшие от заемных денег пролетарии, так и образованные интеллигенты, по капризу судьбы ставшие миллионерами. Видимо, много общего…

Как вела себя мама, Стаса не интересовало. Возможно, вполне прилично. Не это главное. Вернувшись домой, он обнаружил пустую квартиру, солидную пачку ассигнаций и записку, в которой сообщалось, что мамочка убыла в срочную и, естественно, внезапную командировку. Слегка ошарашенный Стас задумался, потом сосчитал купюры. В результате скромные мечты о тихом отдыхе в родных пенатах воплотились в бесшабашный разгул с доступными девками, «травой» и традиционной в таких случаях милицией. Вернуться в сознание из безбрежного океана нирваны, в которое неизбежно впадает любой отдыхающий подобным образом, можно только с использованием средств чрезвычайных. Для Стаса это были три будильника, мобильный телефон, запрограммированные музыкальный центр и телевизор. Ровно в шесть часов утра, когда по радио звучит гимн Родины, квартиру Стаса огласили мерзкие трели будильников, дико завизжал голосом маэстро Кипелова музыкальный центр, а телевизор взвыл утробным стоном примадонны советской эстрады – устала Алла!!! Видимо, редакция утренних телепрограмм решила, что именно это нетленное произведение как нельзя лучше подходит к раннему пробуждению. Любой другой на месте Стаса поседел бы от ужаса, но только не он. Медленно, словно в припадке сомнамбулизма, встает с кровати новоявленный «брат милосердия». Звук шагов тонет в какофонии звуков, пустые банки из-под пива бесшумно сминаются под ногами, обгорелые спички впиваются в кожу, будто скошенная трава. Мышцы плохо слушается хозяина, походка Стаса похожа на… как бы поточнее выразиться – если медведя научить лунной походке заморского короля поп-музыки, то получится примерно так. Один за другим умолкают будильники, обрывается на самой высокой ноте визг маэстро, уставшая Алла отрубается. Наступает тишина, в которой слышен только тихий стон хозяина комнаты – головы просто нет, есть сосредоточие боли, желудок вывернут наизнанку и норовит вылезти наружу, как будто Стас за ночь превратился в морскую звезду. Мускулы перешли в состояние жидкого киселя и наотрез отказываются слушаться. Чудовищное состояние усугубляется отвратительным вкусом во рту и резью в глазах.

– Смерть, где ты? – шепчет Стас.

Патетическая фраза переходит в нутряное рычание. Зажимая обеими ладонями рот Стас бежит в туалет…

Любой, кому хоть раз в жизни приходилось напиваться, а потом, не выспавшись, в ужасном состоянии похмелья идти на работу, знает, как это невыносимо трудно. Выпить полстакана водки способен далеко не каждый, а те, кто утверждает, что делают так всякий раз, являются либо алкоголиками, либо вот-вот станут таковыми. «Умирающий» Стас бредет на остановку автобуса, словно зомби. Вокруг суетятся отвратительно энергичные мужчины и женщины, разговаривают, некоторые завтракают на ходу. Запах пищи вызывает сильнейшие позывы на тошноту. Хорошо, что хватило ума не напиваться воды с утра, хотя «сушняк» настоятельно требовал. Надо перетерпеть. Без воды омерзительное состояние похмелья проходит чуточку быстрее. К остановке приближается громадная, как дирижабль, коробка автобуса. Шепеляво лязгают двери, поток людей вносит Стаса в салон. Плотно сжатый со всех сторон Стас чувствует себя, словно конь в теплом стойле. Незаметно подкрадывается дрема, ноги слабеют. От падения на грязный пол спасает выбоина на дороге. Автобус встряхивает, тотчас раздается голос подошедшего кондуктора:

– Ваши билеты? Фу-у, выхлоп какой!

Билетер безнадежно машет рукой, понимая, что спрашивать с человека в таком состоянии бесполезно. Стас невнятно мычит в воротник, дрожащая рука вытягивается, в трепещущих пальцах шуршит купюра. Прохладные кругляши сдачи ссыпаются в ладонь, рука опускается, мелочь проваливается мимо кармана на пол. Лазить на карачках, собирая деньги, бессмысленно – пальцы оттопчут и можно вообще не встать. Сил нет. Автобус останавливается, Стас выбирается из теплого салона. На остановке никого, холодный ветер студит лицо и руки, вдалеке горят окна интерната, будто желтые глаза бешеной кошки.

– Доброе утро, юноша. Сразу видно, что выходные вы употребили с пользой для дела, но без пользы для тела, – встретил Стаса замысловатой фразой Поцелуев.

Стас замысловато машет рукой, изображая мушкетерский жест приветствия шляпой с перьями. Говорить нет мочи. Ведро с водой кажется тяжелым, как земной шар. Старики понимающе заулыбались, привычно забрались на кровати с ногами. Стас плохо соображал с похмелья, но все же заметил, что Кувалдин как-то особенно равнодушен к окружающим. Он всегда был безучастен, но сегодня… чересчур спокоен, что ли.

– Что с ним? – вяло поинтересовался Стас у Таранова.

– Вчера дочь с внуками должны были прийти. Не пришли. Он даже пенсию не тратит, складывает в подушку. Приманить хочет. А они не идут, – тихо ответил Таранов.

– А что такое?

– Ты мой пока. Потом сходим, покурим, я расскажу.

Стас вышел менять воду, Таранов явился через несколько секунд. Пересушенная до состояния древней мумии сигарета выпрыгивает из пачки после ловкого удара пальцем. Вспыхивает спичка, зажигается тлеющий уголек на конце табачной палочки. Таранов глубоко, с удовольствием затягивается. Стас смотрит с отвращением и сожалением – с «бодуна» курить ну совсем не хочется.

– Такое дело, парень … – начинает рассказ Таранов. – Есть у Кольки дочь. Взрослая, понятно дело, замужем. Внуки имеются. Живут с мужем вроде неплохо, зарабатывают хорошо, квартиру в рассрочку взяли. Или дом, не знаю точно. В общем, все в ажуре и яй …а на абажуре, – изящно подытоживает Таранов. – Только вот папашу родного видеть не желает и домашним своим не велит.

– А чего?

– Не знаю. Колян вроде мужик тихий, не драчливый. Правда, от жены вроде уходил к другой бабе, но не надолго и потом пришел опять. Ну, это дело такое, в семейной жизни всяко бывает. Водку не пьет. Сейчас, – уточнил Петр. – Как раньше, не ведаю, но водяра дело такое – раз подсел и до конца жизни, пока в ящик не сыграешь. Или «торпеду» зашьют такую, что с первой рюмки копыта отбросишь. Тут уж не попьешь! Одним словом, завязал он. А еще я слышал, – понизил голос Таранов, – будто осталась у Кольки квартира.

– А чего же он здесь? – удивился Стас. – Я думал, вы все… э-э… ну, жить негде.

Таранов усмехнулся:

– И такое есть. Я, к примеру, свою двушку сыну добровольно уступил, а сам сюда, на полное, но, надо сказать, хреновое обеспечение. Сын у меня отец молодец, жена тройню принесла, а потом двойню. Ну, чего старому пер… ну молодежи мешать? Вот я ушел. Мне в казарме привычней, хотя иногда так тоскливо бывает, что ну его на х…!

– А у других как?

– По-разному. Это ты у них спроси. Так вот… Колян человек домашний, как я понимаю, трудно ему без уюта и ватрушек. Только рассказывать в чем дело он не хочет.

– Да, чудно как-то. Дом есть, семья, а человек в интернате.

Дверь распахнулась, в мужской туалет входит санитарка, в руке пожарного цвета ведро с крышкой.

– Матвевна, ты бы хоть постучала. Вдруг я без штанов! – притворно возмутился Таранов.

– И че? Али у тебя в штанах сюрприз какой? – лениво поинтересовалась санитарка.

– А ты покажи кой чего, будет тебе сюрприз, – с надеждой в голосе ответил Петр.

– Если бы ты был на тридцать лет моложе, а твой друг на десять лет старше, может и показала бы. Даже больше, чем кой чего. А так… вот ведро хлорки, – приподняла санитарка крышку, – любуйтесь.

– Эх, Матвевна! Не ценишь ты души порыва, – трагически тряхнул головой Таранов. Наполовину выкуренная «прима» прилипла к нижней губе, пепел просыпался прямо в нагрудный карман халата, сигарета смешно повисла белым хвостиком.

– Вот, и в штанах так же болтается, – махнула рукой санитарка. – Кстати, Куренков… сегодня Марька выходит с больничного, заступает в ночь.

– Успеха, Стас. Не подкачай, – хлопнул по плечу Таранов. – Пойду, помогу Матвевне, за ведерко подержусь.

Петр оторвал прилипший окурок, в ладони появилась расческа. Несколько энергичных движений и беспорядок на макушке превратился в задорный ежик.

– Ну, ты иди, иди … – подтолкнул Таранов Стаса к выходу, а сам направился в соседнюю комнату.

По воздуху плывет резкий запах хлора, смешиваясь со стандартным ароматом общественного сортира, слышны голоса, раздаются смешки.

– Ага, – запоздало отвечает Стас. – Мне только чокнутой Марьки не хватало до полного счастья.

После обеда заметно полегчало. Приступы тошноты отступили, головная боль перестала распирать череп изнутри, исчезла слабость. Стас ухитрился «выпасть» на полтора часа в каморке сторожа. Скрипучая раскладушка оказалась самым лучшим лекарством от похмелья. Посвежевший, но все еще утомленный, Стас выходит на улицу. Морозная стужа сдавила холодными ладонями лицо, ледяные щупальца сжали пальцы. Стас вдохнул полной грудью чистый и вкусный воздух. От избытка кислорода даже слегка закружилась голова и Стас в очередной раз дал себе обещание бросить курить. Вот прям щас, с этой минуты!

– Привет, Стасик. Как прошли выходные? – раздался женский голос.

Стас оборачивается. Рядом стоит Полина, дочь директора. Белый пуховик украшен меховым кантом, на ногах традиционные белые сапоги до середины бедра, светлые волосы уложен в строгую «ракушку». Серьезность облика подчеркивают профессорские очки из черного пластика. На ладони раскрытая пачка Dunhill Ultra. Слабый луч осеннего солнца задевает краешек, серебряное покрытие загадочно блестит и кажется, что внутри хранятся фамильные драгоценности древнего аристократического рода князей Поспеловых.

– Привет. Незабываемо, – криво улыбнулся Стас.

Рука сама тянется к роскошной пачке, слабый голос совести – ты обещал! – тонет где-то в глубине организма. Взгляд Полины оценивающе пробегает по мятому лицу Стаса, на губах появляется понимающая улыбка:

– Заметно. Лечился с утра?

– Нет, что ты! Подремал два часа и хватит. А ты чего пришла? Опять комиссия?

– Скучно дома. В институте делать нечего, каникулы. Вот и забрела.

Душистый дымок вырывается изо рта голубой струйкой, заморский табак горит быстро, словно торопится сбросить весь запас ядовитого никотина в человеческие легкие. Стас кривится. Во рту опять появляется тот отвратительный привкус, что был с утра. Окурок описывает полукруг, горящий уголек рассыпается маленьким фейерверком о край урны.

– Слушай, ты говорила, что ведешь какие-то журналы. Можно у тебя узнать адрес родственников одного здешнего постояльца? – спрашивает Стас.

– Конечно. А зачем тебе? – удивилась девушка.

– Да так, – смутился Стас, – загрустил один дедулька, никто его не навещает.

– Ну, идем.

Просматривая журнал регистрации пациентов интерната, Стас невольно обратил внимание, как много человек умерло. Оказывается, еще год назад число постояльцев превышало нынешнее количество в два раза. Жилые помещения располагались и на первом этаже и на последнем, четвертом. А вот количество обслуживающего персонала увеличилось. Об этом Стас узнал из штатного расписания. Листок бумаги, аккуратно расчерченный ровными линиями на клеточки, вклеен на обратную сторону обложки. Каллиграфическим почерком записаны фамилии, инициалы и должности. Если считать всех, включая директора, то на каждого старика и старушку приходится один человек обслуживающего персонала. «Как в лучших домах Европы, – удивился Стас. – Только вот где они все»? Он постарался припомнить всех, кого видел здесь на работе. Получалось по самым грубым подсчетам втрое меньше. « Отпуска, больничные… мало ли что, – мысленно отмахнулся Стас. – Буду еще париться»!

Адрес Николая Кувалдина он нашел быстро. В этой же графе мелкими буквами приписан адрес единственной дочери. Стас записал все на листок перекидного календаря, потом вспомнил, что это сегодняшний день, рвать нельзя. Скривился, махнул рукой и быстро выдрал.

– Нашел, что хотел? – спросила Полина.

– Да, спасибо, – ответил Стас, пряча календарный лист в карман.

Встал из-за стола.

– Ну, я пошел … – сказал и запнулся, словно в тесной комнатушке с обшарпанными стенами появился призрак министра здравоохранения и социального развития. Пока он с увлечением рылся в бумагах, Полина сняла пуховик, поправила прическу и макияж. Напротив Стаса сидит яркая блондинка, трикотаж красного цвета плотно обтягивает фигуру, белые сапоги на высоченных каблуках закрывают колени, не слишком длинное платье с боковым разрезом сползло на бедра так, что Стас невольно покраснел и отвел взгляд. Девушка заметила, какое впечатление произвела. Расправила плечи и чуть отвела их назад, спина выпрямилась, отчего некрупная грудь стала казаться роскошным бюстом. Сделать вид, что ничего не заметил в такой ситуации означает окончательно и бесповоротно испортить отношения. Ссориться с Полиной Стас совсем не собирался, но с другой стороны, изображать сгорающего от страсти Донжуана в застиранном халате и тапочках тоже глупо и смешно.

– Выглядишь, как супермодель.

– Дома престарелых?

– Э-э … (блин, я совсем не это имел в виду!) … нет, вообще. На тебя наверно обращают внимание.

– В основном придурки.

– Они робеют рядом с красивой девушкой и от того кажутся не очень умными.

Полина внимательно посмотрела Стасу в глаза.

– Если парень нормальный, он всегда остается таким.

Она подходит вплотную, бедро упирается Стасу в локоть. Полина как бы невзначай проводит кончиками пальцев по голове, отчего по всему телу разливается странное будоражащее тепло. Стас на мгновение замирает, словно лишенный способности двигаться. Его чувства просто кричат – возьми ее, другого шанса может не быть! В тишине отчетливо слышно учащенное дыхание девушки…

Конечно, Стас не былинный герой, сломить волю к сопротивлению легко. Да он вовсе и не собирался бороться с искушением, аки святой Антоний на триптихе Босха, нет. Бурно проведенные выходные сказались самым фатальным образом. Увы, все что мог Стас, это жмуриться и мурлыкать от удовольствия, как старый больной кот. Но ведь требуется совсем-совсем другое! Момент истины надвигается, словно сорвавшийся с тормозов бронепоезд, а Стас распластан на рельсах и не может пошевелить пальцем. Стыд как будто кипятком ошпаривает, лицо краснеет так, словно вся кровь собралась в голове, вот-вот из ушей брызнет, а внутри разливается ледяной холод предстоящего позора… Раздается стук в дверь, Полина вздрагивает. Створка распахивается, в образовавшуюся щель просовывается круглая, как тыква, голова санитарки:

– Полина Валериановна, вас в кабинет директора приглашают!

В глазах вспыхивает огонь любопытства, укрытое тональным кремом лицо расплывается фальшивой улыбкой, розовые ушки топорщатся, как у юной бегемотихи. Полину нисколько не смутило внезапное появление чужого человека. Еще плотнее прижимается к молодому человеку, рука обвивает шею.

– Сейчас идти или можно потом? – спрашивает она, глядя в окно.

– Вам виднее, – еще шире улыбнулась санитарка, дверь захлопнулась подчеркнуто громко.

– Вот видишь, теперь еще и дуры прибавились, – вздохнула Полина. – Надо идти.

– Да… наверно, что-то срочное … – охрипшим голосом ответил Стас.

Когда девушка вышла из комнаты, он вздохнул так, что жалюзи на окнах колыхнулись.

Вырваться на «волю» удалось только в субботу вечером. Дабы побывка не сорвалась, пришлось упираться рогом всю неделю, не допускать ссор и конфликтов. Клыкова отпустила Стаса без вопросов. На этот раз он благоразумно не сообщил о прибытии друзьям и знакомым, поэтому спокойно проспал ночь. Воскресное утро выдалось ярким, солнечным и тихим. Зима решила передохнуть, наступление холодов остановилось. Улица залита светом, робкое тепло греет землю, на прогулку выбрались уличные коты и собаки. Свежий и бодрый, как колобок, Стас быстрым шагом идет к остановке. Нужный ему человек живет на другом конце города в частном доме, маршрутка доберется только за полчаса. Железная коробка на колесах с поэтическим названием «Газель» притормозила возле остановки ровно настолько, чтобы успеть впрыгнуть в салон. Раздвижная дверь с лязгом становится на место, будто выпавшая челюсть старика. «Водила» врубает передачу, автомобиль прыгает с такой прытью, словно за ним гонится падший трансформер. Стас по инерции пробегает в конец салона, разворачивается и мягко приземляется на свободное сиденье. Газель мчится, будто пожарная машина к горящему зданию Государственной Думы. Водитель давит педаль газа изо всей силы, руки мертвой хваткой держат руль, взгляд тверд и целеустремлен, как у строителя коммунизма. Самоуверенный дурак не понимает, что за спиной люди, которые вовсе не хотят умирать раньше срока. Наконец, одна женщина не выдерживает, салон маршрутки оглашает надрывный визг: