Текст книги "Александр Золотая грива"

– Ну, как лихие люди увидят, что тогда?

– А мы кто? – ухмыльнулся Рыжий. Он недовольно покосился на Алекшу, верхняя губа приподнимается, в багровой полутьме недобро блестят желтые клыки. – Мы, брат, тоже не божьи коровки. Богине жертва нужна, понял?

– Ага, – кивает Алекша. Он только сейчас заметил, что вокруг никого нет – остальная команда струга вместе с Колуном прячется в темноте. На всякий случай подвигает секиру поближе, туже затягивает пояс. Несколько минут проходят в томительном молчании. Начинает казаться, что неслышно подкрадывается неведомый враг и вот-вот вонзит нож в спину. Алекша напряг и распустил мышцы, тело ощутило спасительную твердость стального панциря.

– Послушай, … – зашептал Алекша.

– Цыц! – обрывает Рыжий, – вроде кто скачет…

Лицо каменеет, тело сжимается, словно пружина, твердеют мускулы. Алекша прислушался – сквозь шелест и завывания ветра действительно доносятся приглушенные удары копыт. Поспешно отворачивается от огня, чтоб глаза не слепли в темноте, крепко жмурится. Плывут радужные пятна, круги. Грохот копыт приближается, уже почти рядом. Открывает глаза – вообще ничего не видно, муть темная вокруг.

– Прочь! – заорал Рыжий и Алекша почувствовал сильный толчок в плечо. Падает, катится по склону. Железный шлем сваливается с головы, со звоном катится по камешкам в темноте. Бросается за ним, нога цепляется за пучок травы. Падает, макушка с такой силой «врубается» в землю, что оранжевые круги вспыхивают в глазах ярче пламени костра. Левую половину лица запекло, на губах появилось мокрое и соленое. Алекша вскакивает, держа секиру в одной руке, шлем в другой, ошалело оглядывается. С вершины холма доносятся озлобленные крики, визг, глухой стук неподкованных копыт.

– Кочевники! – догадался он. Нахлобучил шлем, стал поспешно карабкаться наверх, помогая руками, словно обезьяна. На плоской вершине холма в пляшущем свете костра беспорядочно мечутся низкорослые кони, всадники размахивают саблями, от визга и криков закладывает уши. Вокруг снуют ловкие фигуры бородатых ушкуйников, визжащие всадники одни за другими падают на землю. Громко звенит железо, слышна ругань на непонятном языке. А так же своя, родная, привычная с детства.

Над ухом вжикнуло. Бросается на землю, перекатывается, тотчас вскакивает, отводя руку с секирой для броска. Рядом никого из чужих, только Рыжий в пяти шагах от Алекши целится из лука в мельтешащих кочевников. От рваного света костра лицо дергается, кривится, словно Рыжий изо всех сил хочет удержаться от хохота, а не получается и вот-вот ржать начнет. Пальцы правой руки разжимаются, стрела исчезает в темноте. Черная фигура всадника на коне неестественно изгибается. Короткие руки вскидываются к звездам, безжизненное тело клонится к земле. Еще несколько стрел улетают в темноту одна за другой. Не все удачно, потому что один всадник разворачивает лошадь. Спрятавшись за конской шеей, он несется прямо на лучника. Рыжий с проклятием отшвыривает бесполезный лук, хватает меч, но то ли зацепился, то ли еще что… Алекша видит – не успевает! Пальцы на рукояти разжимаются, секира падает, ноги бросают тело вперед, прямо на скачущего коня. Вытянутые руки ткнулись в горячую влажную конскую морду, пальцы сжимаются на уздечке. Алекша виснет всем телом, тянет за собой конскую голову, почти выворачивая шею. Конь падает так, что земля задрожала. Коротко визжит от злости, шея вытягивается, словно у сказочного змея. Крепкие зубы скрежещут по стальной пластине доспеха.

«Вот собака бешеная, загрызет!» – мелькает мысль. Алекша прыгает в сторону. Дикий конь кочевника, бешено дрыгая ногами и хрипя от злости, бросается на него. Александр бросился прямо в костер, рука сама выхватывает горящую головешку, но тут чья-то стрела или меч зацепили шкуру и конь бросается в темноту на нового обидчика. Кочевника выбросило из седла, будто пинком. Упал, перекатился несколько раз, сабля выпала. Остановил кувыркание, изогнулся в спине, поднимаясь… снова грохнулся затылком – здоровенный грязный сапог русича припечатал его к земле. Гортань сдавило так, что в шее захрустело. И не думая сдаваться, кочевник выхватывает кривой нож, широко размахивается, намереваясь отсечь напрочь ногу… Рука с ножом останавливается на полпути – прямо в правый глаз холодно смотрит наконечник стрелы. Одно движение и пригвоздит голову к земле.

– Алексанр… тьфу! … Сашко, ко мне давай! – крикнул Рыжий. Алекша бросает горячую головню. Вырывает нож, переворачивает пленника на живот, заранее припасенная веревка опутывает кочевника с головы до ног. Оглянулся – возле костра никого нет, бой распался на отдельные схватки. Не ожидавшие отпора кочевники разбегаются в разные стороны, пытаются скрыться в темноте. Из двух дюжин нападавших уцелело не больше пяти-шести, да и те поранены. Ушкуйники не стали гоняться за ними по степи в темноте, прибрали с убитых все, сколько ни будь ценное, и собрались у догорающего костра. Тут же выяснилось, что единственный пленник тот, кого взял Рыжий.

– Дорвались, охламоны, до крови, – недовольно бурчал Колун, – ладно, этого хоть не прибили вгорячах.

Луна заметно ушла в убыль, ночь потеряла половину своей черной крови, побледнела и застыла в леденящем душу холоде. Принесли еще дров, разложили на кучки вокруг деревянной богини, подожгли. Влажные дрова нехотя загорелись, по-старчески потрескивая, огонь долго не хотел выходить наружу, отплевывался удушливым дымом, потом осмелел, по-хозяйски забрался наверх и растопырился во все стороны. Костры загорели мощно, пламя вытянулось к бледным звездам, искры разлетелись стаями огненных мух. Костры разожгли на равном расстоянии друг от друга, идол казался окруженным ровным пунктиром огненных цветов. Алекша стоял с наветренной стороны, слабый, едва чувствующийся ветерок превратился в огненное дыхание, обжигает лицо. Отходит подальше и молча наблюдает за действиями команды Колуна.

С пленника содрали одежду, положили на расчищенный от травы прямоугольник земли, руки ноги привязали к колышкам. Колун встал в изголовье, вытянул руки к светлеющему небу и начал невнятно бормотать. Алекша сколько ни вслушивался, так и не понял, о чем говорил Колун. Понял, что обращается к богине или богам, просит благосклонности, не чинить препятствий или что-то в этом роде. Говорил не долго, потом приступил к жертвоприношению. Алекша воспитывался в традициях веры в ромейского бога и, хотя верою не проникся, но нового бога Христа уважал за то, что запретил человеческие жертвы и вообще, требовал любви к ближнему, а ненависть отрицал. С содроганием наблюдал, как пленнику рассекли жилу на шее. Кровь хлынула ручьем в подставленную чашу, человек задергался, послышался стон, скрипнули туго натянутые веревки, тело обмякло. Колун старательно обмазал идола кровью, особенно щедро облил голову и лицо. Затем по его знаку двое разрубили тело на куски, побросали в костры. Вонь от горелого мяса поползла во все стороны, Алекше стало трудно дышать, тошнота поднялась к горлу. Поспешно отступил за пределы зловонного облака, торопливо глотнул чистого воздуха. Колун покрутил лохматой башкой, несколько раз глубоко втянул носом запах горелого, удовлетворенно крякнул:

– Эх, хорошо пошло, доброе мясо!

Стоящие вокруг закивали, Рыжий поддакнул:

– Приняли дар, по-доброму пойдем.

Алекша отвернулся, медленно побрел к воде. Сырость обняла, прижалась, вода успокаивающе плеснулась в ногах. Поднял глаза, непонимающе огляделся – вокруг расстилается водная гладь, ураганный ветер пропал, вода и воздух недвижимы. Между рекой и небом пробирается бледно-серый туман, по-змеиному заползает во все щели, глушит и так слабые утренние звуки. Алекша не поверил глазам – непогода бесследно исчезла, вокруг рассветная тишь, не нарушаемая даже пением птиц. Небо еще затянуто серой мутью, но уже видны редкие островки голубого. Затихающий ветер нехотя ворошит речную воду. Чувствуется, что еще немного и природа успокоится. За спиной послышались приглушенные речным песком шаги. Подходит Рыжий.

– Ну вот, видишь, а ты сомневался в силе речной богини.

– Я не сомневался, с чего ты взял? – ответил Алекша.

– Не верил, не верил, я ж видел, – сказал довольный Рыжий. Зашел в воду почти по колена, зачерпнул обеими ладонями, плеснул в лицо. – Эх, добрая вода, искупаться бы!

Быстро разделся, нарвал травы и стал мыться в ледяной воде, растираясь жесткой травой. Волосатое, жилистое тело покраснело. Алекше показалось, что от него идет жар волнами. Шагнул назад, намереваясь уйти, потом вспомнил, что сам давно как следует не мылся. Решил последовать примеру Рыжего. Через минуту в холодных речных волнах плещется уже двое, от воды несется довольное кряканье и хохот. Через два часа отдохнувшая команда расселась по местам, Колун рявкнул:

– Весла на воду!

Дует слабенький ветерок в спину. Развернули парус, струг бежит по воде, словно конь степняка.

Приближение моря Алекша почувствовал задолго до того, как струг приблизился к устью Днепра. Как-то раз, зачерпнув речной воды, что бы напиться, с удивлением почувствовал слабый привкус соли. Вопросительно посмотрел на Рыжего.

– Прибрежный великан в воду пописал, – невозмутимо пояснил. Потом подумал и добавил: – Несколько раз.

Алекша пожал плечами. Рыжий улыбнулся.

– Ветер гонит воду вверх по реке, а морской бог ему помогает.

Действительно, слабый встречный ветер приятно охлаждает разгоряченное лицо, шевелит волосы, легонько хлопает небрежно свернутым парусом. Алекша недоверчиво хмыкнул.

– Чего ж река вспять не потекла?

– Не знаю, – пожал плечами Рыжий, – наверно, речная богиня у себя в реке сильнее, но не совсем, потому что соленая вода пробирается в реку узкими струями. Морская вода вообще сильнее простой.

– Как это? – удивился Алекша, – вода она и есть вода, что соленая, что сладкая.

– Не скажи. Сколько народу у нас топнет на реке – тьма! Особенно, кто медовухи или хлебного вина перепьет. А на морскую воду лег, ногами да руками пошлепал и уже плывешь, во как!

– Не может такого быть, – решительно заявил Алекша. Живо представил себе, как брякается в соленую лужу, а его подбрасывает, как жука на паутине. Так и прыгает туда-сюда, размахивая руками и ногами. – Брехня все это!

– Нет, не брехня. Один молодец, из наших, новгородских, мне рассказывал, как он с товарищами плавал за два моря в жаркие страны. В тех краях даже земли нет, один песок. Дождей не бывает, про снег тамошние люди и вовсе не слыхивали. Так вот, посреди пустыни озеро есть, вода в нем такая соленая, что если воткнуть палку в дно и оставить, то наутро вся в соли будет. А в воде той утопнуть вовсе нельзя, потому что человек на поверхности, равно как бычий пузырь плавает, во как! А еще сказывал, будто в тех краях жил бог по имени Христос и он, этот бог, по воде ходил, как по сухой земле.

Рыжий горячится, говорит громко, брызгает слюнями и даже весло бросил. Остальные ушкуйники тоже слушают, раскрыв рты.

– Врешь ты все, – не выдержал один, – не бывает такого, что б ни дождя, ни снега зимой, а вместо земли песок. Как же там люди-то живут?

– Не знаю. Земляк сказывал, что там не везде песок, есть и земля и речки имеются, только маленькие. Вот возле рек народ и селится, городишки строит из глины, – ответил Рыжий.

– Да-а, – покрутил головой ушкуйник, – чудные земли есть, далекие… Ври сколько хошь, не проверишь…

– Да ну вас! – отмахнулся Рыжий.

Колун, сидевший на корме, за рулем, буркнул, не отрывая внимательного взгляда от реки:

– Правда все. Насчет соленого озера не знаю, а про песок и что дождей нет, правда. Я в тех краях тоже бывал… так, с краешку.

Некоторое время плыли молча, обдумывая услышанное, потом Алекша тихонько спросил:

– Слышь, Рыжий, а что за слово такое чудное ты сказал – товарищи. Это кто такие?

Рыжий усмехнулся.

– Земляки наши часто за море ходят, в набеги на прибрежных людишек…

– За зипунами! – весело крикнул один из гребцов.

– Ага, за зипунами, – хохотнул Рыжий, – а также за тем, что плохо лежит и не охраняется… Так вот, когда ватага изготовится, старшой кричит – товар ищи! – ватага подхватывает клич и бросается на противника. Потому ватажники зовутся товарищами.

На следующий день, когда до полудня осталось всего ничего, Алекша впервые увидел море. Он представлял, что это огромное озеро, по которому гуляет свирепый ураган, громадные волны бьются друг с другом со страшным шумом, а на дне морском таятся чудища неведомые. Никакого урагана с волнами не было. Просто река разлилась так, что левый берег едва виднелся тоненькой полоской, а прямо по курсу вода сливалась с небом и земли не было вовсе. Алекша вспомнил, что греки в книгах называли это море русским, а иногда черным. Он не понимал, как это вода может быть черной, только от грязи разве, но как может быть море грязи? Что-то путают греки! Перед ним расстилается бескрайнее сине-зеленое, словно дорогой камень изумруд, поле. Белое солнце разбросало по морю ослепительных зайчиков, маленькие гладкие волны перебрасывают их друг другу и вся морская ширь блестит и сверкает так, что глазам больно. Он вытягивал шею изо всех сил, выкручивался, что бы увидеть больше и одновременно загребал веслом. Все сразу не получается. Вывернул весло, ударил о другое.

– Эй, гляди мне там! – крикнул с кормы Колун, – скоро причалим, тогда насмотришься.

Больше часа шли вдоль берега. Показалась маленькая бухта. На пологом берегу разбросано два десятка деревянных лачуг, на палках сохнут сети. Остроносые длинные лодки сгрудились в сторонке, до половины выбравшись на прибрежный песок. Из разговоров Алекша уже знал, что это рыбацкая деревушка, тут заночуют перед плаванием по настоящему морю. В полуверсте темнеет огромная – по деревенским меркам – изба в два этажа и длиной в тридцать саженей. Это местная корчма, постоялый двор и склад для товаров. Там же, в корчме живут веселые бабенки. Колун немедля послал одного договориться с хозяином о ночлеге и бане. Остальные быстро сложили весла, тщательно скатали парус, собрали вещи и рассовали по укромным местам на струге. Ушкуйники смеялись, подшучивали друг над другом. Алекша заметил, что все взяли оружие. В этом не было ничего удивительного, мужчины всегда с мечами, но тут вооружились как-то уж чересчур тщательно. Вопросительно посмотрел на Рыжего.

– Попойка, потом драка, – спокойно пояснил Рыжий.

– А-а… ну да, – затряс головой Алекша, – а с кем?

– Как с кем? – удивился Рыжий, – с такими же вольными людьми, как мы. Наш струг тут не один. Хорошие люди соберутся в корчме… э-э, к вечеру. Поесть, выпить, поговорить ну вот и… того!

Только теперь Алекша заметил, что на берегу, недалеко от них, причалены еще струги и ладьи. Возле корчмы снуют люди, дым из печной трубы валит, как из жерла вулкана – хозяин готовит угощение хорошим людям.

– А я…

– А ты останешься на струге, – оборвал его Колун, – сторожить добро. Поесть тебе принесут. И не вздумай ничего хлебать тут, медовухи или вина какого, понял?

– Понял, – вздохнул Алекша, – я и так не больно-то… хлебаю. А чего сторожить, неужели здесь крадут?

– В рыбачьей деревне воров нет, – ответил Колун, – а вот среди пришлых – сколько хочешь всяких, так что смотри.

Рыжий достал из мешка небольшой кожаный кошелек, засовал поглубже за пазуху. Смешно перекосил лицо, неумело подмигнул:

– Не скучай тут, книги свои почитай, только недолго, а то окосеешь. А нам того… э-э… надобно развеяться, погудеть и оторваться!

– От чего? – не понял Алекша.

– От жизни скучной, – ответил Рыжий, – который день по воде болтаемся, как кизяки в луже, одуреть же можно, а послезавтрева снова в путь.

– Только руки-ноги берегите, – буркнул Колун, – до Царьграда еще добраться надо, а уж там уж как хотите.

– Я прослежу, хозяин, что б все было чинно и красиво, – заверил Рыжий и быстро зашагал к корчме, по щиколотку увязая в песке. Остальная команда, робко переминавшаяся с ноги на ногу возле струга, разом счастливо выдохнула и немедля поспешила за ним. Речной песок громко захрустел под дюжиной сапожищ, раздался довольный смех, двусмысленные шуточки, все стихло. Колун хмыкнул, небрежно взмахнул волосатой ручищей. Мозолистая пятерня сдвинула старую меховую шапку на затылок, голова склонилась и он принялся в который раз перекладывать с места на место содержимое заплечного мешка. Среди свертков, кошелечков и кожаных маленьких мешочков Алекша заметил пергамент, тщательно завернутый в холстину.

Солнце медленно сползает к земле, из ярко-желтого становиться красным, потом и вовсе багровеет, словно собирается сделать нечто жутко неприличное и ему так стыдно, так стыдно… Заметно темнеет, в резком воздухе сильнее пахнет водорослями, соленой влажностью. На берегу робко зажигаются первые огоньки лучин в рыбацких домишках. На усталый мир медленно спускается ночь. В полуверсте от деревни в корчме для торговых и иных людей разгорается веселье. Маленькие окошки, заклеенные пластинами слюды, светят красным. Входная дверь то и дело распахивается, наружу нетвердыми ногами выбираются желающие вдохнуть чистого воздуха. В корчме колом стоит горелый смрад от пережаренного мяса, кислый запах блевотины, отвратительной браги и прелого пота. Угрюмый народ веселится изо всех сил. Звякают железные кубки, с хрустом сталкиваются глиняные кружки после тостов, нелепых, но зато от души. Подвыпившая компания возле горящей печи взревывает какую-то песню под громкое бульканье котла с кипящим варевом, в темном углу кому-то с хряском вышибают последние зубы.

Хозяин заведения, длинный поленообразный мужик, сторожевой башней возвышается возле стола, на котором раскладывают еду и разливают питье. Рукава холщовой рубахи закатаны выше локтей, от середины груди до щиколоток простирается кожаный фартук, светло-коричневый, но в подозрительных пятнах не то вина, не то крови. За спиной, на расстоянии вытянутой руки, на вбитом в стену кованом гвозде, висит ромейский арбалет. Стальная тетива натянута, толстая короткая стрела таится в направляющей ложбине. Корчмарь внимательно дзырит по сторонам. Длинные жилистые руки сложены на груди. Обязанности разносчиков выполняют четыре мордоворота. Корчмарь руководит молча, кивками головы. Широкие деревянные подносы кажутся детскими лопаточками в волосатых ручищах. Мордовороты ловко перемещаются в смрадном пространстве корчмы с тарелками на подносах, удивительным образом никого не задевая, но если кто-то из гостей распускается чересчур, то есть хватается за меч, быкообразный громила оказывается рядом и наступает умиротворение. На простые драки на кулаках с использованием глиняных плошек и кружек внимания не обращают – такое нарушением порядка не считается.

Компания во главе с Рыжим расположилась в хорошем месте, подальше от чадящей печи. Мужички чинно расселись, Рыжий изобразил руками подлетевшему мордовороту-разносчику замысловатую округлую фигуру. На столе тотчас появился здоровенный кувшин браги, пузатые глиняные плошки заняли вокруг него круговую оборону, звонко пристукнув днищами. Рыжий разлил брагу, не уронив ни капли, поднял кружку и произнес первый тост:

– Ну, чтоб было!

Кружки сдвинулись и разошлись. Когда выпили по четвертой, а закусили только раз, пошли разговоры. Рассказывали друг другу, кто где бывал, что делал. Пьяная болтовня становилась то громче, то тише. На столе появился новый кувшин, пустили вдоль стола, кружки в который раз поднялись в мозолистых ладонях и столкнулись, как стадо маленьких баранов. Чем гуще тьма за стенами, тем веселее в самой корчме. Несколько хриплых голосов выкрикивают песню, кто-то громко бранится сквозь рыдания, грозится насовсем оторвать башку, словно такое можно сделать на время, а потом опять приставить! Шум таков, что собутыльникам Рыжего приходится орать в ухо друг другу. Внезапно посреди зала тяжело грохнуло раз, другой. Рыжий оглянулся – крупный мужик со злым квадратным лицом несколько раз приложил собутыльника головой об стол. Брызги вина и сопли веером разлетаются во все стороны. От других столов предостерегающе заорали, несколько человек торопливо поднялось, гулко стукнулась об пол тяжелая лавка. Рыжий сразу напрягся, протрезвел. Остальные из команды тоже обернулись, в пьяных глазах появилось осмысленное выражение, но не у всех.

Завязалась пьяная драка, обычное дело для кабака. На того, который стукал по столу чужой башкой, набросилось трое. Один с размаху ударил кувшином по голове, двое кинулись с боков, круглолицый начал отмахиваться с недовольным ревом. Осколки разбитого кувшина разлетелись в стороны, остатки вина потекли по лицу, по бороде на грудь и плечи. Гуляющие оторвались от кружек, уставились на драку с пьяным любопытством. Корчмарь равнодушно стоял рядом с очагом со сложенными на груди руками, следил сразу за всем залом и только искоса поглядывал на дерущихся. Пока не сверкают мечи, беспокоиться не о чем. На помощь круглолицему из-за соседних столов поднялось несколько человек, потом еще и вот уже по всей корчме мельтешат оскаленные рожи дерущихся, слышны смачные удары, выкрики. Под ногами хрустят глиняные черепки – это все, что осталось от посуды. Столы и лавки с грохотом переворачиваются и летят в стороны – маловато места в корчме для настоящего разгула!

Ватага Рыжего сидит смирненько. Мужики только вздыхают, опускают глаза, громко сербают вонючей брагой, словно горячий чай с блюдечка пьют. Крепились изо всех сил, пока одному не попало в лоб черепком. Малюсенький кусочек обожженной глины легонько стукнул по гладкому, без единой морщинки, потному узкому лобику. Низкорослый, худой мужик закрывает лоб ладонью, будто невыносимо больно, произносит густым басом:

– Меня ударили по голове!

Живо вскочил, стоптанные сапоги только мелькнули над лавкой и бросился в самую гущу сражения. До притихшей компании донеслось радостно-изумленное:

– Э-эх! Ядрена мать, давай э…! – возглас обрывается на самой высокой ноте.

Мужики обеспокоено переглянулись, чей-то тревожный голос сообщает:

– Наших бьют!

Ватага ушкуйников срывается из-за стола, будто ворох сухих листья под ударом урагана. Рыжий было дернулся, потом вспомнил, что он старший, ему не положено, уселся обратно. Несколько мгновений неподвижно торчал пень пнем за пустым столом, потом не выдержал. Подпрыгнул с воплем:

– А ну, прекратить! – бросился к дерущимся и исчез в общей куче.

Опытный корчмарь знал, когда градус драки достигает наивысшей точки и пора вмешиваться. Он несколько минут с довольной улыбкой наблюдал за дерущимися, но как только услышал характерный вжикающий звук вытаскиваемого оружия, медленно расцепил сложенные на груди руки, вытянул и сделал ладонями отталкивающее движение. Тот час четверо мордоворотов разносчиков еды ринулись в толпу дерущихся. Врезались, словно носороги в стадо обезьян. Огромные деревянные подносы, каждый толщиной в три пальца, сшибали с ног сразу по два-три человека зараз. От воздушных волн заколыхалось пламя очага. Помощники корчмаря работали, словно пожар вениками тушили. Быстро и свирепо били, едва не вколачивая в грязный пол самых несообразительных. Умные и те, что не первый раз попали в эту корчму, сразу бросились прочь. В дверях даже образовалась небольшая давка.

Рыжий оказался на улице в числе первых. Он счастливо избежал оглушающего удара тяжелым подносом, зато несколько раз нарвался на чей-то кулак и теперь оба глаза заплывали багрово-черным. Торопливо отошел, чтобы не угодить под вылетающих гуляк, громко высморкался, вытерся рукавом. Внимательно всматриваясь, ловил момент, когда покажутся его ватажники, сразу хватал за шиворот и тащил в сторонку. Меньше, чем за полминуты вся команда струга оказалась на улице. Мужики собрались в кучку, стали весело пересказывать друг другу самые интересные моменты, послышались смешки, шуточки, кто-то начал ржать во все горло. Рыжий довольно вздохнул – порядок, вечер удался!

– Эй, старшой, – окликнули его, – у нас того, в кошелях еще звенит. Догуляем, а?

Рыжий отряхнул о колено шапку, сбитую в драке, водрузил на голову.

– Да, надо. Только морды сполосните холодной водичкой да одежку поправьте.

Вскоре, освеженная ледяной морской водой, команда под предводительством Рыжего снова отправилась в корчму догуливать. Ушкуйники свято верили, что плыть с деньгами – очень плохая примета и потому считали, что перед выходом в море необходимо пропиться вчистую.

Черная, непроницаемая для человеческого глаза ночь опустилась на берег, поглотила рыбацкую деревушку, воду и землю и только буйные посетители корчмы тревожат тьму криками. Тонкие лапки красного огня из маленьких окошечек корчмы робко тычутся в стену мрака, растворяются в темноте без остатка. С моря задул холодный ветер. Алекша запахнул медвежью шкуру, прислушался – Колун по-прежнему ходит вдоль кромки воды, что-то бормочет, иногда размахивает руками и недовольно фыркает, как лошадь. Когда команда под предводительством Рыжего исчезла в направлении корчмы, Колун не сидел без дела. Он еще раз проверил, так ли все сделано перед отплытием, долго копался в мешках, затем достал кошель, отсчитал несколько монет. Кошель спрятал, золото сунул за пояс в потайной карман. Наказал следить, что б никто не залез в струг и ушел. Алекша наблюдал, как купец дошел до деревни, исчез за последним домом. Стало совсем темно. Только узкий серп луны изредка выглядывает из-за туч, на несколько минут бледно освещая берег. Донеслось тихое шуршание песка, едва слышный скрип кожаных сапог. Алекша осторожно поднял лук, наложил стрелу. Еще десяток заранее рассыпал на перевернутой бочке. Стал, что бы стрелы находились под правой рукой. Рядом холодно отсвечивает острое лезвие секиры. Мышцы предплечья отвердели, локоть правой медленно поплыл назад. Лук согнулся в колесо, тетива предательски пискнула. Шаги стихли. Ночная тишина напряглась, готовясь взорваться звоном мечей, криками боли.

– Добро, Сашко, не дремлешь, – прозвучал из темноты знакомый голос, – опускай лук, это я.

Алекша вытер вспотевший лоб рукавом.

– Еще бы чуть – стрелу пустил. Нельзя так подкрадываться, Колун, я ведь не филин, в темноте не вижу.

Месяц высунулся из облака, осветил знакомую фигуру купца. Колун ухватился за борт, уперся ногами в отверстие для весла, подпрыгнул. Подкованные каблуки звонко стукнули в деревянное днище струга.

– Ну как тут, тихо? – спросил Колун.

– Тихо, – ответил Алекша, – все буйные в корчме собрались.

Снял тетиву, смотал, убрал в карман, стрелы сложил в колчан. Купец прошел на корму, что-то там делал, несколько раз звякнуло железо. Потом все стихло. Уверенные, твердые шаги раздались за спиной, Алекша оглянулся. Колун уперся одной рукой в борт, легко перепрыгнул на берег. Тонкий полумесяц осветил панцирь, шлем, заискрился на рукояти меча.

– Пойду в корчму, – ответил на безмолвный вопрос Колун, – помогу Рыжему собрать гуляк, хватит им беситься.

Алекша пожал плечами.

– Ты ж до утра разрешил, у них сейчас самый разгул. Как пьяных уговаривать-то будешь, а?

Купец тяжело вздохнул, пожал плечами.

– Не знаю, но придется. Я у местного колдуна был, – сообщил он невесело, – ну, перед дальней и опасной дорогой надо. Так вот, колдун сказал, что лучше бы мы вовсе здесь не останавливались.

– Да если на пьянку собираются, как на битву, и без всякого колдовства понятно, что будет, – усмехнулся Алекша.

– Драки – дело обычное, – махнул рукой Колун, – тут что-то другое.

– Большая драка? – предположил Алекша.

– Может, – согласился купец. – У меня и так было плохое предчувствие, а тут еще этот колдун!

Громко сплюнул, повернулся. Подкованные каблуки звонко простучали по камням, глухо захрустели прибрежным песком. Быстрые шаги затихли. Александр проводил взглядом, снова достал колчан, разложил перед собой стрелы. Подумал, натянул кольчугу, сверху приладил тяжелый стальной панцирь, надел шлем. Секиру положил рядом, что бы в случае чего одним ударом перерубить пеньковый канат.

Колун пересек широкий двор, освещенный кострами, подошел к корчме. Дверь растворилась, в проеме возникла широкая фигура. Руки раскинуты вширь. Дыбом стоит копна волос. Голова покачнулась, пошла вниз, полусогнутые ноги разъехались в стороны и только руки остались упертыми в дверную раму. Раздался характерный нутряной рык, в холодном воздухе запахло кислятиной. На деревянном полу расплескалась лужа. Купец брезгливо отступил, сделал шаг в сторону и вовремя: мощный пинок в зад, похоже, с разбега, вышибает блюющего из дверного проема. Тот, по-птичьи вытянув руки и мелко перебирая ногами, летит в ночь. Звук падения тяжелого тела уносится вдаль, запах пыли плывет по воздуху…

Колун усмехнулся и уже поднял ногу, намереваясь шагнуть на крыльцо, как вдруг услышал странный звуки: полустоны, полукрики. Звуки доносились из сарая. Он повернулся и решительно зашагал к полураскрытым воротам. Распахнул створку, из темной глубины раздался визгливый вскрик:

– Ах, зараза! На тебе…

Послышались звуки ударов, кто-то сдавленно крикнул:

– Да перестань, дурак, держи крепче!

Колун сразу догадался, в чем дело. Метнулся обратно, выхватил из костра пылающую головню. Высоко поднятый факел осветил двух незнакомых мужчин и женщину. Один удерживает голову женщине и пытается зажать рот. Второй заламывает руки и одновременно задирает платье. Оба подняли головы на огонь, на мгновение замерли. Женщина еще сильнее стала сопротивляться, вырвала правую руку и схватила насильника за бороду. Рванула со всей силой, мужик заорал дурным голосом, непроизвольно дернулся, врезался башкой в столб так, что труха с потолка посыпалась. Второй наотмашь ударил женщину по лицу, она затихла. Вскочил, рука метнулась к поясу, сверкнула сталь. Колун неторопливо вытащил меч.

– Давай, прыгай, – спокойно произнес, поднимая факел выше и за голову, чтоб не слепил. Он стоит в проходе, вокруг стойла для лошадей, какое-то деревянное барахло, в общем, обойти его невозможно. Неизвестный бросился вперед с поднятым мечом. Колун легко отбил выпад, взмахнул факелом. Удар головней наотмашь попал по лицу, искры водопадом посыпались на землю, усыпанную сухой травой. Нападавший отдернул голову, яростно взвыл. Не давая опомниться, Колун сделал шаг, ударил крест накрест. По мягкой отдаче понял, что концом меча все-таки зацепил нападавшего. Раненый вскрикнул, упал на колени. Колун поднял меч, намереваясь добить. В это время второй как очнулся от столбняка – дико крича, бросился к выходу, Колун только успел увернуться и ударить вдогон. Одежда на спине с треском лопается, убегающий взвизгивает и за мгновение исчезает с глаз долой. Когда Колун обернулся, раненый куда-то пропал. Загорелась трава на полу, огонь перекинулся на охапки сена, дерево. Пламя быстро побежало по стенам сарая, охватывая Колуна с боков. Бросил меч в ножны, собрался было убегать, как едва слышный вскрик послышался из огня. "Женщина!» – тут же вспомнил он.