Текст книги "Бывший горожанин в деревне. Курс выживания"

Деревенские аристократы – это нечто особенное, осколок от прежнего круга, некогда пользовавшегося популярностью земляков, отставший и не приставший к низам общества. Люди, не достигшие высот административных, находящиеся в отставке с самым крошечным чином, или всю жизнь проработавшие в колхозе в среде ИТР, имеющие ныне при значительном количестве скота и сельхозтехники еще и некоторое количество долгов и одаренные от природы счастливой способностью воображать, что все, что ни есть лучшего на земле, это все они. Такие люди есть везде. Они несравненно более горды, чем истинные труженики, тут честолюбие играет главную роль, и, чтобы удовлетворить ему, они что называется, лезут вон из кожи.

Бывает, встретишь такого «аристократа» в местном магазине: кричит, возмущается, указывает своей дрожащей половине – что и сколько купить, и непременно, дабы не забыть себя самого – бутыль, берет все мешками и много, чтобы оставить впечатление. Впечатление, кстати, есть внешняя сторона деревенской жизни, здесь важная черта у всех – от мала до велика.

Смотрят с видом покровительства на всех, даже и на тех, которые его не ищут; делают добро для того только, чтобы о нем говорили; живут, кажется, затем, чтобы ими удивлялись и им завидовали, а у самих долгов до пенсии (или до зарплаты) скопилось – и не сосчитаешь.

Говорил я не раз с такими людьми и в разных обстоятельствах. Дома у них, кажется, как и мебель, и жена, и сам хозяин, да и гости – не на своих местах. Пока водки не выпьешь, вроде бы чувствуется некая принужденность и натяжка. Зато, как выпьешь, «небо просветлевает», и разговоры льются как из рога изобилия – чем больше выпьешь – тем злее. Здесь можно узнать о том, кто, что, когда и кому сказал, с непременными комментариями хозяина, которого не только никто не просит приоткрывать завесу таинственности над судьбой и ситуацией, к нему отношения не имеющими, но и тем более не осведомленного вполне о событиях, предлагаемых им на обсуждение пьяного общества. Много я слышал в таких разговорах и про себя самого, подчас и не раз дивившись, насколько творческая фантазия некоторых людей безгранична и витиевата. На доброе бы дело…

Не поддерживать такие разговоры всех и обо всем, даже о самых мало-мальских событиях, вроде – у соседа собака сдохла, невозможно, поскольку именно они составляют основную суть местного общения, основанного на некотором двуличии и сплетнях.

БЫВАЕТ …

На таких посиделках можно услышать выспренние выражения, непременно осуждающие, что, дескать, вот «Зинка-то не с народом живет, все одна петается». «Петается» – на местный манер – старается, делает. И далее на полчаса, а то и более – о самой Зинке. В то же время хозяин скромно умолчит, что «онодась всех девятерых коз нарушил, а зачем – неведомо». Зато об этом потихоньку, когда хозяин выйдет на минуту, расскажет его благоверная, сверкая нестарым еще синяком под глазом.

К чести инициативной общественности с бытовым пьянством идет нещадная борьба. Нерадивых «продергивают» через местную газету, создаются клубы по интересам (например, в Верховажской библиотеке – без преувеличения одном из центров общественной жизни), общества защиты женщин от бытового насилия.

НЕ МОГУ НЕ ОТМЕТИТЬ!

Без преувеличения ярким представителем неравнодушных к общественным язвам людей можно назвать Зинаиду Николаевну Овсянкину, заведующую отделом обслуживания в Верховажской библиотеке.

Само создание этих обществ и клубов, конечно, «кричит» о масштабах проблемы, учитывая еще и то, что большинство населения все же стеснительно-пассивно и скупо на слова «спасибо» и «пожалуйста». Вместо слов «не за что» отвечают «не за чем», но тем более «героическим» представляется желание и стремление отдельных личностей сделать жизнь земляков лучше, увлечь их, защитить от алкоголя, дать перспективу развития молодым, заполнить информационный и душевный вакуум в сердцах.

Ночью у меня сломалась машина, ее пришлось оставить на одной из пилорам гостеприимного Верховажского района. А следующим днем я привез к ней необходимые запчасти, но нашел ее уже не одну… Рядом с «Нивой» «скучал» мужичок рабоче-крестьянского вида с взглядом открытым и несколько пытливым, оценивающим. Так смотрят милиционеры и налоговые инспекторы, к коим мужичок, как потом оказалось, не имел даже отдаленного отношения.

Мотоцикл «ИЖ» с коляской, видавший виды, стоял здесь же, как верная собака, ожидающая хозяйской воли.

Познакомились. Его звали Витек. Я в ответ хотел сказать, что я тоже Витек, но не смог… пришлось сказать правду.

– Ну, это мы враз. Сделаем, – обрадовался Витек, узнав, что неисправность у машины серьезная, и работы много. Только ключи-то у тебя есть ли?

Мало у меня ключей. «Где наша не пропадала, – подумал я, – а толковый помощник, пожалуй, пригодится».

Вторым вопросом он спросил, откуда я. Затем – сколько мне лет.

– Мне 49, – оповестил меня Витек не без гордости.

– 48! – просто ответил я, даже не задумываясь.

– Хорошо выглядишь, – не поверил Витек.

– Да, вот так как-то сохранился.

– А бензинчику не дашь?

Надо бы ответить: «Починим машину, дам», – в этом вся прелесть городского общения – за незаконченную работу платить не принято. И «за солью с хлебом» в городе соседи не ходят. Принято, что у каждого есть все свое, каждый рассчитывает на себя, а если и просит помощи, в частности, залезая в долги, то – на свою ответственность. Нерадивого карает не столько общественное мнение, как в деревнях, и грозит не столько потеря авторитета и репутации, сколько при отрицательном результате подобного эксперимента, оказавшись прохвостом, можно даже потерять и жизнь саму. И концов не сыщешь. А вот по деревням на утро все прощают, но «говорят» о каждом, вне зависимости от морально-деловых качеств и греховности.

«Со своим уставом в чужой монастырь не ходят», и я вынужден следовать хоть в чем-то местному правилу: «Просящему у тебя – дай».

– Бери канистру, заливай, да привези торцевой ключ на 19, позарез нужен, – прошу Витька.

– Это мы враз.

Витек начал ногтем отвинчивать шуруп, впрессованный в заглушку мотоциклетного бензобака. Я стоял и потел на жарком пекле – в июле, когда солнце в зените, часто стоит безветренная погода.

– Что, крышка бака не держится? – участливо спросил у него.

– Держится, – отвечал Витек односложно.

– Секретку, что-ль поставил, чтобы без тебя бак не вскрыли?

– Не-а. Да только без этого винта никак нельзя. Тут ухарей много. Увидят меня, подойдут, бывало, уже готовые, со шлангом, испросят бензинчику, и к крышке сразу – отворачивать.

Пауза. Я с нетерпением ожидаю продолжения повествования, но… нет. Не тут-то было. Витек, увлеченный работой, снова замолчал, казалось, навеки прикусил язык, и ничто его уже не выведет из состояния сосредоточенной работы. Каждое слово пришлось тащить, как клещами.

«Не на того напал, у меня упрямства на десятерых хватит», – подумал я, и решил «достать» незадачливого слесаря-кустаря. Тут же вспомнился мне Виктор Михайлович Полесов – слесарь-интеллигент из «12 стульев» Ильфа и Петрова со своим мотоциклом, который был очень похож на настоящий, но не работал.

– Ну? – подтолкнул я разговор. Это подействовало.

– Дай им, значит, бензинчику. А я где возьму? Сам вот его с маслом мешаю для экономии. Так вот, хватаются за крышку, а она «на замке», только мой длинный ноготь и подходит.

– А ты, значит, им говоришь, что мол «не могу открыть», да?

– Ну. И я не могу, и сами не откроють (орфография сохранена). Вот бензинчик-то и целый.

– И вроде все без обид, да?

– А-то.

– О, оооо! Наконец, я стал что-то понимать в деревенском менталитете. А еще больше догадываться, и нечаянные догадки эти – чем дольше живу здесь – все чаще подтверждаются. Не удержался, и вопросил снова, то, что меня мучает:

– А просто так нельзя сказать, что «не дам, мол, бензина, самому мало», ведь это же, судя по тебе, сущая правда?

– Не-а. Здесь положено давать. – И дальше по-простому, без предупреждения – дай-ка отвертку, я ноготь сломал.

Я не мог отказать. Да только что толку? Так он на этом мотоцикле и не уехал. После пополнения бака и потрясающих (в прямом и переносном смысле) попыток мужичка запустить мотоцикл вдруг оказалось, что аккумулятор сел…

Спустя полчаса Витек безвозвратно ушел в гущу леса. Отвертка и бензин остались у Витька в качестве гонорара за столь содержательное общение, а я, размышляя о местных чудесах, побрел в сторону дома за ключом на 19.

ОДНАКО …

Казалось бы, зачем создавать себе столько трудностей и ломать ногти, когда можно пользоваться собственным бензобаком проще, в штатном режиме, и бензин получить по первой просьбе.

Но здесь, видимо, привыкли каждую просьбу обставить так, как будто бы мне самому это надо. Вот она – деревенская смекалка. Результат важен во всяком деле.

Практически каждая деревня в округе имеет свой «день деревни», а ряд крупных поселений – еще и свои ярмарки с периодичностью раз в год. Время проведения и тех и других – в основном летние месяцы от конца июня до конца августа.

Я участвовал во многих таких днях, включая знаменитую Алексеевскую ярмарку в Верховажье и Сметанинский Торжок в Верховье. Вот что, на мой взгляд, интересно.

Собираются трапезничать на маленьких столиках; невольно, чтобы разбавить компанию, попадаешь между какой-нибудь необъятной матроной и ее мужем, и еще одна матрона почтенного возраста садится непременно напротив. Мужчина, с которым вроде бы и можно поговорить, – ни штатский, ни военный, русский, местный, но все же одет в камуфлированные брюки и подстать им такую же куртку, так что для полного «контрактника образца 2000 года» ему не хватает недельной небритости, уставного нижнего белья, ботинок-берцев и головного убора с кокардой. И это свое одеяние он придумал, несмотря на праздник. Так здесь одеваются весьма многие мужчины, разнящиеся меж собой разве что телосложением, «стеклянными» глазами да выражением лиц.

И вот женщины начинают рассказывать местные сплетни да небылицы, немало сдабривая речь специфическими словами, вроде «онодась», «пошто», «той-то год» или, скажем, «уповод». Мужчина изредка поддакивает им, но сидит смирно. Говорят, говорят между собой, посмеиваются над кем-то, иногда посматривают на меня, а я, не сделавший вроде бы ничего худого, окромя того, что занесся в этот богом забытый край, краснею и молча уписываю шашлык.

Изредка вмешиваюсь я в сей своеобразный разговор, дождавшись в нем паузы, как не сделал бы ни один местный (не принято ждать). Мне отвечают учтиво, но без особой охоты, и опять начинают говорить меж собой, не потому, что мною пренебрегли, а, скорее, потому, что опять обо мне забыли, как о человеке не их круга.

Бывает и иное. Нередко мужчина или его спутницы оказываются дальними родственницами моих жены и тещи. Что же тогда? Обязательные натужные разговоры вроде как с маленьким ребенком от неопределенного лица: «Ой, как мы выросли…», «косая сажень в плечах», «щеки – кровь с молоком» – переходят непосредственно в вечный «албанский» вопрос, будоражащий все деревенское население: «Ну, надо же, как вы сюда приехали? Я бы никогда не стала (не стал) менять город на деревню», «и надолго ли?», «когда назад собираетесь?»

А то, бывает, на следующей же нежданной встрече, если у меня не прошла еще охота лезть в столь колоритный народец, опять спрашивают об одном и том же, непременно прибавляя: «мне что-то лицо ваше знакомо, я вас где-то видела».

Все это замаскированное «гостеприимство» деревенских особенно выделяется у женщин, которые не только не могут сподобиться «услышать» неоднократные (за годы) ответы на поставленные вопросы, причем из первых уст, а, скорее, и не хотят их слышать, имея собственное устоявшееся мнение касаемо данной темы. Зачем задаются эти вопросы? Для поддержания разговора? Не ведаю. Вероятно, для того, чтобы добыть некую информацию, сделать из нее объект собственных комментариев, бывает, и критики, которую назавтра (или даже сегодня после обеда) можно запустить в общество таких же обывателей, которые друг друга называют «народ», а скудное общение, за неимением другого – «быть с народом».

ВНИМАНИЕ, ВАЖНО!

Для местных, с их необыкновенным старанием узнать о тебе побольше, важна не столько сама информация, которую, кстати, со временем я научился скрывать, ибо идет она не во благо, а, скорее, то, что именно она (он) первая узнала нечто, что неведомо пока другим. Вот такой соревновательный процесс, прикрытый благими намерениями псевдоучастия, имеет место быть широко распространенным.

Подумав о причинах трудностей общения за столом с малознакомыми деревенскими, пришел я к тому выводу, что есть некоторая стеснительность в общении местных с неместными, свойственная и мужескому и женскому полу в равной степени. По крайней мере, мое предположение следует из того, что с совершенно незнакомым (каким я был еще год назад) и малознакомым общаются почти одинаково. Тому есть пример:

Заезжаю как-то на местную почту – окромя магазинов, почта – признанный центр общения разношерстного «народа». Знаю, что одна из почтальонов выращивает и продает молодых поросят. Прошу ее при следующей возможности оставить для меня одного двухмесячного поросенка. Посыпав, как из сита, десятком вопросов, типа «зачем вам», «а вы что, жить здесь собираететсь?», соглашается. Представляюсь, даю телефон, договариваюсь о времени возможного события. Когда оно наступает, тетка звонит не мне, а «третьей воде на киселе» – соседке по деревне – с тем, чтобы та передала мне, что «поросенка можно забирать». Оригинально? Для городского уклада жизни более чем… Соседка, разумеется, как почти все соседки, имеет собственное мнение о том, что нужно не только ей, но и мне, поэтому дает тете-почтарю свои комментарии, что поросенок, вроде бы, мне и не нужен. Сделка срывается.

Почему звонит соседке, а не мне напрямую? Одни комментируют – «стесняется», другие – «так принято». Поди, их разбери.

Еще пример.

Покупаю скот. Даю объявление в районную газету. Звонят… (Причем почти все предпочитают в слове «звонить» ставить ударение на первый слог, что мне также малопривычно – как-то отдает корнем слова «вонь».) Первые пять вопросов непременно не относятся к теме объявления: «а кто вы?», «а где вы живете», «уже приехали, ой, ой, ой».

В угоду корректности терпеливо отвечаю. В свою очередь, спрашиваю, сколько стоит, да какая масть, да какой возраст, были ли отелы, примерный вес (цена здесь иногда зависит от живого веса). Получаю туманные ответы на самые главные для сделки вопросы, а еще чаще новый ряд вопросов: «а вы по сколько возьмете», «а я и не знаю, сколько стоит моя корова», «вот в прошлом годе лошадь продали по такой-то цене». В итоге абонент на другом конце провода, затратив за долгий разговор изрядную часть денег, поскольку звонит мне на сотовый, зарегистрированный в другом регионе, получает почти полную информацию обо мне: кто моя жена, кто мама и папа жены, где мы живем, о планах – оставаясь при этом инкогнито, а о своей корове или козе почти ничего не говорит.

Выдав вынужденное интервью, чтобы не утомлять уже и себя, и «интересную тетю» бесперспективным разговором, поскольку и сам я не знаю – сколько стоит ее животное (и потому что не местный, и потому, что на тот момент без опыта в животноводстве – дело было в 2007 году), я говорю нейтрально: «я вам перезвоню позже» – и не перезваниваю, поскольку второе такое общение вряд ли выдержит неподготовленная к местному колориту душа горожанина. Бывает, обижаются, потом голосят на всех углах, что «спрашивал, да не купил». Странно, не правда ли…

В этом кризис непонимания двух самобытных культур – каждый хочет как лучше, но говорит «на своем языке».

Бывает, в гостях, хороший прием ободрит, но и тут надо держать «ухо востро». Иногда подсядет какая-нибудь пожилая женщина или старуха (по виду) в возрасте 40 лет, да и выспросит, что ей надобно. Результатом – опять же сплетни. Эта страсть к сплетням и желание «подделываться» под жизнь иную, чем живут они на самом деле, имеет в Верховажских деревнях влияние более, нежели покажется сначала приезжему.

Этого не знал, не понимал я по приезде сюда, будучи заворожен красотой и мест, и характеров. Сейчас же «юношеское треволнение» прошло, и стал я видеть всю полноту музыки характеров, а не только «надводную часть айсберга». Внутренние упругие пружины, заставляющие некоторых местных людей поступать сообразно их традициям и укладу, вселяют в меня уже ощущение надвигающейся катастрофы, в эпицентре которой быть не только не почетно, но и опасно глупо, это может не пугать разве что садомазохиста.

ВНИМАНИЕ, ВАЖНО!

Деревенские почти всегда могут располагать своим временем, обсуждают, видят приезжего, его покупки и одежду, поведение и быт в ином свете. Все это видение невольно возбуждает в местных зависть и негодование на судьбу – зачем она зашила их в «черную шкуру».

А сколько есть там людей, испытывающих постоянно самые страдальческие терзания самолюбия, когда, придя в гости, они мнутся у порога, проходят с опаской, теряя по пути снег с шапки и ретиво приводя в порядок взбуравленную прическу, между тем, как свободный от предрассудков человек (горожанин) спокойно вошел бы в дом, сбросив лениво свой плащ, пальто или, на худой конец, так любимый здесь камуфляжный костюм…

Но ни тех, ни других не переделать.

А вот, читатель, еще некоторые мои наблюдения, они могут пригодиться и в вашей деревенской жизни.

• Когда здороваешься первым, иногда старшие (в основном превалируют бабки) делают вид, что не слышат, и «идут своим ходом». По этому поводу одна знакомая бабка, почти теща, сказала: первый с незнакомыми – не здоровайся. А я так никак отучиться не могу – зайду в магазин, ай-да и ляпну продавцу: здравствуйте. Смотрят часто, как на полоумного…

• Цену на товар или услуги (кроликов, вспашку огорода) назначают не сразу (при договоре), а говорят «потом», когда дело будет сделано. При этом нередко цена оказывается завышенной. Многие, даже пропахав огород (оказав услуги), мнутся – невозможно добиться от них «первого слова». Вероятно, объяснение тому – опасение продешевить (особенно когда имеют дело с посторонним, горожанином).

• Незваных гостей редко кто проводит в комнаты и за стол посадит. Разговаривать на пороге не является неприличием.

• Заботится друг о друге здесь не совсем принято, да и смотря что называть самою заботой… Несколько раз наступал я на эти (набившие уже оскомину) «грабли». Пошли мы с приятелем на охоту, да и, отойдя на порядочное расстояние, потерялись. Кричим, стреляем для обозначения места, а все без толку – далеко разошлись. Ну, делать нечего, я выбредаю к дому – товарища все нет. Тогда звоню его жене (у него сотового телефона нет), беспокоюсь, сажусь в машину и рыскаю по лесу в месте его возможного нахождения. Через пару часов безрезультатных поисков звоню снова, с надеждой интересуюсь, не пришел ли домой товарищ мой. Оказывается, уже час, как пришел, а позвонить «не сподобился», хотя жена его и знает, что я в поиски ударился, лес прочесываю. Вероятно, настолько идея моих поисков им непонятна, что и предположить не могут, зачем я переживал. Говорят потом: «не переживай, а то не переживешь».

1.16. Эх, деревенские дороги

Если вы действительно хотите узнать человека поближе, отправляйтесь к нему домой – оцените интерьер и стол, поговорите, полистайте книги, рассмотрите фотографии… Самые бесцеремонные могут даже заглянуть в холодильник! Но что делать, если в качестве интересующего объекта – целая местность с людьми, строениями, магазинами и памятниками… Паспорт у деревни не спросишь, но многое (если захотеть увидеть, конечно) можно понять, походив (поездив) по сельским дорогам.

Сельские дороги оставляют желать лучшего, по некоторым из них даже на тракторе не проехать. Дождь барабанит по стеклу машины, едва побеждающей бездорожье на второй скорости. Вспоминается юг, Черное море, Красная поляна, где любит появляться премьер России, «и я там был, мед, пиво пил…». Там для особо интересующихся туристов организовано увлекательнейшее действо – всего за 500 рублей 10 км по бездорожью на УАЗиках. Точь в точь дорога на Терменьгу в окрестностях Верховажья, только здесь за проезд денег не берут…

В нескольких десятках метров здание администрации поселения, по развевающемуся флагу этот очаг власти не спутать ни с чем. Удивительно, как распорядились природа и люди: храм – в прямой видимости от «сельсовета». Проезжаю по самой деревне.

– А вот эту-то, милок, перед выборами-то насыпали, и то спасибо, – показывает мне старушка на бывшую яму посреди деревни. Напротив зданий школы и детсада мы с бабушкой расстаемся, и она, угостив меня конфетами, привычно навьючив авоськи, поднимается в горку к Центральной улице. Мне туда даже с «двумя мостами» не подъехать…

Здесь живут бережливые и упорные, и даже упрямые люди, но не требовательные. Почему они стали такими? Потому что иначе они не смогли бы жить в таких условиях. Они привыкли трудиться, приспосабливаться к переменам, искать решения и… терпеть. Бережно относятся к небольшим деньгам и стараются свести к минимуму расходы. Пожалуй, такого же упорства и смелости требует производство, если бы его организовали…

Метод улучшения деревенских дорог прост. Глава сельского поселения в своих действиях руководствуется Законом РФ № 131-ФЗ «Вопросы местного самоуправления» – полномочий там не много, но есть важные моменты.

ВНИМАНИЕ, ВАЖНО!

Дороги местного значения (в деревнях, сообщения между деревнями в пределах одного поселения), уличное освещение, вывоз отходов и пожарная безопасность – это те вопросы (и ряд других), которые можно обоснованно спросить с главы.

Сначала, как только я приехал и стал обзаводиться скотиной, на уровне местной власти меня не воспринимали серьезно и на просьбы-требования о чистке дорог зимой и уборке в распутицу отвечали неопределенно: будут деньги – почистим. Наверное, мой метод подойдет далеко не всем, но все же рискну привести его здесь, вместе с итогами применения.

Четыре раза я попросил главу поселения устно, два раза подавал заявления на его имя письменно, один раз – на имя главы района и один раз в районную прокуратуру. Мне ответила только прокуратура о том, что проведена проверка, и дорога находится под контролем сельской администрации. Но… это я и сам знал, как и все здесь живущие годами местные крестьяне. А ответа на вопрос, когда дорогу начнут чистить, и когда по ней можно будет проехать на чем-то еще, кроме трактора и лошади, я не получил. Такая, видимо, бюрократическая казуистика. «Чудо» произошло спустя две недели после моего обращения… к Президенту РФ через сайт kremlin.ru. Пришел и обстоятельный ответ, и дорогу раз в неделю (бывает и чаще) зимой теперь чистят, а весной и осенью осушают.

Да, есть и побочные эффекты. Меня теперь называют «писатель» – из-за моих писем, разумеется. Однако, на мой взгляд, это намного лучше, чем просто «слышьте»…

Но если не добиваться улучшения (а местные деревенские жители не привыкли ничего добиваться), осмелюсь с сожалением предположить, что будет как в стихах у гордости Вологодчины – Николая Рубцова: «Стукну по карману – не звенит, стукну по другому – не слыхать?» Такая глухота опасна, а в цивилизованных странах, где власть себя уважает, в правилах – принимать меры. Эксперименты с людьми, говорят, обходятся весьма дорого.