Текст книги "Полнолуние"

Мужа…

Сейчас там другой глава семьи. Свобода уже не выглядела чем-то призрачным, недостижимым, опасным. Первые шаги сделаны, значит, нужно двигаться дальше. Вовк сел, стараясь не делать резких движений, окончательно выровнял дыхание. Осмотрелся. Проша Балабан и Голуб лежали рядом, также постепенно приходя в себя.

– Идем? – спросил Вовк.

– Надо, – прохрипел старый вор, но попытки подняться не делал, лежал дальше.

– Что?

– Сдулся Балабан, – послышалось в ответ. – Вам меня тянуть, братишки. Без меня вы никто. Все в Соликамске на Балабана заряжено.

Тем временем Голуб тоже сел, подвинулся ближе к стволу сосны, оперся. Игорь метнул взгляд в его сторону.

Выражение лица щербатого блатаря ему не понравилось.

8

До берега Глухой Вильвы добрались, когда солнце начало садиться.

От места вынужденного привала пришлось все время идти не так быстро, как на старте. Балабан наконец-то отдышался, поднялся, пошел, но быстро двигаться не мог – наверное, все же не рассчитал сил. Держался за сердце, кривился, в какой-то момент выкашлял кровь и небольшой кусочек легких. Голуб такому повороту событий совсем не удивился. Вряд ли состояние здоровья пахана в последнее время было для его окружения большим секретом. Другое дело – старый вор скрывал его от посторонних, а Офицер своим так до конца и не стал…

Сейчас ясно: дальше Балабан сможет идти, только если хорошо отдохнет. Но Игорь прекрасно понимал: случилось то, чего не учел даже хитрый ум старого блатаря. Потому что главным грузом для беглецов вдруг сделался он – тот, от кого зависел успех их рывка.

Пока что это не обсуждалось. Наоборот, Голуб с Вовком сначала вели Балабана, поддерживая под руки с двух сторон. Потом начали чередоваться. Наконец старый вор велел отпустить его, мол, уже нормально пойдет сам, и правда пошел. Но нужный темп все равно был утрачен. В успех задуманного Игорю верилось все меньше.

На берегу решили сделать привал подольше. Балабан устроился дальше от воды, коротко приказал Голубу принести ему попить. Ни фляжки, ни кружки беглецы с собой, ясное дело, не захватили. Так что щербатый, недовольно скривившись, все-таки подчинился, зачерпнул воды в горсть, напоил старого вора, как коня. Тот попросил еще, потребовал сухарь, молча захрустел. Игорь с Голубом тоже кое-как утолили голод и жажду, следя при этом за тем, как солнце медленно и уверенно садится за верхушки деревьев.

– Идти пора, – произнес Балабан, дожевывая последний кусок сухаря и слизывая прилипшие к ладони крошки.

– Куда? – В голосе Голуба слышалось равнодушие.

– К черту на рога! – гаркнул старый вор. – Тут сидеть будем?

– Куда ты дойдешь, Балабан?.. Сам же видишь…

– Сбить собак со следа. По воде вдоль берега, вниз по течению.

– Далеко прочапаем? – вызверился Голуб. – Твоими темпами – пару километров. Выйдем когда-то на берег, но мусора тоже не лопухи. Все просчитают, пойдут вдоль берега, так или иначе наши следы снова надыбают.

– Тогда через речку, – упрямо стоял на своем Балабан. – На тот берег.

– Ты переплывешь? Место здесь не самое узкое. Течение лютое, снесет.

– Вас двое. Перетащите меня. Слушай, Голуб, не борзей. Ты что-то резким становишься сегодня. Времени нет прохлаждаться. Всю ночь надо идти. До утра. Чем дальше, тем лучше.

– Ага, лучше, – легко согласился Голуб. – Если бы ты еще не кашлял и за сердечко свое не держался. Связался я с тобой.

Поведение щербатого совсем перестало нравиться Вовку.

– Борзеешь? – Старый вор уже не скрывал угрозы. – Нам вместе идти, Голуб. Ты это зря, ох зря.

– Фильтруй, Балабан. Расклады поменялись. Тайга кругом, она уравнивает. Тут нет никого, кроме нас троих. Так что лучше подумай хорошо, потом уже собачься.

Тень на лице старого вора мгновенно стала темнее и гуще скорых таежных сумерек. К нему будто снова вернулись силы. Вовку показалось: Балабан враз скинул с себя лет десять и даже прибавил в росте. Рывком встал, расправил плечи, голос грянул, аж эхо пошло берегом:

– Что сказал? На кого тявкаешь, сученок? Тебе напомнить? Попутал совсем?

Дальше Игорь не успел ничего сделать.

Слишком стремительно и неожиданно все произошло.

К тому же он по привычке все еще держался от блатных на определенном расстоянии. Сократить его одним махом не мог. Когда сделал-таки резкое движение в их сторону, Голуб уже вынимал из живота старого вора заточку.

Вовк остановился. Даже несмотря на обстоятельства, он не мог себе представить, как рядовой бандит, который еще вчера по приказу пахана подавал ему кружку с чифирем, сегодня сумел запросто поднять руку на вора в законе. Нарушив этим все возможные тюремные табели о рангах. И разобрав по ступеням, казалось бы, крепкую, выстраиваемую десятилетиями иерархическую лестницу. Игорь не знал, как ему вести себя. Пока думал, Голуб, придерживая Балабана за плечо, чтобы не упал, примерился – и повторно всадил заточку в живот жертвы. Теперь уже целясь точнее.

Старый вор захрипел.

Струйки крови потекли из уголков рта. Сейчас он стал похож на сказочного вурдалака, который перепил крови несчастной жертвы.

Убрав руку, Голуб отступил.

Балабан повалился на землю живым мешком.

Развернувшись к Вовку всем корпусом, щербатый спросил спокойно, будто ничего особенного не произошло:

– Ты со мной?

– А…

– На! – резко прервал Голуб. – Проша спекся. Нас тут двое, никто не узнает. Скажем – двинул кони по дороге. Похоронили в тайге. Сам виноват.

– Кто?

– Балабан же, кто… Напряг бродяг, когти рвануть вышло, прикрыли старика. А вишь, даром на себя надеялся. С ним бы мы далеко не ушли, Офицер. Балласт, гиря. Вдвоем проберемся быстрее. Сухари есть, маза твоя про сплав по воде реальная, впрягаюсь. Нам до Соликамска дойти, люди ждут. Есть еще у старого возможности на воле. То есть были. Ксивы смастерят – не подкопаешься. Дальше – воля, сведу тебя с людьми. Жора Теплый мне кореш. Краем уха услышал, где он может быть, туда пробираемся. Примет как родных. Лишь бы выбраться отсюда, а мы выберемся, Офицер, нас же.

Оттолкнувшись ногами от земли, Вовк прыгнул.

Тюрьма, этап и лагерь не успели отобрать остаток сил. Хотя Голуб выглядел покрепче, но на стороне Игоря сыграла неожиданность. В движении он успел перехватить руку с заточкой, повалил щербатого на спину, прижал весом тела, несколько раз ударил запястьем, пытаясь выбить оружие – и выбил его. Отвлекся от попытки перехватить. Этим дал противнику фору – колено Голуба тут же ударило снизу между ног, не сильно, но ощутимо. Тупая боль вынудила Игоря ослабить хватку. Голуб скинул его с себя, откатился, вскочил на ноги. Вовк сделал это почти одновременно с ним. Теперь оба стояли, согнув ноги в коленях и сжав в кулаки разведенные руки. Заточка лежала в стороне, но все равно – между ними.

Игорь сделал обманное движение, будто собирается атаковать Голуба голыми руками. Когда же тот повелся – снова прыгнул. Повалился на землю, в падении смог достать пальцами заточенную железку. В перекате подтянул ее к себе, схватил крепко, вскочил на ноги, вспомнив свою спортивную юность. Носок кирзака встретил челюсть Голуба, который мигом оказался рядом. Вовк не метил нарочно в лицо, не лупил носаком прицельно и профессионально. Брыкнул ногой, сам не зная, куда попадет.

Вышло больно. Голуб завыл, схватился за ушибленное место, попятился. Глаза горели ненавистью. Но опасная железка в правой руке Игоря его сдерживала. Какое-то время они стояли друг напротив друга, сопя и выравнивая дыхание. Наконец щербатый выдавил:

– Тебе везет сегодня. А может и нет, как посмотреть.

– И как же можно посмотреть?

– Подумай. Вместе нам теперь дороги нет. Сам ты отсюда не выйдешь. Балабана придется оставить. Разве что порежешь его на филе. – Голуб недобро улыбнулся. – А я выйду. Мы сибиряки, дед у меня белку в тайге промышлял. Я же не всегда с блатными гужевался, так сложилось. Долгая история…

– Засунь себе свою историю в задницу, Голуб.

– Вишь, правда. Не надо оно тебе. Так я пошел. Счастливо оставаться.

Говоря, щербатый пятился.

Вовк слишком поздно понял его цель.

Следил за движениями, готовился не пропустить возможную атаку, просчитывал варианты. Но совсем забыл, что за спиной Голуба – их мешочек с сухарями. Потому растерялся, когда тот, ловким жестом схватив единственные их харчи, победно поднял трофей в воздух, даже потряс добычей, хвалясь.

– Отдай! – вырвалось у Игоря, хотя точно знал – не отдаст, надо забирать силой.

В ответ Голуб согнул в локте левую руку, помахал перед Вовком, показывая непристойный жест.

– Забери! Иди сюда, забери, фраер дешевый!

Сцепив зубы, Игорь ступил вперед.

За спиной громко застонал Балабан.

Насилу сдержавшись, чтобы не повернуться и не открыть себя для контратаки, Игорь вместо наступления отошел, став так, чтобы прикрыть раненого старика собой. Стон повторился. Поняв, что Вовк не собирается далеко отходить от Балабана, щербатый снова победно махнул мешочком, попятился, ступил в воду.

Так, спиной вперед, отходил вниз по течению.

Когда расстояние между ним и Игорем стало безопасным, спокойно развернулся, пошел вперед, не оборачиваясь. Вовк уже собирался сделать последнюю попытку догнать беглеца, но стон старого вора его остановил. Так что оставалось присесть возле раненого и в бессильной ярости наблюдать, как фигура Голуба отдаляется, растворяется в сумерках, которые уверенно перетекают в ночь, и в конце концов исчезает за изгибом Глухой Вильвы.

Пока еще можно было что-то рассмотреть, Игорь осторожно повернул раненого Балабана лицом кверху. Старик сучил руками, пытаясь закрыть раны на животе, будто так остановится кровь и отсрочится смерть. Раздобытые для бегства спички лежали в кармане его ватных штанов. Вытащив их, Вовк поискал, что бы поджечь, ничего не нашел и просто чиркнул одной.

Человеку, который несколько лет изо дня в день видел на фронте кровь и покалеченные тела, достаточно было одного короткого взгляда, чтобы понять: старика еще можно спасти, если немедленно перевязать, доставить в госпиталь и сделать операцию. Конечно же, тут, среди глухой тайги, об этом и думать не стоит. Значит, Балабан истечет кровью. И умрет даже раньше, чем от своих болезней. Никакие старания Игоря тут не помогут.

И все равно Вовк не сдавался. Убрав окровавленные руки от ран, он осторожно задрал на раненом теплый свитер, нащупал заправленную в штаны полотняную исподнюю рубашку, потянул.

– Чего… ты чего…

Глаза Балабана смотрели на Вовка очень спокойно. Губы едва шевелились, но говорил старый вор четко.

– Перевяжу.

– Не надо. Голуб – сука. Я знал.

– Почему же тогда пошли с ним?

– Жребий вытащил. По-честному все… Порядок… Не надо…

– Чего не надо?

– Сдохну… Хотел умереть… на воле… А так сдохну…

– Но на воле же.

Оправдание и правда вышло слабеньким.

– Верно… На воле… Речка, деревья пахнут… Птицы… Ты слышишь птиц, Офицер? В бараке их не слышно… Знаешь, что за птицы?

– Нет.

– И я не знаю… Жаль… Отходную поют… мне… А кто – хрен поймешь… Ты не сиди тут возле меня, Офицер… Иди… Дойди только… Найди…

– Кого?

– Хотя бы ту падлу, которая тебя сюда… Потом бабу свою с дитем… У меня не будет никогда… Оборвется… Почему-то только теперь доходит: не продолжится род…

– Вот когда заговорили. – Игорь решил ограничиться только этим, не видел смысла в попытке воспитать перед смертью старого, битого, бывавшего в переделках вора.

– Это глупости… Я слышал, Голуб тебе что-то кричал… Он не все знает… – Дышать Балабану становилось все тяжелее. – Дойди до Соликамска. Дойдешь, знаю… Не попадись, дойди… Запомни адрес… Спросишь Короля. Скажешь – от Балабана. Про все ему… ну… что тут видел… Документы там есть, деньги… Король поможет исчезнуть… Он меня ждал… Кореш мой старый… Меня тут… Птицы… Вода течет… Я слышу, как течет…

– Адрес! Черт, адрес!

Балабан говорил совсем тихо. Чтобы расслышать, Вовк был вынужден наклониться ближе. Надеялся – все правильно запомнил. Повторил про себя.

Веки старика опустились. Сомкнулись губы.

Игорь нащупал нить пульса на шее. Бьется. Слабенько – но бьется. Живой еще. Надолго? Кто знает…

Ночь окончательно вступила в свои права. Из-за верхушек осторожно, будто опасаясь потревожить покой беглеца, выглянул месяц. Блеснула в его сиянии речка.

Дойди. Дойдешь, я знаю.

Бывший старший лейтенант Красной Армии, осужденный по статье пятьдесят восемь, пункт десять, враг народа, беглец, вооруженный лишь блатарской заточкой, Игорь Вовк поднялся, вздохнул, глянул на месяц. Потом – на воду. Снова вздохнул.

А тогда, не возвращаясь уже к потерявшему сознание старому вору, неспешно вошел в реку.

Почувствовал силу течения. Попробовал понять, где оно слабеет.

Вошел в воду по пояс, совсем не чувствуя холода.

Лег, поймав ток воды.

И поплыл.

Глава третья
Луна в Водолее

1

– Ух, какое общество! Вечер добрый. Между прочим, Саввич, я вас замучился искать!

– Вы работаете в милиции, Андрей. По-старому – в полиции…

– Да-да, товарищ Нещерет! Я вас попрошу! – Левченко придал голосу мнимой суровости. – Полиция – это одно. Милиция – абсолютно, я бы сказал – кардинально другое. Всякий, кто сравнивает милицию с царской или, не дай бог, немецкой полицией, немедленно идет под суд!

– Спасибо, что хоть не под трибунал. Но я закончу.

Это была любимая фраза доктора Нещерета. Познакомившись с ним не так давно, Андрей общался с доктором только по службе. Иногда сталкивались вот так, когда тот заходил к Полине Стефановне на чай и карты. Врач с библиотекаршей оказались почти ровесниками, имели много общего, оба любили преферанс и покер. Временами Стефановна раскладывала пасьянс или гадала, от чего Саввич получал заметное удовольствие. Иногда Левченко казалось: немолодые люди просто неравнодушны друг к другу. Не видел в этом ничего плохого, иногда просто радовался, наблюдая парочку со стороны. Ну, а как уже говорилось, коронные фразочки запоминались. Чаще всего, когда Нещерет собирался что-то закончить и предупреждал об этом, все только начиналось. Приходилось быть внимательным, чтобы не попасть в словесный капкан.

– Ну-ну, – кивнул Андрей.

Сняв кепку, он пригладил ежик волос и старался не задерживать взгляд на еще одной гостье. Которая с его появлением утихла и замерла, будто ее застукали за чем-то непристойным.

– Так я вот о чем, пан Андрей…

– Опять ваша привычка панькаться!

– К моим привычкам вы привыкли, пардоньте за тавтологию! Хорошо, товарищ Левченко, вы служите в милиции. Уточнять круг ваших обязанностей не будем. Для нас важно другое: вы ловите преступников. Вы их ищете. Значит, вы – искатель, сыщик. Детективными историями не интересовались?

– В жизни хватает.

– Напрасно. Временами вымышленные преступления, выдуманные убийцы и ненастоящие сыщики дают таким, как вы, Андрей, массу подсказок. Управляют вашими действиями, так или нет?

– Никто моими действиями не управляет. Разве что начальство. – Андрей улыбнулся. – Вы вот все кругами ходите, Саввич. Никак не закончите.

– Момент-момент! Чему учат сыщиков настоящих, как вот вы, те детективы, которых выдумали писатели? Люди, совсем не знакомые с вашей службой, вообще далекие от реальной жизни.

– И чему же учат? – Взяв себе табуретку, Левченко присел к столу.

– Хочешь разгадать страшную и запутанную тайну, хочешь кого-то или что-то найти – смотреть надо под носом! – выдал Нещерет победно. – Разгадка часто простая. И она – перед глазами! Возвращаясь к вашему вопросу, Андрей. Говорите, замучились меня искать? А не надо мучиться! Следует просто вернуться к себе домой. И все сразу выяснится, станет на свои места! Я у вас под носом, вот тут, никуда особенно и не прячусь!

– Вон вы как поворачиваете!

В подобных словесных пассажах был весь доктор Нещерет. Хотя переставал играть и чудить, когда шла речь о его сугубо профессиональной, медицинской сфере. Там пояснял все четко, сжато, ясно.

Медицина в милицейской работе всегда помогает. И хотя для вскрытия, если это было необходимо, тела отправляли патологоанатомам в область, Антон Саввич постоянно предоставлял на месте те консультации, которые не требовали деталей.

Внешне Нещерет напоминал всех старорежимных профессоров вместе взятых, виденных Левченко в кино. Не обязательно эти благообразные диковатые живчики были докторами. Но любой из них вполне подходил, когда надо было сравнить с кем-то сатановского доктора.

По мнению Андрея, если бы Нещерет был немного выше ростом, был бы очень похож на ученого мужа из кино про депутата Балтики, которого сыграл Николай Черкасов. Между прочим, самому Андрею кино не понравилось. Он почему-то неохотно воспринимал истории о том, как в финале аристократы начинали заигрывать с пролетариатом. Но списывал это все на своих личных тараканов. Тем более что Антон Саввич был похож не на самого актера, а на сыгранного им ученого Полежаева.

– Давно сидите?

– Не очень. Любе с нами не очень интересно, в карты она не играет…

– Не играю! – не сдержалась девушка, которую Андрей упорно старался не замечать, и добавила обиженно: – Но мне интересно! Вы знаете, Андрей Петрович, что сегодня полнолуние, а луна в Водолее?

Левченко укоризненно взглянул на Полину Стефановну:

– Морочите голову девушке. И нам заодно. Вот для чего?

– Эти дни должны объединять близких по духу людей, – не смутившись, пояснила библиотекарша. – Мы тут, я надеюсь, все такие. Совпадение показательное, Андрей.

– Какое совпадение? Ничего не понимаю! И не хочу, если честно!

– Вижу, что не хотите. За честность – спасибо. – Стефановна еле заметно кивнула. – Но карты все равно сегодня благоволят не вам. Полная луна, среди прочего, лучшее время для активного расходования накопленных сил. А сейчас, когда ночное светило вошло в знак Водолея, природа требует от людей быть смелыми и давать волю желаниям. Видите, все сходится.

– Ничего я не вижу, – отмахнулся Левченко. – Интересно, для чего вашим гостям все эти сказки?

Нещерет тут же поднял руки на уровень плеч:

– Сдаюсь, сдаюсь! Моя миссия очень проста – привел сюда Любочку, чтобы не ходила одна после заката солнца. Мужской компании ей не хватает. А кроме меня, немолодого, некому подставить плечо.

Андрей все это время избегал взгляда девушки. Ясно, снова эти забавы в попытке свести героя войны с медсестрой, которая неровно к нему дышит и не особо это скрывает. Люба уже работала тут вместе с доктором Нещеретом, когда Левченко остался в милиции. Знал о ней лишь то, что была в партизанском отряде, тоже при госпитале, так что сразу отбросил упрек врача по поводу Любиной боязливости. Больше года в партизанах наверняка излечили молодую женщину даже от самых потаенных страхов.

Как Андрей давно заметил, военное время, особенно для тех, кто несколько лет жил под немцами, в целом изменило обычные человеческие представления о страхе. Наоборот, беречься и быть внимательными следует днем. Более безопасными для многих становились вечера и ночи. Конечно, из ночного покоя могли вынырнуть внезапно как свои, так и враги – но вместе с тем темнота прятала, давала значительно больше шансов на спасение.

Потому не обманете, добрый доктор Нещерет!

– Мы с вами вместе проведем Любашу до самого дома, – пообещал Андрей великодушно, добавив зачем-то: – Я все-таки с пистолетом. Только, раз уж я вас нашел, Саввич, выйдем на пару слов.

– Страшный секрет? – Врач с притворной суровостью сдвинул брови.

– Не знаю, страшный ли. Но дамам точно не интересный. Потом поужинаем – и айда. Чем-то накормите, Стефановна?

– Найду, – буркнула библиотекарша. – Вы давайте сплетничайте. Мы вот с Любой тоже без мужских ушей поговорим. Нам есть о чем, правда, дочка?

Девушка кивнула. Война сделала ее сиротой, потому к Полине Стефановне она тянулась как к матери.

Та была не против. Потому что у нее тоже никого не осталось…

2

Мужчины вышли на крыльцо. Андрей прихватил армейский планшет, где, кроме необходимых в данный момент бумаг, держал еще и папиросы. Пока доктор хлопал себя по карманам, ища свои, вытащил коробку «Казбека», широким жестом протянул:

– Травитесь, Саввич.

– А я не курил до войны, – сказал доктор, деликатно беря папиросу двумя пальцами. – Поверить трудно, что дожил почти до шестидесяти – и никогда не оскоромился. Само как-то закурилось, знаете.

– Вам сколько? – Левченко поднес спичку.

– Будет шестьдесят один.

– Хорошо выглядите.

– Ой, товарищ старший лейтенант, обойдусь без лишних комплиментов. Я не благородная девица – раз. Прекрасно понимаю, как сохраняются люди и организмы в войну – два. Еще с гражданской помню.

– Были на фронте? У кого?

– Не попал. Но военное положение касается всех. Война, молодой человек, не проходит мимо вас, даже когда вы захотели пересидеть тяжелые времена в подземном бункере. Собственно, раз вы полезли в этот бункер прятаться от бомб, значит, вооруженный конфликт вас уже коснулся.

Левченко сбил пепел себе под ноги. Нещерет, оглядевшись, нашел рядом слегка изогнутый черепок. Аккуратно постучал по нему краешком папиросы, которую сжимал средним и указательным пальцами правой руки, будто зажал ножницами.

– Если бы мы все время только портили легкие никотином, Андрюшенька, меня бы как врача все устраивало. Хуже, если человек без руки, ноги, а голову другую вообще не пришьешь. И хватит об этом, я вас слушаю.

Говоря так, Антон Саввич топтался, отодвинувшись немного в сторону. Это тоже была манера, к которой Андрей уже привык. От стояния на одном месте у него быстро немели ноги, так что таким способом доктор боролся с досадным явлением.

Левченко снова сбил пепел.

– Вы бы оставили эту затею.

– Вы о чем?

– Партизаните с Полиной, я же вижу. Чисто сваты… Девушке, может, и не хочется…

– Для этого вы меня разыскивали? Несерьезно, товарищ Левченко, ох, несерьезно!

– Это я так, к слову. Мне сейчас не до отношений с девушками. Пусть даже они такие достойные во всех смыслах, как ваша… наша… Люба, короче говоря. Если вам и правда нечего делать, кроме как устраивать чужую личную жизнь, о своей позаботьтесь. Стефановна вон кое к кому неровно дышит…

– Я вас слушаю.

По тону доктора Левченко понял: нужно поменять тему. Но Андрей пока не придумал, как начать. Потому и тянул время, заговаривая и мысленно подбирая нужные слова. Слишком странным казалось то, что он собирался рассказать Нещерету. Чтобы еще взять лишнюю минуту на окончательные раздумья, расправился с папиросой финальной, третьей затяжкой, кинул бычок под ноги, раздавил подошвой.

– Да, пора за дело.

Андрей сам не понял, что вынудило его оглянуться, при этом невольно взглянул на окружность полной луны, которая понемногу набиралась сил с приходом ночи.

– За дело, – повторил он и, махнув рукой, решил больше не искать нужных и правильных фраз, произнес: – Мне тут рассказали по большому секрету…

– Что?

– Сейчас. С чего бы начать. С конца начну. Мы же с вами не хотим паники в Сатанове? Люди тут и так напуганы, волками в том числе. Или волком, он может быть один. Кроме меня и того человека в Каменце об этом больше никто не будет знать. Пока я сам не разберусь, в чем тут подвох. Вы же, кажется, какой-то там профессор?

– Я мог стать доктором медицинских наук перед войной. – Это прозвучало гордо и вызывающе. – Вас заинтересовали подробности моей карьеры ученого?

– Другое меня интересует. – Левченко взял еще одну папиросу, задумчиво постучал гильзой по крышке коробки, потом решительно положил обратно. – Хорошо. То, что я скажу, должно остаться между нами. Просьба, приказ – понимайте как хотите.

– Тогда лучше просьба.

– Пусть, – легко согласился Андрей. – Значит, штука у нас такая. С конца весны вот уже, считайте, четвертый месяц хищники, вероятнее всего волки, нападают на людей и загрызают их. Когда это произошло в последний раз, был еще жив Тищенко. Ему позвонили из области. Распорядились доставить в тамошний морг хотя бы одну жертву. Кто-то там аж из Киева приехал или прислали какого-то грамотного, я не вникал. Суть дела мне объяснил сам Тищенко, буквально за день до гибели.

Сейчас все начинает восстанавливаться и работать. Возвращается из эвакуации разная институтская профессура. Биологи или зоологи, не скажу сейчас точно, обратили внимание на наш случай, с хищниками. Объяснили так: летом звери не бегают голодными стаями. Даже одинокий зверь будет держаться подальше от людей, потому что летом хищникам есть что жрать. Отсюда вывод: частые случаи нападений означают – в нашей округе завелся бешеный волк.

– Я подозревал, – спокойно ответил Нещерет, аккуратно раздавливая свой окурок о черепок. – И, кажется, пытался что-то подобное озвучить ранее, когда все началось.

– Ага, помню. Только тогда Тищенко отмахивался от вас, потому что, правда, не до волков. После того звонка тоже отмахнулся, велел мне доставить труп вдовы Перепелицы в область. Ее как раз собирались хоронить, так начальник еще сказал: одними похоронами меньше. Или пошутил, или что-то такое… Не суть. Я отвез тело и забыл об этом. А теперь вот был по делам в Каменце, уже как исполняющий обязанности начмила. Встретил того человека, значится, которому загрызенную Перепелицу передал, так сказать, по описи. Я по своим делам ездил, у нас же тут банда шурует.

– Андрей, вы же не про банду мне собираетесь рассказать.

– Верно. Я сам не понял, Саввич, к чему веду. Не укладывается в голове. Ни у меня, ни у того человека из Киева. Он, оказывается, до сих пор там сидит, что-то изучает. То есть уже не сидит, уехал. Я застал его с чемоданом, управа машину ему не выделила, на станцию подбросить, на поезд. Узнал меня. Говорит: хотел Тищенко как-то позвонить, может, даже приехать сюда, к нам. А его убили, оказывается.

Тут Левченко прищурился, пытаясь максимально четко и точно передать содержание разговора. До сих пор не верилось, что произошел он сегодня после обеда. Нещерет терпеливо молчал, дальше топтался, уже став с другой стороны от Андрея.

– Не знал тот человек, кому доложить, – продолжил. – Очень свербело. Признался: не может с этим всем спать нормально. И посоветоваться толком не с кем. В Киеве, сказал, пойдет по инстанциям. Или вообще в Москву придется ехать. Если кому-то в столице есть до таких историй дело.

Андрей и дальше оттягивал момент истины. То, ради чего искал доктора целый вечер, сказать никак не решался, чтобы не выглядеть смешным. Нещерет увидел это.

– Хватит ходить кругами, Андрей.

И то верно.

Хватит.

– Тот человек, забыл уже, как его звать, исследовал рану. Укус. Горло истерзанное, да вы же тоже видели. Не разберешь сразу, как рвали, один зверь или несколько. Но слюна осталась. Частицы слюны.

Теперь Левченко снова вытащил папиросу, вставил в рот, прикурил, будто перед приближением атаки.

– Он ничего не понимает, Саввич. И я вместе с ним, когда это услышал.

– Что услышали, Андрей?

– Про слюну. То была человеческая слюна. Горло терзал или человек, или… Думаю, всех остальных – тоже он… она… оно…

Сказал.

Хоть и не стало на душе легче.