Текст книги "Мастер осенних листьев"

Повозившись с бечевой, Эльга потащила мешок в беседку, ступая по усеянной листьями траве.

– Мастер Мару.

– Да? – обернулась Унисса.

Воск желтел на ее ладони. И мазок воска застыл на виске.

– Я первый мешок закончила!

– Хорошо. Берись за следующий.

– Да, мастер Мару.

Симанцы к Симанцам. Справа – Кранужан. Слева – Супрыня. А дальше – памятный Кромарь. Много местечек в наделе. За десяток.

До полудня, когда солнце повисло над Эльгиной головой, она успела разобрать еще три мешка, и хотя пальцы сводило, а печать на запястье покалывала кожу, Эльга собой была довольна. Оставшиеся мешки сиротливо жались друг к другу и, наверное, даже побаивались ее уже. Погодите, и до вас дойдет очередь!

– Эльга! – крикнула Унисса.

– Да!

– Передохни.

– Ага.

Эльга, отряхнув ладони, забежала в беседку.

Унисса сидела на лавке перед отодвинутым столом, за ее спиной горела свеча и грелась над ней вода в медной посудине.

Две трети нижних плиток казались светлее остальных.

– Пей молоко, – сказала Унисса, – а то скисает. Как рука?

– Хорошо. Лучше, чем вчера.

Мастер Мару устало кивнула. Но вид у нее был не хмурый, не обеспокоенный, а какой-то умиротворенный.

– А у меня – вот, – с улыбкой показала она ученице сложенные щепотью пальцы. – Думаю, уже и не разлепить.

– Разлепятся! – заявила Эльга.

Она подскочила к столу, осторожно налила молока из кувшина в чашку, взяла лепешку.

Мир за границами беседки тонул в ослепительном солнечном свете, и даже мертвые жухлые листья будто бы светились. На колоннах и резных вставках дрожали жаркие пятна. Горячий воздух лип к лопаткам и шее.

– Жарко, – сказала Унисса.

– У нас и жарче было. – Эльга хлебнула молока. – Прошлым летом два дня у нас даже козы не доились!

Мастер Мару фыркнула.

– Такое бывает?

– Я же сама там жила!

– Скучаешь?

Эльга вздохнула.

– Да, мастер Мару. Но я обязательно их навещу.

– Будем опять в Саморском наделе, отпущу тебя погостить.

– А когда?

– Как дело найдется. Или после того, как в столицу вернемся. Ну, все, допила? – спросила Унисса ученицу. – Давай дальше работать.

– Да, мастер Мару.

На солнце чистить мешки от мертвых листьев было тяжелей. Эльга повязала платок узлом спереди, чтобы косицы его давали хоть какую-то тень.

Руку в глубину.

Листья от жары казались вялыми, полусонными, ловиться стали кое-как, хотели, чтоб их не трогали. Ворчали, кололи пальцы.

Эльге даже пришлось на них прикрикнуть.

– Что такое? – зашипела она в мешок. – Мы как раз дождь делаем! А вы тут кукожитесь, как не знаю кто! Ну-ка, живо на свет!

Зашевелились.

Ведь везде подгонять надо! Как маленькие.

Эльга сердито вычерпывала мертвечину, кого-то сразу перетирая в труху. Ветер утих, видимо, тоже сомлел на солнце, и листья валились друг на друга. Скоро их насыпалась целая горка. Эльга нарушила ее ногами, сгребла частью к основанию беседки, а частью – в другую сторону. Пот щипал уголки глаз и шею.

Руку в мешок, руку из мешка. Руку в мешок…

Плешкин Луг. Покосы. Еще одни Покосы. Гарь-поле. Ох, много листьев. Наверное, все деревья в местечках стоят голые.

Вот интересно, если зарыться в листья, будет ли чуть прохладней? Или набить такой сплошной полог, не картину, а просто, для тени?

Когда Эльга отнесла восьмой мешок и пристроила его к своим же, гарь-польским, на мгновение перед ее глазами все поплыло, и она только чудом разминулась с одним из столбов, держащих беседочную крышу.

– Стой! – сразу скомандовала Унисса.

– Да, мастер Мару.

Эльга остановилась, но не смогла устоять, плюхнулась на такой сладкий, такой мягкий стул, на котором, возможно, отдыхал сам энгавр или даже кранцвейлер. Каким-то загадочным способом в руках ее оказалась кружка, а в кружке заколыхалось белое, с пенкой и мертвой мушкой на поверхности.

– Пей! – сказали Эльге.

Молоко было теплое. Мушка не помешала, проскочила и проскочила.

– Ну, лучше? – присела перед ней Унисса.

– Осталось два мешка, – улыбнулась Эльга.

– Сиди пока здесь, – сказала мастер.

Эльга кивнула.

Сидеть было хорошо. Было видно небо, отталкивающееся от перил, и далеко-далеко брызги облаков. Панно тоже было видно. Изредка задувал ветерок, но такой невесомый, что воспринимался как легкое дыхание, касающееся то шеи, то ребра ладони.

– Ну-ка, посмотри, – сказала Унисса, – я уже что-то не вижу.

Эльга сползла со стула.

– Где?

Она вроде бы и шагала, но по ощущениям словно плыла. Жаркий воздух пружинил и с трудом уступал дорогу. И ему нельзя было скомандовать, как листьям.

– Посмотри, все ли я затерла. А то у меня рябит.

Мастер Мару сидела на коленях на полу и держала в руках тряпку и горшок с воском. Светлели натертые плитки.

Эльга опустилась на корточки.

– Вот здесь, – указала она пальцем на темный участок.

– Ага.

Унисса немедленно затерла пропущенное.

– И вот тут. – Эльга перевела палец выше, на несколько пятен в середине панно.

– Хорошо.

Мастер Мару прошлась тряпкой и там, потом с гримасой боли поднялась, отодвинула лавку, отложила горшок на край стола.

– Ну-ка, давай вместе.

Она взяла ученицу за руку. Вслед за мастером девочка сделала два шага назад, и еще один, чтобы оказаться с ней вровень.

– Ой!

Эльга прижала ладонь к губам.

– Кажется, мы молодцы, – сказала Унисса.

Панно мягко светилось. Прожилки дерева проступали сквозь свет и, казалось, бежали через ограничительные бортики. Рисунок складывался завораживающий, пусть и чуть ломающийся на стыках плиток.

Полукружья, дорожки и островки разных оттенков.

– Это мы сделали? – спросила Эльга.

– А кто еще? В центре будет Дивий Камень, а вокруг него – местечки надела. Думаешь, зачем мы столько листьев перебирали? Каждое местечко расцветет через свой букет.

– Это будет как карта?

– Да, большая и не очень точная, но нам очень точная и не нужна.

– А потом?

– Суп с горьким листом, – сказала Унисса, щелкнув девочку по носу. – Нас еще два мешка ждут, не забыла?

– Я уже отдохнула, – сказала Эльга, – я могу.

– Да, давай-ка мы разберем их вместе.

Солнце сползло с невидимого шпиля над головой и покатилось к западу, пачкая небо бледно-желтым. На горизонте застыл облачный пух, похожий на тростниковые метелки, но он совсем не двигался или плыл себе стороной.

Они расправились с мешками менее чем за час, перевязали, определили к собратьям. Тени удлинились. Ветер играл мертвыми листьями, переворачивал их, будто жарил на солнечных лучах.

– Все? – спросила Унисса.

– Да, мастер Мару.

– Что ж, пойдем ополоснемся?

Эльга кивнула.

Платье мастера подмело листья. У Дивьего Камня женщина вдруг застыла.

– Вот оно что.

Вода из трещины выплескивалась с долгими перерывами. Сначала где-то в основании Камня зарождался клекот, потом он нарастал, переходил в сипение, и только затем прохладный поток, словно плевок через губу, тягуче переливался в короткую ванночку перед желобом. Эльга принялась считать секунды и добралась до двенадцати прежде, чем Камень разродился новой порцией.

Унисса, присев, погрузила в ванночку руки.

– Мойся, пока есть, – сказала она девочке, и лицо ее сомкнулось, становясь тревожным.

– Родник пересох? – спросила Эльга, по примеру мастера промокая ладонями щеки, лоб и шею.

Вода была восхитительно холодной. Хотелось нырнуть в нее с головой.

– Да.

– И что теперь?

– Нам придется поторопиться. Но не сегодня. Завтра. Сегодня мы, сверяясь с картой, наметим границы местечек.

Вернувшись в беседку, Унисса поставила Эльгу у панно и, развернув карту, вложила ее в пальцы ученицы.

– Держи, чтоб я видела.

Вооружившись острой палочкой, сама она встала на лавку и, вытянувшись, повела линию от верхней плитки в углу.

– Подойди чуть ближе.

– Да, мастер Мару.

Эльга сделала шаг.

– Ага, это, значит, Супрыня, – сказала Унисса.

Палочка выписала зигзаг, следуя рисунку местечка на бумаге, потом пробежала вправо и вниз, изображая «пятачок» выступа.

– Четко видно?

Эльга выглянула, приопустив карту.

– Да, мастер Мару.

– А ниже у нас идут Бархатцы и Плешкин Луг.

Унисса на мгновение вернулась к Супрыне и подправила один зубчик границы.

Бархатцы обозначились кривым птичьим клювом, а под ним округлился Плешкин Луг, который, по Эльгиному разумению, был похож на головастика.

– Вы здесь!

Вместе с возгласом в беседку ввалился эконом и, едва не опрокинув мешки, рухнул в кресло.

– Что случилось? – спросила Унисса.

– Родник! По водоводу течет жалкая струйка!

Мастер Мару сошла с лавки на пол.

– Мы видели, господин Канлик.

– Все одно к одному. – Эконом запрокинул голову и страдальчески уставился в потолок беседки. – Люди едва не забросали меня камнями.

– У вас есть колодцы?

– Да, но они высохли почти все. А в хранилищах воды всего на три дня. Может, на четыре. Мастер Мару! – Канлик вскочил и поймал ладони Униссы в свои. – Вы обязаны вызвать дождь как можно быстрее!

Унисса вздохнула и высвободила руки.

– Я постараюсь.

– Что вам нужно, чтобы ускорить создание панно? – Глаза у эконома лихорадочно заблестели. – Работники, охрана, тишина? Я распоряжусь, чтобы никто не смел шуметь! Если надо убрать лишние листья, их уберут.

Казалось, господин Канлик только и ждет кивка мастера, чтобы убежать и привести в действие механизм доставшейся ему власти.

– Господина энгавра похоронили? – спросила Унисса.

Эконом моргнул, напряженно посмотрел на нее, словно она сказала какую-то бессмыслицу, потом лицо его обмякло.

– Да, – сказал он. – Да, с час назад.

– Вам необходимо отдохнуть.

– Это невозможно. Я не могу спать. Я бы хотел, но тогда все остановится, рассыплется, перестанет быть прежним. Я боюсь, что за время моего сна случится еще что-нибудь.

– И сколько вы не спите?

– Это не важно, наверное, три или четыре дня.

Унисса улыбнулась эконому как маленькому ребенку.

– Что же вы, господин Канлик?

– Господин энгавр умер, – прошептал эконом. – Он спросил у меня воды, но я не успел принести… Я, наверное, на секунду заснул.

В пальцах у Униссы появились два незнакомых Эльге листа. Один серо-зеленый, похожий на лодочку, а другой – красный, с заворачивающимися краями.

– Господин Канлик…

– Да?

– Ну-ка, возьмите и разжуйте.

– Вы уверены?

– Сядьте в кресло, – сказала эконому Унисса, – разорвите листья надвое и жуйте.

– О, если бы это был яд! – вздохнул Канлик, послушно опускаясь на лавку.

Несколько мгновений он медлил, вертя листья перед глазами, затем, сложив их пополам, сунул в рот.

– Жуйте.

– Фую.

Эконом задвигал челюстью. Взгляд его обратился в себя. Голова склонилась набок.

– Кифленько, – произнес он и тут же заснул.

Лицо его разгладилось и порозовело.

– Что ж, давай закончим с границами, – сказала Унисса ученице, вновь вставая на лавку с ногами. – Готова?

– Да, мастер Мару, – сказала Эльга, разворачивая карту.

До темноты они успели наметить большую часть местечек.

Им осталось обозначить лишь Гарь-Поле, которое должно было изогнуться полумесяцем справа, и поправить границы самого Дивьего Камня, но Унисса сказала, что на сегодня хватит, кончено, она просто валится от усталости.

Они зажгли фонари. Завозился и проснулся господин эконом. Потом прибежал мальчишка с кухни и принес корзину с ужином – завернутые в тряпицы для сохранения тепла горшки с мясной похлебкой.

Вчетвером они долго смотрели на панно.

Оно мягко отражало свет и казалось расколотым по прочерченным палочкой линиям. Мальчишка, старше Эльги года на два, на три, так и застыл с открытым ртом.

– Сколько еще? – спросил Канлик.

– Две недели, – ответила Унисса.

– Невозможно. Шесть дней.

– Я попробую.

Путь с холма в гостиницу напрочь выпал у Эльги из памяти. Только что темнели и пахли листьями мешки, густели сумерки за перилами беседки, и вдруг под ногами уже ступеньки гостиничной лестницы, а впереди поднимается мастер Мару, сворачивает по коридору в свою комнату. И совершенно непонятно, был ужин или обошлось без него.

Кошмар.

Как разделась, как легла, Эльга тоже не помнила. Помнила только, как, проснувшись, сходила на ночной горшок. В ушах постоянно шумело и шуршало, в глазах рябило, а знак, поставленный мастером, чесался и зудел. Возможно, конечно, что так проклевывались грандальские умения, но им, кажется, было еще рано.

Просыпаться не хотелось никак.

Сквозь сон слышалось, как кто-то ходит по комнате, что-то говорит, впускает в распахнутое окно распаренный воздух, но едва разлепленные глаза тут же смыкались, а сладкое небытие притягивало голову к подушке.

– Эльга. Эльга!

С нее сдернули одеяло, встряхнули и поставили на ноги.

– Я не хочу, – скривила губы Эльга.

Но твердая рука не дала ей упасть обратно в постель.

– Эльга! У нас не времени.

– Я сплю.

– Тогда просыпайся, – сказала Унисса. Она сунула платье в пальцы ученицы. – Одевайся.

– Я вам что, лист в мешке?

– Именно. И лист живой, а не мертвый!

– А можно завтра?

– Нет.

– Ненавижу листья!

– Что?

Шлепок ладонью по щеке вышел хлесткий, неожиданный. Слезы так и брызнули у Эльги из глаз.

– Мастер Мару! – вскрикнула она.

Щека запульсировала жаркой болью. Но еще больше было обидно. Что она сказала-то? Подумаешь!

– Одевайся! – ледяным тоном произнесла мастер.

Эльга стояла не двигаясь. Мутная слеза, скользнув с подбородка, расплылась кляксой на половой доске.

– Я жду тебя, – отрывисто сказала Унисса и вышла из комнаты, оставив дверь открытой.

Эльга еще поплакала, но руки знали свое дело – ослабили ворот, вскинули платье и просунулись в рукава.

– Ненавижу! – повторила Эльга.

Озадаченно прошелестел сак.

– Да! – выкрикнула Эльга. – И тебя тоже! Всем вам чего-то надо от меня! А я… я же не грандаль, я еще никто!

Она затянула концы платка на голове так, что голова чуть не лопнула.

С подоконника с холодным презрением на нее посмотрел неудавшийся букет с Дивьим Камнем. Кромки нескольких листьев уже отстали и завернулись, превращая работу Эльги в унылую и мрачную картину.

– Сам дурак! – сказала ему Эльга.

Букет ответил высокомерным «кх-м». Ему, с высоты его уродства, простое «дурак» виделось чуть ли не похвалой. Всего лишь дурак!

Эльга вышла, потом вернулась и положила букет Камнем вниз. В наказание.

Униссы не было ни внизу, в зале, ни во дворе, и девочка, скрепя сердце, побрела к дворцу энгавра, а потом по тропке на вершину холма в одиночку.

Щека уже не горела, но злой огонь еще копошился внутри, как неугомонные листья в саке.

Вода из трещины Дивьего Камня не текла.

– Ну наконец-то! – сказала Унисса, обнаружив ученицу, заглядывающей через перила. – Помогать будешь?

Она сидела на корточках. Вокруг нее громоздились в мешках Покосы и Симанцы. Эльга мотнула головой.

– Что ж, обижайся сколько хочешь, – сказала мастер. – Но есть вещи, которые говорить просто нельзя.

– Ну и пусть, – буркнула Эльга.

– А я сделаю дождь.

Эльга промолчала, потом забралась в беседку и села на скамью.

Мастер выгребала из мешков листья и кидала их на панно. Колючими, косматыми пятнами они застывали в пределах местечек, и Унисса уминала их в нужные границы, подрезала, подворачивала и придавала пальцами нужную форму.

Эльга пересела, чтобы видеть лучше.

– Позавтракай, – сказала Унисса.

На месте деревянных плиток, отведенных под Покосы и натертых воском, скоро появилась бугристая листвяная масса, пухлая, но не выступающая за высоту поребриков. Две трети нового мешка – и масса приобрела очертания и рельеф. Эльга неожиданно разглядела холмики и низинки, сухое русло речки из темных, прогнутых листьев, леса и перелески, тонкие ниточки тропок, деревушки и одиноко стоящие домики.

Полосками растянулись луга, желтел и вился стремящийся в сторону центральных плиток широкий тракт.

Унисса не разгибалась, рука ее ныряла за листьями, доставала их, и они тут же шли в работу, теряли зубчики и черенки и становились частью букета. Покосы обрастали деталями, которых не было на карте, но Эльга почему-то не сомневалась, что они были в действительности. Вот похожий на рыболовный крючок овраг, вот стога, вот охотничьи домики в глубине леса.

– Ф-фу-у!

Мастер, отступив от панно, села рядом с девочкой. Светлые ее волосы были мокрыми, щеки и шея блестели от пота.

– А ведь красота, – сказала она.

Эльга нехотя кивнула.

– Хочешь отказаться от этого? – повернула голову Унисса.

– Я все равно так не смогу.

– Почему? Сможешь. Дай-ка молока.

Эльга, потянувшись, сняла со стола пузатый кувшин.

– Вот, мастер Мару.

Унисса накрыла ее пальцы своими.

– Так что скажешь?

Эльга опустила глаза.

– Простите.

Обида еще свивалась где-то в горле, но была совсем маленькой.

– Быть мастером очень непросто, – сказала Унисса тихо, – но листья – это как дети, они продолжение твоих рук, часть твоей души, крови, жизни. Ты можешь злиться на них, спорить с ними, призывать к порядку, но ненавидеть…

От слов мастера Эльга ощутила, как у нее начинают гореть уши.

– Это как ненавидеть свои пальцы. Свой рот, – продолжила Унисса, – сердце, нос, брови. Дом, родных.

– Но если у меня ничего не получается… – прошептала Эльга.

– Терпи и пытайся.

– Я устала.

– Я понимаю, девочка, – мягко сказала Унисса. – Но другого пути у меня для тебя нет. Знаешь, что говорил мне мастер Крисп? Что лучший лист для букета всегда находится на вершине дерева и хочешь не хочешь придется туда забраться.

Мастер сделала несколько глотков из кувшина.

– Будешь молока?

Эльга мотнула головой.

– Все равно поешь что-нибудь.

Унисса сунула ей в руку половину сухой лепешки. Девочка, вздохнув, откусила совсем чуть-чуть.

– Мне мешки подавать? – тихо спросила она.

– Нет, – сказала Унисса, – займешься первым слоем. Этот букет-панно мы сделаем вдвоем.

– Вы шутите?

Мастер Мару заломила бровь.

– Ты не хочешь?

– Очень хочу! – горячо заверила ее Эльга. – Но я, наверное, напорчу. Вы же видели мой первый букет!

Унисса улыбнулась.

– Ну, думаю, это достаточно простое задание. Не легкое, но простое. Поняла? Главное, старайся, чтобы листья держались в границах местечек. Делай пышную подушку, не страшно, я потом умну. И еще – у нас очень мало времени. – Хлопнув ладонями по коленям, женщина встала. – Так что, ты готова?

Эльга торопливо запихнула в рот остатки лепешки.

– Фа!

Мастер Мару рассмеялась.

– Тогда вперед! Бери правый край и отсыпай Кранужан, Живцы и Гарь-Поле. Только смотри, потихоньку, одно местечко за другим, не перепутай.

– Да, мастер Мару!

Эльга, подпрыгнув, свалила на себя мешок с биркой «Живцы».

– Осторожнее, – сказала Унисса.

– Он легкий!

Листья в мешке настороженно шептались между собой. Кто такая? Что ей надо? Неопытная девчонка-то, безрукая совсем…

Эльга только засопела.

Нет, она не собиралась с ними спорить. У нее – дело. И вообще, глупые листья слушать – только время терять.

Она сбегала к столу, посмотрела карту. Ага, вот где Живцы, раскинулись понизу до правого края. Ух, большие, просто кошмар, двух мешков не хватит. Кранужан выше, а полумесяц Гарь-Поля липнет к Дивьему Камню.

Руку – в мешок. Как поживаете, Живцы?

Глубже, глубже – и листья облепили кожу до локтя. Даже вытаскивать было боязно. Держитесь там?

Эльга вдохнула.

Рука появилась из мешка вся, словно ветка, поросшая зеленью. Липа, береза, овсюг. Стебельки травы и мятые бутоны полевого цвета.

Так, теперь, наверное, надо как-то переместить…

Эльга поднесла руку к панно. Листья держались плотно, как чешуя. Слышалась их напряженная вибрация, кожа от них зудела.

Ш-ш-шрыш-шыр-шыр.

– Мастер Мару, – обернулась Эльга.

– Стряхивай, – сказала Унисса, откусив у листа непослушный черенок. – Резко, как воду с пальцев. И направляй сердцем. Листья поймут.

– Да, мастер Мару.

Эльга искоса посмотрела на панно. Дерево сделалось узорчато-лиственным, с прихотливыми трещинками, в золоте нанесенного воска. Что ж, готовьтесь, Живцы.

Р-раз.

Согнутая в локте рука выпрямилась, и листья посыпались горизонтально, словно только того и ждали. Они втыкались в дерево, будто железные пластинки, и формировали ряды. Десяток или два упали, не удержавшись, но остальные застыли плотным, зубчатым, подрагивающим строем.

Унисса, отклонившись, посмотрела на результат.

– Очень хорошо, Эльга. Продолжай.

– Да, мастер Мару.

Эльга снова сунула руку в мешок.

Листья теперь облепили ее быстрее, охотнее, сами торопились попасть на панно. Понятно, каждому хочется поучаствовать.

Еще и передерутся. Уступите, подвиньтесь, мы, дубовые, всегда первые…

Фыр-р-р – полетели, проникая, прорастая в узор, поднимаясь новым рядом. Заползший за границу Живцов отросток Эльга смяла в ладони. Почудился жалобный писк. Простите, простите! – покаянно подумала она и разжала ладонь.

Ветер снес мятые трупики за столбики веранды.

Еще! Только уже внимательней, чтобы ни один лист не пропал зазря. Вспухала, прорастала диковинным ворсом зелень, Живцы обретали объем и цвет.

Мешок пустел на удивление быстро.

– Так, – объявилась рядом Унисса, – замечательно. Теперь отдохни. Пить не хочется?

Эльга мотнула головой.

– Все равно попей.

Женщина усадила ее на скамейку, вручила кружку с подкисшим с утра молоком. Оказалось, что уже полдень.

– А вы? – спросила Эльга.

Унисса посмотрела на ощетинившиеся листьями Живцы.

– Да, наверное. – Она села рядом. – Как тебе Покосы, хороши?

– Мастер Мару, я очень-очень хочу научиться так же! – проникновенно сообщила девочка.

Унисса потрепала ее по волосам.

– А куда ты денешься?

– А из листьев можно все что угодно сделать?

– Наверное. Только оживить никого нельзя, – сказала мастер.

В беседку, обмахиваясь длинным рукавом, поднялся эконом. Выглядел он не в пример свежей вчерашнего.

– Добрый день. Спешу посмотреть, как вы здесь.

Вместе с ним по ступенькам тяжело поднялся полный усатый человек в светлой накидке. Он слегка припадал на левую ногу.

– Господин Эрмин, – представил его господин Канлик.

– Долгой жизни, мастер листьев, – склонил голову тот.

– Чем обязана?

Господин Эрмин обернулся на эконома. Лицо у него было серое и слегка, на взгляд Эльги, походило на жабье.

– Видите ли, – помявшись, сказал он, – еще до смерти энгавра Миккоша поползли слухи…

– Обо мне? – Глаза Униссы потемнели.

– Нет, нет, что вы! – испугался господин Эрмин. – Поползли слухи о том, что вода… что вы каким-то образом придерживаете воду.

– Я?

– Да, что вы здесь, наверху, перекрыли родник.

– Он сам пересох! – сжимая кулачки, встала перед Эрмином Эльга. – А мы, наоборот, хотим вас спасти!

– Я все понимаю, девочка, – господин Эрмин развел руками, – но люди отчаялись. Им нечем поить детей и животных. Им нечем поливать поля.

– И что? – спросила Унисса, отстранив ученицу.

– Энгавра любили, – вздохнул господин эконом.

Он подошел к столу, достал из корзинки яблоко, повертел, словно удивляясь, зачем вокруг него сжались пальцы, и опустил обратно.

– Я не понимаю. – Мастер Мару скрестила руки.

– Много людей пришли с ним проститься, – сказал Канлик, и господин Эрмин закивал. – Эти люди никуда не ушли после похорон. Наоборот, толпа все время растет. Подходят с Бархатцев и Гарь-Поля.

– Я не видела…

– Мы держим оцепление ниже по улице.

– Я боюсь, – сказал господин Эрмин, – еще день-два, и охрана не сможет удержать их. Они поднимутся на холм…

Он умолк.

– И убьют меня? – досказала за него Унисса.

В светлых волосах ее застрял черенок листа, как мышиный хвостик.

– Два года куцего, впроголодь, урожая, – сказал Канлик, отводя глаза. – А в этом году – совсем ничего. Господин энгавр еще месяц назад распорядился о раздаче муки и зерна с городского склада, но припасов почти не осталось. Их и было-то… Люди измучены и злы. Они готовы поверить в любую чушь. А тут еще ваши листья падают им на головы.

– Думаете, убийство мастера их спасет? – хмыкнула Унисса.

– Они в отчаянии.

– В таком, что верят в черное мастерство?

– Именно.

– А что кранцвейлер? Вы писали ему?

– Судя по ответу, он не считает это чем-то серьезным.

Господин эконом вытянул из-за пазухи письмо и подал его Униссе. Мастер расправила плотную желтоватую бумагу.

Несколько секунд женщина изучала слова, мелкие строчки, плывущие над овальной лиловой печатью с золотой искрой.

Заскучавшая Эльга стала играть с листьями носком сандалии. Она как-то знала, что один был с Покосов, а два других – с Живцов. Живцы высокомерно относились к Покосам, задирали зубчики. А травинка, прибившаяся к ним, была здешней.

– Письмо пришло на прошлой неделе, – сказал эконом. – Оно, конечно, не о нынешней ситуации – мы высылали отчет о бедственном положении надела и города еще в начале весны. Но у господина кранцвейлера, кажется, голова болит совсем о другом.

– О Тангарии?

– Наверное. К тому же он не очень жалует наши места, мы когда-то хорошо бунтовали против его отца.

– И это, я вижу, осталось, – сказала Унисса, складывая письмо. – Сколько времени вы мне можете дать?

– Думаю, у нас нет ни двух недель, ни шести дней, – сказал Канлик.

– Три дня, – шумно выдохнув, сказал господин Эрмин. – Я могу… Я обещаю вам, мастер, три дня. Большего вам не дал бы и сам всеблагой Бог Икке.

– Три?

– Вода кончится, – печально кивнул эконом. – Последнее из хранилища сливаем в бочки и везем на улицы.

– Так, ну-ка!

Унисса поймала за рукав господина Эрмина, подхватила под локоть господина Канлика и подвела их к панно.

– Смотрите! Это невозможно сделать за три дня!

– Почему же? Ой, – господин Эрмин наклонился, разглядывая сложенные из листьев домики и тропки, – это же Покосы.

Лицо его приобрело выражение радостного изумления.

– Господин Канлик, – он благоговейно повел пальцем, – я здесь рос когда-то.

– Это Покосы, – сказала Унисса. – А еще должны быть Бархатцы, Симанцы, Кранужан, Гарь-Поле, Живцы, Супрыня, Кромарь и Плешкин Луг. И Дивий Камень в центре. Как вы думаете, это можно сделать за три дня? Господин Канлик…

Мастер развернула эконома к себе. Тот с трудом отвел взгляд от панно.

– Да-да, я понимаю.

– Что вы понимаете?

Эконом, глядя на лиственный черенок в волосах Униссы, забормотал, словно в горячке:

– Одеяла, подушки – сюда, в гостинице уже нет смысла… Трехдневный запас на вас и на ученицу… Тропа одна, на подъеме можно продержаться меньшим числом… Второй подъем слишком крут, и там завал… В целом, я считаю…

– Убирайтесь!

Господин Канлик вздрогнул.

– Что?

Взгляд его стал осмысленным.

– Убирайтесь! – повторила Унисса, привлекая Эльгу к себе. – Видеть вас не хочу!

Девочка ощутила, как на ее плечах подрагивают пальцы мастера.

– Но три дня…

– Вы мешаете мне работать, – процедила Унисса.

Эконом закивал.

– Да-да, я понял. – Он потянул за собой господина Эрмина, который все еще слабо улыбался. – Может быть, охрана?

– Никого, ни одной живой души! Четыре лампы и бочонок с водой – к вечеру.

– Тогда мы уходим.

Канлик и прихрамывающий господин Эрмин покинули беседку, оставив в душе девочки ощущение непонятного беспокойства.

– Они глупые? – спросила Эльга, задрав голову.

– Возможно. – Унисса опустилась на лавку, словно у нее внезапно кончились силы. – А мы с тобой кто?

– Дождеделатели!

Губы у Униссы дрогнули.

– Какой уж тут дождь?

– Мастер Мару! – Эльга, кинувшись, обняла женщину за шею. – Вы же можете! Я знаю, что вы самый лучший мастер!

– Нас могут убить, если мы не успеем, – сказала Унисса, гладя ученицу по спине. – Это будет обиднее всего.

– Они в отчаянии, – повторила Эльга слова эконома.

– Эх ты, дурочка…

Эльга чуть не расплакалась – настолько добрыми показались ей слова.

– А вы станете грандалем.

– О да! – ломающимся, высоким голосом сказала Унисса. – Я стану грандалем и улечу на небо.

– Почему?

– А куда ветер уносит листья? Не хочется думать, что он забивает ими трещины и водостоки. Так что, ученица, путь грандалю один.

– А как же я? – всхлипнула Эльга.

– Ты? – Унисса отстранилась и взяла ее за острые локотки. – Ты продолжишь мое дело. – Она слегка встряхнула ученицу. – Но пока не время унывать. Ты готова поработать?

Эльга кивнула. Мастер вытерла ладонью ее мокрые щеки.

– Сейчас доделываешь Живцы и берешься за Кранужан. Я на тебя надеюсь. Если останутся силы, набиваешь Симанцы.

– Да, мастер Мару.

– Хорошо.

Унисса вдохнула жаркий воздух, глубоко в себя пряча неуверенность и слабость, и поднялась с лавки.

– Что ж, а я приступлю к Супрыне.

Эти три дня свились для Эльги в лиственную ленту.

Сквозь прорехи в ней, чередуясь, плескали солнце и густой оранжевый свет ламп. Бодрствование походило на сон, сон осыпался листьями, мысли ползали, как гусеницы, и, казалось, выедали мозг.

Эльга не была уверена, что вообще работала в сознании. Живцы – еще возможно, но Кранужан и тем более Симанцы…

Нет, Симанцы точно как-то сами.

Эльга помнила, как золотились перила слева, а потом розовели справа, но прореха между этими двумя наблюдениями виделась пугающе глубокой. Это же, получается, день прошел. Но один день или сразу два?

Голос мастера гудел в ушах, подстегивал, спрашивал, стрекотал, вгоняя в сон. Сама мастер бродила тенью, рассыпая листья и порождая ветер. Она была то здесь, то там, то стыла у панно, то, замерев, сидела на лавке, то лежала на принесенном ворохе одеял, устремив немигающий острый взгляд в пересечение брусьев под крышей, чтобы в следующее мгновение вскочить и лихорадочно опустошить на плитки один из мешков.

Эльга не была уверена, что мастер что-то ела и пила эти три дня. Она осунулась, чернота залегла под глазами, а в движениях рук и шеи проступила нервная, раздражительная резкость.

– Опаздываю! – хрипела Унисса.

Листья были повсюду, набрасывались, пахли печально и терпко, кололи пальцы, шелестели: «Дурочка, тихоня, шевелись!»

Эльга выныривала из листвяного омута, но тот закручивался и, не желая терять жертву, захлестывал и тянул на глубину.

Бульк! Пропала с головой.

Чтобы вынырнуть снова, приходилось разбрасывать листья усталыми руками, деля их на Кранужан и Симанцы, брысь, брысь, брысь. Откуда вас столько? Вы что, из других мешков? Или шутки шутите?

Беседка качалась, мир звенел, проступая фрагментами. То кусок заваленной листьями поляны лез на глаза, то куда-то плыл в ночи огонек, облепляя человеческую фигуру. Куда вы, господин эконом? Или вы не господин эконом? Простите.

В груди потрескивало, словно внутренности превращались в сухой букет.

– Три дня!

Мастер Мару хохотала и кусала губы. И била себя по щекам. И дышала Эльге в затылок, наклонившись низко-низко.

Эльга, наверное, испугалась бы ее сумасшествия, но сама была близка к помрачению. Да и пугаться, честно, сил не было.

– Мы справимся, – шептала Унисса. – Знаешь, – словно в забытьи произносила она, пока ее пальцы щупали пустоту у Эльгиных плеч, сдергивая невидимые листья, – у нас, мастеров, ходит поверье, что во всяком лесу есть самый важный лист. Найдешь его, и лес тебе подчинится, откроет все тайны, пропоет все звуки, научит летать и прятаться, укроет и защитит. А у меня такое чувство, что это панно имеет такую же природу. Я обязательно что-то пойму, когда его закончу. Что-то важное. Я вырасту, понимаешь? И, значит, нам никак нельзя умирать. И тем более нельзя останавливаться.

Эльга тихо соглашалась: