Текст книги "Расследователь: Предложение крымского премьера"

Два черных силуэта были видны четко, как на фото. Фары проезжающей по спуску машины на секунду мазнули по ним ярким светом… Тускло блеснули кожаные куртки. Но лиц все равно было не разглядеть, И никаких других деталей тоже. Да и нечего их разглядывать! Фары машины лизнули их и умчались. Обе фигуры сделали синхронный шаг на первую ступеньку.

Андрей почувствовал, как бухнуло у него сердце… По той спокойной уверенности в себе, которая ощущалась даже на расстоянии, по манере двигаться легко и свободно, он понял, что перед ним – боевики. Молодые, здоровые, крепкие, привыкшие решать вопросы решительно и жестко. Торпеды!

Андрей повернулся и быстро пошел вниз. А ноги в добротных теплых кроссовках двинулись вслед за ним… «Интересно, – думал Обнорский, – видят они меня или нет? Здесь темновато, но снег уже дал белый фон, и человека в темной одежде почти наверняка можно различить…» Андрей оглянулся и понял, что торпеды приблизились. Теперь их разделяло всего три пролета. Они двигались легко и бесшумно с неотвратимостью настоящих самонаводящихся торпед.

Андрей шепотом матюгнулся и побежал. Впереди, далеко-далеко внизу, виднелась освещенная набережная. Там ехали машины, там плыл, как маленький кораблик, трамвай. Но все это было страшно далеко. А преследователи за спиной – моложе, тренированней, с хорошей дыхалкой, с крепкими ногами. На бегу Андрей оглянулся и увидел, что двое тоже перешли на бег. Неторопливый бег, с ленцой.

Он снова посмотрел вниз – на бесконечную лестницу, сжатую перилами…

Ох, как далеко еще было до набережной. И все же прорываться нужно туда. Вступать с ними в схватку здесь, на лестнице – бесполезняк. Их двое, они имеют преимущество в позиции – находятся выше, они моложе и почти наверняка вооружены. Скорее всего, из оружия у них что-нибудь уличное, хулиганское – кастет, цепь, нунчаки… Они догонят, и тогда – проломленный череп, вывернутые карманы… В общем, банальный разбой.

Андрей бежал, бухало сердце, скользили ноги по снежку, и холодил лицо ветер. Рискуя оступиться и свернуть шею, он снова оглянулся. Двое преследователей заметно отстали. Это придало ему сил. Пролет! Еще пролет…

Странно, что они не торопятся. А может, им просто дали команду попугать питерского писаку? Провести «психическую» атаку, но не трогать?

Еще пролет, еще… еще… И вот уже виден темный зев тоннеля, ведущего под улицей к набережной. Из тоннеля дуло, как из аэродинамической трубы. Мощный напор воздуха нес вихри снега, мертвых листьев и мусора. До тоннеля оставалось всего три пролета, когда Андрей наконец понял. Он понял, почему так медленно движутся по лестнице преследователи. Так, как будто и не пытаются догнать…

А они действительно не пытаются. Они не догоняют – они гонят. Они гонят его, как загонщики волка, туда, где уже стоят на номерах стрелки. Через несколько секунд разгоряченный Обнорский влетит в тоннель, где его встретят. А двое сверху «запечатают» обратный выход. Тогда шансов не останется вовсе.

Андрей резко затормозил. До входа в тоннель осталось два пролета, а сзади уже подпирали загонщики. Ветер леденил лоб, завывал в трубе тоннеля…

Андрей положил левую руку на холодные перила, еще раз оглянулся назад – двое приближались, тускло отсвечивали куртки… Да вот хрен вам! Обнорский резко оттолкнулся и перелетел через перила.

– Стой! – ударил крик сзади.

От перил до земли было метра два или даже побольше. Андрей сгруппировался, подогнул ноги, упал, как на занятиях по парашютной подготовке.

Уже целая вечность прошла с тех пор, когда он последний раз прыгал с парашютом, но тело все помнило и действовало само. Слой листьев спружинил, захрустели под ногами ветки. Андрей перекатился, вскочил, быстро побежал налево от лестницы.

Налево – и вниз. Он петлял как заяц, оскальзывался, прикрывал лицо рукой. Он не слышал, как спрыгнули с лестницы его преследователи, но нисколько не сомневался, что они это сделали.

Он бежал, сознавая, что шансы не так уж велики, но все же есть. Первый раунд он выиграл, он не дал загнать себя в ловушку. А дальше: что будет, то будет… Главное – не влететь в какую-нибудь яму.

Преследовавшие его боевики замешкались, сообщая по рации другой двойке, что Араб выкинул номер, сорвался и сейчас уходит в сторону Почтовой площади:

– В «Макдоналдсе» на площади сидят Туз с Кузей… Пусть попробуют перехватить.

На разговор они потратили всего несколько секунд, но именно эти секунды дали возможность Обнорскому оторваться.

Он выскочил на Почтовую площадь. Освещенную, чистую и почти безлюдную.

Ярко светился павильон «Макдоналдса», женщина с детской коляской боролась с ветром на пешеходном мостике над дорогой.

Андрей почувствовал боль в перебитой шесть лет назад ноге. «Значит, – подумал он, – спрыгнул я не так уж и удачно. Ладно, теперь это уже не важно. Сейчас я нырну в метро. А там милиция, там полно людей, там они уже ничего не смогут…» Он оглянулся назад, никого не увидел и быстро пошел к входу в метро… Боль в ноге стала сильней. Черт с ней – лишь бы дойти, там уже безопасно… Почти безопасно.

Двери «Макдоналдса» распахнулись и выпустили на улицу двух бойцов в кожаных куртках и вязаных шапочках. Один говорил по телефону. Второй толкнул его локтем и показал на Обнорского.

– Да сколько же вас здесь? – прошептал Андрей, раздражаясь.

Путь к метро был отрезан. Двое уродов смотрели на Обнорского. Андрей резко повернул влево, пошел, прихрамывая. Он не знал, куда идет. Знал только, что дальше здесь оставаться нельзя – спустя несколько секунд на площади появятся еще несколько охотничков. И что тогда делать?

…Он увидел станцию фуникулера – знаменитого киевского фуникулера – и пошел туда, предполагая, что там будут люди. Много людей, которые, сами того не зная, станут его щитом. Он вошел в нижнюю станцию… Никто его не преследовал. Что, неужели получили команду «отбой»?

– Когда поедем? – спросил Обнорский у кассира… Неужели они получили команду «отбой»?

– Сейчас. С вас пятьдесят копеек… Ой, шо то у вас кровь на щеке и курточка порвана?

– Упал, – буркнул Обнорский и пошел к вагону.

Сел у окна, продолжая поглядывать на вход на станцию… Неужели его отпустили? Нет, не отпустили – в помещение станции вошли двое из «Макдоналдса».

Один все так же говорил по телефону. Практически не скрываясь, они разглядывали Обнорского в упор, но ничего не предпринимали. Прошла минута, другая.

Вагон дернулся и со скрипом поехал наверх. Двое из «Макдоналдса» остались внизу. – "Ну и что? – спросил сам себя Обнорский. Встретят наверху…

Почти наверняка машина с парой торпед уже едет наверх. Почти наверняка они успеют. Фуникулер-черепашка ползет медленно. Ах как медленно он ползет…"

Скрипел трос, мелькали за окном голые деревья. Андрей сидел, привалившись головой к холодному стеклу. Вместе с ним в купе фуникулера ехали полная дама с крашеными волосами и девушка – по виду студентка.

«Надо позвонить, – подумал Обнорский. – Надо позвонить ребятам… или лучше в милицию… еще лучше эсбэушнику Костенко. Или его приятелю – таксисту Сереге. Они помогут. Должны помочь. Я позвоню, попрошу Серегу подскочить к станции фуникулера. Обязательно его дождусь… Можно, в конце концов, позвонить прямо Соболеву. Премьер сейчас в Крыму. Но даже из Крыма он сможет помочь».

Андрей сунул руку в карман… Телефона не было. Обнорский понял, что выронил его, когда прыгал с лестницы. Андрей выругался сквозь зубы и перехватил неприязненный взгляд пожилой дамы. Подумал, что выглядит не лучшим образом – кровь на щеке, полуоторванный рукав куртки…

Вагон фуникулера выкатился на двухколейный участок, где разъезжаются два вагона. За окном мелькали шпалы, наматывался трос, черный от мазута…

Внезапно в свете, падающем из окна, Андрей увидел человека. Человек стоял, прислонясь к дереву, и поднимал правую руку. Рука была длинной… Не бывает таких длинных рук, подумал Андрей и вдруг все понял.

– Ложись, – закричал Обнорский.

Рука человека за окном полыхнула пламенем. Андрей рванулся вниз, на пол, увлекая за собой девушку-студентку. В стекле фуникулера образовалась огромная дыра. Посыпались сверху стеклянные осколки, потянуло холодом. Кто-то изумленно вскрикнул. Грохнул второй выстрел. Провизжала пуля. Андрей лежал, прижимая к полу девушку. Прошла секунда, другая, третья… Больше никто не стрелял. Стало тихо. И в этой тишине пронзительно закричала пожилая дама.

Обнорский поднял на нее взгляд: ранена?

Дама не была ранена. Она сидела и кричала на одной ноте. В крашеных волосах искрились осколки стекла.

…Когда вагон-черепашка дополз до верхней станции, Обнорский чувствовал себя подобным выжатому лимону. Он вышел и бессмысленно уставился на диораму, изображающую фуникулер. В пояснении к диораме было написано, что фуникулер был открыт в девятьсот пятом году. «Почтенный возраст», – автоматически подумал Обнорский.

Возбужденные пассажиры толпились, гомонили. Откуда-то появился молоденький сержант в милицейской форме.

– Это в него стреляли, – прорезал гомон истерический голос дамы с крашеными волосами. Она показывала на Обнорского пальцем. – Это из-за него всех нас чуть не убили… из-за него! Из-за него нас всех чуть не поубивали!

Толпа как-то незаметно растеклась в стороны, Андрей остался один.

Сержант (или как он там называется?) подошел к Андрею и неуверенно сказал, козырнув:

– Предъявите документы.

***

В отделении милиции Обнорского продержали почти три часа. Сначала Андрея допрашивал милицейский следак. Потом, когда он узнал, что Обнорский – журналист из России, да еще проводящий здесь, в Киеве, расследование по «делу Горделадзе», он куда-то позвонил, и вскоре в кабинете появились люди в штатском. Они тоже представились сотрудниками милиции, но у Андрея сложилось впечатление, что они работают в другой организации… Держались люди в штатском вполне доброжелательно, но вопросы задавали быстро и много.

– Как вы оказались в фуникулере, Андрей Викторович?

– Гулял… Увидел фуникулер, захотел прокатиться.

– Гуляли в такую погоду?

– Я с севера, господа. Из Санкт-Петербурга. У нас такая погода – обычное дело.

– А что вы делаете в Киеве, Андрей Викторович?

– Я уже говорил вашему сотруднику, – ответил Андрей, улыбаясь, и кивнул на следака.

Тот явно был лишним в собственном кабинете. Держался скованно, в разговор не встревал.

– Расскажите нам еще разочек, Андрей Викторович.

– Ради Бога, господа. Я журналист, директор Агентства журналистских расследований… В Киеве я и мои коллеги заняты расследованием исчезновения Георгия Горделадзе…

– Это благородно, – сказал один, которого Обнорский про себя окрестил «Полковником». – А кто дал вам задание заниматься этим расследованием?

– Задание? Мы независимая организация и сами выбираем темы расследований, – ответил Андрей.

– А что – в «бандитском Петербурге» вы уже все дела расследовали? – спросил второй. Его Андрей окрестил «Милашкой».

– Нет, не все. Осталась заначка на черный день… далеко не все.

– Тогда почему же вас так волнуют киевские дела?

– Дело очень необычное, резонансное. Грех пройти мимо.

– Вас нанял Стужа?

– Нет. Первоначально исчезновением Горделадзе нам предложили заняться сотрудники Фонда «Виктория». Потом уже мы сами не могли бросить расследование… Понимаете?

– Как движется расследование?

– Спасибо, хорошо…

Полковник и Милашка переглянулись.

– Давеча вы обмолвились, что гуляли… в одиночестве гуляли?

– Да, я люблю прогуляться один.

– Можете описать маршрут вашей прогулки?

– Могу…

– Опишите, пожалуйста, Андрей Викторович.

– Можно закурить? – спросил Обнорский у хозяина кабинета.

Вместо него ответил Полковник:

– Курите.

Андрей закурил, выпустил струйку дыма, и спросил:

– Это беседа или допрос?

– Это беседа, Андрей Викторович, – сказал Полковник.

– Но она может перейти в допрос, – добавил Милашка.

– В таком случае я, как иностранный подданный, требую присутствия российского дипломатического представителя.

– Андрей Викторович, – сказал Полковник, – фуникулер в котором вы ехали, подвергся обстрелу…

– В нем ехало еще полтора десятка человек.

– Но пассажиры считают, что именно из-за вас обстреляли фуникулер.

– Ну допустим, не все пассажиры так считают, а одна истеричная бабенка…

– Эта, как вы выразились, «истеричная бабенка» – преподаватель университета.

– Какое совпадение, – сказал Андрей. – Я, представьте себе, тоже читаю лекции в Санкт-Петербургском университете… Стало быть, мы коллеги? Не ожидал.

– Андрей Викторович, мы уже проанализировали список пассажиров фуникулера. Среди них нет ни одного человека, который мог бы вызвать интерес киллеров… за исключением вас.

– Да бросьте вы! Во-первых, в вагоне ехало полтора десятка человек. На практике это означает, что фуникулер тащил в гору полтора десятка проблем и даже, я бы сказал, тайн… Даже «маленький» человек из тех, кто живет на зарплату и ни в чем крамольном властями не замечен, может мучиться от ревности, например. Или от ненависти. Быть больным психически, иметь долги или – напротив – должников… У него могут быть проблемы в сексуальной жизни, в карьере. На него может свалиться наследство или гнев соседа-алкоголика. Жизнь, господа, значительно богаче и разнообразнее каких-либо схем. Любой человек может, сам того не ожидая, стать преступником или жертвой преступления в любую минуту и в любом месте. Не стоит подходить к сегодняшнему происшествию так прямолинейно и противопоставлять полтора десятка пассажиров-киевлян одному питерскому журналисту… Жизнь сложнее.

– Браво, Андрей Викторович, – сказал Милашка. – Чувствуется рука романиста: тайны, ревность-ненависть, внезапные загогулины судьбы… Вы правы – криминальная практика выдает иногда такие сюжетцы, что куда там Бальзаку! Но мы реалисты, Андрей Викторович. Мы, как положено, набросаем десяток версий. Среди них будет и бытовая и даже хулиганство… Но здравый смысл, опыт и практика подталкивают к элементарному выводу: стреляли в вас. В купе фуникулера вас было трое: студентка восемнадцати лет, пожилая и безобидная преподаватель универа и вы, журналист-расследователь, занимающийся весьма неординарным делом. Кто первый должен попасть на прицел? Угадайте с трех раз.

Андрей пожал плечами. Было совершенно очевидно, что Милашка прав.

Рассуждения о том, что, в принципе, любой человек (в нашем случае: пассажир фуникулера) может быть объектом посягательства, имеют, конечно, право на жизнь… Но в данной, конкретной ситуации, Обнорский был фигурой номер один, дураку понятно.

– Андрей Викторович, – сказал Полковник, – давайте начистоту: стреляли в вас. Только в вас. Со слов кассирши на нижней станции фуникулера, вы были возбуждены, возможно – напуганы. У вас была поцарапана щека и порвана куртка… А я, глядя на вас, добавлю – брюки испачканы землей.

– Ну и что? – спросил Андрей. – Я упал. Было скользко, и я упал.

Полковник посмотрел на милицейского следака, сказал:

– Выйди, майор, покури в коридоре… У нас тут разговор такой… неинтересный.

Следак поспешно встал и вышел. Даже сейф не запер. Полковник сел в его удобное, вращающееся кресло.

– Давайте начистоту, Андрей Викторович… Это в вас стреляли. Это вас преследовали… Я могу предположить, что в районе Почтовой площади у вас была какая-то встреча. Конфликтная встреча. Об этом свидетельствует ваш внешний вид… Но на площади вам удалось от своих… э-э… собеседников уйти. Их, однако, такой расклад не устроил, и они решились на крайнюю меру – на стрельбу. Я думаю, что они сделали это сгоряча, в азарте преследования («А вот тут, – подумал Обнорский, – ты заблуждаешься, Полковник. Хрен там сгоряча») и без желания убить.

– Любопытная версия, Игорь Кириллович, – сказал Андрей. – Она ведь ни на чем не основана, кроме ваших предположений, верно?

Вообще-то, Андрей не был уверен, что поступает правильно. Возможно, было бы лучше рассказать о звонке Николая, о засаде, о преследователях-загонщиках, о двух орлах из «Макдоналдса»… У СБУ (а то, что с ним беседуют сотрудники именно этой организации, сомнений не вызывало) огромные оперативные возможности. У них – «Фронт», агентура и прочее. Вполне вероятно, что они смогут в считанные часы выйти на исполнителей, а то и на заказчиков акции… Андрей не был уверен, что поступает правильно. Но он не знал, на чьей стороне «играет» СБУ, и решил не форсировать события.

Полковник кивнул:

– Пока у меня нет фактов, но в районе Почтовой площади уже вовсю работают оперативники… Глядишь, что-то и всплывет.

– Я тоже очень хочу, чтобы ваши опера нашли исполнителей этой мерзкой затеи… А почему вы сказали, что у стрелка не было желания убивать?

Ответил Милашка:

– Обе пули попали в потолок вагона, Андрей Викторович. Стрелок сознательно стрелял так, чтобы никого не зацепить.

– Так ведь он стрелял из обреза. Очень, знаете ли, неприцельное оружие, – возразил Андрей.

Внутренне он был согласен с эсбэушником: стреляли над головами. Причем с хорошим запасом – даже если бы пассажиры фуникулера стояли, а не сидели, им ничего всерьез не угрожало. За исключением осколков стекла и шока. Что и произошло.

– Да, – согласился Милашка, – обрез не для снайперской стрельбы. Но с дистанции пять метров промахнуться все-таки весьма затруднительно… Впрочем мы не настаиваем на нашей версии. Какое задание было у стрелка, мы узнаем только тогда, когда доберемся до него. А вот в том, что стреляли из-за вас, мы убеждены. И, вероятно, сумеем это доказать.

Некоторое время все молчали. Затем Полковник спросил:

– Вы ничего не хотите сказать, Андрей Викторович?

– Мне нечего добавить к тому, что я сказал…

– А вы не боитесь, что история может повториться?

– Не думаю.

– А нам представляется, что она может иметь продолжение. Гораздо более трагическое, чем сегодня… Если бы вы поделились с нами информацией, мы бы смогли вам помочь.

Обнорский внимательно посмотрел на Полковника: что это – предложение сотрудничества? Неуклюжая вербовка? Полковник тоже внимательно смотрел на Андрея.

– Это любопытная мысль, – сказал Обнорский нейтрально. Голова болела, он чувствовал невероятную усталость.

***

Из отделения милиции он ушел в начале двенадцатого. Ментовский следак тщательно опросил его по факту стрельбы, заполнил протокол допроса свидетеля.

Оба эсбэушника присутствовали при этом, но вели себя пассивно, лишь изредка задавая некие уточняющие вопросы. Андрей стойко придерживался своей версии, совсем как Семен Семеныч Горбунков («шел, упал, очнулся – гипс»)… Все – и мент, и эсбэушники – понимали, что он лжет, но никаких эмоций не проявляли.

Эсбэушники же вызвались подвезти Андрея до дома. Сперва он хотел отказаться, но, подумав, согласился. Эта маленькая услуга ни к чему его не обязывала. Нога успокоилась, но голова болела. Он согласился с предложением Полковника, и эсбэушная «Волга» за пять минут домчала его домой.

– Вы, – сказал Полковник, прощаясь, – подумайте о моем предложении, Андрей Викторович.

– Обязательно. Вы мне номера телефонов своих оставьте, Игорь Кириллович, – ответил Андрей.

Он надеялся получить визитку, где будет указана должность Полковника.

Но Игорь Кириллович написал свои телефоны – домашний, рабочий, мобильный, – на листочке, вырванном из блокнота.

***

– Мы тут чуть с ума не сошли, – сказал Повзло. – Мы звоним тебе, начиная с половины девятого, каждые три минуты… Почему ты не отвечал? Что происходит?

– Погоди, Коля, – произнес Обнорский. Не раздеваясь, он опустился на табуретку в кухне. – Погоди, дай оклемаюсь маленько… Смудаковал я, ребята. Есть такое дело.

– Да что случилось? На тебе лица нет… куртка порвана…

Андрей достал из кармана таблетку, вылущил одну из блестящей фольги, жестом попросил воды. Родион налил ему стакан минералки… Андрей запил таблетку. Родя и Коля сидели напротив него с напряженными лицами. Они ждали объяснений, но тактично давали Обнорскому возможность оклематься. Андрей ценил их такт. Он понимал, что ребята встревожены. Ведь с момента контрольного звонка, который он обязан был сделать, но не сделал, прошло больше двух часов.

С сотрудниками «Золотой пули» уже не раз случались… как бы это помягче?… нештатные ситуации. Иногда очень серьезные. В Агентстве была выработана практика: отправляясь на задание, которое может иметь «последствия», сотрудник обязательно ставил об этом в известность руководство и обязательно отзванивался через загодя оговоренное время. Эти нехитрые меры иногда позволяли избегать неприятностей… Андрей в контрольное время не отзвонился, и теперь ему было неудобно перед подчиненными.

– Может, чайку? – спросил Коля.

– Конечно, – сказал Андрей. Он бодро улыбнулся и закричал: – Я пошел в туалет!

…Он умыл лицо и присел на край ванны. Закурил. Глядя на себя в зеркало, подумал, что обязан извиниться перед ребятами и еще раз напомнить о праве выбора – присяги они не давали и рисковать жизнью не обязаны. Игра, которая шла до сих пор в обычных, в общем-то, рамках, пошла на грани фола, и не исключено, что может перейти эту грань.

Из ванной Обнорский вышел, когда таблетка уже начала действовать и голову отпустило. Чайник вскипел, вкусно пахло лимоном, в кухне царил домашний уют, и почти не верилось, что всего три часа назад он уходил от погони… от погони в центре Киева. Но все-таки это было: темная, заснеженная лестница, спускающаяся к Днепру… загонщики за спиной… ледяной ветер… блеск битого стекла в прическе университетской дамы… «беседа» с Полковником и Милашкой. И обо всем этом надо рассказать Коле с Родькой.

– Может, коньячку, шеф? – спросил Родион.

– Две капли, – сказал Андрей.

Родя быстренько налил стопку янтарной жидкости, но Обнорский к ней не притронулся. Он сделал глоток горячего, крепкого чаю… Зазвонил телефон.

– Это Соболев, – сказал Коля.

– Почему Соболев? – спросил Андрей.

– Пока ты был в ванной, я сообщил, что ты нашелся, – ответил Коля.

Андрей взял трубку, покачал головой. «Я сообщил, что ты нашелся», означало, что сперва Повзло сообщил Соболеву, что Андрей пропал.

– Нормально, – сказал Обнорский Коле и – в трубку: – Алло.

– Ну слава Богу, – услышал он голос премьера. – Что случилось, Андрей?

– Не телефонный разговор, Сергей Василич, – ответил Андрей. – Вы завтра прилетите в Киев – тогда все и расскажу.

– Кое-что я и так уже знаю, – сказал Соболев.

– Каким образом?

– После звонка Николая Степаныча я связался кое с кем из киевского руководства… Им, правда, сейчас ни до чего. Все стоят на ушах из-за заявления Стужи… Но десять минут назад мне позвонили и намекнули, что некий журналист попал в неприятную историю на киевском фуникулере. Это так?

– В общих чертах – так.

– Немедленно прекращай расследование, Андрей.

– Почему, Сергей Васильевич?

– Я приглашал вас поработать. Но не под пулями. Немедленно прекращай расследование… Я не хочу иметь на совести ваши трупы.

– Давайте, Сергей Васильевич, мы все это обсудим завтра.

– И обсуждать нечего, Андрей Викторович. Расследование закончено.

Обнорский положил трубку, выпил глоток коньяку… Но снова зазвонил телефон. Он вздохнул и взял трубку.

– Алло?

– Господи, Андрей, – сказала Галина. – Где ты пропадаешь? Я звоню тебе на мобильный, я звоню сюда… Твои орлы темнят, путаются… Что у тебя случилось?

– Все в полном ажуре…

– А где ты был?

– Это ревность?

– Может быть, и ревность… Я же чувствую, что Повзло мне врет.

– Он не врет. Он просто проявляет мужскую солидарность.

– Ах, даже так? Ладно, разберемся… Ты придешь сегодня?

– Извини, но сегодня не могу. Я очень устал.

– Ну вот! А я тебя жду.

– Завтра, Галя, завтра. Ты извини, – Обнорский положил трубку, посмотрел на коллег.

– Ну-с, господа инвестигейторы, слухайте сюды.

Рассказ Обнорского был сух, полностью лишен эмоций, лаконичен. Он излагал только факты и не давал никаких комментариев. Напоследок сказал:

– Соболев считает, что расследование необходимо прекратить.

– … твою! – сказал Коля.

– Спокойно, Коля. Все оценки и решения будем принимать завтра. Сейчас есть более насущная задача.

– Какая? – спросил Родион.

– Возле Филармонии брошен автомобиль. Нужно его пригнать.

– Сейчас мы сгоняем за ним, – кивнул Родя.

– Вместе пойдем, – ответил Андрей.

– Да ладно, ты-то отдыхай.

– Рад бы, но не могу. Потому что хочу посмотреть все на месте. Я уронил там телефон… Не исключено, что дружбаны мои – загонщики – тоже что-нибудь обронили. Надо поискать.

– Это лучше утром, – возразил Коля. – Что мы в темноте найдем?

– Нет, – возразил Коле Родя, – откладывать не гоже. Те, что гоняли Андрюху, могут нас опередить… Если уже не опередили.

– Тогда поехали.

***

Машина никуда не делась. Стояла там, где Обнорский ее оставил. Нетронутый, чистый снег вокруг подтверждал, что никто к ней не подходил. Дотошный Каширин все-таки долго всматривался сквозь заиндевевшие окна внутрь салона, подсвечивал себе фонариком-карандашом.

– Что ты там хочешь найти, полярный волк? – спросил Повзло.

– Голову Горделадзе, – огрызнулся Каширин. Потом лег на снег и заглянул под машину. – Вроде чисто, – сказал, поднимаясь. – Открывай, шеф.

Обнорский нажал кнопку брелока сигнализации, «девятка» мигнула «габаритами», щелкнул центральный замок. Втроем сели в машину, пустили движок.

– Значит, так, – сказал Обнорский. – Мы с Родей идем на лестницу, осматриваем место, где я спрыгнул, авось найдем хотя бы мой телефон. А ты, Коля, постоянно находишься в машине. Сидишь с включенным движком, готовый нас подхватить при шухере… Давай определим точки, где ты подберешь нас, ежели что.

Обнорский набросал от руки схемку, на которой обозначил треугольник, образованный Владимирским спуском, набережной и лестницей от спуска до набережной.

– Вот так. Точки для экстренной эвакуации по вершинам треугольника. Номер один – верх, начало лестницы. Номер два – то самое место, где я выскочил на Почтовую площадь, и номер три, наконец – тоннель с выходом на Набережное шоссе. Вопросы есть?

– Вопросов нет… Но лучше было бы обойтись без шухера.

– Тогда – вперед! К лестнице.

Ветер утих, вызвездило. Обнорский и Родион ступили на лестницу. Андрей посмотрел на часы – почти полночь, прислушался к своим ощущениям: страха не было, но напряжение он определенно испытывал.

– Как ты, Родя? – спросил Андрей негромко. – Нормально. А что?

– Да нет, ничего. Не боишься? Можем ведь нарваться…

– А это уж как выйдет, шеф… Два-то раза все равно убить нельзя.

– Резонно, – буркнул Обнорский, думая про себя, что убить два раза, конечно, нельзя, но убивать можно очень долго. Душу это никак не греет.

Они пошли вниз. Слегка поскрипывал снег под ногами, светился Днепр внизу… Машинально Андрей оглянулся назад. Наверху никого не было. Он усмехнулся. Сейчас лестница не казалась ему такой бесконечно длинной, как четыре часа назад, когда вслед за ним шли «самонаводящиеся торпеды». И вход в тоннель не выглядел таким зловещим.

– Кажется, здесь, – сказал Андрей, останавливаясь.

Каширин посветил фонариком – стали видны полузанесенные снегом следы.

Довольно аккуратно, без каскадерских трюков, Андрей и Родя перелезли через перила, стали изучать снег под ногами. Он еще хранил следы ног трех спрыгнувших с лестницы крупных мужчин. Но телефона нигде не было видно.

– Худо, – сказал Обнорский. – Если его подобрали эти быки – лучшего подарка для них не придумаешь.

– Еще бы, – вздохнул Каширин.

Сотовый телефон, попавший в чужие руки, – идеальное средство для провокации. В самом примитивном виде можно просто подбросить принадлежащий Андрею телефон рядом с каким-нибудь трупиком… А на нем эксперты найдут «пальцы» Обнорского. Однако, даже если «пальцев» нет, откреститься от «трубы» невозможно. Как автомобиль или оружие, сотовый телефон подлежит обязательной регистрации, имеет «привязку» к конкретному человеку. Установить этого человека очень легко… Лучшего средства для провокации нет. Можно, конечно, подбросить «трубу» рядом с трупом. А можно поступить тоньше: сделать с «трофейной трубы» звонок о заложенной бомбе.

– Да уж, – вздохнул Родя. – А точно здесь уронил?

– Больше негде, – ответил Андрей.

– Давай его позовем.

– Точно! – улыбнулся Обнорский. – У меня сегодня что-то с мозгами. Не мой день. Что ни делает бедняк – все он делает не так.

– Лишь бы не разбился при падении, – говорил Родя, набирая на своем мобильном номер трубки Андрея. – Лишь бы работал.

В ночной тишине знакомая трель прозвучала отчетливо и громко. Занесенный снегом «эриксон» лежал почти под ногами у Обнорского.

– Ну до чего телефоны насобачились маленькие делать, – сказал Родион. – Лежит под ногами – и хрен заметишь… Но надежные. Четыре часа пролежал на морозе, в снегу, а поди ж ты – работает.

Андрей поднял трубу, осторожно обтер от снега, сунул в карман. Они покружили вокруг места обнаружения телефона, но ничего больше не нашли…

Медленно двинулись тем же маршрутом, которым Обнорский убегал к Почтовой площади. Следы двух «торпед» в точности повторили его путь. Андрей и Родион вышли на площадь и, оставаясь в тени деревьев, вызвали Колю.

– У вас все в порядке? – сразу откликнулся Коля.

– В порядке… Выезжай в точку два.

– Пять секунд, – ответил Повзло. Ожидая его, Родя вертел головой по сторонам. Когда рядом затормозила «девятка», Каширин что-то высмотрел на снегу, наклонился и подобрал.

В теплом салоне автомобиля было уютно, как дома. Пахло табаком, играл джаз.

– Телефон нашли? – спросил Повзло.

– Нашли.

– А еще что-нибудь?

– Больше ни хрена, – пожал плечами Андрей. Родя хмыкнул и сказал:

– Как знать… Может, и нашли.

– А что?

Родион молча показал смятую пачку из-под «Мальборо». Он держал ее за уголки кончиками пальцев.

– Ты что же, Родя, хочешь сказать, что эта пачка…

– Не знаю. Не знаю, шеф. Но эта пачка лежала там, где ты выскочил из «леса». А твои преследователи остановились там же. Они за тобой не пошли, рассчитывая, видимо, перекрыть тебе дорогу обратно, если ты надумаешь рвануть наверх по Владимирскому спуску. Эта пачка может принадлежать одному из них.

– Э-э, брось, Родя, – сказал Андрей. – По Владимирскому спуску в день проходят сотни людей. Пачку может выбросить любой. Да и вообще – неизвестно, сколько она тут валяется… Так?

– Нет, не так… По спуску, конечно, проходит много народу. Но, во-первых, не каждый забросит смятую пустую пачку за восемь метров от тротуара.

Пачка – не камень. Она легкая и далеко не летит. Во-вторых, пачка совсем свежая. Она хранит отчетливый запах сигарет, она сухая и чистая. Значит, выбросили ее совсем недавно. Скорее всего, несколько часов назад. В-третьих, она найдена именно там, где тормознулись твои «торпеды».

– Из этого ты, Родион, делаешь вывод, что…

– Я не делаю выводов. Я просто обнаружил пустую пачку, которая может принадлежать одному из твоих «друзей»… Всего лишь может. Но подобрать ее с земли мне было нетрудно. Может, удастся проверить на «пальцы».