Текст книги "Избранные произведения. Том 3"

Нагейкин в кабинете у Бородулиной.

Нагейкин. Теперь позвольте доложить о деле генерала Ефимова. (Перелистывает папку.) Основные следственные действия произведены. Потерпевший и подозреваемый допрошены. Очная ставка между ними состоялась. Обыск у подозреваемого проведён. Свидетели со стороны подозреваемого не заявлены, а со стороны потерпевшего дали свои показания. В процессуальные сроки мы уложились. Полагаю, можно готовить обвинительное заключение.

Бородулина. Вы серьёзно?

Нагейкин. Вполне. (Пауза.) Не хотите ли вы сказать, что всё это розыгрыш неопытного дознавателя его, так сказать, старшими коллегами?

Бородулина. Хочу. (Длительная пауза.) Но, увы, не могу. Буду думать, как нам выходить сухими из этого болота. (Пауза.) Вы свободны, товарищ лейтенант. Дело оставьте пока у меня.

Нагейкин кладёт на стол папку и выходит.

Бородулина (помощнику по селектору). Кто-нибудь ещё есть в приёмной? (Пауза.) Приглашайте.

Входит молодая женщина, броско одетая и абсолютно раскованная. Это Левитина.

Левитина. Привет, подруга. Думала, ты меня дольше в своём накопителе промаринуешь.

Бородулина. Почему?

Левитина (интригующим тоном). Такой мальчик хорошенький передо мной зашёл. И такой молоденький. (Грозит Бородулиной пальцем.) У тебя, как я помню, вкус всегда был отменный. Лишь один раз подкачал.

Бородулина. А у тебя, как я помню, аппетит всегда был звериный.

Левитина. Почему был? Он таким и остался.

Бородулина. Поэтому ты у нас такая стройная.

Левитина. Ничего удивительного. От него не полнеют. Наоборот, худеют. (Пауза.) Очень настоятельно рекомендую.

Бородулина. С твоей фигурой в нашем деле фигурой не станешь. Навсегда пешкой останешься.

Левитина. Пешка пешке рознь. Бывает, одни в ферзи проходят. Другие до конца на доске остаются и помогают одинокого короля в угол загнать.

Бородулина. Но чаще всего их разменивают ещё в дебюте. Проще говоря, съедают.

Левитина. Тебе, подруга, это уже не грозит.

Бородулина. Ошибаешься. Именно это мне сейчас и светит. Вот почему я тебя позвала.

Левитина. Хорошо. Помогу. Чем могу быть полезна?

Бородулина. Своим основным навыком. Ты ведь у нас теперь оценщица?

Левитина. Да. И к тому же лицензированная. Какую цену поставлю – той и быть.

Бородулина. Что оцениваешь?

Левитина. Всё что душа твоя пожелает. И движимость, и недвижимость. И видимость, и невидимость.

Бородулина. Вот! Последнее мне и надо.

Левитина. Невидимость?

Бородулина. Её самую.

Левитина. Для покупки или для продажи?

Бородулина. А в чём разница?

Левитина. В цене, разумеется.

Бородулина. Разве она не одинакова для продающего и покупающего?

Левитина. Конечно, одинакова. В одном случае одинаково большая. В другом – одинаково маленькая. Если тебе надо что-нибудь купить, только скажи – занижу до плинтуса. Если продать – наоборот, подниму до потолка. Всё, как в старом восточном анекдоте. «Сколько будет дважды два?» – «Всё зависит от того, дарагой, продаёшь или покупаешь».

Левитина заливисто хохочет. Её настроение передаётся и Бородулиной, и она тоже присоединяется к смеющейся, но более сдержанно.

Бородулина. Завидую тебе, Танюха. Хорошая у тебя профессия. Ты мне сейчас позарез нужна. В рамках дела одного.

Левитина. Каково же?

Бородулина. Уголовного. Других мы тут не ведём.

Левитина. Что оценивать будем?

Бородулина. Сны.

Левитина. Сны так сны. Но почему ты считаешь их невидимостью? Они, говоря современным юридическим языком, ценности, находящиеся в индивидуальной видимости в период ограниченного функционирования организма. Теперь такие шарады очень любят. У нас это обобщённо называется нематериальными активами. Продавать будем или покупать?

Бородулина. Продавать.

Левитина. Насколько платёжеспособен покупатель? Не переборщить бы. Не спугнуть.

Бородулина. Перебарщивать не надо. (Пишет на бумажке сумму, даёт листок Левитиной.)

Левитина. Всего-то?

Бородулина. Мне этого вполне хватит.

Левитина. Обижаешь, подруга. Тут написано меньше, чем стоит один мой визит к клиенту. А я к тебе и так бесплатно пришла. По старой дружбе.

Бородулина. Извини, мы на госслужбе. У нас бюджет, а не частная лавочка.

Левитина. Разве частная лавочка – не бюджет? Только приватизированный. (Пауза.) Ты что, даже этого не умеешь?

Бородулина (качает головой). Нет, не умею.

Левитина. Бедняжка! Так я тебя мигом научу.

Бородулина. Мне уже поздно.

Левитина. Почему? Сорока ещё нет. Знаешь, как говорят: в сорок лет…

Бородулина. Знаю. Можешь не продолжать.

Левитина. Это никогда и никому не поздно. Некоторым нашим правителям хорошо за шестьдесят было, когда им возможность такая впервые подвернулась. Как видишь, не растерялись, быстренько освоились. И лихо. Молодёжи сто очков вперёд дать могли бы.

Бородулина. Я не той группы крови.

Левитина. Кровь мы тебе мигом перельём. Донора я быстро найду. Дайка сюда это дело. (Перелистывает папку, переданную ей Бородулиной.) Так, для начала – никаких снов. Русский язык вообще для серьёзных бизнес-проектов не годится. Будем называть их sweet dreams.

Бородулина. Но во всех документах это просто сны.

Левитина. Ты ещё менеджеров назад в приказчики переименуй. И кто к тебе после этого работать пойдёт? Или блокбастеры в картины, как предки наши говорили. Кто их смотреть будет? Теперь всё должно обозначаться по-английски. Тогда оно денег стоит. А снам цена – копейка. Понятно?

Бородулина (отрешённо). Понятно. Валяй как знаешь.

Левитина. Я в своём деле всё знаю. (Пауза.) Ах вот оно что! Заявитель – генерал Ефимов. Выходит, старая любовь не ржавеет.

Бородулина. Выходит. (Пауза.) Жалко мне его. Но дело такое вести больше не хочу. А без твоей помощи мне от него не избавиться.

Левитина. Слушай, подруга, почему же всё-таки тогда у вас так и не склеилось?

Бородулина. Он жену бросать наотрез отказался.

Левитина. За карьеру свою испугался?

Бородулина. Нет. По-другому всё объяснил. Ей, говорит, сейчас пятьдесят. Кого она себе сможет найти в таком возрасте? Значит, до конца дней одна останется. А до конца ещё далеко. Когда я умру, тебе тоже будет лет пятьдесят. И окажешься ты в том же положении. Зачем же мне делать несчастными сразу двух женщин, которых люблю? Ищи-ка ты уже сейчас себе кого-нибудь молодого. А несчастным пускай один я останусь.

Левитина. И ты нашла?

Бородулина. Что мне ещё оставалось?

Левитина. По любви или расчёту?

Бородулина. Трудно сказать, когда любить некого, а считать нечего.

Левитина. Дети есть?

Бородулина. Дочка. Тринадцать лет недавно исполнилось.

Левитина (после паузы). Да, мудрый мужик. И совестливый.

Бородулина. Не то слово.

Левитина (продолжает листать дело). Так-так. Вот и адресок знакомый. Дай-ка спишу.

Бородулина. Зачем же списывать, если знакомый?

Левитина. Чтобы долго не искать.

Бородулина даёт ей листок бумаги и ручку. Левитина что-то переписывает из дела.

Левитина. Видишь, я грамотная. Копировать не прошу. Но и рассказывать свой план сейчас тебе не стану. Есть тут у меня одна задумка. (Пауза.) И овцы будут целы, и волки сыты.

Столик в кафе. За столиком Санеева и Левитина.

Левитина. Да, подруга, изменилась ты сильно. Нечего сказать.

Санеева. В какую сторону?

Левитина. В западную. Ты у нас теперь шлюха европейского пошиба. Не под совковой бандершей, а под корочкой адвоката. Поздравляю!

Санеева. Один диплом институтский чего стоил!

Левитина. Представляю. Небось, сплошные субботники.

Санеева. И воскресники в придачу. Ни одного выходного. Да ещё и бабла немерено.

Левитина. Где надыбала?

Санеева. Коломенский.

Левитина. В колонии?

Санеева. Не в колонии, а в Коломне. Есть там какой-то вуз хитрый. Филиал чей-то. Правда, сама я в нём ни разу не появилась. Всё дистанционно. По документам. (Пауза.)

Левитина. Давненько мы с тобой не калякали. (Пауза.) Но, как видишь, дорожки наши снова пересеклись.

Санеева. Давай по существу. А то я в суд опоздаю.

Левитина. Да, это не в былые годы, когда тебя туда с эскортом доставляли. (Пауза.) Ладно, буду кратко. Дело этого взяточника прокурора ведь ты ведёшь?

Санеева. От взяток мы его отмазали. Теперь…

Левитина. Знаю, знаю… Хищение нематериальных активов.

Санеева. Каких ещё активов?

Левитина. Sweet dreams.

Санеева. Чего, чего?

Левитина. Ты что, язык в вузе не изучала?

Санеева. Я в этом вузе столько языков изучила, сколько ни одному полиглоту не снилось. И все одинаково слюнявые.

Левитина. Ладно, не будем терять времени. Слушай меня. Сны этого старого чудака генерала я оценила как интеллектуальную собственность в форме литературного произведения. Уголовку мы легко закроем, но тут же откроем гражданское дело по факту плагиата.

Санеева. Какой там может быть плагиат? Ты что, смеёшься?

Левитина. Не плакать же мне? Хочу, чтобы все мы тут капусты нарубили как следует. Поэтому слушай и не перебивай. Заключаешь с клиентом новый договор. За проценты от исковой суммы. Сумму я нарисую – мало не покажется. Бабки делим. Само собой, ментам отслюним, председателю суда и судье.

Санеева. Председателю-то зачем?

Левитина. Он нам нужного судью назначит. Подружку мою старинную. Та решение, какое мы подскажем, изобразит. И притом грамотно. Тогда меньше потом с апелляцией делиться.

Санеева. И им тоже даём?

Левитина. И им. Плюс кассации, если старый чудак туда ещё полезет. Это как водится.

Санеева. Увы, ты права.

Левитина. Не сомневайся: сумму я укажу по максимуму. Лишь бы клиент твой раскошелился.

Санеева. За него не волнуйся. У него на «Войну и мир» хватит, не то что на эти сны бредовые.

Левитина. Не сны, а sweet dreams. Запомни.

Санеева. Стрит тимз?

Левитина. Какой ещё strip-tease? Sweet dreams. Свит дримз.

Санеева. Хорошо. Я потренируюсь.

Левитина. Давай, подруга. Старайся. Будет у нас дачка лишняя.

Санеева. И тачка.

Левитина. Хорошо. Дачка и тачка. Так для конспирации и назовём. Операция «Дачка и тачка».

Санеева. По рукам!

Левитина. Опять хочешь по рукам?

Санеева. Я не в том смысле.

Левитина. А, понятно. (Пауза.) Хорошо. По рукам!

Кабинет Нагейкина. За приставным столиком хозяин кабинета и Ефимов. Ефимов читает какой-то документ.

Ефимов (закончив читать). Что ж, сынок, обвинительное заключение ты составил неплохо. Для начинающего дознавателя – просто блестяще. Будешь потом внукам рассказывать, как начинал работу с такого необычного дела, где потерпевший через два рукопожатия был знаком с самим…

В это время раздаётся телефонный звонок.

Нагейкин (перебивая его). Простите, товарищ генерал. (В трубку.) Слушаю. (Пауза.) Хорошо. Сейчас зайду. Кстати, Павел Петрович как раз у меня сидит. (Пауза.) Как скажете, товарищ майор. (Кладёт трубку.) Начальник отдела звонила. Вызывала по поводу вашего дела. Узнав, что вы здесь, попросила вас не отпускать и обещала скоро сама к нам заглянуть. Неудобно, мол, такого гостя вынуждать пешком по лестнице на верхний этаж подниматься.

Ефимов. Чудачка! Для меня эта высота – сущий пустяк.

Нагейкин. Я, как вы поняли, спорить не стал.

Ефимов. Ладно. Что ж делать: будем ждать. (Пауза.) Я тебе пока одну историю расскажу. Не стал её в свои показания включать. Сейчас сам поймёшь, почему. Когда мне сделалось ясно, кто сны мои крадёт, решил этому паршивцу свинью подложить. Перед этим мне приснилось что-то страшное: не всегда ведь только хорошее видишь. Разрешили якобы мигрантам любые должности у нас занимать. И вот прихожу в свою контору в канун Дня милиции сослуживцев бывших поздравить, как обычно и делаю. А по управлению одни раскосые снуют. Не то китайцы, не то вьетнамцы. И лопочут по-своему. Ни одного русского слова не слышно. Я же в мундире, при полном параде. На меня – ноль внимания, словно на невидимку. Наконец подходит один и спрашивает: «Чего тебе нада, генелала?» Начальника, говорю, хочу видеть. «Халасо», – отвечает и опять исчезает. Через некоторое время выходит из моего бывшего кабинета здоровенный негр и, бросив на меня презрительный взор, заявляет: «Чего ты тут делаешь, русская свинья? Пошёл на х-р отсюда!» Вот такой сон. Дай, думаю, этому прощелыге его подсуну. И рассказал. Но без концовки. Пусть, думаю, сам её посмотрит. И с местом действия его слегка надул. Сказал, что дело у них в прокуратуре происходит. (Пауза.) Конечно он, гад, клюнул. На следующий раз спрашиваю с ехидцей: «Как тебе новый прокурор?» – «Какой?» – прикидывается он дурачком. – «Из моего сна. Такой же масти, как ты. Только не изнутри, а снаружи». Так он от меня как ошпаренный вмиг отскочил. (Хохочет.)

В этот момент входит Бородулина.

Бородулина. Здравствуйте, Павел Петрович. Всё сны свои пересказываете?

Ефимов. Здравствуй, доченька. Ты, как всегда, угадала.

Бородулина. Для меня повторите?

Ефимов. Ни за что!

Бородулина. Почему?

Ефимов. Не для дамских ушей.

Бородулина. Понятно. Вам, оказывается, скабрёзности тоже снятся.

Ефимов. Это не скабрёзность. Это хуже.

Бородулина. Ладно. Поговорим о серьёзном. Я обвинительное заключение на экспертизу оценщику отправила. И знаете, что оттуда прислали?

Ефимов. Нет, не знаю.

Бородулина. Похищенные у вас ценности составляют такую сумму, что состав надо переквалифицировать с части первой на часть четвёртую.

Ефимов. Как на четвёртую? В особо крупном? Больше миллиона?

Бородулина. Совершенно верно. Разве вы не знаете, что теперь чем бредовей идея, тем она дороже.

Ефимов. Так это же от пяти до десяти лет. Я-то думал его, негодника, оштрафуют или улицу мести на глазах у всего города заставят. Зачем он мне на зоне нужен? Ещё корми его за счёт бюджета! Мало он из него и так вытянул. Я его просто попугать хотел. Чтобы впредь неповадно было. Его же там убьют.

Бородулина. Ничего не могу поделать. Так оценили ваши замечательные сны. Приравняли к интеллектуальной собственности. Посчитали, сколько вы могли бы заработать, если сценарий для Голливуда по ним написать. Так там за миллион не только рублей, но и долларов зашкалило. Поэтому обвинительное заключение придётся переписывать. И, как сами понимаете, не нам, а следственному отделу. Дело ваше я туда уже сегодня отправила.

Ефимов. Нет, мне так не надо.

Бородулина. От нас это, увы, теперь не зависит. Вы газеты читаете, знаете, конечно, что страна наконец принята в ВТО, а там с интеллектуальной собственностью очень строго. Так что времена настают другие. Поэтому, дорогой товарищ генерал, заказывайте билеты в Голливуд. А мы все дружно придём на премьеру.

Ефимов (растерянно). Ну и дела… (Пауза.) И где ж она, справедливость?

4 ноября 2013 года – 19 января 2014 года

Возвращение ветра, или Вся власть – советникам!
История в двух действиях с прологом и эпилогом

Действующие лица

Ананьев, Яков Ильич, 36 лет, советник мэра

Наумов, Осип Иванович, 79 лет, бывший генерал госбезопасности

Клавдия, 22 года, его внучка

Ерохин, Авенир Павлович, 28 лет, помощник Ананьева

Кратов, Георгий Александрович, 79 лет, эмигрант

Мытарев, Геннадий Евгеньевич, 45 лет, глава местной администрации

Василиса, 87 лет, домашняя работница Наумова

Первая девица

Вторая девица  лет 18–19

Третья девица

Действие происходит летом 1992 года на даче в пригороде одной из двух столиц России.

Пролог

Действующие лица

Ахав, царь Израильский

Иезавель, его жена

Навуфей, его сосед

Венанд, царь Сирийский

Военачальник

Начальник стражи

Первый сириянин

Второй сириянин

Третий сириянин

Х век до Рождества Христова. Израиль.

Военачальник

 
Великий царь, разбиты сирияне!
Сто тысяч пало их в кровавой битве.
Ещё же двадцать семь бежали в страхе,
Чтоб спрятаться за стенами Афека,
Но стены рухнули, прибив их насмерть.
 

Ахав

 
А где же царь Венанд, наглец презренный?
 

Военачальник

 
Он носится по внутренним покоям
И гонит слуг своих к царю Ахаве
Просить его нижайше о пощаде.
Входит Начальник стражи.
 

Начальник стражи

 
Великий царь, с вретищами на чреслах,
С верёвками на головах смиренных
Пришли к тебе простые сирияне.
 

Ахав

 
Впусти их, но не боле чем троих.
 

Начальник стражи уходит и возвращается с тремя сириянами.

Первый сириянин

 
Мы низко бьём челом царю Ахаве.
 

Второй сириянин

 
Послал к тебе нас раб твой царь Венанд.
 

Третий сириянин

 
Он просит пощадить его живот.
 

Ахав

 
Как, разве жив он, брат мой царь Венанд?
 

Сирияне (хором)

 
Да жив он, жив твой раб… твой брат Венанд!
 

Ахав

 
Тогда ко мне его скорей ведите.
 

Начальник стражи и сирияне уходят.

(Военачальнику)

 
Ничто не возвышает так царей,
Как милость к побеждённому врагу.
Возвращается Начальник стражи.
 

Начальник стражи

 
Сирийский царь, твой брат Венанд!
 

Ахав

 
Пусть входит.
 

Начальник стражи удаляется. Входит Венанд.

Венанд

 
Мой брат Ахав, забудем все обиды,
И города, что мой отец в сраженьях
У твоего родителя Амврия
Отвоевал, тебе я возвращаю.
Да площадь сверх того в самом Дамаске
Я отдаю в твоё распоряженье.
 

Ахав

 
Что ж, слышать мне твои слова приятно.
Давай скрепим их нашим договором,
И отпущу тебя, Венанд, я с миром.
 

Военачальник подаёт Венанду свиток, тот подписывает его, затем это же делает Ахав. Цари обнимаются, после чего Венанд и Военачальник оставляют Ахава одного.

Ахав

 
Вот и достиг я славы полководца,
Вернувшего родительские земли,
Расширившего прежние пределы.
Но ничего меня так не прельщает,
Ни города, ни горы, ни долины,
Ни царства, как тот небольшой участок,
Что засадил сосед мой виноградом.
Как гляну из окна я в сад заветный,
Так сердце неизбывною тоскою
Моё переполняется. Ужели,
Когда сирийский царь повержен мною,
Сосед мне не уступит вертограда…
Смирю гордыню, сам к нему сегодня
Отправлюсь с предложением достойным.
 

Ахав

 
Мне люб твой сад, любезный Навуфей,
Он глаз ласкает мой, но ранит душу
От мысли, что не мне принадлежит.
За сколько ты талантов серебра
Продашь его иль, может, променяешь
На равный или даже лучший сад?
 

Навуфей

 
Ты, царь, велик, победами прославлен,
Но я твоё отвергну предложенье:
Настолько дорог мне мой виноградник,
Что в мире ввек не хватит серебра,
Чтобы восполнить мне его утрату.
 

Ахав

 
Я дам тебе взамен любой участок
В Изрееле, Самарии, Дамаске.
Тебя прошу я только об одном:
Своим согласьем излечи мне душу.
 

Навуфей

 
Подумай, царь, имею ли я право
Кому-то уступить свой виноградник:
Ведь это же отцовское наследство,
Земля, завещанная мне от дедов?
Я на другой трудиться не желаю!
Зачем тебе мой маленький надел,
Когда имеешь целых две столицы,
Дворец богатый из слоновой кости
И площади обширные в Дамаске?
 

Ахав

 
Едва ли, Навуфей, поймёшь тоску,
Томящую мне душу от бессилья…
Ты, верно, прав по-своему. Прощай!
 

Иезавель

 
Сказали мне, что хлеба ты не ешь
И возлежишь который день в постели,
К стене отворотив своё лицо.
Чем дух встревожен твой, мой муж Ахав?
 

Ахав

 
К дворцу стоит вплотную виноградник,
Его не первый год я вожделею,
Но наш сосед, почтенный Навуфей,
Не хочет мне продать его за деньги.
Спаси меня Господь, он говорит,
Чтоб я отдал отцовское наследство
Хотя б за все запасы серебра,
Что за век накопятся в целом мире.
 

Иезавель

 
Какое ж царство будет в Израиле,
Коль вождь его совсем ослабнет духом?
Встань, хлеба съешь и успокойся, муж мой.
Доставлю я тебе твой виноградник.
 

Навуфей. Со всех сторон в него летят камни.

Навуфей

 
За что, Господь, меня Ты убиваешь?
Не возводил я на Тебя хулы…
 

(Падает и умирает.)

Иезавель

 
Ты всё ещё тоской охвачен, муж мой?
Напрасно, больше нет тому причины.
Ступай и забери свой виноградник.
Хозяин не хотел продать за деньги,
Теперь ты можешь взять его задаром:
Уж нет в живых упрямого соседа.
 

Ахав

 
Нет Навуфея, ты сказала. Что с ним?
 

Иезавель

 
Он был судим. Затем побит камнями.
 

Ахав

 
Судим? За что же?
 

Иезавель

 
                         За хулу на Бога
И на царя Израиля Ахава.
 

Ахав

 
А разве он хулил меня и Бога?
 

Иезавель

 
Конечно, нет. Но именем твоим
Я попросила знатных горожан
Подговорить двух местных негодяев
Дать ложные свидетельства в суде,
Мол, слышали, как Навуфей хулил
И горнего и дольнего владыку.
 

Пауза. Ахав в ужасе смотрит на Иезавель и закрывает лицо руками.

 
Ступай и забери свой виноградник.
Да не забудь сказать жене спасибо.
 

Ахав

 
Какое там спасибо?! Повергаешь
Ты в ужас за содеянное зло
Мою в тоске томившуюся душу.
Отныне ввек не будет ей покоя:
Господь невинной жертвы не простит.
И всё из-за тебя, Иезавель!
 

Иезавель

 
Не мог переступить через капризы —
Теперь через свой страх переступи.
 

Действие первое

Пустующий пляж. На него выбегает Ананьев в безрукавной рубашке и светлых брюках. За ним появляется Мытарев в тёмном костюме при галстуке.

Ананьев. Не желаете искупаться, Геннадий Евгеньевич?

Мытарев (смутившись). Как-то неудобно… рабочий день…

Ананьев. А разве мы с вами отдыхать сюда приехали?

Мытарев. Всё-таки пляж. Люди зайти могут.

Ананьев. Раньше, небось, в баньке дела вершили, когда в горкоме партии работали?

Мытарев. Бывало и такое.

Ананьев. Теперь времена изменились. Считайте, что на смену бане пришёл пляж.

Мытарев. Нет. Баня как была, так и осталась. Только должности наши поменялись: не секретарь горкома, а глава администрации, не завотделом, а начальник департамента, не инструктор, а главный специалист.

Ананьев. Не хотите – как хотите. Тогда садитесь сюда. (Плюхается в шезлонг. Мытарев устраивается рядом.) Да вы хоть пиджак снимите. Жарит, как на Майами.

Мытарев. Не знаю – не бывал. (Снимает пиджак.)

Ананьев. Будете меня слушать – побываете. Уже в нынешнем году.

Мытарев. Может, лучше в баньку поедем?

Ананьев. Перестаньте! Вы ещё молодой человек. Откуда эти стариковские манеры? В баньку, на печку… Если желаете по службе продвинуться – начинайте спортом заниматься: трусцой бегать, в теннис играть, плавать… Меня раньше совсем в воду не тянуло, а теперь в проруби зимой купаюсь.

Мытарев. Один.

Ананьев. Нет, почему же. (Пауза.) Ну, ладно, не станем отвлекаться. Рассказывайте, как дела с землёй.

Мытарев. Докладываю: восемнадцать участков по пятьдесят соток приготовлены.

Ананьев. Далеко от трассы?

Мытарев. Километра полтора.

Ананьев. Ближе нельзя?

Мытарев. Ближе – территория поссовета. А с этими Советами, сами знаете, как связываться.

Ананьев. Да, знаю. Наизбирали на свою голову демократию голоштанную. Ничего, скоро мы всех их разгоним.

Мытарев. А как же лозунг: «Вся власть – Советам!»?

Ананьев. Вы Ленина читали?

Мытарев. Приходилось. В институте.

Ананьев. Перед народом мы должны его развенчивать. А entre nous следует признать: мозговитый был шельма. И лозунгом вашим как хотел манипулировал: то выдвинет, то задвинет, то опять провозгласит. Так и мы. Два года назад вынули его из нафталина истории. Употребили как следует. А теперь объявим устаревшим, вредным. Спасибо – напомнили. Надо же: вся власть – Советам! Завтра что-нибудь ехидненькое на этот счёт в газетку подкину.

Мытарев. Пока вы соберётесь разгонять – лето кончится. А земля, сами говорили, до августа нужна.

Ананьев. Ваша правда. Придётся соглашаться на полтора километра.

Мытарев. Я, Яков Ильич, плохого не предложу. Лучшие наделы отдаю. Может, в лозунгах и слабоват, но на хозяина работать умею.

Ананьев. Да не сердитесь. Разве я не вижу.

Мытарев. Только списочек мне побыстрее, если можно. На семнадцать персон.

Ананьев. Почему на семнадцать? Участков-то восемнадцать.

Мытарев. Вашу фамилию я и так знаю.

Ананьев. Э, нет, голубчик. Тут у вас промашка вышла. Мне никакого участка не надо. Не для того мы коммунистов свергли, чтобы опять к привилегиям возвращаться. Список я дам. Но запомните: никакой номенклатуры там не будет.

Мытарев. Яков Ильич, во-первых, мы не на митинге. Во-вторых, не надо мне говорить, что вы коммунистов прогнали…

Ананьев. Извините, ради Бога. Никак не привыкну…

Мытарев. А в-третьих, о привилегиях: раньше земля в собственность не давалась. Даже у министров дачи казённые были. Дотянешь на посту до пенсии – разрешат остаться. Будешь помалкивать – и вдову потом не выселят. Оступишься – без кола и двора останешься.

Ананьев. С такой порочной практикой покончено навсегда. Собственность – это естественное право человека. Возникает даже раньше права на жизнь.

Мытарев. Это как же?

Ананьев. Очень просто. Если зародыш до появления на свет успел унаследовать имущество отца, то мать, хоть и может сделать аборт, не вправе отторгнуть его долю. Представляете: убить может, а присвоить собственность – нет. (Пауза.) Из России холуйской мы должны сделать страну собственников. (Пауза.) Впрочем, вы правы – мы не на митинге. Хотя хорошее было время: демонстрации, баррикады, митинги… (Пауза.) Список я вам завтра же пришлю.

Мытарев. Договорились.

Ананьев. Ещё один вопрос, Геннадий Евгеньевич. У вас заведующий городским архивом хорошо работает?

Мытарев. Вроде бы никто не жаловался.

Ананьев. Вот и повысьте его в должности. Сделайте главным специалистом администрации.

Мытарев. Вакансий нет.

Ананьев. Завтра приедет человек и привезёт распоряжение о дополнительной ставке. Ему же пусть немедленно сдадут дела. Понятно?

Мытарев. Понятно.

Ананьев. Купаться не надумали?

Мытарев. Пора на службу ехать. Скоро совещание по подготовке к зиме.

Ананьев. Скучная у вас работа: в тридцатиградусную жару к зиме готовиться. Что ж, не смею задерживать. (Протягивает руку.)

Мытарев. До свидания.

Ответив на жест Ананьева, Мытарев уходит.

Ананьев (один). Ёж колючий! Всегда говорил: не нужно оставлять этих бывших коммуняк.

Появляется Ерохин.

Ерохин. Ну как?

Ананьев. С утра заедешь к Семёнычу, выправишь одну грамотку и – к временному начальству.

Ерохин. Не брыкался?

Ананьев. Скользкий тип. На прошлое лучше не намекать. И вообще исподтишка краснопузых похваливает.

Ерохин. Спасибо, что предупредил.

Ананьев. Время такое – под каждого нужно подлаживаться.

Ерохин. Сам его назначил – и сам же под него подлаживаешься.

Ананьев. Назначал не я. Назначил Семёныч. Чины людьми даются, но в людях можно обмануться.

Ерохин. Дипломат!

Ананьев. И психолог. Теперь без психологии никуда. (Пауза.) Знаешь, Авенир, надоело всё до чёрта. Дурачиться хочу. Веселиться хочу. Балдеть хочу. Ведь годы-то ещё детские. И штаны эти чиновничьи обрыдли (снимает брюки), и рубашки эти белые (снимает рубашку)… Чего ради мы вкалываем по шестнадцать часов в день? Достичь вершин власти, чтобы солнца этого не видеть? Чтоб в воде этой летним днём не наплескаться? Чудовищная насмешка судьбы! Я мог бы уже стать министром, но как подумаешь, какой ценой – никаких постов не пожелаешь. Я ведь режиссёром классным был. И почему эта перестройка лет на десять не задержалась, чтобы догулять своё. (Пауза.) Ты герлов привёз?

Ерохин. В машине сидят.

Ананьев. Давай их сюда.

Ерохин уходит.

Ананьев. Режиссёром был – режиссёром и остался. Только расширились подмостки и хлынула массовка. Интрига круче стала, больше импровизации. Актёры и зрители смешались в одно целое. Тексты приходится писать самому. Иногда в процессе действия. Театр абсурда покинул затхлые клетушки андеграунда и, подобно вешнему потоку, заполнил собой все просторы бытия. Лицедейство избранных сменилось лицедейством миллионов.

Монолог Ананьева достигает кульминации, но тут появляются Ерохин и три девицы в монокини, пляжных туфлях и солнцезащитных очках. В руках у Ерохина мяч.

Ерохин. Всё в лучшем виде. Как заказывали.

Ананьев. Bonjour, mademoiselle.

Девицы приветствуют его жестами.

Ананьев. Сегодняшний день мы посвятим общефизической подготовке. Волейбол, плавание. Начнём с водной процедуры.

Ананьев хлопает в ладоши, и девицы устремляются к водоёму. Ананьев с Ерохиным остаются одни, располагаются в шезлонгах.

Ананьев. Контракт подписан?

Ерохин. Ещё вчера.

Ананьев. Сумма прежняя?

Ерохин. Как договаривались. Виз только до сих пор нет.

Ананьев. Не проблема. Советник министра проиграл мне недавно в карты. Простим ему долг.

Ерохин. А сможет так быстро?

Ананьев. Он же советник. Как и я. Советники могут все. Теперь у нас власть советников. Этот коммуняка сейчас лозунг старый вспомнил: вся власть – Советам. Мы лозунг изменили. Отныне провозглашается: «Вся власть – советникам!»

Ерохин. Не слишком ли дерзко?

Ананьев. Ты что, Авенир! Погляди вокруг. Ведь власть – это деньги и мозги. С мозгами у наших начальников всегда была напряжёнка. Им их в прежней жизни не то высушили, не то наизнанку вывернули. А денежки, сам знаешь, не во всякой кузнице куются. Тут им без нас никак не обойтись. Отпечатки своих пальцев они не оставляют. А тот, кто владеет тайной властелина, и есть истинный властелин.

Ерохин. Тогда самый истинный – я. Я владею тайной властелина властелинов.

Ананьев. Держись, Авенир. Крепче держись. Через пару годиков ожидается крупный сдвиг по фазе. Я шагну вверх, ты – следом за мной. Посидим, передохнём и опять шагать начнём.

Ерохин. Сверху, говорят, падать больнее.

Ананьев. Падает только дурак. Умный катапультируется. На заранее подготовленное место. Под широкую пальму на знойном острове. Будем когда-нибудь там сидеть и вспоминать, как начиналось всё на загаженном пляже в нищей стране, где и солнце-то палит лишь два-три дня в году. (Пауза.) Зови-ка ты этих плясуний, а то ещё пойдут ко дну наши кровные, честно добытые денежки.

Ерохин идёт к берегу. Свистит.

Ананьев (сам себе). Театр жизни богаче сценической ущербности. Свою роль знаешь только сам. Там хоть лопни, но раскройся. Здесь же можешь скрыть всё.

Ерохин возвращается с девицами.

Ананьев. Переходим к волейболу. Две играют в кружок с Авениром Павловичем, с третьей мы повторяем концепцию номера. Каждые пять минут смена состава. Начали!

Ананьев хлопает в ладоши. Ерохин и две девицы отходят в сторону и начинают играть в волейбол. Оставшаяся девица садится в шезлонг рядом с Ананьевым.

Ананьев. Докладывай, крошка.

Первая девица. Водил на ипподром. Выиграл довольно много. Потом пошли в ресторан.

Ананьев. Стоп! На ипподроме ни с кем не встречался?

Первая девица. Подходил один тип. Советовал на кого ставить.

Ананьев. Типа запомнила?

Первая девица. А как же!

Ананьев. Хорошо. Вечером опознаем по фотографиям. Поужинали сытно?

Первая девица. Так себе.

Ананьев. Где?

Первая девица. В каком-то кооперативе.

Ананьев. Много заплатил?

Первая девица. Вообще не платил.

Ананьев. Адрес запомнила?

Первая девица. Нет. Но дорогу найду.

Ананьев. Поищи, детка, пока не забыла. Посмотри номер дома и название улицы. Завтра же. Не забудь. А теперь – пойди разомнись.

Первая девица отправляется играть в волейбол. Ей на смену приходит другая.

Ананьев. Как клиент?

Вторая девица. Даже не позвонил.

Ананьев. Это плохо. Может, заподозрил?

Вторая девица. В чём подозревать-то?

Ананьев. В неискренности.

Вторая девица. Вам, мужикам, на нашу искренность наплевать. Или педик, или импотент.

Ананьев. Отчего так строго?

Вторая девица. Теперь все деловые – импотенты. Один так и сказал: подумаешь, не стоит, но и дела не стоят.

Ананьев. Нехорошо молоденьким девочкам повторять такие пошлости. Просто в период первоначального накопления капитала вся энергия уходит в бизнес.