Текст книги "Сны над бездной"

Глава 5

В девять часов утра старик и мальчик снова вышли на морскую набережную. На гладкой голубой воде вдоль берега пунктирными линиями белели чайки. Чуть затуманенный горизонт нежно синел. И было так тихо, что звуки шагов, отражаясь от стены дома, звонко повисали во влажном воздухе.

Пустая набережная просматривалась далеко вперед. В неровностях асфальта блестели лужи. То тут, то там валялись, привлекая взгляд, потерянные пояса от плащей и курток, вывернутые наизнанку дамские сумочки, туфли без каблуков, продавленные шляпы, осколки разбитых бутылок. Но все эти свидетельства ночных событий, здесь разыгравшихся, принадлежали как бы только городу; едва взор обращался к заливу – свобода и чистота открывались ему.

Путники достигли Центрального спуска к морю, повернули вправо и пошли вдоль реки, мимо одинаковых бетонных небоскребов, поставленных на равных расстояниях друг от друга. Между вторым и третьим из них находилась площадка, где были запаркованы автомобили.

– Я подброшу тебя до дома, – сказал старик мальчику.

– Можно мне сесть за руль? – спросил мальчик.

Старик кивнул.

Мальчик сел в потертое кожаное кресло, повернул в замке зажигания ключ – мотор сразу завелся, – коснулся ногами стальных педалей, и старый джип, подчиняясь мальчику, послушно выкатил из-за ограды на свободу и, набирая скорость, помчался по набережной реки, через мост, оставив позади пожарище, черневшее на месте сожженной театральной сцены…

Возле подъезда своего дома мальчик затормозил.

– Не забудь: два комплекта одежды, теплая куртка!.. И возьми еще что-нибудь, что ты сам хочешь иметь с собой, – крикнул старик мальчику. – Завтра в десять утра я сюда подъеду.

– Я понял, – ответил мальчик.

Джип развернулся.

Мальчик провожал его взглядом до тех пор, пока он не исчез за поворотом.

И сразу словно легкая тень накрыла мальчика.

«Я не знаю, на сколько дней мы уходим в море, – размышлял он, поднимаясь в лифте. – Но им наверняка все равно на сколько. Они даже будут рады тому, что я оставлю их вдвоем».

Он вошел в квартиру.

И услышал голос господина Сугутова:

– Не жалко денег, но отдавать их шарлатану, который в душе будет смеяться над тобой!..

– Он не шарлатан! О нем много писали! И серьезные издания, – взволнованно отвечала мать. – К тому же он не просто гипнотизер, он – доктор магии, знаток тайных знаний… К нему трудно попасть. Но я не могу больше выносить эту муку! Мне чудится, я схожу с ума. Зачем я нужна тебе такая? Я вся скована. Подавлена. Страх клубится в моем сердце. Его нет только тогда, когда я сплю. Но я просыпаюсь, и как только я чувствую, что уже не сплю, он наваливается на меня, как чудовище. Полетим в Гималаи! Пусть он избавит меня от страха. Ведь жить осталось так мало! Несколько месяцев!

Она замолчала и вдруг заговорила быстрой рваной речью, так что слова, спотыкаясь, наскакивали друг на друга:

– Но ведь… этого не может быть… чтобы только несколько месяцев! Это так мало! Ложь! Просто этот ужасный город пугает меня! Я уверена: есть где-то место, где ничего этого нет… криков, бреда, отчаяния. А есть тишина. Любовь. И люди там не сошли с ума, а живут, как прежде. Надо только найти это место, спрятаться в нем, переждать.

– Феденька! – воскликнула она, увидев сквозь проем открытой двери мальчика, который проходил в свою комнату. – Подойди ко мне!

Мальчик вошел в спальню.

– Где ты был все это время?

– С Фомой, – ответил мальчик.

– Вы были у Фомы за городом?

– Нет. Здесь, у Арсена.

– Я хочу тебя поцеловать.

Мальчик опасливо приблизился к матери и сразу ощутил тонкий, будоражащий ноздри, запах духов, которыми она была надушена. И еще тяжеловесные запахи вина и шоколада, которыми дохнуло из ее рта.

Она наклонила свою плохо прибранную голову к плечу мальчика – густые с редкой проседью волосы кое-как были заколоты шпильками – и не поцеловала сына, а сильно потерлась лбом о его плечо.

Она сидела на низкой кровати, широко расставив колени, сверкающий шелковый халат распахнулся, и были видны исподние поверхности ее бедер, усеянные отметинами от поцелуев господина Сугутова.

– Правда, ночь была ужасная? – промолвила мать, не отнимая своего лба от плеча мальчика и продолжая с силою прижиматься к нему. – Так страшно кричали! А я не знала, где ты…

«Лучше мне сейчас ничего не говорить ей», – подумал мальчик.

Он погладил мать по голове и неожиданно ощутил, как ее руки, тело, голова болезненно задрожали.

– Только не покинь меня! – прошептала она, быстро поднялась и, рыдая, выбежала из комнаты.

Мальчик и господин Сугутов остались вдвоем.

И мальчик почувствовал, как воздух в спальне делается все тяжелее, гуще и вдыхать его, втягивать его в легкие становится все труднее.

Господин Сугутов молчал. В сером махровом халате, он стоял неподвижно возле стены.

– Что делал твой отец, когда она плакала? – вдруг спросил господин Сугутов.

Мальчик не ответил.

– Почему ты не смотришь на меня?

Мальчик поднял голову и посмотрел ему в лицо.

– Вас было трое… – промолвил господин Сугутов, прошелся по комнате и отодвинул рукой занавеску.

Тишина сгустилась.

Прямо над головой этажом выше с рассыпчатым звоном разбили что-то большое, стеклянное.

– Всякий дом полон памяти о прошлом, – заговорил господин Сугутов, глядя в окно. – Я вторгся в вашу память как иноверец, как чужак.

Завтракали в молчании.

Мать приготовила завтрак, не используя покупные готовые блюда и консервы, – она умела готовить очень вкусно. Красиво, живописно разложила она еду по тарелкам, разлила в стаканы сок, сварила кофе, но господин Сугутов не промолвил ни одного слова, и от этого есть и пить было мучительно. И еще было что-то безнадежное, обреченное в том, что мать не прибрала себя к завтраку – осталась непричесанной, без косметики, в помятом халате. И глаза у нее были опухшие от слез, а руки дрожали так сильно, что это было заметно, когда она брала нож или подносила ложку к губам.

– Не надо на меня смотреть, – хрипло произнесла она. – Я знаю, что выгляжу ужасно.

Господин Сугутов и теперь не проронил ни слова. Не спеша он допил свой кофе, отер губы салфеткой, встал из-за стола и сказал, как будто ни к кому не обращаясь:

– Собирайтесь!

Мать взглянула на него снизу вверх испуганно, не понимая, что значит его требование.

– Лучшее платье, туфли, украшения. Все – светлое, – спокойно проговорил господин Сугутов. – Мы летим. Но не к шарлатану в Гималаи. Мы летим в мое поместье. На юг. Там не будет ничего, что смогло бы возбудить в тебе страх.

– Вадим… – глухо проговорила мать.

– Хочу видеть радость на твоем лице, – сказал господин Сугутов. – И чтобы она была только от меня.

Мальчик сидел в своей комнате за письменным столом.

Знакомые с детства вещи окружали его. Аквариум, в котором среди коралловых ветвей висели в лучистой воде красные и золотые рыбки, сонно шевеля плавниками и тыча немыми ртами в прозрачное стекло; маленькая, но очень красивая коллекция бабочек; литография «Пейзаж в Овере после дождя» Винсента Ван Гога; подарок отца – черный, сверкающий лаком макет атомной подводной лодки. Над столом нависала полка с книгами по живописи и рисунку, журналами и учебниками, между которыми темнел толстым корешком переплета альбом с фотографиями.

Мальчик положил на край стола согнутые в локтях руки и на руки голову – щекою на кисти рук, – так он часто сидел на уроках в школе, не слушая учителя, а мечтая о своем.

За стеной мать лихорадочно собиралась в дорогу. Стучали выдвигаемые из туалетных столиков ящики, шуршали ткани… Она доставала из шкафов и коробок платья, белье, чулки, шляпы, туфли, а господин Сугутов, как зритель, стоял на середине ковра и о каждой вещи говорил:

– Слишком темное.

«Что мне делать?» – думал мальчик.

Когда он обмолвился матери о том, что не хочет никуда улетать, она ответила ему с удивлением: «Но это так чудесно! Ты увидишь столько нового!» Тогда он открыл ей, что они с Фомой договорились идти в море. На секунду остановив начатое движение руки – ей надо было переставить на другое место хрустальную вазу, – мать только произнесла недоумевая: «Что за глупость! Какое море?» Едва же мальчик сделал попытку упросить ее, ответила коротко: «Не может быть речи!» Потом вдруг обняла мальчика и быстро прошептала возле его уха: «Ты понимаешь, что это значит? Для меня! Для тебя! Вадим всегда приходил к нам… как гость! – нашла она нужное слово. – А теперь забирает к себе! Мы никогда не жили в такой роскоши. Там для счастья у нас будет все!»

«Позвоню Фоме из аэропорта, – решил мальчик. – Он еще в дороге»

Он раскрыл фотоальбом и начал листать его.

Эта цветная фотография была самой большой по размеру – она занимала всю страницу. Отец без пиджака, в ковбойской рубахе с закатанными по локоть рукавами, держал на руках младенца. Рядом с отцом стояла мать в длинном светло-сиреневом платье. Густые волосы ее были собраны в высокую прическу.

Мальчик смотрел то на радостное лицо отца, то на бесстрастное лицо матери, в полуповороте застывшее для фотографа.

«Лететь… – думал мальчик. – Куда? И если лететь, то это значит… далеко отсюда. Не возьму эту фотографию! Не люблю ее! – он услышал шаги и захлопнул альбом. – Где мы будем жить? Среди каких людей?»

Мать стремительно вошла в комнату.

– Какой день! – восторженно произнесла она, отвинтила крышечку у пластмассовой баночки и кинула таблетку в рот. – Ты наденешь белую рубашку со стоячим воротничком и бежевый вельветовый костюм.

– Я хочу остаться в джинсах, – ответил мальчик.

– Обязательно костюм! И галстук-бабочку.

И она ушла так же стремительно.

Мальчик переложил в карман костюмных брюк кусок янтаря с доисторическим жуком и начал переодеваться. Шарфик, повязанный на шее, он спрятал под белой рубашкой.

И вот…

Мягко, бесшумно широкий автомобиль мчался по пустому загородному шоссе на запад, все дальше оставляя позади себя мечты мальчика о походе в море и надежду увидеть Изабель.

На просторном заднем сиденье мальчик расположился один. Он вполне мог бы лечь на нем поперек автомобиля, почти не сгибая ног. Упругое и мягкое, оно как бы засасывало его тело в свои недра.

Перед мальчиком, спиной к нему, сидели господин Сугутов – за рулем – и мама – в соседнем кресле – высоко, гордо подняв голову. А далее, в мелькании теней, сверкал над двигателем плоский капот и вспыхивал и погасал стальной декоративный беркут.

Господин Сугутов был одет в костюм густого красного цвета. Жесткий воротничок рубашки подчеркивал своей белизной глубину и насыщенность красного цвета, а темный галстук, слегка ослабленный у горла, обнажал крупный кадык. От господина Сугутова истекали запахи дорогого одеколона и дорогого мыла. И весь он словно окружен был ослепительной аурой могущества и достатка; казалось, чего бы он ни захотел – тотчас исполнится. В сравнении с ним мать выглядела скромно, даже бедно. На ней тускло переливалось многочисленными складками нежно-сиреневое платье из легкой выцветшей материи – то самое, в котором она была сфотографирована четырнадцать лет назад рядом со своим мужем. И мальчика почему-то встревожило такое странное совпадение – ведь он недавно видел это платье на фотографии в альбоме. Но в ее убранных в прическу волосах, еще таивших в себе влагу от недавно принятой ванны и свежепахнущих бальзамами, драгоценно блестела большая заколка из слоновой кости, и на ее коленях лежала короткая накидка из меха песца, которую мать, того не замечая, непрерывно трогала нервными пальцами.

Мальчик смотрел в окно.

Нескончаемым коридором тянулся хвойный лес. Дорога была узкой и пустой. Дважды переезжали железнодорожное полотно.

– Какой ты красивый, когда хорошо одет! – сказала мать, обернувшись к мальчику. – А я в этом ужасном платье! Оно давно вышло из моды. И не идет мне. Но Вадим из всех моих нарядов выбрал его. Я носила это платье, когда была беременна тобой…

Она вздрогнула, отстранилась от мальчика и быстро проговорила господину Сугутову:

– Ты ведь не сердишься, Вадим, что я вспомнила об этом?

Господин Сугутов смотрел на шоссе. Впереди был крутой поворот. Господин Сугутов нарочно увеличил скорость, а когда поворот остался позади и шины перестали визжать, ответил, разделяя слова:

– Значит, придется быть беременной еще раз.

И после этой его фразы наступило молчание.

Мать сидела, не двигаясь, положив смуглые руки на меховую накидку. По затрудненному ее дыханию и застывшему лицу было видно – она пытается уяснить главную суть услышанного от господина Сугутова. И не может.

Так в молчании ехали до самого конца.

Западный аэродром обслуживал владельцев личных самолетов. Здесь не было ни привычного здания аэровокзала, ни рекламных агентств и бесчисленных магазинов и киосков, ни ярких табло с номерами рейсов самолетов и временем их вылета. Расположенный далеко в лесу, он допускал к себе только очень богатых людей.

Едва автомобиль господина Сугутова выехал на широкое аэродромное поле и, промчавшись вдоль вереницы ангаров, затормозил у ангара номер «12», его окружили аэродромные рабочие.

– Как здесь спокойно и какой свежий воздух! – сказала мама мальчика, выйдя из автомобиля и сразу взяв господина Сугутова под руку. – Я никогда не была здесь.

Створки ворот ангара двинулись в стороны, отворяя тьму, и мальчик увидел в глубине ее рождающийся из бликов, теней и полутеней могучий темно-синий самолет с тупым яйцеобразным носом, над которым блеснуло, как бы глянув на мальчика сверху вниз злым внимательным глазом, выпуклое стекло кабины. Самолет был небольшой по размеру, но с широким фюзеляжем и очень тяжелый – затаенная звериная сила ощущалась в его изогнутых формах.

Зацепив самолет специальной машиной, рабочие выкатили его из ангара и повезли заправлять топливом.

И когда ослепительный в лучах солнца и от этого почти черный самолет-зверь проплыл мимо мальчика, подрагивая крыльями и источая из себя воинственные запахи многотонного металла и авиационного керосина, мальчик с удивлением почувствовал, как время вдруг плавно сместилось вместе с движением самолета. Как будто самолет потянул время за собою.

Мальчик поднял глаза к небу – белые кучевые облака таяли в холодной синеве, потом перевел взгляд на зеленое взлетное поле, на ангары и удивительную башню, в которой находились диспетчеры, – она напоминала стеклянный мыльный пузырь на вертикально поставленной железобетонной соломинке…

«Скоро я буду там, где облака, – подумал мальчик. – А это все останется здесь, внизу – башня, лес, залив, город. И я полечу… Но ведь я должен был что-то сделать?»

Мерцая бликами, самолет удалялся.

– Что? – спросил мальчик, плохо понимая, о чем мать спрашивает его.

– Ты рад? – повторила мать свой вопрос. И сама ответила за мальчика: – Я была уверена: жизнь переменится! Что-то случится радостное! Счастье…

«Надо было позвонить Фоме!» – вспомнил мальчик.

– Где здесь телефон? – спросил мальчик господина Сугутова.

Он всегда обращался к господину Сугутову без имени. С самого начала появления господина Сугутова в их доме мальчик не знал, как ему его называть.

– Позвони из ангара! – сказал господин Сугутов, который тоже никогда не называл мальчика по имени. – Аппарат справа.

Мальчик вошел под высокий гулкий свод. Теперь, когда самолета здесь не было, ангар показался мальчику очень просторным.

«Что я скажу Фоме? – размышлял мальчик, набирая на кнопках знакомый номер. – Пойдет ли он в море один или подождет меня? И на сколько дней мы улетаем? Какая странная у меня жизнь! Я ничего о себе не знаю».

Фома не снимал трубку.

«Федя!» – послышался издалека голос матери.

И опять время плавно сместилось, потому что мальчик вдруг очутился в самом центре громоподобного рева двигателей, ощутил всем телом мелкую вибрацию и увидел себя сидящим в кабине самолета, который, не меняя своего горизонтального положения, вертикально поднимался вверх, все шире раздвигая взору мальчика зеленый овал аэродромного поля; мальчик увидел ровные кубы ангаров, затем – гладким шелковистым ковром открылось пространство хвойного леса с дырами озер и разрезами дорог, а за ним, в разноцветных дымах и солнечном блеске, лежал город… Звук гудящих турбин повысился, и самолет поплыл, стремительно набирая скорость.

– Улетаем… – прошептал мальчик.

И вот уже можно было видеть сразу и темный залив, стеною вставший к покатому краю земли, и город – со всеми его островами, реками, каналами, бесчисленными улицами, которые казались отсюда тонкой паутинной сеткой на фоне тысяч и тысяч сверкающих крыш, и далеко внизу купола соборов и церквей, башни небоскребов, телерадиомачты, и в этот же взгляд поместились и пригороды, окружающие город, и прямые линии железных дорог…

Непрерывный круговой горизонт очертил землю.

«Какой он, от края до края, город, где мы живем!» – подумал мальчик.

И на миг ему померещилось, что это тот самый город, который вчера утром старательно строили малыши в песочнице детского сада, и как только он улетит от этого города, перестанет видеть его своими глазами, город исчезнет.

Все выше в небо забирался самолет.

С удивлением обнаружил мальчик, что белые облака, которые были над ним, теперь – под ним и сквозь их рыхлую ткань просвечивают уже иные пространства земной поверхности. Город и залив соскользнули за горизонт – их больше не было. Перед господином Сугутовым горели на приборной доске прямоугольные зеленоватые экраны, мелькали светящиеся числа, дрожали в приборах тонкие стрелки. И как ни чужд был мальчику господин Сугутов, мальчик не мог не восхититься его умением управлять самолетом-зверем, подчинять его могучую силу своей воле. Руки господина Сугутова крепко держали полукруглый штурвал.

Мальчик и прежде много путешествовал по воздуху. С матерью или с Фомой они летали на военно-морские базы, чтобы повидаться с отцом. Однако они летали на больших неповоротливых лайнерах, в которых находились одновременно с ними еще сотни пассажиров. Мчаться над облаками в маленьком быстром самолете, когда вокруг тебя – вот оно, рядом! – небо… Так он летел первый раз в жизни.

Господин Сугутов разговаривал с матерью, но мальчик не слушал, о чем они говорят, он был очарован полетом.

Потом он вообразил себя на месте господина Сугутова, а на место матери села Изабель. Изабель села рядом с мальчиком, который вел самолет в поднебесье.

И вдруг мальчик понял, почему рядом с ним оказалась Изабель. Видимо, он уже не одну минуту смотрел на это слово. И оно, как яркая звезда, светясь и пульсируя, потоком лучей рождало из себя Изабель.

На среднем экране, мерцая мелкими зеленоватыми искрами, горела карта Европы. Тонкая белая линия – курс, проложенный господином Сугутовым, – шла через всю Европу с севера на юг и завершалась на Африканском континенте. Но в своем движении она пересекала Апеннинский полуостров рядом с точкой, возле которой было написано – Рим.

Мальчик смотрел на карту.

Ниже его взгляда господин Сугутов положил свою руку на колено матери, покрытое подолом длинного платья, и задумчиво трогал пальцами мягкую ткань платья.

Но мальчик видел только карту.

Неужели то, о чем он мечтал, сбывается? И вот он – ближе и ближе… этот город!

Все перепуталось в сознании мальчика. Сердце его забилось часто, взволнованно.

Он даже усомнился в том, что все это не сон и не плод воображения.

Тогда он привстал в кресле.

Внизу под облаками медленно двигалась темная земная поверхность. И крохотная звездочка на экране – самолет, в котором они летели, ползла по белой линии в сторону Италии.

Прошло четверть часа и еще четверть часа, а мальчик все повторял мысленно одну и ту же фразу и никак не решался произнести ее вслух, пока вдруг она сама не выпорхнула из его гортани.

– Можно нам сделать посадку в Риме? – произнес он, обращаясь к зеленоватому экрану.

– Для чего нам садиться в Риме? – спросил господин Сугутов.

Мальчик не знал, как ответить.

Мать приблизила свои губы к уху господина Сугутова и что-то шепнула ему.

Господин Сугутов некоторое время сидел в задумчивости.

– Тебе точно известно, что эта девочка сейчас в Риме? – спросил он мальчика.

– Да, – ответил мальчик.

Здравствуй, Изабель!

Мальчик легко спрыгнул со ступеньки трапа на бетон, взглянул в густое знойное небо, какого никогда не бывает на севере, вдохнул в себя непривычно жаркий воздух, сунул руки в карманы брюк, и янтарь, прилетевший сюда вместе с ним, как бы подтвердил ему: да, это совсем другое место на планете, не то, в котором ты был прежде, ибо ты преодолел огромное расстояние.

Вокруг мальчика, и вдали и вблизи, возвышались громоздкие пассажирские самолеты и слышны были отовсюду шумы работающих двигателей.

Но это была уже та самая земля, на которой стоял город Рим. До него теперь можно было доехать на автомобиле, на велосипеде, наконец, дойти пешком.

И мальчику почудилось, что он уже видит Изабель, различает ее движения, слышит ее голос, что она – рядом с ним, где-то здесь, может быть, за тем зданием…

Господин Сугутов подал маме мальчика руку, и они направились к стоянке такси.

– Где живет твоя возлюбленная? – спросил господин Сугутов, расположившись с мамой на заднем сиденье машины и предоставив мальчику возможность сесть впереди рядом с шофером.

И мальчику было странно и приятно услышать слово «возлюбленная», такое нежное и взрослое.

И вдруг сердце мальчика замерло – он не мог ответить господину Сугутову на этот вопрос, потому что не знал, где живет Изабель, ведь она так и не написала ему после своего отъезда.

– В Риме… – ответил мальчик испуганным голосом, понимая, что такого ответа недостаточно.

– В Риме не один миллион жителей, – сказал господин Сугутов.

Мальчик молчал, озираясь то на маму, то на шофера.

– Федя, ты знаешь ее адрес? – спросила мать удивленно.

– Нет, – ответил мальчик.

Господин Сугутов захохотал.

– Я хотел бы вернуться в твой возраст! – воскликнул он сквозь смех.

– Но я ее встречу! Я это точно знаю! – в отчаянии закричал мальчик. – Только поедемте! Пожалуйста!

Все смотрели на господина Сугутова.

– Пять часов катаемся по Риму. Наудачу! Но ни одной минутой дольше! – сказал господин Сугутов мальчику. – Согласен?

– Согласен! – быстро ответил мальчик.

Яркое шелковое платье в разноцветных узорах…

Как много яркого, переливчатого, разноцветного! Весь Рим был заполнен девушками, похожими на Изабель. Они шагали по всем его улицам и переулкам, прятались за всеми углами домов, сидели во всех кафе, ездили во всех автобусах и автомобилях, выглядывали из всех окон, и мальчик чувствовал – голова у него идет кругом, а взгляд все не насыщается, и сердце, не переставая, возбужденно дрожит. Уже трижды кричал он: «Изабель!» – и выскакивал из машины, и бежал, задыхаясь, и догонял, и встречал удивленный взгляд незнакомых глаз. И опять ехали. И тормозили внезапно. Рим дышал дыханием Изабель, смотрел на мальчика ее глазами. Везде билось ее сердце.

Возле дорогих магазинов господин Сугутов останавливал машину и вместе с мамой исчезал за стеклянными дверями, а затем оттуда продавцы выносили красивые коробки, которые укладывали в багажник машины.

– Здесь почти нет разрушений, – говорила мать господину Сугутову. – И нигде нет военных. Здесь совсем другая жизнь. Я знала: ты спасешь нас!

А город продолжал свое бешеное вращение вокруг мальчика – арочный мост с крылатыми скульптурами, по которому они шли, сменился бесконечной каменной лестницей, по которой они поднимались. Внезапно вознеслись над ними аркады Колизея…

«Изабель! Откликнись! – умолял мальчик. – Я прилетел в Рим! Ты только не знаешь об этом! Но я уже тут, Изабель! Я – в Риме!»

Обедали в ресторане, ели мороженое в уличном кафе, гуляли возле замка Святого Ангела. Другая страна, другие лица, другой язык, другая теплота воздуха, другая память камней и зданий, другое прошлое.

Сумерки были короткими.

Вдруг сразу вспыхнули неоновыми огнями рекламы, зажглись прожектора подсветки памятников архитектуры.

И опять толпою двинулись на мальчика разновеликие дома, церкви, колонны, желтые сверкающие автобусы, конные памятники, ярко одетые манекены в стеклянных витринах магазинов, фигурные уличные фонари, машины, машины, машины и люди, тысячи людей…

Мальчик увидел себя на широкой площади перед полукружиями колоннад собора Святого Петра. В фонтане била вода, пахло влагой, слышались шаги.

– Как хочется жить и быть счастливой! – произнесла над мальчиком мама.

Проплыли, словно во сне, не касаясь земли ногами, монашенки в черных одеяниях и белых платках.

Небо стало лиловым.

А через полчаса мальчик уже вновь летел в этом высоком красивом небе.

Внизу от горизонта до горизонта темнело море.

Мальчик плакал. Как ни сдерживал он слезы, они бежали из его глаз и обжигали щеки. Хорошо, что ни мать, ни господин Сугутов не поворачивались к нему и были заняты друг другом.