Текст книги "Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее"

БИ: Ну, вот у вас, на Земле, как вы определяете, кто перед кем сколько должен присесть?

ДЯДЯ ВОВА: Ну, это на глаз.

УЭФ: Дикари!

«Кин-дза-дза»

Бабу-ягу со стороны брать не будем – воспитаем в своем коллективе.

«Карнавальная ночь»

СТРОЙОТРЯД ОТСЕИВАЛ РУКОВОДИТЕЛЕЙ

Каждый россиянин, миновавший сорокалетний рубеж, помнит, как всем ученикам школы обязательно предлагали написать сочинение с простым вопросом: «Кем ты хочешь стать?». И вариантов ответов – а это было, надо понимать, просто сочинение по литературе вкупе с русским языком, – было с гулькин нос. Примеры героических профессий, конечно, мелькали на экранах, но в космонавты мало кто записывался, а уж в повара – а это профессия ничуть не хуже, чем у космонавтов, – и подавно не записывались прилюдно, хотя все знали: у плиты прокормиться можно нехило. Так вот, именно в это время неспешно вызревали другие герои, из мира материального, сдобренного сатирой великого Аркадия Райкина: всякие завскладами, начальники начальников и так далее. А выше всех стояли, конечно, директора: именно они открывали все праздничные собрания, именно из их рук трудящиеся получали ценным подарки и путевки в светлую жизнь – чаще всего это были новые квартиры.

Интересно, что многие из бывших бойцов ССО с детства мечтали стать начальниками: например, экс-министр финансов Алексей Кудрин сначала мечтал быть летчиком, потом директором: не важно чего – главное, чтобы директором, – так о нем писал в 2000 году журнал «Профиль»[45]45
  http://www.profile.ru/items/?item=5075.


[Закрыть]. И Михаил Ходорковский «“отчетливо”, с детства хотел стать директором завода. В общем, это неудивительно: родители всю жизнь работали на заводе, детский сад – заводской, пионерлагерь – заводской, директор завода – везде главный человек»[46]46
  Знамя. – Октябрь 2009. – № 10. – С. 127.


[Закрыть]. Но директоров в советское время назначали, и чаще всего по партийной линии; они отвечали за все, если что не так – расплачивались партийным билетом («хлебной карточкой») и теряли в конечном итоге все, начиная с квартиры, служебной машины и дачи.

В стройотрядах всех командиров выбирали. По крайней мере в линейных. «В то время тебя могли назначить командиром или комиссаром стройотряда, но если ты не был реальным лидером стройотряда, если ты не мог другим бойцам сказать “делай как я”, то максимум один год ты бы съездил командиром, – пояснил выборы руководителя Максим Сотников и добавил: – Стройотряд отсеивал руководителей. Ты должен был быть примером во всем: и в работе, и в быту. Тогда люди за тобою шли».

Александр Назаренко получил рекомендацию стать руководителем на третьем курсе. О выборах он говорит так: «Это была закрытая довольно вещь. Все понимали, кто лидер в группе. У нас было три лидера – все трое и стали руководством отряда. Утверждалось все это сначала в комитете комсомола, а потом на парткоме – ведь на местах потом надо было обращаться к власти. А как ты будешь обращаться к власти, если у тебя за спиной нет поддержки? Это нормальная процедура, как я сейчас понимаю. Тогда это выглядело смешно, даже характеристики какие-то были».

С Мумином Азамхужаевым произошла в стройотряде и вовсе необыкновенная история. После третьего курса ташкентского госуниверситета его выбрали комиссаром отряда и послали квартирьером на стройку. Там он пробыл чуть ли не четыре месяца и, «чтобы уехать раньше, уехал с “хвостами”, так было принято. Три экзамена, кажется, не досдал, получил разрешение осенью досдать. Поблажки были там такие, тем более что я был ленинским стипендиатом. Связи не было, мы жили в глухом месте. Пришла телеграмма: брат написал, срочно позвони. Пошел пешком десять километров в почтамт, позвонил». Оказалось, что выделили место на перевод в МГУ, родители двух сокурсников «похлопотали, чтобы им места пробить в Москву на перевод. Вдвоем они хотели ехать. На всякий случай запросили три места. Три места и дали». Так что он быстро вернулся, «за два дня сдал три хвоста, взял чемодан и поехал в Москву». Об опыте ССО он говорит сам так: «Сказать, что получил деловую жилку, я не могу. Для этого, наверное, какие-то предпосылки нужны. Откровенно скажу, я не предприниматель, а чиновник. Поэтому работаю в большой компании. Если бы я был предпринимателем, я бы, скорее всего, работал на себя». Мумин Азамхужаев не стал предпринимателем, зато именно в стройотряде понял, что означает слово «лидерство».

Глосса о лидерстве от Азамхужаева

Лидерство – это когда вы находите способ убеждать и работать с людьми, даже когда они не должны вам ничего. И показывать пример не словом, а делом. Только тогда вам поверят и последуют за вами. Мне приходилось выходить из разных сложных ситуаций. Правда, больше было таких ситуаций, когда нужно было показывать пример. Когда в совхозе «Рассвет» мы паром утопили, материалы закончились, работа стояла. Я был мастером, взял машину и поехал объездной дорогой на ЗИЛ-131, как сейчас помню, в другой отряд за краской и олифой. Мы с водителем пробивались сначала через брод, потом по лесной дороге. А там за день или два ураган прошел, и вся дорога была завалена деревьями. И мы рубили, пилили, оттаскивали. Пробились. По-моему, мы приехали в отряд Дмитрия Новикова, он в это время там не работал, был в зональном отряде. Они удивились, откуда мы приехали. Мы взяли краску и олифу, вернулись, и в тот день в отряде был праздник… Схожие моменты у меня были потом, в моей профессиональной деятельности. Они некую основу, фундамент лидерства заложили.

Подобные моменты в профессиональной деятельности были и у Сергея Воробьева. Но школа лидерства у него оказалась куда суровее, чем у Мумина Азамхужаева: судьба забросила его строительный отряд на Мангышлак, где «все уродовались на 60-градусной жаре – столбик упирался в тени в 55, – яичницу можно было жарить на камнях». Там он решил «поставить эксперимент и проверить, сколько стоит стройотрядовское движение, и попытаться посчитать от экономии. Понимал, что ниже тарифов мне заплатить не удастся. Соответственно, получил запись в трудовой книжке – прораб – начальник участка, полную материальную ответственность, помимо уголовной, за все объекты». И все бойцы, по его словам, «готовились к построению капитализма в отдельно взятом ПМК, ведь оно перешло на хозрасчет». Но оказалось, что это никого не интересует. А ведь готовились к рекорду целый год: «У меня были студенты 60-летнего возраста, – вспоминает Воробьев, – я брал прорабов, крановых, взял бригаду шабашников, бывших студентов, во главе с 60-летним прорабом, вез пэтэушников знакомых, чтобы были настоящие крановые, трактористы». «Естественно, ничего не готово, были обещания – вот тебе стройматериалы, вот объекты, но нет ни техники, ни инструментов, ничего, – грустно сообщает он. – Не вылезаешь из райкома партии и обкома, пишешь какие-то письма от своих иностранцев в Организацию Объединенных Наций: типа, если нам работу не обеспечите, то вам тут всем кирдык».

Кирдык наступил не принимающей стороне, а отряду – в нем началась настоящая эпидемия: «Из 58 человек 28 слегло и, соответственно, – сначала думали, что это грипп, потом выяснилось, что это брюшной тиф, но, как человек отболевший, я думаю, что это был не столько тиф, сколько паратифозная инфекция». В итоге отряду пришлось «держать круговую оборону, не сдавать своих в местные лечебницы». «Я сын врачей, меня лечили из Питера по телефону в редкие сеансы связи. Троих первых по гриппу мы упустили в больницу, остальных я не сдал, – продолжает Воробьев, попутно объясняя причину заболевания. – Нас изолировали кольцом, не хотели выпускать назад в солнечный Петербург. Как-то я шум поднял, короче, благодаря нам страна узнала не только о том, сколько стоит стройотрядовское движение, потому что стройотряд стоял на хозрасчете; но и о том, что тиф не побежден после революции, как некоторые думали, и там детская смертность – одна треть. Нам наш главный врач областного отряда питерского, хороший был парень, но алкаш и бабник, забыл дать телеграмму, где нам было велено сделать прививку. Нас же обычно всегда бессмысленно кололи. Когда было надо, нам ее не укололи. Мы и заболели».

Как бы то ни было, при бесплатной медицине почти месяц большинство бойцов «прожило при средней температуре тела 39. С тобой практически ничего не происходит – у тебя просто высокая температура, ты жрешь левомицитин горстями и ждешь, когда наступит прободение желудка, кровавый кал со слизью и смерть. Он особо не лечится, но мы как-то продолжали фунциклировать, никто не сбежал, и еще особо не выпускали. Мы как-то работали, температура ходила от 37 до 42. Все привыкли». И тут после первого месяца Воробьев понял, что партия проиграна, и сказал: «Снимайте меня».

«Они сказали: “Нет, ты нас сюда привез, ты нас отсюда и увезешь!” У меня было несколько мастеров спорта по плаванию, мы жили на берегу Каспия. Тело 39, ты реально не понимаешь, что происходит. Вот был сход. Они сказали: “Нет, ты – наш герой, в Кокчетаве все было хорошо, там ты мог позволить все, что угодно. Здесь хоть копейку лишнюю возьмем, здесь же в песке и останешься вместе со змеями и скорпионами, верблюдами”».

Финал эпопеи по установлению рекорда – переводу отряда на хозрасчет – печален. По прилету бойцов «насильно отлавливали и запихивали в боткинские бараки. В частности, меня запихали. У меня мать врач, сначала мамашу выгнали с работы, потом папашу стали выгонять, потому что контакт с больным, а я сидел дома, не сдавали. Некоторых запихали доболевать рядом в питерских инфекционных бараках».

Глосса о лидерстве от Воробьева

Школа лидерства уникальная: на сильных факультетах идиотов не держат, они вылетают. Начнешь слишком много играть в КВН или в стройотряды ездить – тоже вылетишь или станешь вечным студентом. Соответственно, была естественная фильтрация. Постоянная. И народ в общем умный ехал на такое тяжелое дело и, в общем и целом, опасное для жизни. Худо-бедно у командиров – уголовная ответственность, мастер за подпись тоже мог сесть. Ты в молодые годы вот это право первой подписи понимаешь очень хорошо – шкурой. Когда первый раз стал мастером, это в области было, я приехал в Политех в читальный зал и так же, как я брал физику, обложился ЕНИРами и СНИПами, и погружался, вот у меня гора такая была (показывает стопку бумаг – метр от стола. – А.К.), готовился. Зато через неделю совхозное начальство было от меня в восторге: сказали, какой умный мальчик, приходи к нам работать!

Соответственно, дивная была система, и до какого-то момента, пока ты не сильно высовывался, в общем и целом она хорошо работала, она была на дело заточена. Вот если ты начинал менять систему… а я же не думал систему менять, просто действовал как чукча: вот эти выбирают, я их интересы и буду защищать; но если мне нужно, чтобы они выжили, – я их не сдам в больницу, где нет одноразовых шприцов, чтобы их кто попало лечил от тифа. С ума сошли, что ли? Соответственно, зачем худосочных девочек ставить на тяжелые работы и стройки и всяких прочих ботаников? Зачем тех, кому нужны деньги, заставлять работать на хлебозаводах, дурацких субботниках или авралах за копейки?

БУДЕТ ПАУЗА – ПЕРЕДОХНЕМ

Как-то не вяжется образ руководителя стройотряда с рядовым советским начальником, привыкшим к авралам и победным рапортам. Хотя, наверное, были люди совестливые, помогающие обычным гражданам переживать трудные времена тотального дефицита.

Но уникальность руководителей стройотрядов была в том, что приходилось им гармонизировать свою работу, прямо как русская тройка, где коренник и пристяжные слаженно должны нести экипаж. Так что во всех линейных стройотрядах три руководителя играли ключевую роль, причем все вместе. «Задача командира – организовать, договориться и обеспечить поставки всего, чего надо, – пояснил мне Александр Назаренко. – Задачи второго человека – работа с внешними и приезжающими комиссиями, работа с персональным составом, чтобы не напивались, следили за гигиеной, не совсем дурью маялись, а книжки читали… Мы же просветительскую работу большую вели – в деревню Мазальцево приезжает отряд Московского университета. Какое отношение было – самое лучшее. Инженер – это производство. Нужно было все производство организовать». Инженер в отряде, поправлю Назаренко, – это мастер по терминологии стройотрядов, где фактически он выполнял роль прораба обычных советских строек.

Глосса о мастере от Новикова

Расскажу один случай. По характеру работа была не сахар, в большинстве – тяжелая, особенно вначале – только бетонирование и кладка. Техники никакой, подъемных кранов и машин с готовым бетоном нам, естественно, никто не давал, поэтому все руками, лопатами, ведрами, носилками. Нормой считалось, когда все делалось бегом, никаких перерывов, только технические. Что такое технический перерыв, что такое правильный темп работы и вообще про выносливость человеческого организма мне в первый год работы очень доступно объяснил мастер нашего отряда. Происходило все примерно так: делается фундамент дома. На объекте, так получилось, были одни новички, все работаем, дурака вроде не валяем. Приходит с другого объекта мастер, ветеран отряда, смотрит пару минут, потом молча включается, делает все то же самое, только бегом. Поскольку начальник бегает, и мы вроде вынуждены. Тем более тот, кто с ним в паре носилки носит, пешком просто уже не может. Проходит так часа два. Мы думаем уже о перерыве, спрашиваем об этом начальника. А он отвечает, что никаких перерывов, работаем. И так же продолжает бегать. Проходит еще полтора часа. Один из нас не выдерживает, подходит, говорит примерно следующее: «Нельзя же в таком темпе работать, сердце не выдержит или еще что-нибудь случится, так и умереть можно». Мастер на это совершенно серьезно, без тени улыбки отвечает: «Ничего, не умрешь, что-нибудь быстрее закончится: или песок, или цемент, или вода, будет пауза – передохнем, а пока все есть – давай работать».

Вот такая история о мастере. Андрей Арофикин вспоминал, что с большим трудом им давались именно управленческие навыки: «По этой узкоколейке паровоз пойдет – присылали мастера, который все время следил за технологией строительства дороги, вымерял все. Трактора-трелевщики, как правило, шли впереди. Подгоняли вагоны и насыпь делали руками, фактически это был ручной труд. Навыки самые полезные управленческие – это навыки переговоров со всеми доступными инструментами по компенсации (имеется в виду оплата труда. – А.К.).

Труд управленческий давал полезные навыки переговоров об условиях и оплате труда с заказчиками со всеми доступными возможностями по компенсации.

Это огромная польза для дальнейшей жизни. Именно в переговорах шлифовалось искусство закрытия нарядов – в конечном итоге это и помогало добиваться высоких заработков. «При всей относительной простоте способов оплаты труда – куча гибкости в оплате нарядов, при применении коэффициентов, – пояснил мне ситуацию с нарядами Арофикин. – Если находишься в отрыве от базы – дополнительные коэффициенты; за то, что проживаешь в командировке, – то же самое». Александр Назаренко называет это отношениями между «экономическими» работниками. «Это можно было голову вывернуть, потому что во всей этой суете и поставках ты еще должен был закрывать по сути, а не по тому, что написано, – разъясняет он смысл таких отношений. – Там глупости были полные, например, если написано «строительство дома», то ты дом должен был чуть ли не бесплатно делать – стоимость материала почти никто не считал. Пример самый характерный – погрузка кирпича с подъемом на высоту не менее трех метров. По СНИПам было два метра. Я говорю: как можно поднять кирпич на бортовую машину, поднимая на два метра? Невозможно. Как минимум три метра или два с половиной. Не получается. И так далее. Битва основная шла: приезжали проверяющие, вычеркивали эти наряды; а мы с пеной у рта доказывали, что вычеркивать нельзя, нужно это закрывать.

Вот пример: в СНИПах написано, что должен быть погрузчик! Но его нет! Как мы погрузим? Либо мы будет искать этот погрузчик и никогда не погрузим, либо мы это делаем вручную и делаем это как умеем».

Максим Сотников «к концу своей деятельности достиг совершенства в написании нарядов по ЕНИРам (единым нормам и расценкам) и даже читал лекции, знал, где и как можно смухлевать, где можно приписки делать». «Я изучил, наверное, вот такую стопку документов (показывает руками, как и Сергей Воробьев, стопку под метр высотой. – А.К.), – обстоятельно говорил он. – Целое было искусство: одну и ту же работу можно было описать разными способами и дважды или трижды получить за это зарплату. А мы были квалифицированнее местных сметчиков и прорабов. И так нам удавалось протащить, что называется, большую цену. Мы учились планировать деньги: там впервые появлялись “живые” деньги – не собственные карманные, а общие. Ты должен был их распланировать: что-то на питание, что-то на работу. И сдержать себя, чтобы не положить в карман, обманув своих товарищей по труду».

Именно Сотников сказал о том, о чем мало говорили мне его коллеги: «Там нам приходилось и, что называется, отвечать за чужие жизни. К сожалению, именно со стройотрядами связаны мои первые потери друзей, знакомых. Провожали их в последний путь». Схожее страшное событие перечеркнуло навсегда путь в стройотряды для Сергея Воробьева, хотя в 1988 году, «на излете движения, я же продолжал новые формы, у меня за год доходы бойцов поднялись в два раза. Каждый поехал туда, куда хотел. При этом все разнарядки были выполнены. Я достаточно ясно сказал обкому комсомола, что шаг вправо, шаг влево – я вот этот один процент вам платить перестану. Я вам все сделаю, но сам. Мы как большая артель: и в колхозе мы все это попробовали, на добровольности все пошло. Короче, в 1988 году поставили, по-моему, первый в стране стройотряд через центр НТТМ – только по безналичному расчету». До этого финансирование стройотрядов шло по-разному, в зависимости от статуса отряда и места пребывания.

Глосса Воробьева о потере бойца

Так неудачно получилось, что именно в нем в воскресенье потонул боец при переправе через Иртыш. Это было в Семипалатинске. Я сидел в Питере как зам по ССО института, как спрут следил за своими орлами: туда в зону поехали два моих ближайших стройотрядовских друга. Отряд был не с моего факультета, но один из ветеранов движения. Именно в нем на переправе через Иртыш погиб мальчик, который, скорее всего, при девочках постеснялся признаться, что он плохо плавает. В лодку общую для тех, кто не умел плавать, не пошел. Через неделю труп нашли.

Нашли тут же и на Воробьева управу: «Тут ЦК обрадовалось – со мною весь год пытались свести счеты: я был классически выбранный снизу, никогда никому ни в какое место не смотрел, соответственно, выполнял волю тех, кто меня избрал. Действовал исходя из своего разумения: как же сделать так, чтобы волки были сыты и овцы целы, бойцы накормлены и страна получила максимум валового продукта и с достойным качеством». Но все обошлось, закончилось удачно, хотя Воробьев «выпимши и по беспределу пришел на заседание и обкома комсомола, и райкома комсомола», надо было не наговорить лишнего. «Я покаялся за смерть человека и сказал, что там были мои лучшие друзья, наверное, они сделали все, что можно было сделать… Что делать? Мы вместе скорбим, – не рисуясь сказал он. – Виноватых нет, я никого не подставляю, и так далее. Но при этом у меня было что сказать в адрес системы, но так как тогда реально кто-то был бы подставлен, если бы я полез на рожон, я знал, что им моей крови одной будет вполне достаточно». Его «ушли» с руководящей должности. «Самое смешное – из комсомола исключить не смогли, потому что они не могли снять с должности, я же был на выборной должности, надо, чтобы меня снизу снимали, а райком отказался меня снимать, – улыбается Воробьев. – Я помню свою речь. Приехала кодла из обкома меня снимать. Объясняли, что боец потонул, потому что в стройотряде не было должности комиссара.

Я говорю: а что – комиссар по должности, по-вашему? Вот стройотряд, которому 20 лет, вот их стройотрядовская культура – творчество и песни, вот их комиссар. Вы что, всерьез считаете, что это от того, что у него написана такая-то должность? Или вы всерьез считаете, что до сих пор нужно идеологически руководить производством стола или стула? Вы что, рехнулись, что ли? От этого стул становится лучше? Он как был говно, так и останется говном! У нас Калининский район, пролетариев было много… Пролетарии обхохотали. Эти уехали несолоно хлебавши. Дальше института не сослали».

БЕСПЛАТНОГО ТРУДА НЕ БЫВАЕТ

Закалили Сергея Воробьева стройотряды, заматерел он – как, впрочем, и почти все командиры. Это было потому, что все эти годы происходила, по его мнению, «естественная фильтрация лидерства – к 20 годам ты герой, и всем все про тебя понятно, и шила в мешке не утаишь. Это было настоящее движение снизу, настоящая меритократия». Меритократия вытолкнула в люди и Андрея Арофикина, которого на экономическом факультете МГУ звали просто – банкир. Так вот, и ему пришлось пройти свою школу лидерства. «Когда я уже был комиссаром, один из командиров не справился и в большом леспромхозе не выстроил отношения с директором, – вспоминает он. – Это был центр района на реке. Ребята объявили забастовку, и половина народу собирались уезжать. На «Ракете», на которой они собирались уехать, я приехал к ним, и в течение суток действовал в основном убеждением и разговорами с директором, решил вопрос – народ остался. Хотя в итоге у них не получилось хорошо выступить, но, по крайней мере, не было скандала большого – было бы ЧП, отъезд с нарушением договора».

Командирами в отрядах выбирали, как правило, студентов старших курсов. А что делать, если тебе исполнилось только 18 лет? В этом возрасте Майкл Делл сказал своим родителям, прилетевшим специально в Техасский университет Остина, чтобы отговорить сына заниматься бизнесом: «Я хочу конкурировать с IBM»[47]47
  Делл М. От Dell без посредников. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2004. – С. 30.


[Закрыть].

Дмитрий Новиков с того же возраста в течение пяти лет избирался командиром отряда, где «все время приходилось быть на высоте, чтобы люди действительно уважали и принимали как руководителя. Я стал командиром, в общем, неожиданно для самого себя, – считает он. – На второй мой год в ССО, в 1983 году, была большая смена состава – многие ветераны окончили университет, а кто-то и не мог быть командиром по разным причинам, и меня, 18-летнего мальчишку, выбрали командиром». А я все же добавлю, что лидерские качества, закаленные с детства, проявились в первом отряде – и ребята выбрали лучшего из лучших. Зато пришлось Дмитрию попотеть. «Первый год командиром до сих пор помню как непрерывный стресс – очень трудно было научиться и руководить своими ребятами, и выстраивать отношения с заказчиками – председателем колхоза и прорабом, которым было за 60 лет. Они были для меня людьми просто из другого мира, – вспоминает он и признается откровенно: – Дров тогда наломал – страшно вспомнить, но ничего, в итоге как-то выбрался из всего». А тут еще мама стала «командиром», правда, кооператива.

Глосса Новикова о маме и о яблоках

Вот такой случай: я был в стройотряде командиром. Это было большое испытание. Мы там активно трудились и много чего понастроили, и мне казалось, что мы там чуть ли не чудо совершили. Я чувствовал себя полным героем. Приехал домой. В этот же год у меня мама стала председателем кооператива, никто не хотел, а она согласилась. В кооперативе прогнили трубы, и надо было ремонтировать теплотрассу. Это была целая проблема в те времена: надо было с райисполкомом договориться о трубах, собрать деньги. Мама все сделала. Я был поражен, ведь я какие-то дома построил. Я же строил такие дома в Нечерноземье! А увидел, как почти то же самое сделала тихая, интеллигентная женщина.

Но меня поразили два момента. Ей в первый же день, когда я приехал, позвонил председатель райисполкома и просто поблагодарил за завершенные работы. Казалось бы, кто она ему? Он сказал: Зоя Сергеевна, с вами впервые, по сравнению с другими, приятно было работать. Обычно – конфликты, скандалы, претензии. А тут о взятках речь вообще не шла. Второе – в тот же день пришел бригадир рабочих, подарил мешок яблок и сказал: «Зоя Сергевна, вы – человек. Вот от нашей бригады – яблоки»! Она умела очаровывать людей.

Люди делали то, что ей нужно было делать, и испытывали удовольствие от общения.