Текст книги "Фанаты бизнеса. Истории о тех, кто строит наше будущее"

КОММУНАЛЬНАЯ КВАРТИРА КЛАССИЧЕСКАЯ

К середине 30-х XX века все в Москве стало стремительно меняться. «Арбат кончал свой день, – писал Анатолий Рыбаков. – По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские автомобили “ГАЗ” и “АМО”. Трамваи выходили из парка с одним, а то и двумя прицепными вагонами – безнадежная попытка удовлетворить транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная вышка»[55]55
  Митрофанов А. Все об Арбате // Первое сентября. – 25 декабря 2001. – № 93 // http://ps.1september.ru/2001/93/3.htm.


[Закрыть]. Если транспортные нужды главного города удовлетворялись, то нужды простых людей лишь обострялись: для интеллигентной публики на смену салонам и литературным кружкам пришел «квартирный вопрос» в виде коммуналок. Не обошел он и семью Зиминых: в двух комнатах восьмикомнатной квартиры проживали вместе с Димой мама, происходившая из семьи Александра Гучкова, крупнейшего предпринимателя России начала ХХ века, бабушка и тетя с мужем.

Глосса о коммунальной квартире

Жизнь в коммунальных квартирах, воспетая. Я не помню, чтобы в классе кто-то жил в отдельной квартире, все жили в коммунальных квартирах. Отопление дровяное – на саночках возили дрова от склада, где сейчас, на Новом Арбате, напротив Московского дома книги, гастроном «Новоарбатский», другие магазины и рестораны. Там Молчановка проходила. В нашем дворе на Большом Афанасьевском – сарайчики. У каждого свой сарайчик. Хорошо, если березовые дрова достанутся. Надо пилить, колоть. Матери мучались. Газ появился, когда построили знаменитый газопровод Саратов – Москва. Это, наверное, год 48-й, 49-й. Тогда стали газифицировать. Никаких там ванн, душей – ничего не было. Ну, то самое – «на сорок восемь комнаток всего одна уборная…». Коммунальная квартира классическая. Сейчас забыли, наверное, что такое керогаз? Примус, наверное, знают из литературы, а керогаз? Керосинка. Примус. Керогаз. Вот на кухне – столики, столики, столики… У каждого своя керосинка, примус… Никаких холодильников не было. Зимой-то понятно – у всех за форточками… Оттуда и «авоська» пошла – всегда с собой таскали, думали: на «авось» что-нибудь попадется. Я помню, где на Сивцевом Вражке была керосиновая лавка, куда ходили за керосином.

У Зиминых на кухне тоже был столик, но одно место за ним рано опустело. «Папа был метролог, преподавал в Бауманском институте, – вспоминал Зимин. – Его репрессировали, когда мне было два года, и я его практически не помню. Он был из известного рода Зиминых, которым принадлежали крупные ткацкие фабрики в Дрезне и Орехово-Зуеве. Но арестовали его не за это, а за какой-то анекдот. Это было в 1935 году, и арест удалось благополучно скрыть (все-таки не 37-й год). Я ни в одной анкете не указывал этого и смог поступить в Московский авиационный институт, на радиофакультет»[56]56
  Березанская Е. Би Лайн поднимается // Капитал. – 20 октября 1999. – С. 1; http://www.beeline.ru/VC/news/20101999.asp.


[Закрыть]. Так что маме, которая «была машинисткой – родился под стук пишущей машинки», в те годы пришлось туго: она работала с утра и до вечера. А сам Дима с малых лет мотался по Москве, развозя стенограммы, которые вела на разных заседаниях мама. Иногда он приезжал туда, куда метро еще не проложили – в Лосинку, куда переселили его бабушку, – «из бывших», не дожившую до Победы. «Там, у Веры Николаевны, – пишет С.В. Парамонов, – мальчик дышал другим воздухом. В ссылочных стенах остались осколки другой эпохи – книжные шкафы и мебель, фотографии и вещи. В шкафах томились, как заключенные, Брокгауз и Эфрон, Брэм и Гнедич… Внук не мог и помыслить о будущей цене этих сокровищ. Это был бабушкин мир – странный, непохожий на тот, что за окном… остановившееся время. Том за томом впоследствии книги бабушки перекочуют в букинистические магазины. Внук, повзрослев и помудрев, не раз с сожалением вздохнет об этом»[57]57
  Парамонов С.В. Зимин, родившийся весной… и создавший «Би лайн» // 1001.ru. – 31.03.2000. – Выпуск 297 // http://1001.vdv.ru/arc/297.htm.


[Закрыть]. Среди читаемых и почитаемых Зиминым – Антон Павлович Чехов и Джек Лондон, Майн Рид и Жюль Верн, из старых книг дома «была прекрасная книга “Мифы классической древности” – Куна, по-моему…». Точен в оценках Дмитрий Зимин: книга Николая Куна, переведенная на множество языков, дарила радость познания, поясняла попутно, как добро борется со злом, и показывала на простых примерах, что в жизни всегда есть место подвигу.

Кроме чтения были и другие детские радости. Во дворах играли в казаки-разбойники, в прятки и салочки. А еще Дима Зимин мечтал о велосипеде, но тщетно. «По карточкам были символические цены, – вспоминает он. – В коммерческие магазины ходили как во дворцы изобилия. Голодуха была, и был такой продукт – суфле назывался, предвестник сгущенного молока. Самое большое лакомство в 42-м году. Я помню, как мама пекла оладьи из картофельных очисток. Казалось невероятным лакомством. А потом лакомство самое большое – американская тушенка, по ленд-лизу поставлялась, и сгущенное молоко, мы впервые его попробовали. Это было невероятное лакомство. Невероятное». Надо слышать, как переживший войну человек говорит слово «невероятное», как тянет фразу, будто вспоминая вкус того военного «лакомства».

А потом наступила Победа – всенародный праздник, когда военные покупали у мороженщиц весь их лоток и сразу раздавали всем желающим. «За военными на всякий случай ребятишки ходили хвостами, и потому, конечно же, что они были первыми и главными героями праздника, а кроме того: кто знает, вдруг и этот купит. Настежь были распахнуты все двери – в домах, в квартирах…» – вспоминает Илья Сафонов[58]58
  Сафонов И. Мечты об оловянной ложке // Знамя. – 2001. – № 8 // http://magazines.russ.ru/znamia/2001/8/saf.html.


[Закрыть].

После любого праздника, пусть даже такого большого, наступают будни: кто-то возвращается в руководящее кресло, кто-то за руль машины, кому-то приходится убирать улицы и тротуары, а ребятня всегда вновь идет в школу. Диме Зимину повезло – он ходил в необыкновенную школу. Ребятам не объясняли, что еще до всевластия большевиков она была известной на всю столицу гимназией. Бывшая Медведниковская гимназия слыла среди подобных заведений одной из лучших и дорогих: здание для нее построили по проекту И.С. Кузнецова на участке и на капитал, пожертвованный купчихой А.К. Медведниковой[59]59
  Романюк С. Из истории московских переулков. – М.: Московский рабочий, 1982. – С. 177.


[Закрыть]. Его спроектировали только для учебы: шинели гимназистов просушивались и подогревались в ненастные дни; воздух принудительно прокачивался мощными вентиляторами с пылеосадочными камерами; была заказана специально сконструированная школьная мебель, оборудованы мастерские, для спорта устроен на средства промышленника и банкира Н.А. Второва, жившего неподалеку (сейчас в его доме находится посольство США. – А.К.), большой гимнастический зал. Стоимость строительства составила огромную по тем временам сумму – 300 тысяч рублей. В 1920-х годах гимназия стала называться Опытной школой имени Томаса Эдисона[60]60
  Об этой гимназии см. подробнее: http://www.moskva.ru/history/mosper/mosper14_17.html.


[Закрыть]. Об этой «визитной карточке» своей родной школы Дмитрий Борисович не знал.

Первая глосса о школе

Расположенный амфитеатром класс в физическом кабинете, в котором была еще хорошо оборудованная препараторская, сохранился, по-моему, и сейчас. В те времена все советские школьники учились по старому учебнику физики, авторами которого были Фалеев и Перышкин. Так вот, создателем этого физического кабинета был кто-то из них (мне об этом сказал учитель физики Сергей Макарович Алексеев), но кто – я уже забыл. Другим незаурядным, талантливым учителем был учитель математики Иван Васильевич Морозкин. У него учился и теперешний академик Владимир Арнольд, по-видимому крупнейшая фигура в современной математике. Он был года на два моложе нас (в школьные годы – разница большая), но его фамилия уже была известна всем старшеклассникам. Эти два талантливых учителя придавали школе некий технико-математический уклон.

САМОСТОЯТЕЛЬНО СОБРАЛ И НАСТРОИЛ ТЕЛЕВИЗОР

Незаурядные учителя ранее преподавали в гимназии: по воспоминаниям учеников, их отличали какая-то особая, благородная внешность, прекрасный русский язык, изысканная манера общения. Физику преподавал Григорий Иванович Фалеев, один из авторов широко известного школьного учебника физики Фалеева и Перышкина. Некоторые аудитории, возвышавшиеся амфитеатром, были оснащены прекрасным лабораторным оборудованием и учебными пособиями. Учеников отличали одаренность, высокий уровень развития и широта кругозора: ребята с интересом изучали математику, историю, на переменах и в свободное от уроков время обсуждали содержание таких философских трудов, как «Критика чистого разума» Канта или «Так говорил Заратустра» Ницше. Среди этих юношей и девушек многие серьезно увлекались художественной литературой, сами писали стихи и прозу, были неплохими спортсменами. К сожалению, в годы войны некоторые из них погибли на фронтах. Но из тех, кто остался в живых, многие добились немалых успехов и в науке (Лева Кудрявцев – математик, член-корреспондент АН СССР), и в медицине (Сережа Зацепин – профессор-хирург), и в художественной литературе (Гарик Крохин – поэт Гарольд Регистан). Обучался в школе народный артист СССР Ростислав Плятт, и в девятую школу имени Томаса Эдисона часто приезжали со спектаклями артисты 2-й и 4-й Студий МХАТа[61]61
  Бескин Игорь Александрович // http://tankist-online.narod.ru/beskin.htm; Плятт Ростислав Янович // http://www.krugosvet.ru/articles/84/1008462/1008462a1.htm.


[Закрыть]. И еще одна важная деталь – обнаруженная в воспоминаниях Александра Васильевича Перышкина. В то время не было налажено производство учебного оборудования, и учебные мастерские школы № 59, где преподавал Григорий Иванович Фалеев, выпускали очень много ценных демонстрационных и лабораторных приборов для школ всей страны[62]62
  Парфентьева Н.Е. Александр Васильевич Перышкин. К 100-летию со дня рождения // http://fiz.1september.ru/2002/33/no33_1.htm.


[Закрыть].

Глосса о неутомимом человеке

Неутомимая энергия Томаса Эдисона хорошо подтверждает известное изречение: «счастливые часов не наблюдают». Те же слова о неутомимой энергии говорили сотрудники лаборатории Д.Б. Зимина в РТИ АН СССР в адрес своего начальника. Вот мнение лишь одного из них, Бондаренко Евгения Борисовича: «Дмитрий Борисович – это человек, который обладает поразительной энергией. С того момента, когда я его встретил, я поражался его кипучести. Это какой-то двигатель. Заряд энергии. В каких-то случаях он и “стучал ногами”, но эта его энергетика… Это человек, который умеет зарядить своей энергетикой. Умеет поставить задачи, и люди потом за них берутся. Получали заряд энергии даже самые вялые и инерционные инженеры. Я думаю, что тут умение поставить задачи, умение внушить, что необходимо… Это – передача энергии на расстояние».

Заряд энергии получал Дима Зимин, наверное, от работы в школьном кружке, который вел учитель физики Сергей Макарович Алексеев. «Думаю, что в значительной мере меня увлек уникальный учитель физики, – вспоминает Дмитрий Борисович. – Где-то в восьмом классе началось безумное увлечение радиолюбительством». «Безумное» увлечение – не пустая фраза. Глоток послевоенной свободы чуть-чуть подавил чувство страха. Во время войны у всего населения радиоприемники изъяли, и после Победы в квартирах начали появляться трофейные, но приемник в доме в те времена был редкостью. Зачем он был нужен советскому человеку, когда во всех московских квартирах была прямая трансляция – кстати, как и в гитлеровском Берлине?

Глосса об учителе физики

Учитель был заядлый радиолюбитель. И около него стали ученики крутиться. Каждый дома у себя что-то мастерил. Приемники делать было страшно интересно: детекторные, потом ламповые. Много тогда было радиолюбителей. Был редкий случай, когда все-таки ученик – 9, 10-й класс – и учитель… Он ведь был инвалид. Поэтому за деталями – на рынок мотаться. Там была масса всего: сопротивления, конденсаторы, лампы немецкие. Самая большая толкучка – Коптевский рынок. Там была масса всяких трофейных деталей. А чтобы разобраться во всем этом – раньше масса книжечек выходила про радио. Была «Библиотека», журнал «Радио». Каждый номер ждали.

Любопытно, что среди авторов журнала «Радио» под псевдонимом «А. Модулятор» выступал Александр Минц – будущий наставник Зимина. Вскоре к «книжечкам» и журналам кружка прибавилась книга учителя физики Алексеева «Радио в школе. Опыт передового учителя» (Учпедгиз. – М., 1953), где он воздает должное ученику: «Занимаясь в кружке, он самостоятельно собрал и настроил телевизор с семидюймовой трубкой, обеспечивающей высокое качество изображения. В заключение торжественного вечера, посвященного Дню радио, демонстрировалась работа сразу двух телевизоров: самодельного и фабричного типа Т-2»[63]63
  Алексеев С.М. Радио в школе. Опыт передового учителя. – М., Учпедгиз, 1953. – С. 17, 20–21.


[Закрыть].

Сейчас нельзя точно сказать, какой телевизор показывал лучше. И, увы, нет возможности воспроизвести слова, сказанные в адрес героя дня. Ведь приемник мог собрать практически каждый, кто разбирался в радиоделе. А вот замахнуться на телевизор, да еще когда их только-только начали производить… С чем сравнить этот творческий «почин» Зимина? С тем, как нынешний «кружковец» смастерил бы сотобук – «два в одном», ноутбук и сотовый телефон – из подручных средств. Дима Зимин собирал телевизор целых два месяца. И не столько собирал, сколько колдовал: «У меня шасси было от “КВН-49”. Я еще гонялся за ним. Ящика не было, все потроха наружу. Ведь отклоняющие катушки сами мотали. Трансформаторы сами мотали. Ручная работа. И главное, – вспоминает он, – вокруг телевизора по вечерам собиралась вся квартира. Сколько было? Кажется, семейств восемь».

Первый массовый отечественный телевизор стал замечательным подарком всему народу, создававшему «советскую мечту» о счастье. Но и их, так же, как первые мотоциклы, машины и даже радиоприемники, ставшие уже более или менее доступными, надо было ремонтировать. Однако понятное советскому человеку слово «дефицит» означало одно: «Ремонт, конечно, возможен, но…» Простому советскому человеку ремонт бытовой техники влетал в копеечку. И вот тут-то Диме Зимину пригодились навыки, полученные при создании телевизора.

Глосса о первых заработках

…Я через знакомых вышел телевизоры ремонтировать. «КВН-49» до сих пор помню, память так перевернет… монтажную схему почти всю помню. Я их ремонтировал в школе еще. Стеснялся деньги брать. По знакомым в основном ходил. Слухи распространились, и меня стали звать телевизоры ремонтировать. Чемоданчик у меня был, тестер. Т-1 был. Набор ламп. Ведь это была техника ламповая. Техника в этом плане достаточно примитивная[64]64
  Парамонов С. Зимин, родившийся весной… и создавший «Би Лайн» // 1001.ru. – 28.03.2000. – Выпуск 294 // http://1001.vdv.ru/arc/294.htm.


[Закрыть].

Слухи об этом наверняка гуляли и по школе, хотя хулиганом он не был. Но однажды «вышибали из школы», хулиганская была пора[65]65
  Там же.


[Закрыть], – однако Сергей Макарович именно Зимина рекомендовал на «должность» начальника радиоузла. Ведь выбирали «лучшего общественника-кружковца, примерного ученика и хорошего организатора», который «после утверждения на заседании комитета комсомола… становится “полновластным” руководителем “технического персонала” узла». Так, в 1951–1952 учебном году начальником узла стал «ученик Х класса Зимин Дмитрий, один из горячих энтузиастов строительства первой в школах нашей страны передающей коллективной УКВ-радиостанции». Он провел первую в истории радиоузла экскурсию для учеников шестого класса: празднично одетые ребята подошли к дверям и осторожно зашли в помещение, где стояли установки и приборы. Сев на место диктора, Дима Зимин показал, как делается утренняя радиопередача в школе: «Доброе утро, ребята! Приготовьтесь к гимнастике! Физорги классов, постройте ребят!». Голос звучит громко, отчетливо, мощно, привычно. Некоторые из учащихся даже встали по стойке «смирно» и… через пару секунд, спохватившись, сменили позу. А Дима продолжает: «Звуковые волны, рожденные моим голосом, достигают вот этого прибора, называемого микрофоном. Когда я говорю, в микрофоне появляются слабые электрические токи, которые потом усиливаются мощным многоламповым усилителем»[66]66
  Алексеев С.М. Радио в школе. Опыт передового учителя. – М.: Учпедгиз, 1953. – С. 22–23, 30–31.


[Закрыть]. Голос Зимина не просто звенел над страной: фанат радио вместе с любимым учителем стал автором второй «книжечки» кружка – «Школьная УКВ-радиостанция», – выпущенной в 1956 году столичным издательством ДОСААФ огромным для сегодняшнего дня и приличным для тех лет тиражом в 70 000 экземпляров.

Радио и телевизор при всей своей притягательности не могли в послевоенные годы заменить кино, причем не советское, а диковинное зарубежное. «Это было что-то потрясающее – “В сетях шпионажа”, “Знак Зорро”, – это была полная фантастика, – вспоминает Зимин. – О “Серенаде солнечной долины” говорила вся Москва. Очереди стояли… Во всех основных кинотеатрах фильмы шли по неделям, шел один фильм везде, а потом по воскресеньям смена.

Далеко в кино ребята с Арбата предпочитали не ходить: в районе кинотеатра «Художественный» гулять еще можно было безбоязненно, а возле «Перекопа» могли и навалять. Послевоенная шпана не отличалась благовоспитанностью[67]67
  Парамонов С. Зимин, родившийся весной… и создавший «Би Лайн» // 1001.ru. – 28.03.2000. – Выпуск 294 // http://1001.vdv.ru/arc/294.htm.


[Закрыть]. Кроме радиолюбительства у ребят были, как вспоминает Зимин, и всяческие другие занятия.

Глосса о первых выпивонах

Первые выпивоны, первые девочки. А кроме всего прочего, мы… классе, кажется, в 7–8-м, стали заядлыми шахматистами. Женька Абельман… собирались по вечерам. Кстати говоря, тогда же произошло первое знакомство с поэзией. Играли в шахматы. Иногда и на деньги, однажды я проиграл все, что у меня было… копил несколько месяцев на фотобумагу. И продул. Тогда она была в страшном дефиците, и чтобы купить проявители, фотобумагу и прочее, ходили в Военторг. Он и сейчас существует, только закрыт. А там был вход-то не для всех. Ну, там ходили генеральские жены. «Тетенька, проведите», – так обычно просачивались… Тетенька брала… Я не расставался тогда с фотоаппаратом. Шахматные баталии. Первые выпивоны. Абельман был еще поэтом. Кстати говоря, Абельмановская застава – это его родственники, а он в свое время взял фамилию жены. Правда, все его звали Женька Абельман. Нас стал к поэзии приучать. Приходит в школу: «Ребята, смотрите, что я сочинил!» Вот память сохранила, представьте стихи такого типа – класс восьмой, наверное (читает):

 
В саду у дяди кардинала,
Пленяя грацией манер,
Маркиза юная играла
В сольсо с виконтом Соль аль Мер.
Когда ж, на солнце негодуя,
Темнеть стал звездный небосклон…
 

Все ему – Женька, ты гений! Какой образ – «на солнце негодуя, темнеть стал звездный небосклон». Потом бежали к еще одному доморощенному поэту – Криворучко… Ему читаем: «Смотри, Женька написал!» Он: «Это ж Огнивцев!» Малоизвестный писатель.

У меня собирались. Динамик РД-10 – колокольчик, как его раньше называли. Десятиваттный. Летом во двор. Танцы. Целый день я сижу, паяю. Вот такая жизнь была. Иногда от безденежья подряжались у «Художественного» спекулировать билетами. Закупали билеты, а потом с рук продавали. Правда, недолго. Но такое тоже было. А дело-то в том, что, вообще-то говоря, обстановка была послевоенная, инвалиды около метро: «Кому “Дели” надоели, покупай “Казбек”!»

Особенностью живого ума является то, что ему нужно лишь немного увидеть и услышать, чтобы он мог потом долго размышлять и многое понять.

Джордано Бруно

КОМНАТА ПОД НАЗВАНИЕМ «314»

В 1952 году Дмитрий Зимин поступил сразу же после школы в Московский авиационный институт (МАИ). «На младших курсах, когда шла начертательная геометрия, было скучновато, – вспоминает он. – А потом, как пошли специальные дисциплины, действительно было интересно». Важное качество его характера проявилось уже в то время: если предмет не нравился, он его просто прогуливал, но пропускать занятия на военной кафедре, где готовили будущих офицеров, никто не мог. «Мы тогда были в военных лагерях, – вспоминает он о 1953 годе. – Нас вывезли в город Слоним на границе с Польшей в танковую дивизию, которая в это время была на сборах. В казарме разместили, дали тамошних сержантов». В группе у Дмитрия Зимина было довольно много фронтовиков: «Офицеров почти не было – сержанты, старшины были, которые войну прошли. Друзья-приятели, а тут они надели свои лычки. Мы-то рядовые, необученные. Вторые лагеря в Кубинке на старших курсах были уже специализированные: аэродромная радиослужба, радиомаяки».

Между двумя сборами в институте появилась «команда 314». Не просто появилась, а заняла целых две комнаты. Как простым студентам дали комнату и для чего? Ответ прост: Зимин собрал вокруг себя студентов, увлеченно занимавшихся радиотехникой, и возникла идея создать кружок радиоизмерения. Студентов поддержал преподаватель Страусов (инициалы пока не выяснены. – А.К.). Он был очень интересный преподаватель, «старой закалки». «У меня даже такое впечатление сейчас, что он чуть ли не в инженерном мундире ходил, – вспоминает Гелий Земцов, однокашник Зимина по учебе в МАИ. – Очень был сухой человек, но прекрасный специалист, и страшно обрадовался, что кто-то заинтересовался этой проблематикой, довольно сухой наукой. Пошел нам навстречу». Деканат факультета выделил помещения – одно под кружок, другое под УКВ-радиостанцию. «По существу это клуб был, – считает Земцов. – Клуб по интересам. Там и интересы были профессиональные, и одинаковая склонность к развлечениям».

Глосса о своей комнате

Ни у кого нет, а у нас своя комната! Комната под названием «314». Нас потом все называли «команда 314». Все-таки мы имели в институте свое помещение. Там к экзаменам готовились, выпивали, чего там только не было. Радиолюбительством тоже занимались. Одно из наиболее ярких, очень ярких событий: я помню, какой это был шок, когда наконец к нам попало в руки закрытое выступление Хрущева! По поводу Сталина. Шок был. Мы как раз были в 314-й. Кто-то принес – родители достали. У нас его еще не читали, и мы его зачитывали. То еще было потрясение!

О «развлечениях» поговорим чуть ниже, между ними и учебой была проза жизни с фирменным блюдом студенческой столовой – «устрицы в пустыне». Хлеб в столовых в их поздние студенческие времена, и в ранние инженерные той поры просто стоял на столах, и утоляли голод зачастую просто: сооружался бутерброд из хлеба, соли, красного перца и горчицы. А еще студенты проводили серьезный эксперимент: выясняли, сколько нужно было выпить шампанского, чтобы вообще уже не встать. Правда, делали это не во время занятий, а на практике в Ленинграде, где жили в общежитии на заводе, выпускающем радиолокационные прицелы. «Патриархальные там были времена, – вспоминал Земцов. – Никакой защиты от излучения не было. Стояли станции в просторном цеху и поверх голов светили в полную мощность. Я как-то встал перед ней и не заметил – что-то мне здесь греет! В те времена было принято давать работающим с СВЧ-техникой молоко. Бутылку молока после смены. И у нас в институте, на нашей кафедре, поскольку мы работали тоже с СВЧ-техникой, тоже давали молоко, которое работяги тут же бежали менять на пиво».

Зимин попал тогда в Ленинград впервые и восторженно вспоминает: «У нас была потрясающая практика технологическая. Какой-то радиозавод. Поселили нас в общежитии Института путей сообщения, в начале Московского проспекта. Ну, представляете: банда молодых студентов, стипендию которым дали, в Питере! На завод походили несколько дней. Да и на заводе мы были не очень нужны. А Ленинград представлял [собой] тяжелое зрелище. Надписи – “эта сторона при обстреле наиболее опасна”. Он был не то чтобы разрушенный, но неухоженный. Метро в Ленинграде еще не было. Но, тем не менее, сам Ленинград был и пригороды его. На Карельский перешеек как-то ездили. Палаток даже не было. К каким-то местным ребятам, к костру приткнулись. Это некое чудо было». Да, так и было – договорились с руководителем практики и смотались на неделю в поход в Приозерск: «Живописнейшие края. Озера!»

Ныне горожанину, даже молодому студенту, предпочитающему экстремальные виды спорта и острые ощущения, истории из 50-х годов покажутся наивными. Как же так: без спальников, без палаток, без GPS? В чем причина такой тяги к приключениям? «Хотелось прогуляться, – вспоминает Земцов. – Это так романтично. Сговорились, что называется, рвануть. Там места красивые. Погрузили в рюкзачки курточку, одеяльце какое-то. Лето было теплое. Я помню, мы купались даже в озере. Там же валуны. Спрыгнешь – сам по себе не влезешь. Поэтому один сидел на берегу с прутиком, другой купался, за прутик его вытягивал. От голода мы не мучались. Всухомятку питались, насколько я помню. Хотя какие-то костерки разводили – чай вскипятить. Достаточно было одеяла. Ворочались, конечно. В основном комары донимали. Впоследствии мы предпринимали более серьезные путешествия. Ударились в спортивный туризм».

Глосса о походах

Я помню, как по Подмосковью с рюкзачками ходили. Бабушки говорили: «Да куда ж вас, милые, гонят». Довольно много прошло времени – ну, лет 5, когда начался интерес к русским древностям, в литературе появилось целое направление «деревенщиков». Попали в Ростов Великий. Все было практически разрушено. Это уже было после окончания института. Ефим Дорош, отец одного из наших приятелей, Ильи Гольдберга, был членом редколлегии «Нового мира». Тогда выпустили пластинку «Ростовские звоны», про колокола. Он сделал книгу «Ростов Великий»… Земцов и Гольдберг фотографировали, а я за ними таскал штативы…

«Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству». Крылатая фраза Ильфа и Петрова в 50-е годы обрела в стенах МАИ иной смысл. «Все путешествия почему-то назывались агитпробегом, – вспоминает Зимин. – Мы брали из института, из комитета комсомола бумагу – “просим все партийные и советские органы оказывать содействие группе туристов нашего института”. Агитпробег на Селигер запомнился студентам на всю жизнь: самостоятельно добрались только до Торжка, а от Торжка до Селигера дороги не было – там была гать, настланная немцами в войну. Все бревна сгнили, остались поперечные, и машина шла со скоростью два с половиной километра в час. Впереди шел обязательно человек с шестом. Каждый участник запомнил пробег по-своему: «Фантастическое совершенно почти на два месяца путешествие на велосипедах на озеро Селигер. Сказка была» (Зимин); «…был какой-то совершенно кошмарный поход, поездка была на Селигер на велосипедах» (Земцов).

В отличие от большинства студентов, Зимин, по мнению Земцова, «был теплолюбивый человек, любил воду, водно-моторные всякие развлечения». Одним из них стало катание на так называемом акваплане: это была широкая лыжа из фанеры с уздечкой впереди, она цеплялась к моторной лодке, как змей. Катались на акваплане обычно на Истринском водохранилище. Туда автобус ходил, но студенты отправлялись на электричке и от станции пешком топали 15 километров часа три, таща в рюкзаке двигатель моторки – потому что лодки брали напрокат. Кроме того, вскоре пришло увлечение яхтами и моторками. Необычайно увлекательным оказалось «водяное» путешествие на Ял-6, взятом во втором ММК – был такой на химкинском водохранилище второй московский морской клуб. Почти два месяца студенты шли по маршруту Москва – Рыбинка – Волга – Горький и по Оке назад в Москву.

Глосса о безумном приключении

По идее надо было идти на веслах, но это безумие. К ялу присобачили моторчик: сейчас ни в каком музее не найти, ЛМР-6. У него цилиндр 360 кубиков. Выпускался для армии. Я был как раз за моториста. Как он эти полтора месяца вытянул – это какое-то чудо. Вся команда шла на корму, чтобы запустить винт. А когда уже заводился, нос немного поднимался, можно было по палубе распределяться. Миша Шеферян был дежурным – это было под Горьким, – мыл посуду в ведре и все выплеснул, посуду всю выплеснул! Алюминиевые ложки, не достать же было ничего! Его чуть было не убили. Заставили нырять, а там было прилично – метра 4, наверное, глубина.

«КАКА-МАКАКА»

По остроте ощущений со всеми вышеописанными пробегами соперничали только мотопробеги, тем более что в МАИ они в год поступления Зимина стали чрезвычайно популярными. Весной 1952 года студенты провели поход «На мотоциклах в Бородино» общей протяженностью 300 км. «Успех окрылил – туристы-студенты наметили пробег на 3000 километров по великим стройкам коммунизма», – отмечалось в институтской газете «Пропеллер»[68]68
  Публикации газеты «Пропеллер» на темы, связанные с туризмом // http://www.mai.ru/~turclub/propel09.htm.


[Закрыть]. «Мотопробег по великим сталинским стройкам коммунизма» в августе-сентябре 1952 года проходил по Каховской ГЭС, Южно-Украинскому и Северо-Крымскому каналам. Мотоциклетный пробег Зимина с друзьями шел по другому, более скромному маршруту: Москва – Киев – Ужгород – Кишинев. Зато сходство со знаменитым автопробегом «Антилопы-гну» было более явным: все участники были на мотоциклах марки «сборная солянка». А также полученные еще по ленд-лизу мотоциклы «Харлей-Дэвидсон», которыми после войны оснащалась московская милиция.

Глосса о «Каках» и «Харлеях»

У нас компания – человек 5 или 6. И вот эти разнокалиберные мотоциклы, один из них «Харлей-Дэвидсон», БМВ-75 – те, что у нас потом стали выпускаться под названием М-72. Потом был «Ирбит». Это был завод, перевезенный БМВ после войны. ИЖ был наш полностью, ИЖ-9. Почти у всех мотоциклов, включая «Харлей», не было задней подвески. Колеса во время поездки ломались – дорог-то практически не было, – спицы летели. Надо же понимать, что никаких бензоколонок не было. Заправок не было. Карт не было. Все же было секретно. Мы поехали и смотрим: вроде бы Киевское шоссе. Оказывается, асфальт кончился сразу за Внуково. И дальше пошло черт знает что. С военных времен разбитая дорога. У меня был мотоцикл КА-175. Если сравнивать «Каку», и «Харлей», и БМВ – совершенно разношерстные мотоциклы. Все были нагружены, у каждого что-то поверх канистры, у меня на багажник был целый ящик с консервами прикручен на болтах. Я плохо укрепил его. В первый же день началась тряска, и у меня часть консервов повыскочила, меня поэтому чуть не убили. В результате через Киев и Ужгород доехали до Кишинева.

ОБРАЗОВАЛИ «КОЛХОЗ»

На старших курсах члены «команды 314» с мотоциклов пересели на автомобиль. «Фокус был в том, что права у нас были одни на всех», – вспоминает Земцов. «Абсолютно уникальная вещь – действительно нигде больше не слышал, – вторит ему Зимин. – По-моему, на четвертом курсе на “колхоз” был куплен автомобиль – “Москвич”. Он тогда в госпродаже стоил 9 тысяч, но можно было только на черном рынке покупать. Наш был куплен за 10 тысяч. Складывались деньги, часы продавали, образовали “колхоз”. Поразительная вещь: молодые ребята, колхоз, совместное владение – и у нас каким-то образом не было никаких конфликтов на сей счет. Кстати, был я председателем этого “колхоза”. В нем также участвовал Сергей Макарович Алексеев, мой учитель физики. Он же инвалид был. У него тоже денег не было, а мы поддерживали связь. Автомобиль был на несколько человек. Нас все спрашивали: как так, на “колхоз” автомобиль? И вы не передрались? Совсем молодые были, девочек возить надо было – уже возникала потребность. И все такое прочее. Правило лежало в багажнике – “слезая с машины, не забудь расплатиться с ней”».

В жизни «колхоза» происходило много занятных историй. Однажды милиционер спутал Зимина с Земцовым, который днем у метро «Сокол» нарушил правила и клялся не нарушать правил: отчаянного спорщика Зимина отправили разбираться в ГАИ. В другой раз Земцов решил с ветерком прокатить бывшего учителя физики и перевернул машину: в итоге «юзом, боком она шла до тех пор, пока она крутнулась один раз в воздухе и стала на колеса. Потери были минимальные. Все стекла целы. Но у Сергея Макаровича шок нервный случился». Зимин же был просто «весь нервный».