Текст книги "Москва 2066. Сектор"

Анжела

Подслушивать нехорошо и нечестно.

Дядя Игорь, наверно, выключил сигнал своего мобильника и не слышал, как я связалась с ним.

Как теперь рассказать ему, что я знаю все, о чем он говорил с моим отцом?

Чагин

– Премиальненько! – послышалось неподалеку.

Наташа и Теоретик стояли у открытой двери из общего зала в приемную.

Анфиса отступила. Чагин потер шею и посмотрел на руку – на руке остались жирные следы бледно-вишневого цвета.

– Так, так, – удовлетворенно говорила Наташа, входя в кабинет, – времени зря не теряем. Молодцы!

Теоретик занес тяжелую охапку бумаг, папок и каких-то наглядных материалов и выложил их на зеленый кожзам стола.

Чагин думал, что Анфису накажут, но никто и не думал этого делать. Напротив, она даже немножко воспряла и осмелела. Бодро вышла и через минуту внесла коньячок и кофе.

Наташа и Теоретик заняли места у приставного столика, а Чагин сел за письменный стол. Наташа протянула ему платок.

– Вытрите шею.

– Спасибо.

– У вас очень растерянный вид, Никита.

Чагин взмахнул челкой и с вызовом посмотрел на Наташу.

– Она всего лишь хотела добиться вашего уважения, – сказала Наташа.

«Уважения?» – подумал Чагин.

– А я всего лишь хотел спросить, что это за фигурка у нее на кулончике, – сказал он вслух.

– Это символ ангелианства, – подсказал растрепанный, но, кажется, несколько пришедший в себя Теоретик.

– Секта? – догадался Чагин.

– Нет, почему, – обиделся Теоретик. – Официальная религия. Одна из… – поправился он, оглянувшись на Наташу. – У нас толерантное общество. Все религии равны.

– Но некоторые равнее, – захохотала Наташа. – Вы, кстати, так и не познакомились. Это, значит, Никита, а это – Лёва, но мы все называем его Теоретиком.

Леве, наверное, было под шестьдесят, но он был суетлив, как подросток.

– Ну что? За знакомство! – Наташа подняла бокал с коньяком.

Чагин поднял свой и сделал глоток. Коньяк был средней паршивости, но крепкий, и терпкое бархатное тепло внутри примиряло с действительностью. Теоретик тоже взял бокал, подержал, но пить не стал.

– Мне нельзя, – пояснил он, – я сейчас на таблетках. Нервы и все такое. Сами видели. Вот, бывают такие приступы, паника в блогосфере!

В глазах Левы больше не было того неприкрытого ужаса, с которым он убегал из кабинета, но у Чагина с каждой секундой крепла уверенность, что Теоретик переполнен, недоговаривает и страдает от этого.

– С чего начнем? – спросил Лева Наташу.

– С самого простого. Способы поддержания фрагментарности сознания. Мы как раз вчера начали это обсуждать с нашим гостем.

– Хорошо. Вот, смотрите.

– Да, смотрите, Никита, – встряла Наташа, – фолловьте и прикидывайте, а что бы в этом роде вы сами могли нам предложить.

Один за другим Теоретик стал выхватывать из кипы на столе какие-то листы, журналы, учебники и наглядные пособия.

– Вот интернет-книги. Премиальное изобретение!

Чагин взял в руки совершенно обычную с виду книгу. Макунин. «Бриллианты для переводчика». Повертел в руках, открыл и пролистал несколько страниц.

– Но ведь ее невозможно читать!

– В этом и смысл. – Теоретик навалился грудью на стол Чагина и стал бледными пухлыми пальчиками, густо поросшими черными волосами, быстро указывать особо важные места. – Вот видите, в тексте ссылка… А вот еще… Переходим по этой ссылке. Попадаем на страницу 117. Никакого отношения к содержанию книги! Паника в блогосфере! Почему? А вот ссылочка, которая нам это объяснит – страница 23. Открываем. Еще хуже? Та-ак… тут у нас сразу две ссылки… Переходим, читаем: «Туалетная бумага из генно-модифицированной целлюлозы омрачила выпускной вечер в детском саду!» Зато вторая, обратите внимание, разъясняет содержание четвертой страницы…

Лева продемонстрировал несколько видов интернет-книг и перешел к школьным учебникам. Третий класс. «Я и толерантность». Собственно текст, включая относящиеся к нему иллюстрации (страница 27 – «Ты – не пидарас, но и он – не жирный козел»), занимал по ширине приблизительно две третих страницы. Оставшаяся треть была отведена под мелкие цветные баннеры с подписями. «Чемпионат по плевкам в зеркало». «Плавочки с каркасиком». «Цыплята-извращенцы». «Выборы в муниципальный совет. Анкета». «Телесные наказания в Атлантиде». «Курс рубля и фазы Луны».

За учебниками последовали комиксы, за комиксами – журналы секс-гороскопов, затем поляроидные фотографии рекламных растяжек: «Ассортимент – духовная основа общества», «ААА-ангелианство, автократия, ассортимент», «Четырнадцать способов написания слова ”Прогресс”. Ты вправе выбирать!»

Был еще и календарь, где каждый месяц был проиллюстрирован изображением отдельной категории местных силовиков. Там были мужики в серых костюмах и розовых рубашках, были, наоборот, в розовых костюмах, были «гаишники», были в камуфляжке, в тельниках, в фуражках и кепках, и даже в полосатом трико. На обложке календаря красовался каллиграфический росчерк с широкими завитками: «Ассорти Мент».

Вскоре у Чагина начала болеть голова. Он уже давно допил свой коньяк.

– Можно еще? – попросил он Наташу. – А то как-то тяжело без подготовки.

– Анфиса, порцию! – крикнула Наташа, и спустя несколько мгновений появилась Анфиса с полным бокалом в руке.

Губы у нее были снова аккуратно подведены, черные глаза с косинкой блестели, но рука все-таки робко дрожала, и Чагину по-прежнему почему-то было жалко девушку.

Он взял бокал и выпил одним махом. Ненадолго стало легче.

– Покажи заставки и справочники, – сказала Наташа.

– Вот, – протянул Лева книгу. – Что скажете?

Это была «Анна Каренина» в обложке с золотым тиснением, отпечатанная хорошим академическим шрифтом. С одним «но».

На первой же странице прямо под словами «несчастливы по-своему» была наклеена квадратная листовка с рекламой ночного клуба «Пугалашко и Co(ck)». В правом верхнем углу наклейки располагался кружок с маленьким крестиком. «Понятно», – сказал себе Чагин, смутно припоминая рекламу на интернет-сайтах. Он уверенно взялся за уголок, отмеченный крестиком, и потянул, – наклейка стала отдираться с частью текста.

– Паника в блогосфере! – восторженно потер руки Теоретик, человек-протуберанец, как про себя уже назвал его Чагин. – Попробуйте еще раз.

Чагин внимательно осмотрел наклейку, потянул еще, опять неудача. Теоретик подскочил и забежал Никите за спину.

Чагин перевернул страницу. На четной стороне снова была наклейка. С таким же аккуратным кружком и крестиком. Чагин попробовал подцепить уголок ногтем – отдиралось с буквами страницы. Он стал листать, пока не заметил наклейку с заметно отставшим уголком. Потянул за него, и наклейка легко снялась.

– Браво! – воскликнул Теоретик.

– Премиально! – подтвердила Наташа, обращаясь к Теоретику. – Он быстро понял, что непрерывность текста не имеет большого значения, но вместе с тем догадался, что иногда нужно предоставлять читателю возможность избавляться от наклетика, иначе читатель разозлится.

– Наташа, не забывай, что в данном случае еще очень важен элемент игры, неожиданности. Никто не сможет заранее просчитать, какие наклетики можно отлепить, не повредив страницу.

На некоторое время Наташа и Лева погрузились в теоретический спор.

– Стойте! А зачем это вообще? – прервал их Чагин, потрясая книгой с раскрытыми страницами.

Теоретик оглянулся на него и в некотором замешательстве почесал черно-седую щетину у самых глаз.

– А затем, что при населении в пятьсот сорок тысяч мы за первую неделю продали тридцать тысяч экземпляров! – сказал он.

– Понимаю! Инджойте, и ни о чем не думайте! – сказал Чагин. – Прыгай больше и все такое. Странно, что вы забыли такое универсальное слово, как «прикол».

– Ну вот, – сказала Наташа. – Мы уже начинаем думать, это хорошо.

Старуха Неля накормила Чагина убойным завтраком, но все-таки он несколько опьянел. Много лет он не пил ничего крепче кефира в первой половине дня.

– Вы знаете, – сказал Никита, – смотрю я на вас и думаю, что Горький был не прав («опять Горький» – отметил он про себя с невидимой собеседникам улыбкой). Рожденный ползать летать не может, и так далее. Глупости! Рожденный ползать может еще очень и очень многое. А вот рожденный прыгать не может уже точно ничего!

– Никита, я знаю, вас предупредили, что работники «Прыгающего человека» не подлежат цензуре. Но давайте не доводить до абсурда, – сказала Наташа, показав указательным пальцем на потолок.

– А вот книжки-справочники, – засуетился Теоретик. – Укрепляют уверенность человека, что все знания под рукой, не нужно ничего знать на память. Конечно, это иллюзия, как и Интернет, но это даже и не Интернет… Но соблюден главный принцип: серьезные статьи чередуются полной ахинеей и во всем приблизительность, расплывчатость и опять же – ссылки. Принцип номер два – ссылка. Великий принцип ссылки!

– Достаточно! – остановил Чагин Теоретика. – Я понял задачу и великие принципы.

– Все равно придется ознакомиться со всем ассортиментом, – сказал Теоретик. – Чтобы вы не повторялись, когда начнете креативить.

– То есть, вы хотите, чтобы я подкинул что-то новенькое? Такое, чтобы мозги у ваших совсем съехали набекрень?

– Естественно, хотим, – сказала Наташа. – В этом и есть смысл инноваций. Помните такое слово?

– Нет, нет, – неожиданно горестно сказал Лева. – Вы оцениваете ситуацию слишком поверхностно. То есть, конечно, да, мы хотим, чтобы вы подкинули… Но, нет, в смысле набекрень. Совсем наоборот – если мы дадим гражданам сосредоточиться, их психика взорвется, они просто сойдут с ума. Фрагментарность спасает их. Мы разбиваем безумие на куски, не даем ему аккумулироваться в одном месте. Разделяй и властвуй. Разделяй безумие, властвуй над своей душой, вот в чем смысл прыжков!

– Боже мой. – Чагин потер ладонями виски. – Разделяй душу, чтобы властвовать над безумием! Или как там вы сказали… Не вынуждайте меня использовать ненормативную лексику, я не делал этого уже года четыре…

– Но ненормативной лексики, в сущности, нет, – сказал Теоретик. – Все пласты лексики равноценны. Иначе нарушается принцип политкорректности…

– Хватит! – сказал Чагин. – Я хочу отдохнуть.

– Ладно, – сказала Наташа, глядя на часы и вставая, – перерыв. Лева, отведи Никиту на второй этаж, пусть сфотографируется на пропуск, а я посмотрю пока, чем наши занимаются. Вернетесь, продолжайте. Если буду нужна, позовете. А вы Никита, на коньяк не налегайте. Не забыли, что я вам вечером обещала? Нас ждут приключения.

Она огладила ладонями свои обтянутые джинсовой тканью бедра и вышла спортивной походкой.

Все время, пока шли к фотографу, Теоретик вел себя еще более странно, чем в кабинете. Продолжая бормотать что-то о толерантности и политкорректности («Помните принцип разделения властей?»), он, задирая голову, по-собачьи заглядывал Чагину в глаза, словно хотел усилием воли передать ему какую-то важную для них обоих мысль, не имеющую ничего общего с тем, о чем он говорил вслух.

Чагин тем временем думал о том, что Вика, конечно, ошибалась, полагая, что в Секторе встретит много друзей и интересных собеседников. Она, скорее всего, воображала, что найдет здесь нечто вроде московского общества образца 2010 года. Но если те были наивными идиотами, то эти идиоты вооружены специальной теорией. Прыгающие человеки. Полмиллиона прыгающих человеков. Избранных. Или отбракованных. Во всяком случае, таких, с кем Некто оказался бессилен.

Теперь Чагин понимал, что дерганым Сектора (он все же выделял себя и таких как Лебедев, в отдельную категорию) недостаточно жить, как им нравится. Само существование Рая не дает им успокоиться. Они объявили раю войну и, если бы могли, давно разрушили бы его.

И еще – Чагина не покидало ощущение (и Теоретик, заглядывающий в глаза, только усиливал его), что они здесь знают нечто такое, о чем неизвестно тихим.

Вдруг это какие-то качества Божества? Такие, о которых лучше вообще ничего не знать?

Эти рассуждения, как и всегда, вызвали у Чагина чувство холодного ужаса.

«Может быть, не стоит отодвигать занавесочку? – думал он. – И почему все-таки я тоже оказался в отбраковке, в одной компании с дергаными? По-видимому, я не знаю о себе что-то очень важное. Но что?»

– Послушайте, – попросил он Леву, как только они вышли из фотомастерской, – а вы можете рассказать мне об ангелианцах, что это за религия такая?

– Конечно, – сказал Теоретик, и в глазах его появилось выражение, будто Чагин задал один из тех вопросов, на которые ему хотелось бы ответить. – Конечно, только давайте пойдем назад пешком, не поедем на лифте.

– Помните тот момент, когда после Переворота все, кто мутировал, перестали ходить в церкви? Да? Ну, так с нами оказалось все наоборот.

Теоретик еще больше стал похож на человека-протуберанца. Он спешил высказаться. Слова душили его. Он захлебывался и беспорядочно двигал конечностями.

– Мы, в отличие от тихих, сохранили тягу к нематериальному, иррациональному.

Чагин поморщился, но удержался и не стал перебивать.

– Не зря среди нас оказалось так много священников и жрецов всех религий, какие только можно себе вообразить. Как только мы стали жить компактно, в Секторе, народ повалил в храмы и всякие молельные дома. Пошло очень много молодежи. Все хотели знать, в чем провинились, и как вернуть мир на старые пути его. Священники сориентировались довольно быстро. Мусульманам в атрибуты рая, к садам и гуриям, добавили Интернет и мобильную связь. Другие тут же подтянулись. Пошла гонка на опережение. «Да, этот мир юдоль скорби, – заявили католики. – Нас погрузили в пост-цифровое чистилище, мы больше не можем сделать тысячу фотоснимков своей семьи на фоне Египетских пирамид и сохранить их на крошечной карточке, у нас больше нет Одноклассников и ВКонтакте, зато за гробовой доской праведники смогут пользоваться смартфонами».

С небольшим опозданием выдвинулись православные. Но зашли они в правильные коридоры и быстро получили от правительства карт-бланш.

– На что? – спросил Чагин.

– Да на всё. На борьбу. На право идейной поддержки Сопротивления. Ну и, конечно, на использование символов Второго пришествия.

– Я не в курсе, что это за символы. Просветите.

– Я и сам не в курсе, не специалист в христианской догматике, но в нашем случае это мобильник и девочка, которая умеет включать его.

– Поклонение мобильнику?

– А что здесь такого? Разве в доцифровых и пост-культурных обществах боялись поклоняться примитивному пыточному орудию римлян? Короче, пошли слухи, что такая девочка существует, живет где-то во Внешнем мире, скрывается ото всех, но рано или поздно придет и включит все мобильники и видеоплееры, и начнется Новая эра света и радости.

– А вот это тоже отсюда? – Чагин сложил пальцы лодочкой и поднес руку к уху.

– Естественно, паника в блогосфере! Главный жест ангелианца.

– Ну а девочка-то есть? Ее кто-то видел?

– Конечно! В том-то и дело, что видели…

– Стойте! – сказал Чагин. – Я, кажется, знаю. Полковник Бур?

– Да, он. Он что-то рассказывал вам?

– Нет, ничего. Сказал только, что он вроде апостола у местных.

– И не вроде апостола, а апостол. Он никому ничего не рассказывает про девочку, но у нас живут ее родители, отец и мать.

– Мария и Иосиф.

– Не совсем. Там, как известно, дух святой был, а Иосиф только номинально числился, а тут настоящий отец, родной, кровный родственник, паника в блогосфере!.. И вот родители говорят, что полковнику было явление. А отец ее сейчас епископ, второе лицо после патриарха…

– Да что за явление? Что там было?

– Не важно. То есть важно, но пропустим. Все равно это миф, а у нас мало времени. Если через пять минут не вернемся в офис, это будет подозрительно. Короче, в епархиальном соборе ангелианцы поместили золотой Vertu в саркофаге из пуленепробиваемого стекла (а пуль-то нету, ха-ха). Ему, конечно, поклонялись: целовали, приносили новорожденных и все такое. И вот однажды, – Теоретик задохнулся и положил руку на сердце, – однажды на него пришла смс-ка!

– Смс-ка? – похолодел Чагин.

– Да, смс-ка.

– Что там было? – Никита спросил и тут же пожалел, что спросил. Не стоило, не стоило трогать занавесочку.

– Да ничего особенного. Несколько слов. «Нет ничего лучше маленького щенка».

– И всё?

– И всё.

Никита засмеялся счастливым смехом. Такие слова вполне мог бы написать его сын Леша. Если это и имело какое-то отношение к Неизвестному, то это было именно то, что Чагин уже знал о нем. Чистые реки, умные дети, тишина, цветки абрикос и черешни.

– Это чудесно, – сказал он.

– Да, может быть. Но вы не знаете, во что это вылилось.

Теоретик вдруг схватил себя за растрепанные волосы и потянул их, словно желая вырвать. На лице его проступило выражение глубокого горя и отчаяния.

– Во что?

– Я не могу сказать, – прошептал Теоретик. – Но начало было такое. Люди теряли сознание, ползали на коленях, женщины срывали одежды и отдавались прямо на каменном полу храма. С улиц потащили щенков: отмывали, откармливали и держали дома вроде домашнего божества. Другие, напротив, ловили собачат и приносили их в жертв у, поедая их мясо. Третьи занимались с собаками любовью. Во всех клубах во время стриптиза на сцене в определенный момент обязательно появлялся щенок сенбернара или ротвейлера… Выпускались значки и брошки. Кусочки собачьей шерсти вкалывали в уши, брови и гениталии. И так было до тех пор, пока не пришло второе сообщение, за ним третье, и так пошло, приблизительно раз в неделю…

– Подождите, – перебил Чагин. – Значит, девочка все-таки есть?

– Есть, да. И зовут ее Анжела.

– А где она?

– А вот об этом лучше…. – Лева приложил палец к губам, потом помахал рукой перед собой, как бы отказываясь от слишком щедрого подарка, потом с ужасом посмотрел вверх и вниз в пролеты лестницы. – Нам пора. Быстрее.

Чагин не стал давить. Он понимал, что у него еще есть два-три дня, чтобы открыть для себя некоторые тайны Сектора. Он шагал широко, а Теоретик почти бежал рядом с ним и очень тихо, но так, чтобы было слышно Чагину, бурчал себе под ноги:

– Я так ждал вас. То есть человека оттуда, из Внешнего мира. То есть, конечно, вас. То, что приехали вы, именно вы, это слишком. Слишком для меня. Не знаю, какова цель… Я не знал… В общем, я очень ценю, вы не берите себе в голову…

В большом зале «Прыгающего человека» Теоретика ждали две нестарые женщины в очках и мужчина лет сорока с извилистым ртом. Балахончики на женщинах были коротенькие, и на коленках хорошо просматривались густо наведенные синяки. Женщины выглядели изможденными, дряблыми, и Чагин подумал, что в реальности они навряд ли способны достаточно долго занимать ту позу, на которую намекали сине-зеленые пятна косметики на ногах.

Эти люди готовили доклад президента к какому-то празднику, и им необходимо было обсудить с Теоретиком детали. Теоретик заметался в нерешительности, не зная, с кем пойти, но все же набрался мужества и удалился с сотрудниками куда-то в глубь шумного зала. Чагин в одиночестве направился в свой кабинет.

Анфиса стояла в углу приемной лицом к большой металлической подставке, на которой размещались горшки с комнатными растениями, и что-то поправляла руками. Она вздрогнула, когда вошел Чагин, но через мгновение испуг в ее косящих глазах сменился выражением жалобного кокетства.

– Вам принесли квазигеймы и образцы и-мейла. Наташа просила ознакомиться.

Снова «и-мейл»! Но Чагина теперь уже не так легко было купить. «Скорее всего, какая-нибудь очередная инновационная хрень», – подумал он. Его теперь больше интересовали другие вещи, например, насколько реальна девочка, изображенная на кулончике Анфисы.

– Что у тебя там, с цветами? – спросил он. – Проблемы?

– Какая-то болезнь, не пойму, – горестно вздохнула Анфиса.

Чагин подошел и увидел, что все растения, кроме одного, искусственные, однако земля почему-то была влажной во всех горшках. Единственный живой цветок действительно выглядел плохо. Листики были покрыты пятнами, желтели и сворачивались, торчало несколько голых высохших побегов.

– Гелиотроп? – спросил Никита.

– Может быть, да, я не разбираюсь в болезнях растений.

– Нет, это не болезнь. Это цветок так называется.

– А-а-а, понятно. Ну, я все равно не знаю его названия. Такой цветок был у моей мамы, когда мы жили в Перово, в цифровое время. Очень красивый. Необычный. И приятный запах. Он всегда у нее красиво цвел, а у меня с ним ничего не получается. В общежитии мне не разрешили держать натуральные цветы, и я его сюда перевезла, а здесь ему еще хуже.

– А какие цветки на нем были? Мелкие? Крупные? Белые или фиолетовые? – Никита внимательно осмотрел больные листики.

– Мелкие, лиловые, очень нежные.

– Понятно, – сказал Чагин, погрузив указательный палец в мокрую землю горшка. – Флоренс Найтингейл.

– Флоренс как? – спросила Анфиса, забывая выставить вперед грудь.

– Флоренс Найтингейл. Вид гелиотропа. Гелиотроп Флоренс Найтингейл. Назван в честь знаменитой сестры милосердия. Наверное, за его нежность.

– Флоренс Найтингейл, – повторила Анфиса. – Очень красиво. И подходит ему. Но он перестал цвести. Я и в церковь уже ходила, молилась и свечку Анжеле ставила, – ничего. Только хуже стало. Анжела, прости, – прошептала девушка и, взяв с голой груди своей золотую фигурку, поцеловала ее.

– Это грибок, – сказал Чагин. – Я сейчас расскажу тебе, что делать. А еще лучше, давай-ка мы прямо сейчас этим займемся. Во-первых, – Чагин вытащил горшок с цветком из подставки, – мы поставим его на окно, на солнце. Тащи мне большую тарелку или лист бумаги, мягкую тряпочку, стакан воды. Земля сухая есть? А лимон?

– У меня нет, но я спрошу у девчонок.

– Отлично, – сказал Никита, осторожно вынимая цветок из горшка. – Вы его чуть-чуть подгноили. Слишком много воды, слишком мало солнца.

– Я сейчас! – Анфиса с радостью выбежала выполнять поручение.

Когда она вернулась с небольшим пакетиком сухой земли и двумя дольками лимона в салфетке, они вычистили и просушили салфетками горшок, заменили землю, протерли листики водой с добавлением лимонного сока, подрезали лишние побеги. Эта простая знакомая работа успокоила Чагина и, совершенно очевидно, увлекла девушку.

– Ну вот, – сказал Никита. – Готово. Должно помочь. Если грибок не уйдет, я попрошу жену привезти одно очень хорошее средство, и все будет, как вы тут говорите, «премиальненько»! Так?

– Так, – сказала Анфиса грустно. – А вы женаты?

– Женат, – сказал Никита, почему-то испытывая чувство вины. – Но это не помешает Флоренс Найтингейл быть самым нежным цветком в Белом доме. Смотрите и инджойте!

Анфиса поняла шутку и улыбнулась.

– Знаете, – вдруг тихо сказала она, – тут многие ждали вашего приезда. И я тоже.

– Почему? – спросил Чагин, тоже понизив голос.

– Я хотела спросить, у вас там, в Тихом мире, много людей живет?

– Много. Гораздо больше, чем здесь. Просто живут они не в такой тесноте.

– А вы были в других городах? В других странах? Что там? Тоже живут люди? Какие они?

– Я был только неподалеку. Тверь, Тула, Ярославль. Везде спокойно и чисто. Девушки, как ты, носят живые цветы в волосах.

– А как вы думаете, можно там у вас узнать что-нибудь про моих родителей?

– Они исчезли после Переворота? – спросил осторожно Чагин.

– Да, а откуда вы знаете?

– Да так. Ты не единственная.

– Значит, можно? Вы сможете? Или кого-нибудь из ваших друзей сможете попросить, если сами заняты? Я могу заплатить.

– Я попробую, – сказал Чагин. – А платить никому ничего не надо. Послушай, Анфиса, как ты думаешь, почему Лева убежал, когда увидел меня? Он всегда был таким странным?

– В общем-то да, но…

Оглянувшись на дверь, девушка подошла к Чагину и потянулась к нему губами. Чагин отшатнулся.

– Не бойтесь, – сказала Анфиса. – Наклонитесь. Я хочу вам кое-что сказать на ухо.

Чагин наклонился.

– Говорят, – горячо и влажно зашептала ему в ухо Анфиса, – говорят, у него месяц назад забрали ребенка.

– Кто? Зачем?

– Не знаю. Я вам ничего не говорила. Хорошо?

– Конечно, – ответил Чагин.

Через полчаса снова появился Теоретик.

– Вы все материалы посмотрели? – спросил он Чагина.

– Да, пролистал.

– А квазигеймы?

– Не успел.

– И-мейл?

Чагин пожал плечами.

– Вы знаете, что мне в конце рабочего дня нужно подавать рапортичку, какой объем работы мы с вами проделали? И если я не доведу до вас всего, что есть в плане, то…

– Лева, извините, – остановил его Чагин. – Я понял. Я вас не подставлю, не бойтесь. Скажите мне лучше вот что. Вы говорили, родители некой Анжелы…

Теоретик сделал страшную гримасу, засигналил руками, и Чагин замолчал.

– Да, я говорил, что родители могут менять имя ребенка по своему усмотрению, это, кстати, в розовой папке, тоже не мешало бы ознакомиться, – затараторил Лева и вдруг бросился на пол.

С ловкостью, удивительной для его возраста, уперся слабенькими пухлыми ручками, прижался к полу и посмотрел в щель под перегородкой. Отжался и вскочил, запачкав и не отряхнув брюки. Взял лист чистой бумаги, положил его перед Чагиным и быстро, корявым почерком, написал: «Она там. Притаилась. Вы поняли? Кивните».

Чагин кивнул.

«Пишите вопрос», – написал Лева.

«Есть ли в Секторе семьи с тихими детьми?» – написал Чагин.

«Вам что-нибудь говорили о детях-Омега?» – накорябал в ответ Лева.

Чагин отрицательно покачал головой. Теоретик запустил пальцы в свою растрепанную шевелюру, закинул назад голову, уставив на несколько секунд пустой взгляд в верхний угол кабинета, затем снова бросился к бумаге.

«Если вам предлагали привезти сюда семью, не привозите!!!» – Он поставил три восклицательных знака.

Едва Чагин успел прочесть, как Теоретик схватил исписанный лист, скомкал, засунул в рот и стал быстро жевать. Пожевав, он сделал попытку проглотить и подавился. Подбородок его втянулся, надулся зоб, на лбу мгновенно выступил пот, а в глазах появилось выражение ужаса.

– Анфиса, воды! – крикнул Чагин и сам выбежал в приемную.

Схватил из рук секретарши стакан и поднес к губам задыхающегося Теоретика. Теоретик мучительно пытался сделать глоток. В этот момент из-за перегородки раздался голос Наташи:

– Лева, доклад ко Дню толерантности готов?

Лева замычал, выпучивая глаза и бешено вращая левой рукой.

– Не поняла. Что? – строго переспросила Наташа.

Теоретик сглотнул.

– Да, – просипел он. – Да, почти.

– У тебя все в порядке? – спросила Наташа.