Текст книги "Москва 2077. Медиум"

6

Все покинули Кругляш через двери, выходящие на улицу. А мы с Мураховским зачем-то снова полезли в подземный ход.

Когда поднялись по ступенькам у входа в его кабинет, Мураховский поморщился, потер лоб и сказал:

– Иди погуляй. О том, что видел в Кругляше, никому ни слова. – Он еще раз потер лоб и добавил: – Считай, что тебе повезло. Раньше мальчишка у нас только спички умел по столу взглядом таскать. Мы и сами не знали, на что он способен. Да, тебе повезло. Определенно.

7

Меня просто распирало. Хотелось поделиться тем, что я увидел. Точнее, хотелось бежать и кричать: «Это реально! Дети-Омега существуют! Я верю в Анжелу!» Ну и так далее.

Однако я понимал, что за мной наблюдают, что от меня чего-то ждут, неизвестно чего; но то, чего от меня ждут, важно для Бура и его команды, поэтому, если я хочу проникнуть глубже и получить, возможно, шанс на спасение, не стоит сейчас дергаться.

Так что я не побежал в избушку докладывать обо всем Анфисе, а вместо этого пошел в спортгородок, залез на турник и стал подтягиваться. Это была неплохая идея. Физическая нагрузка лучше всего помогает справиться с возбуждением.

Давненько я не подходил к перекладине. Тело казалось чужим и неоправданно тяжелым. Подтянувшись три раза, я хотел спрыгнуть, уж больно непослушными были мышцы. Но пересилил себя. Четыре, пять, шесть… На седьмом я понял, что выдохся. Руки из последних сил сжимали металлическую трубу турника, – еще секунда, две, и пальцы соскользнут. Но какая-то сила заставила меня продолжать. Восемь, в глазах потемнело, девять, это уже подтягивался не я, а комок одеревенелого от боли и усталости мяса, десять… Всё! Теперь-то уж точно всё. Тем не менее я зачем-то продолжал цепляться за металл. И вдруг вспомнил, как полковник со спокойным лицом ломает горло Тэгу и затем, хотя это уже было бессмысленно, вбивает кости его переносицы в и без того умирающий мозг. Я не позволю… Этому… Повториться! Одиннадцать. Двенадцать! Пальцы соскользнули, и я ударился ногами в землю. Коленки подогнулись, голова кружилась, горячее дыхание со свистом вырывалось из груди.

Я присел на корточки, ожидая, когда отступит темнота в глазах. Некрасиво было бы упасть в обморок на спортплощадке.

Итак, двенадцать. Неплохо, скажете вы. Неплохо для тридцатидевятилетнего мужчины, склонного к полноте. Но это если не знать, что еще восемь лет назад я уверенно подтягивался двадцать шесть раз. Широким хватом. Из-за головы.

Почему-то захотелось увидеть отца. Может быть, вспомнил, как он шестилеткой водил меня на стадион, где учил подтягиваться и делать подъем переворотом.

Где они сейчас с мамой? Как живут?

В первый же день Потепления они, как тогда говорили, перевернулись, то есть стали тихими. Через неделю бросили московскую квартиру, нашли где-то подводу с толстой рыжей лошадью с мохнатыми ногами, погрузили пожитки и уехали на родину отца, в Астрахань. Спустя два года приехавший из тех краев в Москву человек передал от них письмо, в котором родители рассказывали, что живут хорошо, Волга очень чистая, рыбы много, цветут розовые лотосы, и неплохо было бы, чтобы я разок хотя бы приехал к ним с ребенком. Странно, они почему-то были уверены, что у меня есть ребенок. Возможно, оттого, что видели, как изменилась после Переворота Надя и наши с ней отношения.

А я не приехал. И даже не ответил на то письмо. И никакого ребенка у нас с Надей не было.

Почему так складывается, что у человека есть всё – лучшая в мире женщина, хороший дом в прекрасном городе, райский климат, здоровье, уверенность в завтрашнем дне (не та, за которую раньше принимали временное ослабление страха перед будущим, вызванное сделанными накоплениями финансов, а настоящая), в общем, есть всё, а человек все равно живет неправильно?

Я понимал в те минуты, что вся моя жизнь, за исключением встречи с Надей, была прожита не так. И, подчиняясь внезапному порыву, дал себе слово, что если выберусь из этого инкубатора, то рожу ребенка, обычного, не Омега, и поеду с Надей в Астрахань, к родителям.

Но в следующее мгновение голову посетила дикая мысль. А может, позвонить им? Раз про Анжелу все правда и раз рядом такие ДЕТИ, то почему не попробовать? Может быть, Анфиса была не так уж и не права, когда просила Чагина, чтобы он позволил своему сыну Леше помочь ей. Сделать всего лишь один звоночек.

Но тихие никогда не хранят мобильных телефонов. Значит, позвонить им нельзя.

Тогда – бабушке! ТУДА. Туда, куда исчезли родители Анфисы и многие другие старики, которые, вероятно, просто не успели стать тихими. Где они? Кем они стали? Может быть, их нужно было спасать? А может быть, совсем наоборот, – лучше было бы даже не думать о них.

Дойдя в своих размышлениях до этой точки, я встряхнулся и решил, что нельзя терять ни минуты. Терпение терпением, осторожность осторожностью, но надо и делать что-нибудь. Действовать.

Переполненный решимостью, я вначале хотел было пойти к полковнику и спросить его напрямую, зачем я им и какова моя роль в проводимом ими эксперименте с детьми, но побоялся, что Бур спросит, как у меня дела с Анфисой? И работаем ли мы над приплодом? Что я ему отвечу?

Нет, пока рановато ставить вопрос ребром, подумал я и пошел поглядеть на разгрузку таинственного ила. Как раз в это время в ворота въехала груженная доверху телега, накрытая брезентом.

8

Но в телеге оказался не ил, а продукты. Мешки с мукой, сахар, ящики со сгущенным молоком, картофель, лук, растительное масло, яблоки.

Охранники снимали продовольствие с телеги и заносили в длинное здание с высоким потолком, которое стояло слева от ворот и которое я принял в первый день за мастерские. Возможно, его использовали еще и как склад. Мужчины в камуфляжке смотрели на меня недовольно, с угрозой, но никто не отгонял меня, и мне удалось разглядеть, что внутри просторного сарая они подходили к широкому люку в полу и спускали мешки и ящики вниз по широкой металлической полосе, напоминавшей детскую горку. Через несколько минут снизу раздался голос:

– Куда вы грузите, долбофаки! Я тут не успеваю. Пусть кто-нибудь спустится, поможет. Куда класть? И так, бл…, все файлы забиты. На хера столько жратвы?

– Ты руками работай, а не языком! – крикнул в ответ один из охранников, и все остальные громко заржали. – Тогда будешь успевать. «Спуститесь!» Тебе, может, туда еще и Ленку-инетчицу спустить? Или Катьку-мегавспышку? Чтобы не скучно было.

Все снова заржали.

– Не, Катьку уже нельзя. Ленку – да. А Катьку нельзя. Теперь Катьке самой такой аппарат приделали, что он от нее в угол забьется, – сказал другой.

И опять все заржали.

Но один, тот самый, что бледнел, когда убивали Тэга и Хэша, нахмурился и полез вниз, в подвал.

– Куда ломанулся, Фликр? Ленки еще там нет! Или ты за Катькой? Тоже ориентацию поменял? – понеслось ему вслед.

В это время ворота распахнулись, и к сараю подъехала еще одна телега. Когда с нее сбросили брезент, я увидел, что там в два ряда сложены ящики с консервами. «Запасаются! – подумал я. – Бур готовится. К чему?»

Постояв неподалеку еще немного и убедившись, что тут ничего особенно интересного не происходит, я решил исследовать то место, где вчера в землю врезалась упавшая с телеги пустота.

Увиденное поразило меня.

В земле зияла дыра размером с большую сковородку. Выглядела она так, как будто с поверхности в глубину протащили кусок железа с рваными краями. Или как будто в землю со страшной силой всосало доски от раздробленного тележного днища. Так оно, похоже, и было. На глубине метра в четыре виднелись края досок, плотно прижатых друг к другу той силой, которая переломила их посередине и потянула вниз. Оглянувшись, я присел на корточки и стал рассматривать дыру, гадая, кто мог из-под земли рвануть за днище телеги с такой силой. Мне показалось, что я слышу в глубине легкое гудение, затем края сплющенных друг об друга досок слабо пошевелились и начали медленно, очень медленно погружаться еще глубже. Я отшатнулся.

9

Итак, предполагаемое разглядывание разгрузки ила, добытого со дна озера, с того самого места, на котором, если верить покойному Тэгу, полковник Бур впервые увидел Анжелу, не объяснило мне ничего или почти ничего.

Начнем с того, что телега, как я уже говорил, была не с илом, а с продуктами. В инкубаторе, по моим прикидкам, находилось всего около сорока человек, включая детей и семью Бура. О ком-то я мог и не знать. Ну хорошо, пятьдесят. На глаз оценив грузоподъемность телеги и разделив получившееся число на количество жителей инкубатора, я пришел к выводу, что достаточно подвозить продовольствие раз в неделю. Ладно. Пусть будет раз в пять дней.

Но из разговоров охранников я понял, что погреб забит продуктами, тем не менее продовольствие продолжает поступать. Это могло не значить ничего, и это могло значить, что полковник готовится к осаде. Если бы я мог узнать, с какого времени в инкубатор стали везти лишние продукты, я бы понял, связано ли это с появлением здесь меня и Анфисы.

Почему-то это накопление продуктов беспокоило меня, но я не мог понять почему.

К тому же мысли все время сбивались на жуткую дыру в земле и на слова Дивайса о том, что его сын в отличие от других ДЕТЕЙ может делать чудеса без помощи ила. Значило ли это, что другие дети проявляют сверхъестественные способности только при содействии ила? И если да, то как это осуществляется? Как выглядит в реальности? Они едят его, этот ил, или обмазываются им? Прикладывают к голове? Или, наоборот, к предметам, на которые хотят оказать воздействие?

Как бы это ни выглядело, ничего похожего я в Кругляше не заметил. Но если ил обладает такими необыкновенными свойствами, почему бы и мне не использовать его? Может быть, он поможет открыть ворота, или усыпить охрану, или сделать нас с Анфисой невидимыми?

Я решил, что я должен как можно быстрее, но в то же время и незаметнее, чтобы не вызывать подозрений, узнать об иле все.

А еще я был уверен, что потусторонняя дыра в земле и магические свойства донной грязи каким-то образом связаны. Не знаю почему, но интуиция подсказывала, что я не могу ошибаться. Но как? Как они связаны?

И почему нельзя ничего выливать в живую изгородь? Отчего Ратмир так испугался, когда я двинулся к забору с тазиком мочи?

Не получив ответа ни на один из роившихся в голове вопросов, я сделал попытку рассмотреть поближе ворота. Единственное место, где не росли пугающие своими размерами кусты тиса и боярышника.

Но стоило приблизиться к воротам на двадцать шагов, как охранник, мирно прогуливающийся туда-сюда, вдруг остановился, напрягся и заорал: «Стоять!» – таким голосом, каким до Переворота кричали ночные грабители, чтобы парализовать волю жертвы.

Однако это была не ночь в цифровой России, а я был не жертвой, во всяком случае, не персональной жертвой этого охранника, поэтому я сделал вид, что не понял, и, продолжая идти, крикнул:

– Что?

В ту же секунду справа и слева, в торцах деревянных строений, которые я считал мастерскими и конюшней, открылись дверцы, из них выскочили еще двое охранников, один из которых сорвал со спины арбалет и прицелился мне в грудь.

– Стоять, козел! – крикнул он.

Конечно, на этот раз было намного понятнее. Я остановился и даже слегка попятился.

– Пардон! – показал я им ладони. – То есть извините.

– Пошел отсюда! – крикнул первый.

И я предпочел послушаться. Несколько шагов сделал спиной вперед, потом повернулся и пошел к избушкам.

Итак, к воротам нельзя подойти ближе чем на двадцать шагов. И охраняет их совсем не один боец, а как минимум три, и хорошо вооруженных.

Этот эпизод немного встряхнул нервы. Кожу головы приятно покалывало микроскопическими холодными иголочками. Проходя мимо дыры в земле, я вдруг вспомнил неприятного человека в белом халате, того, что руководил экспериментом в Кругляше. Вспомнил, какие у него были глаза, когда он заглядывал в сияющий цилиндр из нержавейки, расположенный в центре круглой комнаты.

Когда я смотрел в дыру, у меня наверняка были такие же!

10

Я так много думал о чудесах и таинственном иле, что упустил из виду самую простую и самую важную вещь, которую сегодня узнал. Причем узнал, что называется, совершенно бесплатно. И без всяких усилий с моей стороны.

Дети-Омега, с помощью которых Бур собирался переиначить весь мир под себя, оказались не похожи на дрессированных монстров, они даже не были подобием гитлерюгенда или пионеров эпохи продразверстки. Это были обычные дети, которые любили посмеяться и пошалить. А главное – они были тихими.

А это значило, что ДЕТИ не станут поддерживать злые замыслы. Просто не смогут. Тихие на это не способны.

И еще это значило, что они могут помочь нам.

Но как? И что именно нужно попросить у них? И каким образом установить контакт?

Пришло время поговорить с Анфисой. Нужно было срочно рассказать ей обо всем, что я сегодня узнал и увидел, и задать ей как минимум один вопрос.

Почему она скрывала, что у нее дома в Тихой Москве был телефон? Кому она с него звонила?

Стоило больших усилий не побежать в избушку. Зная, что за мной следят, я старался идти не торопясь, однако невольно прибавлял шагу.

Подойдя к линии избушек у западной исполинской стены из черного тиса и боярышника, в который раз я наткнулся на Ратмира. Обожженный, как и всегда, стоял, опершись на перила галереи.

– Ты куда? – спросил он.

– Туда, – ответил я с невинным видом, кивнув на дверь в нашу с Анфисой избушку.

– Не надо туда, – ковыряя в зубах какой-то щепкой, сказал Ратмир. – Не надо создавать суету. Погуляй, потом пообедаешь. – Он посмотрел на часы. – Скоро обед. А потом уже завалишься со своей красоткой «у койку». Делом наконец займешься.

Обожженный ухмыльнулся.

Сзади раздалось хихиканье. На скамейке сидел Дивайс и лыбился во весь рот.

– Хорошее дело, Ваня. Важное! Но ты, если чего, скажи, друзья помогут. Хочешь, я за тебя смену отстою?

– А ты, Дивайс, заткнись, – лениво ухмыляясь, сказал Ратмир. – А то я ведь могу и вход USB тебе подпортить!

И довольный своей шуткой, он вытащил щепку изо рта; после чего раздалось громкое хриплое карканье, которое, по всей видимости, должно было изображать смех.

Хотя кислый мне не очень нравился, я не поддержал шутку Ратмира.

– Дивайс, часы есть? – спросил я его, подойдя к скамейке.

– Есть.

– Сколько до обеда?

– Двадцать минут, – ответил кислый, рисуя что-то фломастером на предплечье той руки, на которой были надеты часы.

– Что рисуешь? – спросил я, присаживаясь рядом.

– Вот, смотри! – показал кислый, гордясь.

На руке объемным шрифтом, таким, каким подростки в Секторе пишут на стенах, было написано «Цукерб».

– Что это? – спросил я.

– Это «Цукерберг», тормоз! – сказал Дивайс. – Просто еще не дописано. Хочу себе сделать такую татуировку. Потом, конечно, – взглянул он на скучающего Ратмира. – Не сейчас. Когда в Сектор вернемся.

– У меня, кстати, есть отличный приборчик для нанесения татуировок, – сказал я. – Нашел несколько лет назад на заброшенном складе японских товаров. Так и лежит в гараже.

У Дивайса загорелись глаза.

– Джапан? Настоящий?

– Конечно, настоящий. Еще на цифровых станках делался. Сейчас таких в природе не существует.

– Сколько просишь?

– Тебе это будет дорого, – сказал я. – Если покупать, денег не хватит. Но могу подарить.

– Подари-ить? – не веря своим ушам, переспросил Дивайс.

– А что? Ну не хочешь даром, давай разыграем. Кто больше подтянется. Если ты, считай, приборчик твой. Если я, будешь мне каждый день компот за ужином отдавать.

– Да хоть сейчас! – вскочил Дивайс. – Пошли.

– Ну пошли, – сказал я, и мы стали отдаляться от ушей Ратмира.

– Кто первый? – спросил Дивайс, встряхивая руками и разминая шею.

– Давай ты.

Кислый подпрыгнул, вцепился в турник и пошел наяривать. Десять, пятнадцать… Можно было бы, конечно, крикнуть ему «Стой», все равно победа за ним, но я подумал, пусть устанет как следует, будет податливее в разговорах. Девятнадцать. Жилы на шее вздулись, лицо покраснело. Дивайс зарычал от напряжения, качнулся…

– Стоп, не раскачиваться, – сказал я. – Это нечестно.

Двадцать. Опустившись, Дивайс пыхтел, касаясь поднятыми руками ушей, но не спрыгивал с турника. Дернулся еще раз. Безрезультатно.

– Ну что, всё? И это всё? – сказал я. – Останешься без «джапана».

Дивайс заорал и медленно полез вверх, пытаясь достать перекладину подбородком.

– Ну! Ну! – подначивал я. – А где же сила воли?

Дивайс выдавил из себя стон и коснулся краешком подбородка железки. Спрыгнул вниз и стал трясти головой.

– Двадцать! – сказал я. – Молодец.

– Двадцать один, – возразил Дивайс, задыхаясь.

– Двадцать! Ты перекладину снизу достал, а надо сверху, – сказал я и тоже начал разминаться.

Кислый смотрел на меня с обидой и подозрительностью.

– Ладно, расслабься! – хлопнул я его по плечу. – Ты выиграл. Я даже пробовать не буду. На сегодня десять раз мой предел. Молодость, молодость! Где ты?

Кислый расслабленно выдохнул.

– А ты молодец, – похвалил его я. – Двадцать один раз подтянулся. Волевой. Наверное, и сын в тебя. Говоришь, он ТОЖЕ лучше всех?

– Конечно! – расцвел Дивайс. – Ему этот ил до жопы. Он сам все делает!

– А я знаю… Не могу сказать откуда, но знаю, что и Миша с Гришей тоже без ила могут работать.

– Неправда! – взвился кислый. – Неправда! Врут, гады! Только Гадж, то есть только Петя может сам. Пойди убедись! Проверь!

– Тише, тише, – стал успокаивать я. – Верю. Тебе-то я больше верю, чем каким-то там… Просто как-то странно, что ему на ил наплевать, твоему сыну.

– Ничего странного.

– Значит, он и как Анжела смог бы?

– Анжела – это отстой. Петя рулит! – сказал Дивайс, наконец отдышавшись.

И тут я решил рискнуть.

– Ты давно в Секторе не был?

– Два месяца, я же говорил. А что?

– А то, что с епископом там происходят странные вещи. Подойди поближе.

Дивайс подошел.

– Слушай, – сказал я шепотом. – Это только между нами. Расскажешь кому… – я резанул рукой по горлу, – и тебя, и меня. Понял?

– Понял, понял.

– Епископу замену ищут. Он с ума сошел – раз. И смс-ок больше не получает – два. Я вхож к президенту.

– К Рыковой?

– Да, к Елене Сергеевне. Заменить Изюмова на молодого и перспективного – это задача государственной важности. Понял? Следишь за мыслью?

Я знал по своему торговому опыту, что, зомбируя человека, нужно говорить как можно быстрее, задавать ему вопросы, требовать внимания, короче, не давать времени одуматься. С кислым это было несложно. Податливый материал. Приятно работать. Быстро кивает, демонстрирует понятливость и готовность к сотрудничеству.

– Так вот. У тебя есть шанс. Но вначале я должен убедиться, что твой сын лучший. И потом убедить того, кто будет решать. Есть у меня небольшое подозрение. Поговаривают, будто ил на самом деле никакой силы не имеет и дети и без него прекрасно справляются. Все, не только твой Петя. – Кислый снова начал возмущаться, но я остановил его жестом. – Ил – это как ядерная бомба. В цифровую эпоху были страны, которые не имели ядерного оружия, но заявляли, что имеют. Чтобы врагов запугать и весу себе добавить. Так и здесь. Свойства ила скорее всего сильно преувеличены. Чтобы враги боялись.

– Да какие враги! – не выдержал Дивайс. – Вот это, по-твоему, само тут выросло за месяц?

Он хотел было обвести рукой вокруг себя, чтобы показать мне титанические кусты по периметру, но я схватил его за руку.

– Тише. Не забывай про осторожность.

– Все проверено. Миллионы раз. Все дети работают только в Кругляше.

– Рядом с цилиндром? – Я решил подтвердить свою догадку.

– Ну да! – расширил глаза Дивайс. – А ты откуда…

– Оттуда. Продолжай.

– И чем дальше они отходят от цилиндра, тем меньше у них получается. Девчонка вообще в двух метрах уже ничего не может. Вообще ничего, понимаешь? А если ее на цилиндр усадить, может позвонить на другой мобильник и даже поговорить. И Миша так же. И… все остальные…

Я понял, что он даже сейчас боится произнести имя сына полковника, Гриши.

– Ил – это стимулятор. Мощнейший. И единственный. Другого нет.

– Хорошо, – сказал я. – Значит, Петя может отправить смс-ку на телефон в Секторе? Как Анжела. Теоретически.

– Нет, – горестно сказал Дивайс, – не может.

– Не пойму, ты же говорил…

– А тут опять ил. Его, когда все начиналось, под забором раскладывали, вот и получилось кольцо. В блокаде мы. Через это кольцо никто не может позвонить. Ни снаружи, ни изнутри. Нет связи. Кольцо ничего не пропускает.

– Прямоугольник… – задумчиво произнес я.

– Ну да, прямоугольник. Суперщит. Никакое воздействие не проникает. Понимаешь, – страшным шепотом, округляя глаза, сказал он, – если бы за день до Переворота Москву вокруг таким илом обложили бы, все у нас бы сохранилось, все бы было чики-пыки: фейсбук, оружие, Формула-1, прогресс, короче. Весь мир бы накрылся медным тазом, а мы бы в Москве – нет. Но тогда никто про ил ничего не знал.

Я не стал убеждать Дивайса, что он допускает логическую ошибку и путает причину со следствием. Ведь ил появился только ПОСЛЕ Переворота, как побочный эффект. На том месте, где полковник впервые встретил Анжелу, первую и самую сильную из детей-Омега. И тут меня осенило. А когда это случилось? Когда произошла эта встреча? В какой момент? Почему раньше я не задавал себе этого простого вопроса?

«Суперщит, – думал я через мгновение. – Значит, до нас никто не доберется, и мы никому ничего не сможем передать. Мы в осаде? В карцере? В непроницаемом бункере? Так и сгнием здесь? Если, конечно, через две недели Бур не сломает мне шейные позвонки за то, что не обрюхатил Анфису. Нет, это надо проверить. Нельзя так просто сдаваться».

– Дивайс, оставим пока Суперщит в покое. Он нам сейчас не интересен, – сказал я, на самом деле с большим усилием остановив мысли о Суперщите. – Давай вернемся к нашим баранам. К новому епископу и смс-кам в церквах. Ты говоришь, что теоретически повторить то, что делала Анжела, может только Петя. Но если Миша, предположим, положит себе в карман немного ила, то не справится ли он с смс-ками еще лучше твоего сына?

– Да нельзя его положить в карман! Нельзя! Ты что, не знаешь? Его вообще никуда положить нельзя.

– Это как? – остолбенел я. – Что значит «нельзя»?

Но в этот момент с галереи раздался голос приближающегося Ратмира.

– Отставить разговорчики! – рявкнул обожженный. – На обед. Шмелем!