Текст книги "Песчаный блюз"

Он сказал:

Программа Второго уровня по администрированию Среднего слоя ментальности приветствует вас! Основная система передала запрос на спасение носителя от угрозы для существования. Произвожу вычисления…

Световая сетка замигала, и белые кружки возникли вокруг почти десятка узких темных конусов, летящих навстречу дисколету. От них вперед протянулись пунктиры, часть прошла мимо, пять или шесть уперлись в летающую крепость слева и справа от того места, где из нее выглядывал я.

Те пунктиры, что миновали нас, исчезли вместе с кружками, остальные замигали и стали красными.

Зафиксировано приближение опасных объектов в количестве пять, – сообщила Программа. – Прямая и явная угроза существованию носителя.

«А эти ваши сингулярности? – мысленно выкрикнул я. – Сбей объекты!»

Квазиразумное оружие Технотьмы «Сингулятор-Х121» не предназначено для одновременной генерации более трех сингулярностей.

«Так что ты предлагаешь?!»

Рекомендовано задействовать аналитическую программу Третьего уровня.

«Давай задействуй!»

Включен Аналитический центр.

В голове снова затрещало. Снаряды были все ближе, они летели сквозь холодный утренний воздух, моя рука на ширину пальца поднялась над полом, внизу фигурка сержанта на черном сендере едва заметно сдвинулась.

Треск стих, и новый голос – мужской, строгий – произнес сухо:

Здесь Аналитик. Приветствую. Программа управления Среднего слоя ментальности передала запрос на спасение носителя от угрозы для существования. Изучение среды… Определение параметров…

По черным фигуркам и по пушкам внизу забегали красные кружки, они мигали, гасли и скакали из стороны в сторону, между ними протягивались и исчезали прямые линии, кривые и пунктиры, а потом вместо всего этого в центре омеговской батареи возник жирный ярко-красный круг, мгновенно разросся, накрыв все пушки, машины и людей.

Невозможно поражение всех целей. Невозможно попеременное поражение движущихся объектов сингулярностями класса В-3. Рекомендуется ускоренное динамическое смещение носителя в сторону, противоположную той, из которой приближаются движущиеся объекты…

– Мне в дисколет отползать, что ли? – закричал я. – Вы там сдурели?! Я не успею!

Если бы оставалась такая возможность, я бы постучал себя кулаком по лбу, но рука все еще двигалась слишком медленно – тело, переставшее слушаться меня, пластом лежало на железном полу.

Аналитик продолжал:

Рекомендовано превентивное поражение источника угрозы сингулярностью класса Б-2 с целью недопущения дальнейших атак.

«Б-2? – спросил я. – А почему сразу не А-1?»

Не рекомендована генерации сингулярности А-1 в связи с высокой вероятностью уничтожения самого носителя.

Снаряды были все ближе – я уже отчетливо видел их. И еще видел язык огня, медленно выпячивающийся из ствола одной пушки внизу. Скоро повторные выстрелы смогут сделать и остальные…

«Ну хорошо, хорошо! – мысленно выкрикнул я. – Давайте вашу Б-2!»

Завершение работы Аналитика, – объявил Аналитик и смолк.

И тут же бодро затараторила Программа:

Поступила рекомендация на использование сингулярности класса Б-2. Передаю запрос на Систему.

Программа заткнулась, заговорил Голос:

Программы Второго и Третьего уровня подтверждают наличие прямой и явной угрозы носителю и рекомендуют динамическое смещение в сторону, противоположную…

«Да знаю уже! – мысленно взревел я. – Пока вы треплетесь, они все ближе! А я не могу уползти, потому что…»

Так же поступила рекомендация использовать сингулярность класса Б-2 с целью превентивного устранения дальнейших…

«Хорошо, генерируй ее!»

Для успешного сингулярного поражения цели необходим контроль над нейрологическим центром носителя. Запрашиваю разрешение…

«А это надолго?» – с подозрением спросил я.

Взаимокорреляция займет около одной сотой единицы стандартного времени.

«Ну хорошо, давай!»

Голос не ответил, зато в голове щелкнуло.

И потом моя левая рука стала подниматься сама собой.

Теперь она двигалась гораздо быстрее. Распрямилась в локте, просовываясь в люк. Кисть пошла книзу. От рукава рубашки давно ничего не осталось, и я с изумлением уставился на красные огоньки, которые побежали от одного конца сингулятора к другому, где был ствол. Все быстрее, быстрее… Рука к тому времени была направлена в сторону омеговской батареи, кисть почти под прямым углом отогнута книзу, пальцы сжаты в кулак.

Сингулятор загудел, красные огоньки струились по нему, став сплошным ручейком света.

Программа-администратор Второго уровня приветливо произнесла:

В связи с высокой вероятностью уничтожения носителя программы Второго и Третьего уровней прощаются с вами, желают ментального благополучия и успешных динамических перемещений во внешней среде!

Потом что-то невнятно пробурчал Аналитик, а после мир снова сорвался с цепи.

* * *

После того как сингулятор выстрелил, я развернулся и пополз к квадратному отверстию в потолке.

Я протиснулся в него, когда залп накрыл летающую крепость. Наверное, большая часть снарядов пролетела мимо – вряд ли омеговские наводчики имели большой опыт стрельбы по летающим целям – но четыре или пять угодили в корпус и взорвались.

Мне показалось, что какое-то существо размером с гору схватило трубу, внутри которой я полз, и несколько раз взмахнуло ею, а после ударило о землю.

Я заорал, когда железо вокруг начало плющиться и гнуться, сдавливая тело, увидел трещину вперед, врезал по ней кулаком, расширив пролом, полез наружу, раня бока и живот об острые сколы. Перед глазами мелькнул ряд двигателей – пол, на котором они стояли, почему-то стал вертикальным, и горбатые железные кожухи в окружении проводов и труб нависли надо мной. Потом сбоку хлынул поток света, где-то неподалеку закричали – кажется, это была Эви, – после заверещали… А это уже машинист Эдмунт, смекнул я и побежал по решетчатому полу, который из вертикального стал наклонным, мимо ряда двигателей, к люку. Все это сопровождалось нарастающим свистом и шипением, будто я стоял на земле, и с неба на меня падало что-то очень большое.

Я успел протиснуться в люк, когда дисколет врезался в землю. Если бы не силовая броня, меня бы расплющило, а так я лишь свалился на раненое плечо и вырубился на какое-то время – но кажется, не слишком надолго, потому что когда пришел в себя, вокруг вроде бы ничего не изменилось, то есть было полутемно, душно, жарко и воняло соляркой.

Где-то неподалеку потрескивал огонь и раздавались стоны, но за исключением этого, во всем мире стояла блаженная тишина.

Стонал, как выяснилось, Эдмунт, прижатый к полу одной из сломавшихся штанг. Я вытащил из-под нее машиниста, краем глаза заметив, что емкость с аэролом расплющило и вещества внутри почти нет – должно быть, металл лопнул еще раньше, и аэрол как-то там воспарил, или что-то еще с ним произошло, потому машина и стала падать… Мне было не до того, и я поволок Эдмунта наружу сквозь пролом, появившийся на месте люка.

Броневой колпак смялся, как консервная банка, под ним никого не было. Эдмунт пока не пришел в себя и с закрытыми глазами бормотал что-то неразборчивое. Сквозь рваную дыру в стене рубки я вытащил его наружу.

Дисколет наискось воткнулся в землю у подножия холма вдалеке от Арзамаса. Бой закончился – дым пожарищ висел над окрестностями, взрывы прекратились, а выстрелы звучали совсем редко. Защитники, выйдя из Форта, добивали омеговцев, остатки наемников спешно отступали, ревели двигатели уносящихся в степь за городом машин и мотоциклов.

Я положил Эдмунта на землю, залез на торчащий вверх бок летающей крепости, встал на смятом щите пулемета и увидел Аюту Чиорана, сидящую на земле возле отлетевшей далеко от днища бомбовой кассеты. Аюта держалась за голову и громко икала.

– Эй! – позвал я.

Она не услышала – должно быть, ее контузило.

Я уже собрался слезть, когда сбоку показалась Эви с железным чемоданчиком в руках. Его я видел в рубке висящем на крюке возле пульта и решил тогда, что это аптечка.

Цыганка заметила меня, ухмыльнулась и отсалютовала. Я махнул рукой и спросил:

– А Разин с Карабаном?

– Живы, – сказала она. – Обоих видела. Только пришибленные малеха, конечно.

Сильно хромая, Эви подошла к подруге, опустилась на колени, открыв чемоданчик, достала склянку и чистую тряпку. Отвела руки Аюты от головы – та была в крови – и стала накладывать повязку.

Я поднял взгляд.

С южной стороны от горы, на которой раскинулся город, в земле появилась большая, идеально круглая воронка. Отсюда этого видно не было, но я подозревал, что стенки ее тоже очень ровные – этакая полусфера, продавленная в земной поверхности. Наверное, на дне ее не лежат ни остатки пушек, ни машин, ни человеческих тел… Думаю, они просто исчезли, утянутые куда-то за изнанку пространства, как исчезали тогда мутанты в подземном зале.

Я решил не подходить к воронке и не проверять. До нее было далековато, а чувствовал я себя сейчас слишком скверно, да и вообще – не хотелось мне к ней приближаться. Слишком свежа была в памяти картина того, как черный шар небытия, большое круглое ничто, выплеснувшееся из ствола сингулятора, мчится к земле, бешено вращаясь и на ходу увеличиваясь.

Со стороны Арзамаса к нам ехали две машины, собранные явно не в Замке Омега. Я поднял левую руку, потрогал сингулятор и мысленно позвал:

«Голос!»

Операционная Система ОРУЖИЕ ТЕХНОТЬМЫ 7 работает в основном режиме, – откликнулся он.

«Что такое технотьма?»

Облако Технотьмы накрывает Древо, – со значением ответил Голос, выделив интонацией слово «Древо».

Что? Какое еще Древо, что это значит?

Метасистема «Древо». Столбовой мир. Вероятностные ветви.

«О чем ты, мутант тебя…»

Неподалеку раздался тихий-тихий хруст, и я скосил глаза влево.

Карабан Чиора с очень злодейским видом, сжимая, как дубинку, ружье с коротким стволом, крался ко мне вдоль дисколета. На лбу бравого небохода алела ссадина, усы потемнели от гари. Он медленно пробирался между рассыпавшимися по земле обломками машины.

Я так и не повернулся к нему, потому что услышал другой шум – справа.

Скосил глаза в ту сторону.

Егор Разин взбирался по боковой части летающей крепости с какой-то длинной железякой в руках. Он был куда массивнее, тяжелее небохода, но двигался еще бесшумнее.

Сзади раздалось жужжание, и Эви с Аютой подняли головы. Цыганка вскочила. Я оглянулся, по-прежнему делая вид, что не замечаю Карабана с Разиным. В небе над холмами с востока летели несколько авиеток… то есть – много авиеток. Целый рой. В голубой дымке за ними угадывались очертания двух дирижаблей. Они далеко отстали от быстрых машин, но к полудню будут здесь.

А со стороны Арзамаса к дисколету ехали уже не два, а четыре сендера и еще пара мотоциклеток в придачу.

– Ну все, хватит! – сказал я.

Вскинул левую руку и направил ее на Карабана Чиору, который успел подойти ближе Разина.

Небоход наверняка видел, что произошло с батареей омеговцев – собственно, именно поэтому он теперь пытался незаметно подобраться ко мне, оглушить прикладом ружья, а после дождаться подмоги и перевезти меня назад в Улей, где личности вроде этого Эдмунта, валявшегося на земле позади, смогут с энтузиазмом заняться моей рукой и штукой, прицепившейся к ней.

Да и Разину наверняка тоже очень хочется заполучить ее.

Поэтому, когда Карабан отпрянул, я закричал:

– Пошли вон отсюда! Все! Считаю до десяти и если увижу вас после этого, с вами будет то же самое, что с теми, у пушек!

– Альб! – окликнула снизу Эви. – Подожди, успокойся…

Но я не собирался успокаиваться. Плечо болело невероятно, накопившееся напряжение требовало разрядки, да к тому же мне давно надоело, что какие-то люди постоянно что-то хотят от меня, вмешиваются в мою жизнь, чего-то от меня ждут, требуют, просят… И потому я орал, брызгая слюной, водя рукой из стороны в сторону, раскрасневшийся и вспотевший, – орал на этих троих, стоявших внизу, и на долину вокруг, на Арзамас впереди и на холмы сзади, орал на Пустошь, орал на весь мир: – Пошли вон отсюда! Исчезните!! И чтоб я больше не видел вас!!!

Глава 7
Оружие и моторы

На вершине холма, под которым упал дисколет, лежал череп какого-то мутафага – костяной купол размером с сендер, с несимметричными дырами глазниц и остатками зубов в широких челюстях. Позади него протянулся длинный хребет, а рядом из земли торчала синяя табличка со стрелкой и полустершимися белыми буквами «Москва». В обломках дисколета я нашел ружье и кобуру с револьвером, зарядил его, нацепил куртку, с которой спорол меховой воротник – солнце взошло высоко, становилось жарко – отыскал даже флягу карабанского пойла и вторую, с водой.

Забравшись на вершину холма, я уселся на череп, поставил ружье рядом, опустошил обе фляги и стал разглядывать окрестности.

Авиетки, покружившись в облаке дыма над городом, улетели обратно, кроме нескольких, которые приземлились где-то за горой. Машины разъехались. Некоторые дома на склоне еще горели, другие горожане успели потушить. Над Фортом повисли два дирижабля, с них протянулись нити тросов и веревочных лестниц.

Некоторое время назад внизу появился Эдмунт в сопровождении пары рабочих. То и дело опасливо поглядывая на меня, восседающего над ними с губной гармошкой в руках, они стали копаться в обломках. Позже, когда непрошеные гости собрались уходить, я крикнул:

– Эй!

Все трое, уже волочащие прочь расплющенную емкость с остатками аэрола и какие-то детали, вздрогнули.

Эдмунт медленно оглянулся.

– Мы только… – начал он.

– Передай, чтобы принесли гитару! – приказал я.

Он постоял, приоткрыв рот, кивнул и ушел вместе с рабочими.

Я поднял правую руку, задумчиво оглядел ее. В дисколете механик сказал: «Аэрол ядовит для органики». Но я помнил, как совал руку в аэрол, где плавало тело доминанта, там, в летающей машине, которую Голос назвал «левитатором». И со мной тогда ничего не произошло. Почему? Пилот сидел в углублении с аэролом, будто в кресле, – думаю, субстанция помогала справиться с перегрузками. Ему она тоже не вредила.

Как и мне.

Я не понимал, что это значит.

Солнце было в зените, когда со стороны города показался одинокий силуэт с гитарой на плече. Некоторое время я из-под ладони наблюдал за ним, потом стал играть. В голове кружились несколько вариаций той мелодии, которая пришла на ум еще в Рязани, и теперь я пытался сложить из них одну, и постепенно это у меня получалось – обрывки музыкальных тем превращались в длинный, немного грустный, меланхоличный блюз, в котором слышался шорох песка на склонах барханов, шелест колючего кустарника на ветру, лязг оружейного затвора и вой одинокого панцирного волка, который стоит на вершине холма, задрав оскаленную морду к солнцу.

Но чего-то пока не хватало в этой мелодии. Какого-то штриха, чтобы она стала по-настоящему законченной.

Эви обошла дисколет, забралась по склону и встала рядом. Я играл. Она послушала немного, вздохнула и присела на череп, сунув мне на колени небольшую гитару.

– Эх, и хорошо у тебя получается все же, доставщик, – сказала цыганка. – Натуральный талант, что уж там. Умеешь, некроз тебе в пятки, передать музыкой эту…

– Что? – спросил я, отрываясь от гармошки. – Что ты сейчас увидела?

– Ну… Пустошь, одним словом.

– А не одним словом?

Она серьезно глядела на меня.

– Барханы увидела. Песок – очень много песка. Им вся песня пропитана. Колючий кустарник, целые заросли, жаркие такие, и в них дикие осы жужжат. Волка, который воет… знаешь же, они иногда посреди дня залезают на бархан и воют, и на солнце пялятся, будто ослепнуть хотят. А еще оружие там было, в песне этой твоей без слов, оружие и моторы. Как они знаешь так тихо рокочут, когда караван проезжает вдали…

Я вдруг увидел в ее глазах слезы – и удивился тому, что Эви Галлекс, насмешливая, тертая, повидавшая мир цыганка, плачет.

– Не обращай внимания. – Она смущенно отвернулась. – Я просто папашу своего вспомнила. Как мы ездили с ним… И как убили его потом. Ладно, хватит!

Она вскочила.

– Держи гитару, короче. И вот еще. – Эви скинула с плеча небольшую котомку. – Еда тут и бинты. Плечо-то как?

– Болит, – сказал я.

– Ну, это понятно. Но заражения нет, не опухло вроде?

– Не опухло.

– Микстура там, лекарь в Форте дал, сказал – хорошо помогает.

Я взял гитару, осмотрел и спросил:

– Что ж такая маленькая? Вроде детская…

– Да ты и этому радуйся. Не нашлось другой.

– Что там? – Я кивнул в сторону Форта.

Она махнула рукой.

– Да что… Омеговцы отступили, половину мы перебили, другие в Пустошь умчались. К Арзамасу не вернутся точно, разбили мы их в пух и прах. А теперь там разбираются, что к чему. Пара танкеров почти целы, наши их хотят к дирижаблям прицепить и с собой увести. Разин с Брагой – тот тоже прилетел – торгуется, хочет один танкер городу оставить.

– А почему ж сюда не подбирается ваш отряд? Ползком так, чтоб я не видел.

Она шагнула ближе ко мне, заглядывая в лицо.

– Музыкант, ты не думай, что Карабан плохой такой. С ним, когда ты нас прогнал, Разин поговорил… Не знаю, я не слышала, но о чем-то они договорились. Короче, Карабан сказал, что не знает, что с тобой, когда командор его расспрашивать стал. Сказал: наверное, ты из дисколета выпал еще над склонами. Теперь тебя там ищут.

– Да неужто Эдмунт не проболтался?

– Не, ты что! Разин ему кулак показал, а потом так выразительно в глаза посмотрел… От Эдмунта они теперь в последнюю очередь про тебя узнают. А Разин дела свои Совету передает.

– Как это? – не понял я.

– Да вот так. Собирается вроде уезжать из Арзамаса. Я не знаю точно, мне ж всего не рассказывают, Эви Галекс человек маленький. Слушай, надо мне идти, Альб. Дел куча, да и улетать скоро. Ты как – точно нормально?

Вместо ответа я положил руку ей на затылок, притянул к себе и поцеловал – крепче, чем она меня тогда, в рубке, крепче и дольше.

Эви не сопротивлялась. Когда я отпустил ее, она улыбнулась, погладила меня по голове, повернулась и заспешила вниз по склону.

Я выпил микстуры, стянул плечо пропитанной мазью повязкой, поел сушеного мяса с овощами, которые были в котомке, настроил гитару и стал играть. На другом инструменте блюз звучал немного иначе. Кое-что пропало, но кое-что и добавилось… Жаль, что сейчас у меня не было по-особому изогнутой проволоки, которым гармошку можно закрепить на шее так, чтобы играть на ней, не выпуская гитары из рук. Перебирая струны, я опять подумал, что чего-то пока в мелодии не хватает, какой-то важной мелочи, которая сделает ее законченной.

Солнце сползало к горизонту. Пожары в городе прекратились, дым рассеялся. Один дирижабль, под гондолой которого висел танкер, улетел, другой оставался на месте. Вслед за дирижаблем умотали почти все авиетки.

Вечерело. Я снова взялся за гитару, когда со стороны Арзамаса показался открытый сендер. Оставляя шлейф пыли, он подкатил к холму и остановился возле дисколета. На багажнике стоял пулемет, заднее сиденье было забито котомками и свертками.

Заглушив мотор, Егор Разин поднялся по склону. На нем были бледно-зеленые кожаные штаны, высокие сапоги, свободная рубаха и кожаная жилетка с ремешками, карабинчиками и цепочками. На одном боку под мышкой висел серебристый обрез с брелоком в виде авиетки, на другом – второй, черный.

Разин положил на череп мешок с монетами. Довольно внушительный мешок.

– Хочу рассказать тебе одну историю, – сказал он, присаживаясь рядом.

Вместо ответа я достал из котомки трубку, кисет с табаком и огниво. Глава Меха-Корпа – или уже бывший глава? – похлопал себя по карманам, извлек полоску бумаги, взял щепотку моего табака и стал мастерить самокрутку.

– Я из прошлого, – произнес он.

Прикусив мундштук трубки, я повернул к нему голову, и Разин кивнул.

– Я – солдат, наемник. И я из прошлого. Родился где-то… не знаю точный срок, но около двухсот лет назад.

– Хорошо сохранился, – заметил я, раскуривая трубку.

– Я много воевал. На одной войне меня взяли в плен. Хотели расстрелять, но предложили участвовать в одном эксперименте. Он перенес меня в будущее. Перебросил через время Погибели, понимаешь? Я попал прямо сюда… Встретил тут одну девушку. Она оказалась дочкой главы Меха-Корпа[2]2
  Эти события описаны в романе «Пароль: “Вечность”», первой книге цикла «Технотьма».


[Закрыть].

– Юна Гало, – сказал я.

– Да. Она тоже оказалась из прошлого. Как и много других людей здесь. Они называют себя «брошенные во времени». Человек, который отправлял их сюда, делал им татуировки и вшивал особые капсулы. По ним он мог найти тех, на ком проводил свой эксперимент… А еще в капсуле яд, и если попытаться вытащить ее – умрешь.

– Как этот человек мог искать их, если оставался в прошлом? – спросил я.

Разин выпустил в небо облако сизого дыма.

– Он тоже отправился сюда. Вместе со своими помощниками, с оружием и оборудованием. И теперь он здесь. Где-то здесь.

– Губерт? Ты упоминал это имя.

– Да, доктор Губерт – так его называют. По-моему, он и организовал это нападение на Арзамас, после того как я прекратил сотрудничать с ним. Как-то спровоцировал омеговцев – Губерт мастак на такие штуки. И диверсия, чтобы сначала взорвался твой груз, тоже его рук дело.

– Но зачем?

Разин ссутулился, опустив голову, и продолжал негромко:

– Я помог Юне занять место ее отца, когда тот умер. И тоже поселился в Арзамасе. Рассказал ей про капсулу, а она… Она не хотела жить с этой штукой в теле. Губерт умеет взрывать их дистанционно. Такой мини-взрыв – и ты гибнешь. Для Юны это было невыносимо. Она заставила меня… Меня и нашего лекаря попытаться достать капсулу. В мастерских сделали одно устройство, пневмосистему, создающую большое давление. После укола она должна была мгновенно высосать капсулу из-под кожи. У нас почти получилось.

Он сделал несколько затяжек подряд, выпуская дым тонкими струйками, и щелчком отшвырнул самокрутку.

– Почти. Капсула сработала в последний момент, уже когда попала в захват. Часть яда прыснула на кожу, то есть на ранку, через которую капсула вышла наружу. Из-за этого Юна погибала дольше. Дольше и мучительнее. Несколько дней. Теперь мне не нужен Арзамас. – Егор Разин заговорил быстрее, резче, злее. – Мне не нужен Меха-Корп и вообще власть. Мне нужен Губерт. Но он прячется где-то. У него несколько баз по всей Пустоши, множество людей, техника, оружие, которого нет больше ни у кого.

– И чтобы справиться с ним, ты хочешь получить это? – Я похлопал по своей левой руке.

Разин ничего не ответил. А я задумался. Это штуки доминантов… Конечно, они очень ценные. Но они жутко надоели мне. И мне очень не нравилось, что нечто чуждое вживлено в мое тело и имеет доступ к моему сознанию, я не хотел, чтобы моей персоной интересовались из-за этого оружия, видя во мне придаток к нему – я человек и хочу жить своей жизнью.

Поэтому я окликнул про себя:

«Голос!»

Система работает в основном режиме, – ответил он, и вокруг замерцали линии световой модели.

«Нет, выруби эту штуку! Скажи…»

Неопределенность концепции «штука» в контексте концепции «эта», – задолдонил он, но я перебил:

«Заткнись! И скажи: ты можешь отключиться от меня?»

Неопределенность концепции…

– Отключить от теперешнего носителя! – вслух сказал я, и Разин удивленно посмотрел на меня.

Тишина. Потом голос произнес:

Деинсталляция возможна.

«Ну так отключись! Деинсталлируйся, или как это называется!»

Снова тишина, потом он уточнил:

Произвести деинсталляцию только внешнего устройства «Сингулятор-Х121»?

Я посмотрел на Разина, а после на свою грудь. Конечно, этот доспех очень полезная штука и уже несколько раз спасал мне жизнь, но… Почему-то у меня было чувство: пока я ношу его, неприятности так и будут валиться на мою голову. Поэтому я сказал:

– Отключи все.

– С кем ты разговариваешь? – спросил Егор Разин.

Я не ответил – в голове загудело. Вспыхнула и сразу погасла световая модель, потом зачесалась грудь, да так сильно, что я буквально впился в нее ногтями. И ощутил под курткой шайбу генератора силовой брони, которая сама собой выпятилась из кожи.

Она отпала от меня, скатилась по животу, и я подхватил ее.

Затихающий шорох в голове. Знакомая вспышка темноты, потом – болезненные уколы на левой руке.

Я выпрямился, сбросил куртку и вытянул руку перед собой.

Длинный овальный лист бледно-желтого цвета, с тонкой трубкой на одном конце и тремя парами изогнутых когтей по краям, отпал.

На руке выступили шесть капелек крови. Вскочивший Разин попятился, изумленно глядя на меня. «Личинка» шмякнулась на череп с влажным хлопком. Вздрогнула, сморщилась, снова расправилась.

– Это оно? – прошептал Разин хрипло. – Эта вещь уничтожила пушки?

Я кивнул и бросил рядом генератор.

– А кругляш создает такой кокон из света… Силовую броню. Его надо приложить к груди, тогда он заработает. Сингулятор наденешь на руку, ты видел, где он был у меня. Потом включается система, услышишь голос в голове. Он вроде как все настраивает, но не сразу. Со временем разберешься, короче.

Он молча рассматривал оружие доминантов. Стало прохладней, солнце сползало к горизонту в той стороне, где был Улей. Я взял мешок с монетами, развязал, заглянул – там были серебряные гривны вперемешку с золотыми рублями. Серебра гораздо больше, но все равно… Сказать про содержимое мешка «целое состояние» значило не сказать ничего.

Егор Разин взял принесенную Эви котомку, вытряхнул содержимое на череп и стал осторожно засовывать внутрь сингулятор. Шайбу он положил в карман.

– Подключу это все позже, – сказал он. – Какие у тебя планы, доставщик?

Пожав плечами, я надел куртку, повесил через голову ремешок гитары и расправил на шее шнурок с губной гармошкой.

– Просто жить. С монетами оно всегда легче.

– Это, конечно, так, – согласился Разин. – Но в Арзамас тебе сейчас лучше не соваться, а здесь еще до ночи появятся люди с дирижабля, чтоб унести все, что осталось от дисколета. Отсюда лучше свалить прямо сейчас, но идти пешком по Пустоши… Сам знаешь.

– Вообще-то мне надо на юг, – добавил я. – Хочу кое-что выяснить о своем прошлом. А ты куда собрался ехать?

Разин, уже зашагавший вниз по склону, ответил:

– В Киев. У меня есть кое-какие сведения про Губерта, надо проверить. Кажется, где-то там спрятана одна из его главных баз.

Я стал спускаться за ним.

– Так что давай со мной, доставщик, – продолжал Разин таким тоном, будто он нисколько не сомневался, что я так и сделаю. – Ехать далеко, а вдвоем сподручнее, будем меняться.

Подойдя к сендеру, он положил котомку с сингулятором между свертками на заднем сиденье и сел за руль.

– Я первый, сменишь меня в полночь. Хочу быстро отъехать от Арзамаса.

Я стоял с другой стороны машины, и Разин повернул ко мне голову.

– Ну, чего торчишь там? Садись.

– Не надейся, что я стану помогать тебе с этим Губертом, – сказал я. – Даже не думай об этом, понял? В жизни стоит делать только то, что тебе интересно, доставляет удовольствие или приносит деньги. Твой Губерт мне неинтересен, его поиски не принесут никакого удовольствия, и денег мне это тоже не даст.

– Зато на киевском Подоле можно разжиться шикарным самоходом, – возразил он. – Ладно, садись, пора ехать.

Осторожно положив гитару под заднее сиденье, я уселся рядом с Егором Разиным. Загудел мотор, машина тронулась с места и поехала вокруг холма, тихо рокоча двигателем.

Этот рокот…

– Что? – спросил Разин, когда я, схватившись за раму лобового стекла, выпрямился и полез за пазуху.

Оружие и моторы, сказала Эви тогда. Оружие и моторы. Но в том-то и дело, что в мелодии не хватало звука моторов, далекого рокота сендера, едущего между барханами, шороха, какой издают шины по песку…

В голову пришла новая музыкальная тема, которую можно было вплести в мою песню без слов, чтобы создать ощущение машины, большого самохода, может быть, даже с двумя двигателями, который неторопливо катит по пескам. «Зеб» – пусть ты умер в реальности, но теперь будешь жить в моей песне. Я приставил гармошку к губам и заиграл. И улыбнулся, потому что понял, как назову этот блюз.