Текст книги "Дьявольский полдник. Петербургская пьеса"
Автор книги: Андрей Мажоров
Жанр: Научная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Сцена вторая
в которой обычный петербургский двор становится местом загадочных происшествий
На улице Пашку встречает серое питерское утро: воробьиное чириканье и воронье карканье, отдаленный барабанный бой, пиликание шарманки и почти сразу – отчаянный, нечеловеческий крик. Два огромных санитара в грязно-белых халатах выволакивают из дверей полуголого связанного человека. Сумасшедший дико выкатывает глаза, издает нечленораздельные звуки и плюётся. На шум собирается разношёрстный народ – мастеровые, разносчик с корзиной на голове, мелкий чиновник; шарманщик перестает крутить ручку своего разбитого инструмента; кое-где распахиваются окна, высовываются бабы. Изловчившись, сумасшедший высвобождает одну руку и с торжествующим воплем хватает за нос одного из санитаров.
С а н и т а р. Дво… Ах ты, бесов сын! А ну, пусти! Дворник! Дво… (Мотает головой, пытаясь освободить свой нос.)
С у м а с ш е д ш и й. Как смеешь ты, скотина, тащить самого царя гишпанского? Харя твоя немытая!
Из толпы доносятся смех и советы: «Под микитки яво! Под вздохи пхни яво! Так-то, эх!»
С а н и т а р. Дворник, черти тебя раздери! (Подскакивает П а ш к а.) Ты, что ли, дворник?
П а ш к а. Точно так!
С у м а с ш е д ш и й. А-а-а, капуцины мавританские! Христопродавцы! Вот тебе! (Бодает головой второго санитара в грудь.)
С а н и т а р. Ключ от фатеры в кармане возьми… В халате, слышь, возьми…
В т о р о й с а н и т а р. Я те пободаюсь, крапивное семя! Получай! (Сильно бьет сумасшедшего по голове. Тот обмякает, его снова связывают. П а ш к а вытаскивает ключ.) Квартального дождися, пусть обсмотрит все у него. Бумагу составит, то-сё. Некогда нам тут с ним… прохлаждаться.
С а н и т а р. В четвертом етаже каморка его! Под крышей!
П а ш к а. Знаю я!
С у м а с ш е д ш и й (очнувшись, горестно). Что ты знаешь? Ты ничего не знаешь. Мне жаль тебя, магометанин, дитя природы… Ты зришь, как падают короны и главы избранных родов! (С а н и т а р у, жалобно). Пусти руку, рожа… Наследника престола прибил, опричник…
С а н и т а р (толпе). А вы чего уставилися? Балаган вам тута, представление? (П а ш к а теснит зевак, выставив перед собой метлу. Нехотя публика подается назад.) Дворник, куды ты опять делся?
П а ш к а. Здеся я!
С а н и т а р. Туды, что ли, в обход?.. Туды, нет?
П а ш к а. Куды туды?
С а н и т а р. На Дворянскую вашу, «куды», аристокрация голодрана… Собралися, смотрют… Нет, чтобы лужу вычерпать… Ходи тута, ноги ломай…
С у м а с ш е д ш и й (изнемогая). Свободу России!
В т о р о й с а н и т а р. Сами скоро в нее ляжете… Порося православные…
С а н и т а р ы уволакивают хныкающего сумасшедшего. Толпа постепенно расходится. Шарманщик вновь начинает крутить ручку, наполняя двор унылыми звуками. Хлопают закрывающиеся окна. К П а ш к е, взявшемуся за метлу, подходит последний из зрителей – остроносый молодой человек в плаще, с волосами, ниспадающими на плечи из-под широкополой шляпы.
Ч е л о в е к в ш л я п е. Послушай, малый…
П а ш к а. Чего изволите-с?
Ч е л о в е к в ш л я п е. Вот этот… безумный… Кого увели. Кто он таков?
П а ш к а. Поприскин, титулярный советник… С двадцать шестой. Квартировал с Марфой Пономаревой, кухаркой. Токмо она теперь в деревню подалась – страшно, вишь, с блажным проживаться… Так-то он тихий был, незлобный, все в должность ходил, газетки читал да бормотал всякое… несуразное. Придет, бывало, с присутствия и сразу в постелю.
Ч е л о в е к в ш л я п е. Так обычное дело.
П а ш к а. Однако платил исправно, ничего не скажу. Достатков ему сильно не хватало, вот это было приметно. От того и повредился.
Ч е л о в е к в ш л я п е (негромко, сам себе). Чудесно… Титулярный советник от нищеты с ума сошел. Интересно… Ах, как хорошо…
П а ш к а. Приходили тута к нему – с департаменту. Так ён на четвереньки упал и ну – собакой лаять! Потом встает, руку эдак вытягиват и давай их поносить! «Циклопы, шумит, мандарины китайские! А главная безобразия ваша – сам господин енерал! Будьте вы все прокляты!» Да как завоет, аж кровь в жилах застыла… Эти-то, товарищи его, по лестнице кубарем скатились, так испужалися… И бегом со двора!
Ч е л о в е к в ш л я п е. Замечательно. Нет, в самом деле, славно… А скажи-ка, братец, такая Кирхгоф Шарлотта Федоровна, не в этом ли доме обитает?
П а ш к а. Которая колдунья? Это – прошу покорно…
Ч е л о в е к в ш л я п е. Зачем колдунья? Известная гадалка. Весьма прозорливая. Говорят, судьбы провидит удивительно точно…
П а ш к а. Так-то оно так… Но… (Оглянувшись, доверительно.) Нечисто там, ваше благородие.
Ч е л о в е к в ш л я п е. Это почему же?
П а ш к а. Нечисто… Ваша правда – все, что Кирховша нагадает, все, как есть, сбывается. Но токмо самое худое. А чтобы что хорошее… Того не быват. Злобная она. Вы бы не ходили.
Ч е л о в е к в ш л я п е (неуверенно). Все же надо сходить…
П а ш к а. Ну, я уведомил. Только на меня, чур, не ссылаться. В девятом нумере немка живет. С горничной, звать – Катерина. Но их сейчас дома нет – к заутрене поехали. Потом в Гостиный двор, в лавки… Кубыть, нескоро придут.
Ч е л о в е к в ш л я п е. Нескоро… Тогда вот что. (Достает листок бумаги, что-то быстро пишет карандашом.) Передай ей, любезный, вот это. Как появится. (Дает П а ш к е вместе с пятаком.) А лужа у тебя знатная! Просто… Черное море, а не лужа! Гусей не завел еще?
П а ш к а (шмыгнув, весело). Не-а!
Ч е л о в е к в ш л я п е. В какой-нибудь Италии такой и не сыщешь! А?
П а ш к а. Не могу знать, ваше сясество – не бывал-с!
Ч е л о в е к в ш л я п е. Трактира нет ли поблизости? Чаю бы испить.
П а ш к а. Так тут рядом, за углом. Именуется – «Услада друзей». Вывеска, то есть, висит – приманчивая. Тама и чаю… можно.
Ч е л о е к в ш л я п е. Что ж – насладимся. (Задумавшись). Ты, брат, с такою-то лужей прямо в историю попадешь, видит Бог… Или в литературу русскую. (Уходит, бормоча под нос.) Поприскин, да… А если, например, Поприщин?
П а ш к а недолго смотрит ему вслед, разворачивает записку, читает, потом вместе с пятаком прячет в карман фартука. Прихрамывая, подбирая по дороге брошенные медяки, к нему приближается шарманщик, закончивший, наконец, свой убогий концерт. Останавливается рядом и вдруг оглушительно чихает.
П а ш к а. Здравствовать… желаю.
М у з ы к а н т (слегка заикаясь и поправляя маленькие круглые очки). Б-благодарствуйте. (Тихо.) Ты видел, Крис? Видел?! Прямо по моей теме!
П а ш к а (тоже негромко). Не ори.
М у з ы к а н т. Он?
П а ш к а. Похоже.
М у з ы к а н т. Но п-почему?
П а ш к а. Кирхофшу спрашивал.
М у з ы к а н т. Выходит, он о ней знал! Ты об этом читал где-нибудь?!
П а ш к а. Слушай, не возбуждайся. И вообще… (Оглядывается.) Сюда больше не ходи. Я спалился.
М у з ы к а н т. Кто?
П а ш к а. Купец. Я сразу заподозрил. Потом расскажу.
М у з ы к а н т. К-купец? Это который Пантелеев?
П а ш к а. Отчислением грозил.
М у з ы к а н т. Странно…
П а ш к а. Что странно?
М у з ы к а н т (снова оглушительно чихает). Незадолго до п-провала Мещерский приютил одного пилота. На п-перевалке. Авария, уходил с Бородина… Так он шепнул Мишке… (Совсем тихо.) Резидент тут у них никакой не Купец, а некто… П-погост. Загадочная личность.
П а ш к а. Как? Вообще не слыхал…
М у з ы к а н т. Агентурный псинаним, как тут говорят. А кто это – пилот не знает. Зверь, говорит, беспощадный. Шаг в сторону – расстрел. И на кладбище. Отсюда – П-погост.
П а ш к а. Комиссия исторической безопасности?
М у з ы к а н т. Aber natuerlich! (Ну конечно! – нем. яз.) Вот этот П-погост его вычислил и домой отправил. С первой же полевой практики! Мишка, уходя, вышел на оперконтакт и передал. (Молчание.) П а ш к а. Как оно было-то?
М у з ы к а н т. Говорили ему – носи преобразователь на шее, вроде оберега. Как все нормальные люди.
П а ш к а. А он?
М у з ы к а н т. Перед баней сунул прибор в карман. И забыл, д-дурак. На мазурке взопрел, естественно, полез за платком. Преобразователь выпал и – вдребезги. Скандал! Одежда, усы, бакенбарды – все исчезло. Мечется, за колонны прячется, сам г-голый… Теперь на кафедре объяснительную пишет. А такая тема была! «М-мифология русской дуэли»!
П а ш к а. Все испортил, поганец.
М у з ы к а н т. Вестимо. А что же, дорогой шеф, мы теперь б-будем делать? (Чихает.)
П а ш к а. Подумаем. Общий сбор в воскресенье. Место – прежнее.
М у з ы к а н т. Заводим Нуль-Т? А… Алекса?
П а ш к а. По-другому туда не доберешься. Зато спокойно. Алексу я сам доставлю… Ты чего расчихался-то?
М у з ы к а н т. Т-табак нюхаю. Погружение в среду! Рапе. Хочешь?
П а ш к а. Ишь ты – рапе. Нищеброды, вроде тебя, такой не брали. Березинский нюхай.
Со стороны подвала доносится пьяная песня «Вспомним, братцы, Русь и славу!» Помогая друг другу, во двор выбираются Т е л у ш к и н, В а л е н ю к и К у п е ц.
П а ш к а. В «Усладу» пошли – продолжать. Пошел черт по бочкам…
М у з ы к а н т. Как? Что сие означает?
П а ш к а. Попойку означает. Смертельную.
М у з ы к а н т. Хорошая поговорка, надо записать…
П а ш к а. Запиши, запиши… Тебе пригодится.
Ш а р м а н щ и к, чихнув напоследок, уходит в сторону трактира. Приобнимая друг друга, троица медленно минует П а ш к у.
Т е л у ш к и н (В а л е н ю к у). А красота там какая! Дали какие, простор… Море видать!
В а л е н ю к. Каковы же были первые мысли ваши и, например, слова… (Спотыкается.) Под пятою, станем так говорить, небесного ангела?
К у п е ц. Знамо, каки… В приличном обчестве не услышишь!
Т е л у ш к и н. Все слова, веришь ли, позабывал. Стою на коленях, за крест держуся и токмо ору на весь белый свет: «Ур-ра!»
В с е (хором). Соловей, соловей, пта-ашечка! Канареечка жалобно поет!
Троица медленно удаляется. На мгновение К у п е ц оборачивается и одаривает П а ш к у коротким, трезвым и злым взглядом. П а ш к а со вздохом берет ведро, намереваясь идти к луже, но тут тихонько звякает ближайшее окно в первом этаже и раздается негромкий девичий голос.
Д е в а. Пашенька…
П а ш к а (нехотя подходя к окну). Ну? Чего тебе?
Д е в а. Что же ты, Паша, меня позабыл-позабросил? Ведь я тебя намедни весь вечер прождала. И ночью глаз не сомкнула.
П а ш к а. Не мог я.
Д е в а. Ай разлучница завелася?
П а ш к а. Кака еще разлучница?
Д е в а. А Катька, змеюка красивая, что у провидицы в служанках?
П а ш к а. Ну и дуры вы, бабы, спасу нет.
Д е в а. Что ж сразу – дуры… А кто с ней тута втихаря лясы точил? Я все видела, все… Смотри, Пашка!
П а ш к а. Точил – значит, надо было. Словцо за Петра Михайловича замолвил. Поговори, мол, с бабкой… Может, микстуру даст, может – пошепчет чего-нить…
Д е в а. Все пьеть, поди…
П а ш к а. С водки своей в конец свихнулся. По ночам вскакиват – и давай дверь, чем попадя, заваливать. «Пришли, орет, за мной чертовы демоны… Щас мучать зачнут! Щас насовсем прибьють…»
Д е в а. Это он все по Анисье страдает. Ой, беда… Тута заговоры не помогут, Паша.
П а ш к а. Полночи с им провозился… От того и не пришел. Звиняйте нас покелева…
Д е в а. Пашенька…
П а ш к а. Ну?
17
Д е в а. Ой, Пашенька, голубчик, ты бы того… побывал, что ли, у меня-то… Не мил и свет, коли милого нет…
П а ш к а. Вот артельщик мой угомонится, тады, может… Да нет, навряд ли. Опять в трактир поперся. Коли не напьется, буянить зачнет. Как такого оставишь… Ведь ён с тоски руки на себя наложить.
Д е в а. Пашенька, дружочек…
П а ш к а. Ну?
Д е в а. Это я без тебя скоро в петлю полезу. Или совсем с ума свихнусь.
П а ш к а. Не болтай.
Д е в а. Уже свихнулась. Вчерась, когда ждала тебя… (Округлив глаза.) Сызнова привидениев видела.
П а ш к а. От дура, чего мелет. Кого ты опять видела-то, заполошная…
Д е в а. Видела! Ой, страшно… Некие человеки из дверей вышли и пошли.
П а ш к а. Мало ли кто по ночам шляется.
Д е в а. Я и подумала – от Кирхофши, бесовки старой, гуляки идуть. А присмотрелась – батюшки святы! Макаров, Иван, цырюльник наш… Ну тот, что год назад от горячки помер… Идеть, как, скажи, живой! А за ним – жена его, Люся, та, что от водянки преставилась. Тоже выходить! Я аж обмерла вся… Стою, дыхнуть не могу!
П а ш к а. Что же они – в саванах, что ли, али в простынях?
Д е в а. Что ты? Не шути так, не ровен час… В одеждах своих шли, как и всегда выходили…
П а ш к а. Блазнит тебе…
Д е в а. Недаром бабы сказывали – на поганом месте Пантелеев дом построил. Кладбище тут было допрежь… Вот и ходют они, покойнички!
Во дворе появляется маленькая и скрюченная старуха Кирхгоф с горничной Катей. Окно в первом этаже мгновенно закрывается. П а ш к а суетливо подтягивает штаны и идет к вошедшим.
К и р х г о ф (еще издали, тыкая палкой в сторону П а ш к и). Двёрник! Verdammt noch mal! (Проклятье! – нем. яз.) Ты, грязный свинья!
П а ш к а. Не извольте браниться, Шарлотта Федоровна! Как вы в своем здоровье-с?
К и р х г о ф. Надо, надо тебья бранить, надо тебья убИвать и вешать, Du – bloede Esel (Ты – глупый осел – нем. яз.) и проклятый лентяй! Тьфуй!
П а ш к а (К а т е). Чего енто с ними?
К а т я. С апреля месяца, почитай, лужа под воротами стоит! Ноги больные у них, тяжко в обход-то, по канавам да огородам! Пошли было напрямки, по досточке, так все, что ни на есть, промочили! Ироды!
К и р х г о ф. Ты есть мерзкая Scheise! Рюсский пьяниц!
К а т я. Гроссмутер оскользнулись да со всего размаху в лужу-то и сели! (Выжимает платье.) А с ней и я, раба Божия!
К и р х г о ф. Тебья надо убИвать!
П а ш к а. Сей минут уберем-с, Шарлотта Федоровна!
К и р х г о ф. Молшать! Фуй на тебья!
П а ш к а. А вот письмецо вам велено передать! (П а ш к а торопливо достает записку и протягивает ее старухе.)
К и р х г о ф. Я ходить к господин Пантелеефф! Я тебя увольнять и выгонять! Вместе с твой мюжик! (К а т е, надменно.) Примите цеттель, ма шери. У, ленивый коров! (Изрыгая проклятия и потрясая тростью, старуха ковыляет к входной двери.)
П а ш к а (тихо, передавая записку). Мещерский сгорел. Общий сбор в воскресенье. Там же.
К а т я. Йоганн знает?
П а ш к а. Как же нам без дорогого нашего Йогана? Знает, успокойся. Испроси отгул, со мной полетишь.
Снова звякает окно в первом этаже.
Д е в а (громко). Все вижу, Пашка! Ой, вижу…
К а т я (тихо). Это еще что такое?
П а ш к а (тихо). Это такая… адаптация. Погружение в среду.
К а т я (тихо). Ну-ну. И часто ты так… погружаешься?
К и р х г о ф (кричит от входной двери). Катрин! Катрин! Komm zu mir, bloede Dirne! (Иди ко мне, глупая девка! – нем. яз.)
К а т я. Бегу, баушка! (Па ш к е.) От тебя вот никак не ожидала! (Спешит к старухе.)
Д е в а. Пашенька… Голубочек!
П а ш к а. Да что ж ты пристала-то ко мне, как, скажи, блин к сковородке! Шпиёнишь все, проходу нет от тебя!
Д е в а. Брани, брани, Пашенька… Заглянул бы вечор, светик. Буде любишь, так скажи, а не любишь – откажи!
Во двор осанисто вдвигается квартальный надзиратель Иван Степанович Михеев.
Д е в а. Ой, мама… (Захлопывает окно.)
М и х е е в (оглядывается, замечает П а ш к у). Подь сюды.
П а ш к а. Здравия желаем!
М и х е е в. Ты не дворник.
П а ш к а. Никак нет-с!
М и х е е в. Где?
П а ш к а. А с господином Пантелеевым, Лексей Лексеичем и господином писателем, как звать – не знаю, в трактир прошествовали. Книгу об ём пишуть.
М и х е е в. За враньё – оштрафую. И на съезжую.
П а ш к а (крестится). Ни Боже мой – в «Усладе» оне! Шоб мне повылазило!
М и х е е в (с угрозой). Гуляем всё…
П а ш к а. Никак нет-с – изволят статейку сочинять. Про беззаветный подвиг сына Отечества.
М и х е е в. Я этому сыну пока что только штраф пропишу. На первый раз.
П а ш к а (оглядываясь, быстро достает свой пятак, сует в руку квартальному). Не погнушайтесь, ваше благородие, жену евонную помянуть. Ноне у них – годовщина… Ну, помните? Анисья, утопшая… Беспартошная.
М и х е е в. Что ты мне тут суешь?
П а ш к а. А лужу мы того… сей же момент вычерпнем. Это мы скоренько!
М и х е е в (смягчившись). Так бы и сказал. (Прячет пятак.) А то – кни-игу пишуть… (Посуровев.) Поприскин Антон, сын Михайлов, титулярный советник… Вот тот, что на излечение нынче отправлен в Обухвинскую… Требуется составить вещественную опись и опечатать.
П а ш к а. Так я проведу, ваше благородие… Ключ-то доктора мне оставили… Тута он проживал, в четвертом етаже… (Ведет квартального к двери.) Не извольте беспокоиться…
Проходят в дом. Двор пустеет.
Сцена третья
в которой ведутся странные разговоры о городе Петербурге и его жителях
Трактир «Услада друзей». За длинным столом, уставленным бутылками и мисками, сидят Т е л у ш к и н, К у п е ц и В а л е н ю к. Поодаль пьет чай и читает газету Ч е л о в е к в ш л я п е. В углу, на лавке, «христа ради» примостился М у з ы к а н т. Летает половой с подносом, в глубине хозяин трактира, зевая, протирает посуду. Больше в заведении, по раннему времени, никого нет.
В а л е н ю к. Чела… эк!
П о л о в о й. Слушаю-с!
В а л е н ю к (указывая на Т е л у ш к и н а). Скажи-ка, братец, вот сия борода – кто он таков?
П о л о в о й (присматриваясь). Сия? Дак знамо… Дворник здешний.
В а л е н ю к (со значением оглядев приятелей). А еще кто-с?
П о л о в о й. Не могу знать-с. Просто дворник. Заходить другой раз.
В а л е н ю к. Петя, душа… Сделай ему свой, станем говорить, намек!
Т е л у ш к и н, посмеиваясь, щелкает себя по горлу.
П о л о в о й (качает головой). Не взыщите, барин, в долг ему нипочем не понесу. Не отдаеть, пролаза! Вот ежели вы за него уплотите, да за прошлые разы, да за стекло побитое, то за нами не постоит…
К у п е ц. Ладно, ступай… Стой! Еще штоф. Да чаю неси…
П о л о в о й. Сей минут-с. (Убегает.)
Т е л у ш к и н. Вот те и милость царска… Тут хоть как представляй, без деньги не нальють. Ишо по той же шее и надають.
К у п е ц. Тебе-то? Видели уж, молчи. Как на съезжую тебя отсель таскали. Верите ли, господин писатель, в одиночку шестерых отбутылил. Добро бы еще, пьян был. Оно бы и понятно. Так нет – тверёзый в драку полез. Гвоздила…
Т е л у ш к и н. Обидно мне стало. Я им – про шпиц, про способ свой, а они – глумиться. Не можно, кричат, токмо на руках влезать. Человек, мол – не муха какая, прости Господи, по шпицам ползать.
В а л е н ю к. Однако же, голубчик, их тоже можно понять. Сила здесь, станем говорить, надобна богатырская.
Т е л у ш к и н. Дай пятак, барин.
К у п е ц. Дайте, Аристарх Осипович, дайте. Возверну, ежели что.
В а л е н ю к с недоумением протягивает монету. Т е л у ш к и н, побагровев, в одно мгновение сгибает ее и швыряет на стол. Монета звякает о стакан. Молчание. Ч е л о в е к в ш л я п е, отвлекшись на секунду, вновь шелестит газетой. Привставший М у з ы к а н т поправляет маленькие треснутые очки и снова садится. Прибегает П о л о в о й с подносом, смахивает со стола крошки, ставит штоф, чашки с чайником и собирает грязные тарелки.
Х о з я и н т р а к т и р а. Они тады двоих так-то свернули, да в окошко-то и кинули-с.
В а л е н ю к (икнув). Благословил же Бог силушкой…
Т е л у ш к и н. А не шути со мной, коли не знашь. (Распрямляет пятак и возвращает В а л е н ю к у.) Да я это… ничего. С сердцов махнул. С полицией же не дрался, закон знаем.
Х о з я и н т р а к т и р а. Лучше б набрался. У нас ведь как: хмельного буяна – на полати, тверёзого – на цепь.
К у п е ц. Заносить полицейским пришлось. Одни от него убытки.
Т е л у ш к и н. О, о…
К у п е ц. Свезло еще, что случай тада приключился. Отвлекло их маленько, в участке-то.
В а л е н ю к. А что такое?
Т е л у ш к и н. Самоубийцу доставили. Бритвой себе по горлу полоснул. Весь в крове лежал.
В а л е н ю к. Самолично? Сам себе перерезал?
К у п е ц. Говорят, художник некий. Студент… Любов несчастна али как. Но вот что примечательно: нашли у него на квартире опий. Это, понимаете ли… да. Совсем распустилися. (Шумно прихлебывает чай.)
В а л е н ю к. Что же следствие?
Т е л у ш к и н. Да кто ж его знат… Страха в народе не стало. (Разливает всем в рюмки и сам первый выпивает. За ним – остальные.)
К у п е ц. Бога забыли, вот что. Слыхал я, нынче уже и на Дворцовой площади раздевають.
В а л е н ю к. Истинно! О сем и сам Пушкин, Александр Сергеевич, мне поведал – на днях там атакован Сухтельн. Герой двенадцатого года. Страшно стало в России жить, господа!
Ч е л о в е к в ш л я п е внимательно смотрит на него поверх газеты.
Т е л у ш к и н. У государя под самым носом грабють. Так это что! Слыхал я, объявился на Васильевском острове один.
В а л е н ю к (икнув). И что же-с?
Т е л у ш к и н. Шинели с прохожих сдираеть, шельма.
В а л е н ю к. Только шинели?
Т е л у ш к и н. Токмо. И поймать его, сказывают, никакой возможности нет. Потому как ён – и не человек вовсе.
В а л е н ю к. А кто же?
Т е л у ш к и н. А призрак.
К у п е ц. Небылица…
Ч е л о в е к в ш л я п е глухо кашляет и отпивает из чашки. В глазах его мелькает веселая искорка. М у з ы к а н т смотрит на него, в волнении поднимается с места, прижимает к груди шляпу и тихонько подбирается к беседующим.
К у п е ц. Ты ври, да не завирайся. Шинель… Почему токмо шинель? А фрак тама, сюртук… сапоги? Грабить, так уж грабить. Чего уж.
Т е л у ш к и н. Это вам, воротилам, виднее – как насчёт пограбить. А я – как Марфушка передала. Та, что с блажным проживала.
К у п е ц. Марфушка мало ли что набрешет. Скажет – у будочника нос отвалился, да и встал в будке во фрунт. С алебардою. Ты и тады поверишь?
Ч е л о в е к в ш л я п е неожиданно громко прыскает и снова закрывается газетой.
К у п е ц. Люди уже смеются… (Замечает М у з ы к а н т а.) Тебе чего?
М у з ы к а н т (на ломаном русском). Я есть… бедный музикмахер. Я п-пришель… из Пруссия. Не пустят ли господа… на кусок хлеба. Und Platz nehmen… Bitte… (И присесть… Пожалуйста… – нем. яз.)
Т е л у ш к и н. То шарманщик. Пиликает у нас по все дни. Пустим, что ли?
К у п е ц (равнодушно). Садись. Ешь и пей, знай душу русскую.
М у з ы к а н т. Ich bedanke mich… (Благодарю – нем. яз.) (Проворно подсаживается к Т е л у ш к и н у.)
Т е л у ш к и н (наливая ему и придвигая тарелку). Орудия-то где твоя, музыкальна? Люблю я послушать другой раз… Сыграешь, нет?
М у з ы к а н т (с полным ртом). А-бу-бу… и ваю…
Т е л у ш к и н. А привидения… Что ж далече-то ходить, когда оне уже и у меня по двору шастають. Сам видел.
К у п е ц. Тьфу! Что это тебя, брат, куды понесло! Хотя б ты, брат, закусывал!
Т е л у ш к и н. Не ставил бы дом на погосте, оне бы и не бродили. С нечистой шутишь, Лексеич.
К у п е ц. Тя не спросил.
В а л е н ю к. Это, государи мои, все не просто так. Это принсипиально город такой. Болотный город, зложелательный… На пять верст вверх и на столько же вниз – заговоренный.
Т е л у ш к и н (осторожно, для поддержания беседы). Это – да. В туманах-то, бываеть, и не различишь – живой там человек бредеть али мертвец какой.
М у з ы к а н т. Т-таков же и Кениксберг… Geheimnisplatz! (Таинственное место! – нем. яз.)
Т е л у ш к и н (поглядев на него). Прелестное место, морок… Души в нем нет, вот что. Мешок каменный. Зато в небесах над ним – размах, чистота… Я видел.
К у п е ц. А где же душа его?
М у з ы к а н т (неожиданно). А дьяволу п-продал! Как Фауст!
К у п е ц. О как! Каку же цену взял?
М у з ы к а н т (опомнясь). Не… понимайт. Что есть… цену взял?
К у п е ц. За что продал-то, я говорю?
Т е л у ш к и н. За красоту свою, не иначе. Я-то повидал со шпица. Город лежит великий, спокойный. Это ежели сверху глядеть.
В а л е н ю к (уже сильно пьяный). Антихрист, господа!
К у п е ц (бегло крестясь). С нами крестная сила… Какой еще антихрист?
В а л е н ю к. Город сей ставил! Вертеп сей гнусный, будем говорить… Всем прочим народам – в устрашение-с.
К у п е ц. Э, Аристарх… Да ты, брат… того.
В а л е н ю к. Отнюдь нет! Избрал сей черт для проживания народ наш, темный и варварский… Леса и болота обитающий. Апотеоз невежества… Но коварный сей враг, дабы дикарей изумить и искусить, призвал на службу лучших архитектов европейских. Они сей град и воздвигли!
Т е л у ш к и н (негромко). Русские мужики его воздвигли.
В а л е н ю к. И хам сей грядет! Тому есть зловещие знаки и презд… знаменования.
К у п е ц. Закуси, голубчик…
В а л е н ю к. Мерси! (Икнув.) В аукционном доме торговали портрет. Такую, станем говорить, необычайную парсуну, кисти и ценности величайшей. С высоким искусством безвестный живописец изобразил… некоего старца, по виду – азията-с. Взгляд у того был страшный, прямо сказать, живой – пронзал наблюдателя насквозь. Кто на тот портрет смотрел, терпел в последствии времени нужду, несчастья и болезни, впадал в тоску и смертельную истому. И что же-с?
К у п е ц. Что-с?
В а л е н ю к. Исчез портрет! В самый, станем говорить, торговый пик-с! Посредине ясного дня! Прямо со стены пропал!
К у п е ц (крестясь). Сгинь, сгинь, рассыпься…
Т е л у ш к и н (снова всем разливая). Поперли под шумок, вот и вся недолга. Это у нас легко.
В а л е н ю к. Ха, если бы! (Трясет указательным пальцем, потом пригибает к себе головы слушателей и говорит грозным шепотом.) Дьявол забрал свое собственное отображение! То был зловещий знак! Не зря предки рекли: быть Петербургу пусту! Оный портрет явился тем же днем отроку Иоанну в невских водах… Аккурат у алексеевского равелина. Он его выловил, взглянул в те глаза и… окаменел. И ведь что примечательно-с…
К у п е ц. Что-с?
В а л е н ю к. Случилось сие в те самые поры, когда Петенька наш на шпиц взбирался.
Т е л у ш к и н. Что-то, воля ваша, не встречал я там… окаменелых. Солдатов на часах видал, рыбаков видал… Мореходов… С монетного двора людишки… тачки тягали. А отрока не видал, вот те крест.
В а л е н ю к. Такое не каждому узреть дано! Сей несчастный Иоанн, как был – с парсуной в руках – так там же и утоп. А на то самое место… Тс-с! Слушайте все сюда… (Снова пригибает к себе головы и переходит на зловещий шепот.) Должен был ангел со шпица слететь. Бурей как раз надломленный! (Привлекает к себе Т е л у ш к и н а.) То ведь не просто ангел был, Петруша! А ты и полез, приятель… Простодушная твоя натура… Дай, я тебя поцелую! (Тянется к Т е л у ш к и н у целоваться, к его неудовольствию.) То ведь тоже знак был! П а д ш и м ангелом символ сей рухнуть намеревался! А что такое есть п а д ш и й ангел?
К у п е ц. Что-с?
В а л е н ю к. Тс-с! Вот то-то и оно-то!
К у п е ц. Выходить, Пётра, ты что? Ты, что ли, выходить, спаситель наш?
М у з ы к а н т (тоже охмелевший). Nein, nein… Спаситель у нас един! А эти все… п-парсуны, отроки… есть глупейшие слухи и д-домыслы. Вранье и мистицизмус! А вот он… (Указывает на Т е л у ш к и н а.) Вот он и есть настоящая п-правда. Он есть большой м-майстер. Выпьем за него!
К у п е ц (поперхнувшись). Кто он есть?
М у з ы к а н т. Он есть великий русский м-майстер!
Т е л у ш к и н (посмеиваясь, подливает ему). Давай, немчура, окороти голодёра…
К у п е ц (сурово). Ты на своей шарманке пиликаешь, ну и пиликай! Не моги в сурьезный разговор встревать.
В а л е н ю к. Гигантское всеобщее лицемерие, господа – полагать русского мужика хорошим работником. Тем паче – великим мастером. Засилье мифов и невежество, станем так говорить! Мужик наш – ленив, глуп и косорук. Ремесла он толком не знает, сидит себе и тюкает на авось. Начнет, да и бросит, ежели не выходит. Еще и с задатком сбежит. (Т е л у ш к и н у.) Петя, не дуй губу, не про тебя сие. А хоть бы и про тебя. Дай, я тебя обниму, лапушка…
Т е л у ш к и н (уворачиваясь). Да что ж такое…
В а л е н ю к. Взять хоть лужу твою. Неисчерпаемая тема-с! Сколько уже копий сломано! Сколько, будем говорить, громов и молний начальственных обрушено! Сколько желчной сатиры излито! А она все лежит и лежит, родимая, горя не знает. Ну, вот нагонят вдруг мужиков. Станут они вокруг оной лужи и начнут рядить – как, мол, сию неприятность извести? Потом спор учинят, да еще, пожалуй, до мордобоя дойдет – кому за ведром бежать? Ну, через час явится один кто-нибудь, отчаянный, с ведром, начнет черпать и носить. А пятеро станут в затылках чесать, да советы подавать. Сходит доброволец наш на канаву раз, сходит другой. Да вдруг и пропадет, каналья, вместе с ведром. Мужики постоят, почешутся и разойдутся. Хорошо, досочки… на камушки… положат. А лужа – как стояла от сотворения мира, так и далее стоять будет. До самого Страшного суда, пожалуй что, достоит. И случится из сей лужи новый, философически выражаясь, всемирный потоп-с.
К у п е ц (Телушкину, грозно). Сколько раз было говорено?
Т е л у ш к и н (с досадой). Уберу, сказал! Пашка давеча начал, к вечеру закончу.
В а л е н ю к. Вот и со шпицем вашим… Ну, залез он. «Уря» прокричал. А дале-то что?
Т е л у ш к и н. Дале – работал я. Чисто все сделал, на совесть. Что ж ты, вашскобродь, как, скажи, Фома неверующий?
В а л е н ю к (назидательно). Обчественный контроль – признак демократии истинной. А признайся, душа, как родному… ведь хотелось сбежать-то? Как тому мужику, с ведром-то? Ну, признайся, голубчик, страшно ведь было?
Т е л у ш к и н (сердито). Ведро не надо туда, ни к чему. А страшно… ну, было раз. Когда до яблока долез и… башкой уперся. (Оглядывает соседей.) Вниз поглядеть боюся, наверх – никак. Ходу нет. Крюки, за кои чеплялся, кончились, по маковке-то боле не идуть. А он, шпиц-то, в том месте раскачивается… страх просто. Висю над пропастью, как, скажи, на качелях. Вот тада стало мне скушно. Просто сказать – ужас пришел. Ветер нападаеть – дух вон. Вокруг тебя ведь нет ничего, одни облака несутся. Руки ободраны, ноги ослабли… А народ на площади галдит, свистит – ждеть, что дальше-то будеть. Как, мол, верхолаз опозорится. Может, наземь слетить. Может, вниз поползеть, как-нибудь задом кверьху. Иные-то токмо затем и явилися… Позлорадствовать… (Снимая с плеча руку В а л е н ю к а.) Да. Сжался я весь тогда, лбом в медяшку уткнулся и смекаю – все, видать, конец тебе пришел, Петр Михайлович. Как отступать, ежели что, не знаю. Заранее не обдумал… Стало быть, токмо наверх, а… как? И тут слышу… али почудилось мне – голос. Тихий такой, ласкательный… Вроде как серебряный. И до невозможности родной. «А ты, говорит, Петечка, креста держися… Он-то, крест, тебя никогда не подведеть.» И тут понял я, как дальше быть. Привязался покрепче, на воздух откинулся, завис и стал бечеву кидать – на яблоко, сверху, внахлест. Первый раз промахнулся. А вторицею… Как раз ветер подул, подмог, и веревка крест обхватила. У основания. Подергал я концы – точно, держит. Полез. И ведь как вскарабкался, сам не упомню. На колени-то встал, за крест обеими руками держуся – ничего, держит, хоть и покосимши. А потом глаза поднял и… как оборвалося все у меня. Такая немыслимая красота открылася! Такая, что и сказать нельзя. Всякую боязь забыл! Всякую усталость. Как, скажи, полетел… Потом, сколько раз не подымался, обыкнуть так и не сумел. А ночью ежели… Звезды тама потрогать можно – руку протяни. Я, робяты, помирать буду, а красоту тую не позабуду… (Т е л у ш к и н треплет М у з ы к а н т а за его лохмы.)
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?