Текст книги "Только через мой труп"

Когда Джекобсон вытаскивал меня из горящего Хаммера, я был не в себе, нес какую-то чушь. Он накрыл меня куском брезента, когда потушил мне спину от перекинувшегося на форму огня, сунул в руки винтовку. Через минуту я потерял сознание, несмотря на грохотавшие выстрелы вокруг. Потом меня взяли в плен, пытали. На лице был тряпичный мешок, руки оказались связаны, ногами я пошевелить не мог. На мешок лилась вода, отчего я стал захлебываться. Между секундными остановками потока воды я успевал сквозь прилипшую к лицу ткань глотнуть воздуха и успеть выплюнуть воду, попавшую в горло.

Я молчал, не понимал их речи. Затем я долго висел кверху ногами, связанный, с мешком на лице, словно какая-то тушка на скотобойне. Спина горела огнем, в висках стучала кровь. Такими темпами мне оставалось недолго жить, пока вся кровь из тела не скопится в голове и не начнет заполнять мозг. Мне пришла идея попытаться раскачаться, когда убедился, что в помещении никого не было. Ударившись об стенку, я каким-то чудом повалился на землю, видимо веревка была накинута на крючок или что-то подобное. Связанными руками попытался снять мешок на голове – все оказалось тщетно. Я стал нащупывать в кармане зажигалку, подарок одного из специалистов по взрывчатке, воевавшего в одном взводе со мной.

Кто мне тогда помог, я не знал. Бог ли это, либо я справился сам, но пальцами нащупал металлический прямоугольник. Вытащив, я чиркнул кремнем и сжал тряпичный материал мешка изнутри зубами. Огонь начал обжигать веревки на запястьях вместе с кожей, несколько секунд спустя я дернул руками, пытаясь высвободиться. Не вышло. Следующий раз наугад, попробовал держать крошечное пламя зажигалки чуть дальше, но прекратил, услышав шорох в коридоре совсем рядом, видимо за дверью. Зажигалка выпала из рук. Я знал, что если сейчас зайдут те, кто меня пытал и найдут ее – я труп. Пальцами начал рыскать по полу вокруг себя, но вдруг ощутил, что руки свободны. Видимо все-таки веревки подгорели хорошенько. Сняв в мгновение проволоку на шее, за счет которой держался мешок на голове, огляделся. Было темно, в углу еле – еле горел какой-то фонарь или лампочка. Глаза привыкли быстро, я начал разматывать ноги, зажигалки рядом отыскать не успел.

Неожиданно услышал приближающие шаги к помещению, где меня держали в плену. Комната была совсем небольшой, когда я осматривался, видел, что есть кто-то еще, кто-то в похожей на мою форму висел кверху ногами и не подавал признаков жизни. Я метнулся к двери, ноги мои все еще связывала веревка, дополз как смог, и вжался в стену, готовясь к атаке. Война научила – или ты, или тебя. Засов с обратной стороны издал характерный звук и дверь приоткрылась. Я ударил появившийся в проходе силуэт локтем, и не один раз, прежде чем меня остановили. На полу лежал Джекобсон с окровавленным лицом, глаза закатились в потолок. Он пришел меня спасти, а я кинулся на него. Рядом стояли еще двое из моей команды, которые держали мне руки.

Я ничего не мог сказать, потому что к горлу подступил здоровенный ком. Я так часто дышал, сидя на коленях, смотря на безжизненное тело моего товарища из одного взвода, который спас меня однажды, но никогда больше не сможет спасти меня снова. Не придет домой, не обнимет сына, не поцелует супругу, вдыхая запах волос, пахнувших ромашками. Единственное, что он сможет – лежать в земле, покуда тело, полное когда-то эмоциями и чувствами, не поглотит чернозем.

Я не знаю, как люди умирают. Я вижу это, присутствую при этом, но сам остаюсь жить. Когда я умру, это увидит кто-то другой. А может, не увидит вовсе, потому что возможно в этот момент я буду один. Это похоже на то, когда ты идешь по оживленной улице. Останавливаешься, представляешь, будто тебя здесь нет. Пешеходы идут по своим делам, машины продолжают ехать, сигналить. В принципе мир продолжает жить без тебя. От этого становиться больно.

* * * *

София прижала мятую фотографию отца и матери, которые стояли в обнимку на фоне голубого моря, на заднем плане виднелись отдыхающие, парусник и причал. Выглядела девочка ужасно. Она уже потеряла счет времени, не знала, какой сегодня день, утро или ночь. О том, что кто-то придет и найдет ее в этом месте, девочка перестала верить давно. Комната с железными прутьями стала за последние дни ее домом. В углу валялась пустая миска. Высокий мужик в капюшоне, скрывающем большую часть его лица, приносил ее вроде бы вчера, с зажаренным куском мяса неизвестного происхождения. Девочка сначала сморщилась, не думая, что будет это есть. Но спустя какой-то промежуток времени голод стал окончательно разрывать ее изнутри, и она жадно проглотила содержимое миски. До этого в клетку ей незнакомец бросал несколько раз бутылку с водой. Темнота за прутьями скрывала соседнее помещение, но когда человек в капюшоне шел, лица которого она никогда не видела, в тишине можно было разобрать очень тихие приближающие шаги, нарушавшие тишину.

Зачем кому-то понадобилась девочка – подросток? София не знала ответа. В первый день, когда она очнулась в брошенном за решеткой плетеном мешке, выбравшись, кричала, билась в агонии, стучала по клетке с такой силой, что на ладонях засочилась кровь. Потом она долгое время сидела на бетонном полу в бессилии. Незнакомец расположился напротив, точил огромный нож, молчал, не обращал внимания на действия девочки, будто ее и не было там вовсе. Временами он уходил во тьму, скрипела дверь, и тишина заполняла всю комнату. Девочке казалось, как будто она находится в вакууме.

Софии тогда в голову приходили мысли о том, что она больше не хочет жить. Найти бы что-нибудь острое, перерезать запястье, лишь бы не находиться здесь. Мысли о прошлом, как она сюда попала, прервали отдаленные шаги. Незнакомец появился из темноты, подошел, резко открыл решетку ключом с пояса, схватил девочку за волосы и поволок за собой. Перед этим он ударил ее, отчего София потеряла сознание.

Очнулась она уже лежа на столе. Напротив, на тумбе, лежала охапка лезвий разной величины на металлическом разносе. Девочка огляделась, руки оказались накрепко привязаны ремнями к железным опорам стола, ноги тоже – двигаться она практически не могла. Незнакомца рядом не было, она смогла осмотреть абсолютно всю комнату благодаря яркой лампе над столом, похожей на ту, которая располагалась в отделении хирургии, когда ей маленькой вырезали аппендицит. София посмотрела на свой торс. Рубаха была задрана, на коже в области живота была нарисована разметка черным пунктиром в виде прямоугольника. Девочка содрогнулась от ужаса, она хотела закричать, но не могла – рот был заклеен липкой лентой.

* * * *

Начало светать. Я перебрался через сгнивший забор, оказался по пояс в траве. Нужно было двигаться, но, потрогав плечо, оглядев кровавую ладонь от прикосновения, мне стало дурно. На секунду показалось, что закружилась голова. Боль отдавала в руку, капельки красной жидкости то и дело стекали медленно вниз по конечности под курткой, падали и исчезали где-то под ногами.

На горизонте виднелась трехэтажная школа, окон у которой вовсе не наблюдалось, лишь оставшиеся прямоугольные отверстия, где когда-то находились рамы со стеклами. Входные двери были настежь. В районе второго этажа из одного из окон выплывали густые клубы дыма, явно несвойственные пожару, кто-то просто развел костер. Очередной психопат, небось. Я пошел вперед, осматриваясь, приминая по пути траву, которую вскоре сменил гравий. Посторонний шум последовал справа.

Между невысоких кустов вперемешку с зеленой травой, осматриваясь, высунулась морда пса. Вскоре показалось и туловище с оставшимися клочками шерсти. Собака, заметив меня, оскалилась, зарычала, глаза ее будто увидели во мне готовый завтрак. Я замер. Достал аккуратно левой рукой мачете, поняв, что животное настроено агрессивно. Жаль, что пистолет был пуст. Собака метнулась в мою сторону, породу я так и не смог определить – настолько уродливо она выглядела. Моя рука, крепко сжимающая рукоятку, сделала мах с плеча, ржавое лезвие рассекло твари морду, не так правда глубоко, как мне хотелось. Та в мгновение отскочила, осознав, что я не беспомощный кусок мяса и в состоянии дать отпор. Если не кровоточащая рана – давно разорвал бы псу пасть. Я махнул мачете по воздуху, показывая, что не стоит ко мне приближаться. Собака попятилась назад, скалясь, смотря в мои глаза не отрываясь. Спустя секунду пес завыл как волк на луну. Я смутился. С тех же самых кустов, будто по приказу, выбежало еще три твари, размером поменьше вожака, две из которых больше походили на дворовых лаек. Третья из них была облезлая овчарка.

Я, не делая резких движений, двинулся назад. С одной собакой мне бы удалось справиться, но со стаей и моим покалеченным плечом не хотелось вступать в схватку. Дворняги кинулись вперед, будто штрафники на поле боя. Одна получила пинка и отлетела на несколько метров, заскулив. Вторая же от удара лезвием мачете распалась практически пополам. В ту же секунду овчарка вцепилась в штанину, а вожак с разрезанной мордой, обойдя справа, схватил зубами руку, выбив единственное оружие. Я повалился всем весом на собаку у моей ноги. Раздалось жалостливое скуление, у овчарки будто хрустнули все кости внутри, и тело животного в мгновение перестало брыкать лапами. Вожак и не думал ослаблять хватку на моей ладони. Я нанес другой рукой несколько ударов кулаком в рожу пса. Туловище собаки болталось в воздухе, я пнул в живот ей ногой. Тварь повалилась на пол. Откуда эти собаки здесь?!

– Помнишь, я обещал разорвать тебе пасть?!

Я был в ярости. Прижав локтем туловище животного, я двумя руками, несмотря на боль, схватил за низ и верх челюстей, со всей силы дернул в разные стороны. По ладоням потекла теплая кровь. Пес перестал сопротивляться, лапы остановились в одном положении, будто закаменели. Я привстал. Теперь еще и ладонь распорота клыками бешеной собаки, не смертельно конечно, если не подхвачу столбняк. Вдалеке откинутая пинком собака, скуля, убегала, сверкая лапами.

Вдруг поодаль раздались выстрелы, я метнулся в траву, прихватив мачете, брошенное в порыве схватки. Отдышался. Надо идти. И плевать, что сейчас я был уязвим, как никогда. Больше всего хотелось выпить бутылку чего-нибудь покрепче, чтобы очухаться. Сквозь траву, рядом со школой, я увидел человека с пожарным топором, который мчался за парнем в шортах. Тот держал пистолет в руке то и дело стрелял на бегу за спину в преследователя. Я сразу подумал о патронах и пистолете – они бы пригодились сейчас. Психопат размахивал топором то в одну сторону, то в другую, разрезая за спиной у бегуна воздух. Здесь действительно люди сошли с ума. Вскоре оба скрылись в лесу справа от школы. Потом проверю, когда наступит день, сначала надо найти Софию. Я двигался в школу. Все-таки там шел дым, может там есть и что-нибудь съестное. Перед тем как продолжить путь, пришлось помочиться на руку, рана защипала, я отрезал лезвием мачете кусок рукава куртки и перемотал ладонь.

Стало немного светать. Вокруг все казалось таким мирным, пока я не уткнулся в кучку разложившихся трупов, остатки которых расположились на земле. Чувствовалось, будто кто-то их разодрал, обглодал части тел, оставив кости вперемешку с обрывками одежды. Кошмарное зрелище. Может собаки.

Я стоял у ворот школы. Дым ударил в нос, хотя ветер уносил его вверх за здание. Наверху возня, мне на секунду показалось, что слышу шорканье ботинок об пол на втором или третьем этаже. Нужно быть начеку. Пальцы крепко сжимали револьвер, другой рукой я держал наготове мачете, рукоятка которой пропиталась кровью от повязки. Я вошел в распахнутые двери.

* * * *

Сколько бы боли ты не испытывал за свою жизнь – эта боль никогда не сравнится с чувством, сдавливающим грудную клетку изнутри, после смерти близкого человека, того, которого ты любил каждой клеточкой своей души. Есть множество способов нанести душевную травму человеку. Иногда эти раны, те, что едва видны, проникают так глубоко, как та, что я нанес тебе, София.

Я много пил. Вместо того, чтобы быть с тобой. Каждый божий день две бутылки виски стали уже нормой. Чистого, безо льда и содовой. Сидел в баре, тупо уставившись в стойку с напитками, заливая боль и все больше проваливаясь не понять куда. Один раз помню, ударил бармена в лицо, когда он сказал, что мне уже хватит. Мой разум затуманил алкоголь. Я упросил бармена не сообщать в полицию, когда утром протрезвел. Дал сверток с пачкой мятых долларов. Тогда все обошлось. Я не мог работать, не ел практически ничего, не мог быть с тобой. Я мог спать полдня и заливать в глотку оставшееся время. Да, бывало, я забирал тебя со школы, скрывая запах выпивки жвачкой. Я не гордился этим, но ничего не мог поделать. Напивался до чертиков, не помнил, как возвращался домой, как объяснял тете Саре, что ей придется побыть с тобой еще не один день.

Смерть твоей мамы, увольнение с работы, галлюцинации… и война. Столько всего накатилось. Я убивал людей так же легко, как ты давишь ладонями москитов на пикнике. Я не знаю, чего ждать, когда найду тебя. Бросишься ты на шею или возненавидишь меня еще больше – я все равно никогда не перестану тебя любить. Я убью любого, кто встанет на пути. Я иду, София.

* * * *

Моя рука схватила его за мокрые волосы, он брыкался, но уже не так сильно, пытался выкрутиться, но ничего и близко не выходило.

В сильно моросящий дождь я добрался до этого чертового дома, где стая уродов держала близняшек, двух несовершеннолетних девчонок, которых неделю назад объявили в розыск. Живы были они или нет, мне неизвестно. Это я и пытался выяснить. Какие унижения и издевательства им пришлось пережить – страшно представить. Досье двоих подозреваемых заполонено приводами за домогательства к школьницам в Питсбурге. Смертельной инъекции им будет маловато. Полгода как я уже охотник за головами. Если муж бьет жену, ходит налево, спит с мужиком – мне плевать. Если дело касалось детей – я творил самосуд, как бы это ужасно не звучало. Мог подкинуть левые стволы, сделать так, что преступники, которых я искал, вдруг сами убили друг друга. С Гудманом из убойного отдела, занимающего баллистической экспертизой, мне легко можно было договориться. А вечером зарулить с ним в паб. Я не верил в справедливость нашей системы правосудия и плевал на законы, когда это было необходимо лично мне.

Прыщавый, как тинэйджер, он глядел на меня полными ненависти глазами. Руки его перестали двигаться, когда его лицо смялось, как консервная банка, от удара правой. Это был их часовой. Еще пара гребаных отморозков сидела в доме, в окнах которого горел свет и слышались голоса. Да, этот ублюдок, который вышел поссать или покурить на улицу, успел брякнуть, что дальше порога их убежища мне не дойти. Он ударил меня в грудь, когда я перелез через кустарник, только это выглядело смешно, потому что он тяжелее своего члена никогда ничего не поднимал. Получился просто глупый толчок с его стороны. Он даже не был вооружен! Я одним движением вывернул ему кисть, в ту же секунду послышался хруст. Урод хотел завопить, но я мигом заткнул ему рот валявшейся на мокрой земле смятой банкой из-под пива. Отчего у парня вылезли зрачки из орбит. Он не мог вскрикнуть, губы были раскромсаны, полилась кровь по шее, он попытался закрыть рот рукой. Однако часовой в полосатой кофте, похожей на ту, что носят педики в Вест-Сайде, несмотря на шок, попытался меня пнуть ногой, которая от последующего моего контрудара теперь уже моей конечностью, выгнулась в противоположную сторону. Я ухмыльнулся.

– Как тебе хавчик?! Говори, сука, где вы их держите! Шепотом!

Захлебываясь парень начал говорить, смятая банка вывалилась изо рта, тинэйджер стоял на одной колени, на второй он не мог стоять, потому что сломанная конечность выглядела ужасно. Состояние шока не давало ему еще ничего понять, мне даже показалось, будто он рыдает, хотя возможно это был дождь, капли которого скатывались по лицу врага.

– Там везде капканы на медведей, ты сдохнешь здесь! Только я знаю, как пройти до дома, – затараторил путая слова парень.

Да, там было темно. Только свет у крыльца и от окон. Поэтому, размазав ему морду, я взял его за шею и за сломанную ногу и с размаху кинул вперед, отчего парень, еще живой, налетел в кромешной тьме на несколько моментально захлопнувшихся ловушек с острыми зубьями – он даже не успел вскрикнуть. Я наступил ему на спину. Надо было взять фонарик, видимость была совсем хреновой. Пройдя по телу, я оказался около окна. Боковым зрением увидел еще несколько капканов. Эти твари знали, что кто-то придет. Ловушки они разбросали, когда девчонок увезли в этот двухэтажный дом, с крыши которого стекали струйки воды, похожие на маленькие водопады. Они падали мне на волосы, стекали по щетине, растворялись, сблизившись с мокрым материалом кофты. Я был не в настроении.

Парни, о чем-то разговаривали; те, досье которых я просматривал пару часов назад. Был, правда, среди них совсем незнакомый мне персонаж. Один дремлет на стуле в углу комнаты, двое что-то друг другу доказывают, размахивая руками. Надо им их сломать. Я стучу пальцем по стеклу со стороны улицы. Отражением снятого автомобильного зеркала замечаю, что один ублюдок перестал вести беседу и направляется к окошку. На камуфляжных штанах висела кобура, торчащий оттуда магнум был вытащен им, когда он приближался к окну.

– Подожди, там кто-то…

Он не договорил своему дружку. Я одним движением, разрезая капли дождя, пробил рукой, обмотанной куском штанины часового, тонкое стекло, и резко схватил ничего не подозревающего противника. В ту же секунду рванул на себя. Началась стрельба в доме. Несколько пуль добили остатки стекла в оконной раме. К удивлению друзей их напарник растворился в темноте за окном. Парень, дремавший на стуле, подскочил и схватил Калашников, стоящий дулом вверх в углу помещения.

– Где Чак? Барри, где он?!

Один из них, тот, который сидел за столом с уже мертвым напарником, вытащенным мной через окно, аккуратно подходил к разбитому стеклу, держа пистолет наготове. Второй в голубой кепке с Калашниковым двигался вдоль стены.

– Как он подошел?! Там, черт возьми, ловушки по периметру!

Барри выглянул в окно. Лучше бы он этого не делал. Раздался щелчок. Напарник с автоматом обомлел. Барри шмякнулся на паркет с капканом на лице, если его можно было еще назвать лицом. Полчаса назад они разговаривали, час назад с ним жрали пиццу. А теперь его уже нет.

– Сука! Выход-о-о-ди! – орал единственный урод, оставшийся в живых.

Вся обойма была выпущена в оконный проем. Противник бросил оружие, ринулся к столу, в который был воткнут топор.

Его звали Треш, этого ублюдка, который беспрестанно орал и озирался вокруг. Трэш – как какой-то дешевый отстойный ужастик. Да, в доме больше никого не было. Чак и Барри подохли.

Отец бил его в детстве, запирал в чулане на долгое время. Трэш чуть подрос, бросил учебу. Как-то раз он отомстил отцу, ударив его ночью сначала молотком, потом повесив его труп в чулане. Чуть позже закопал за домом, где они жили, когда тело начало вонять. Трэш всегда делал вид, будто он крутой мужик, хотя сам по себе ничего из себя не представлял, потому что был тощим задротом. Трэш размахивал топором, рассекая воздух, и орал, пнул стол, перевернул стул. Его слюни летели в разные стороны, немытые волосы встали дыбом. Ага, он казался зол, но не сильнее чем я. Наконечник топора разрезал воздух, а противник суетился по комнате, как загнанная овечка. В оконный проем влетел кусок полена и сравнялся с харей Трэша, отчего оружие вылетело из рук, и, сделав кувырок, упало за опрокинутый стол. Трэш лежал на лопатках, потеряв равновесие от моего броска. Он едва прикоснулся к носу, как тут же почувствовал резкую боль. Кость торчала из переносицы и руки от прикосновения перекрасились в кроваво-красный цвет. Я запрыгнул через разбитый стеклянный проем. Противник, как будто перед ним появился сам сатана, начал лежа пятиться назад, ботинки проскальзывали по полу, из-за этого с места он особо не двигался.

– Где они?!

Услышав мой голос, из его глаз хлынули слезы, смещавшиеся с кровью на лице.

– Они… они…, – заикался он, – в подвале… я их не трогал, это Чак! Я бы ни за что к ним не притронулся! Это все он, все он!

– Ну тебя нахер.

Я ударил подошвой от армейских ботинок по лицу, отчего Трэш просто свалился на пол без сознания. Моя рука взяла топор. Оставлять в живых я его не мог. Хотя нет, я просто не хотел. Дай бог, девчонки были живы, только сильно напуганы. Вот так я раньше решал вопросы, как бы это грубо не звучало.

* * * *

Длинный коридор с облупившимися стенами был загроможден стульями, партами, строительным мусором, будто кто-то давно делал здесь ремонт и решил бросить это надолго затянувшееся занятие. Помещений по пути было много, лучи солнца, где были оконные рамы, освещали наполовину коридор. Все равно нужно двигаться осторожно. Я прижался спиной к стене, держа оружие в обеих руках наготове.

Аккуратно, не делая резких движений, заглянул в комнату справа. Стены выглядели облезлыми, покосившаяся доска для мела сравнялась с раздвинутыми в разные стороны партами. Среди них лежало неподвижное накрытое темно—желтой простыней тело. Запах стоял затхлый, видимо оно здесь не первый день. Я двинулся дальше, не заходя в комнату, идя вдоль стены, стараясь не снести разбросанные стулья и парты, чтобы не наделать лишнего шума. Под ногой что-то треснуло, я посмотрел под ботинок и понял, что наступил на стекло. Пол был усыпан остатками обоев, осыпавшейся штукатурки, вперемешку с пылью, под которой я не заметил осколков видимо разбитых окон. Краем глаза уловил движение позади. Кто-то стоял за спиной. Тело с наброшенной простыней. Выглядело это зловеще. Я, медленно повернувшись, не отрывая глаз, увидел лишь щиколотки ног. Они торчали из-под накинутой на очертания человеческого тела пожелтевшей тряпки. Тело стояло неподвижно, так же без малейшего движения, как когда находилось на полу в комнате. Кто—то или что—то смотрело на меня, не отрываясь.

Я вздрогнул, когда раздался звонок, оглянулся назад, откуда шел звук. Звонок был как во время школьных занятий, когда наступал перерыв между уроками. Повернувшись обратно, понял, что тело исчезло… Секунду назад оно стояло в проходе. Может опять галлюцинации?! Неожиданно звук колокольчиков смолк, так же резко, как и раздался. Кто-то видимо вздумал поиграть со мной.

Я, пройдя пару шагов назад, заглянул в комнату, где минуту назад видел труп, накрытый простыней. Ничего. Тела не было. Что за бред? Я услышал шуршание ботинок совсем рядом, со стороны стены. С угла, видимо где должна располагаться лестница на второй этаж, вышел крепкий человек, в руках у него была металлическая труба, за спиной рюкзак цвета хаки с торчащим краем лука. Верхним обрезком трубы он хлопал по ладони и уверенно двигался навстречу, будто мы с ним были знакомы. Я приготовился к схватке.

– Напугался? – спросил он, и среди заросшего щетиной лица появились редкие гнилые зубы.

На нем была потрепанная джинсовая куртка с вывернутыми наружу карманами и брюки, сквозь рваные дырки в коленях, в которых виднелась загорелая кожа.

– Нет, – спокойно ответил я, – Я бы не советовал подходить ближе.

Незнакомец замер в паре метров. Дуло револьвера было направлено в область его головы.

– Я думал, будет смешно тебя напугать. Ты не испугался привидения, жаль. Надо придумать другую маскировку.

Парень опустил голову, будто, правда его это расстроило, покрутил трубой в руке, стоя на месте и вновь поднял глаза на меня, и продолжил:

– Ты как бы у меня в хате, а кто сюда заходит, мы играем в игры. Ты любишь прятки?

Я отрицательно мотнул головой, сжав револьвер в руке еще сильнее, дав понять, что со мной его шуточки не пройдут. Я часто посещал тир, думаю, пуля летит быстрее, чем он двигается. Правда, патронов-то не было, но он-то не знал об этом.

– Мне нужен Хирург.

– А мне нужна баба, – съязвил псих с трубой.

– Может, без головы тебе будешь лучше?! – я чуть ли не заорал на него.

– Хирурга здесь нет. Здесь только я. Я один. Наверху есть что похавать. Ты жрать хочешь? Я вижу, что да.

Первый человек, которого при встрече я не застрелил, не повернул ему голову на сто восемьдесят градусов. Хотя еще не вечер.

Незнакомец убрал трубу в рюкзак за спиной. Я заметил, что на руке у него не было пальца или даже двух, и такое ощущение, что он лишился их совсем недавно – кровь на обмотанной вокруг ладони тряпке еще не засохла. Я опустил пистолет. Мачете все-таки держал наготове.

– Есть что выпить? Еще бы это… иглу надо. Есть?

– Ты вмазаться чтоль? С этим здесь херово, мужик. – Парень повернулся и махнул мне головой, указывая на путь по коридору.

– Мне надо залататься, – уверенно ответил я, стараясь не показывать слабости и усталости.

Незнакомец повернулся в пол оборота в пролете, перед лестницей на второй этаж.

– Есть игла, леска. Еще консервы наверху. Бухла нет. Была когда-то бутылка довоенного шнапса, кончилась. Ты не похож ни на местного, ни на военного.

Парень с рюкзаком поднимался по запыленным ступенькам, кое-как успевая, я двигался за ним, оставляя еле видные капельки крови на полу.

– Я ищу девочку, лет двенадцати.

– Здесь?! – незнакомец замедлил ходьбу. – Да здесь одни мужики. Баб отродясь не было, сколько себя помню.

Видимо он и правда ничего не знал. Нужно будет разузнать про Драговича, если получиться. Мы поднялись на второй этаж, я успел краем глаза оглядеть, что когда-то здесь был пожар, все вокруг выглядело опаленным, стены покрылись сажей, а от единственного стола остался черный пепельный каркас. Незнакомец, не останавливаясь, двинулся выше – на третий. Я не мог доверять человеку в городе убийц, мачете все еще была наготове.

Третий этаж был просторен, более менее чист. На полу лежал спальный мешок, тлели бруски, аккуратно обложенные потрескавшимися кирпичами, рядом валялись банки из-под фасоли и не понять какого еще пайка. В углу стояла керосиновая лампа, достаточно озарявшая комнату. Здесь было тепло, я снял куртку. Незнакомец обошел кусок ламината, положенный на парты: это видимо был стол. По нему раскиданы какие-то бумаги, выцветшая покерная колода, пустая банка кофе, окурки от сигарет в пачке. Парень нагнулся, проходя под натянутой от края до края комнаты веревкой, на которой развешаны вещи для сушки, и присел рядом с костром, взяв со стола забычкованную сигарету. Поджег ее от огня, наклонившись. Сейчас он не выглядел как отморозок, был похож на того, кто просто пытается здесь выжить.

– Я Бен, – он протянул руку без пальцев.

– Коннор, – осторожно пожал ему в ответ руку я.

Сняв рубаху и пропитавшуюся повязку-жгут с плеча, увидел глубокий разрез. Рана была на вид чиста, кожа будто разошлась небольшими волнами в разные стороны, образовав канал, где сочилась кровь. Выглядело хуже, чем я предполагал, но не смертельно. Бен снял рюкзак, бросив его у парты, которая держала ламинат, и направился в темный дальний угол комнаты. Вернулся ровно через секунду назад, с крошечной иглой, мотком лески, и бутылкой с прозрачной жидкостью.

– Что это? – удивился я.

– Чача, я сам раньше делал на спирту, когда еще были компоненты.

Я смутился.

– У тебя ж нет выпивки? Разве ты не так сказал?

– Это не для тебя. – Бен начал продевать леску в ушко иглы, предварительно облив оба предмета своей настойкой.

– Для кого же?

– Для твоей раны.