Текст книги "Баллада о солдате (сборник)"

Уцепилась за борт, перевалилась через него – там, на дне, лежал Николай. Настя залезла в лодку, легла рядом со своим суженым, приговаривая нежные слова, обняла его, прижалась.

Николай застонал.

Настя заплакала, расстегнула на Николае рубашку.

А на груди Николая на кожаном ремешке висели два тускло поблескивающих, соединенных между собой звена цепи. Той самой цепи, на которой томился когда-то в сыром каземате верный последователь Томмазо Кампанеллы, политический каторжник Родион Климентов.

Лодка покачивалась на слабой волне, уплывала все дальше. Она уносила Николая и Настю навстречу солнцу, поднимающемуся над могучей рекой. Уносила навстречу большой и счастливой жизни.

Часть вторая
Исход

Кинохроника.

Фотодокументы.

На полях страны еще бушевали битвы.

Фронты Гражданской войны.

Последние пароходы интервентов. Бегство из Мурманска.

Бегство из Крыма.

Победа!

Декабрь 1920 года. Восьмой Всероссийский съезд Советов. Выступает Ленин:

«Дело с нефтью идет хорошо, и мы начинаем становиться на собственные ноги и с топливом…»

План ГОЭЛРО.

Награждение бакинских рабочих орденом Красного Знамени за самоотверженный труд по обеспечению Советской страны нефтью.

Улыбаются гордо посланцы Азербайджана. Но в стране царили разруха и голод. 1921 год.

Разбираются взорванные железнодорожные составы. Рабочий трудится, не зная отдыха. Крестьянин трудится, не зная отдыха. Детердинг настолько уверен в скором падении Советов, что скупает по дешевке акции и права на нефтяные разработки у бывших владельцев – Манташева, Нобеля, Лианозова.

В то же время он не скупится на финансирование подрывной деятельности и террористических актов в Закавказье.

Взорванное здание партийной школы.

У стены трупы, накрытые рогожей.

Зверски замученный милиционер.

Пожар ремонтных мастерских.

Чекисты осматривают трупы сгоревших при пожаре.

Апрель 1922 года.

В это же время начиналась война между двумя нефтяными магнатами – Детердингом и Рокфеллером. Компания «Ройял датч-Шелл» предъявила ультиматум «Стандард ойл», угрожая снизить цены на нефть на мировом рынке.

Война самая настоящая!

Развернулась она в Мексике.

Президент Пасейро Диац убит.

В результате переворота диктатор Мадейра – ставленник Детердинга.

Мадейра убит. Тело распростерто в луже крови в кабинете.

Оружие путчистам покупалось на деньги Детердинга.

Гора расстрелянных.

Женщины бьются над телами.

В нефтяной порт Тампико входят американские военные корабли.

Угрюмо смотрят мексиканские докеры на сгруженные с судов пушки и ящики с боеприпасами…

А Россия оживала после стольких лет разрухи, голода!

Пошли нефтеналивные суда под советскими флагами.

Покатились составы с нефтью.

На мировой арене появляется новая сила – советская нефть. Революционная страна изъявляет готовность торговать нефтью на мировом рынке.

После стольких боев!

Первый трактор.

Первый автомобиль. Электрическая лампочка на селе. Первая борозда. Улыбается крестьянин.

Кадры из фильма «Старое и новое» Эйзенштейна. Страшное горе постигло страну – Ленин умер! Скорбит мир.

Тысячи людей. Зимний морозный рассвет. Кадры из фильма «Три песни о Ленине» Вертова. Ленинский призыв в партию. Красноармейцы принимают присягу. Рабочий врубает станок. Страна строит новую индустрию. Страна строит новую культуру. Страна строит новое государство! Маяковский на трибуне. Тысячи людей – его слушатели. Новая школа – приехала Крупская. Рокфеллер предпринимает стратегический ход против Детердинга – он покупает у СССР миллионы тонн нефтепродуктов.

Сэр Детердинг в гневе! Страну Советов надо уничтожить, пока она не окрепла. Он принимал участие в организации и финансировании нового похода Антанты. Его усилия совпадают с интересами мирового капитала. Задача – втянуть в военный конфликт. Цель – уничтожить. 1927 год.

Нападение на торговое представительство в Лондоне. Выбитые окна. Раненые, окровавленные люди. Демонстрация протеста.

Дипломатические отношения СССР и Великобритании прерваны.

Убийство советского полпреда в Польше Войкова. Нападение на советское консульство в Нанкине. Выломанные двери. Ветер гонит обрывки бумаг.

Китайские полицейские выводят с руками на затылке советских дипломатов.

Белоказаки стоят под ружьем в Маньчжурии.

Китайские милитаристы захватили КВЖД.

Предательство Чан Кайши китайской революции.

Стремление мирового империализма втянуть Советский Союз в мировой военный конфликт.

Сжигают на площади чучело Детердинга. Тысячи людей на митинге.

Наши танки.

Боевые самолеты.

Наша армия.

Наши военачальники.

1928 год.

В своем роскошном поместье Детердинг организовал королевскую охоту на глухарей.

На эту охоту был приглашен Рокфеллер.

Вот они позируют с ружьями – два благопристойных джентльмена…

На этой встрече был заключен договор – внешне продолжать войну для поддержания высоких цен на нефть, а на самом деле объединиться в крупнейший нефтяной картель. В него вошли американские и английские компании.

Сэр Генри Детердинг:

«Кто захватит нефть, тот захватит власть!»

Германия. Провокация фашистов-чернорубашечников.

Сборища на улицах. Полиция не вмешивается.

1930 год.

Парламент Аргентины национализировал природное топливо и его разработки.

Сэр Детердинг посовещался с мистером Рокфеллером.

Военный переворот в Аргентине, закон о национализации отменен…

* * *

А здесь, в Елани, все было по-старому…

Шумела тайга, как и сотни лет назад.

Елань стояла, окруженная частоколом, запертая от сторонних людей знакомыми нам тяжелыми резными воротами. Тишина…

Но вот по воде откуда-то издалека донеслась никогда не петая здесь песня:

 
Мы красные солдаты,
За бедный люд стоим,
Свои поля и хаты
Мы в битве отстоим.
 

По реке к селу, тарахтя мотором, двигалась большая лодка-баркас. В лодке сидели двое – тридцатилетний Николай Устюжанин со своим десятилетним сыном Алешкой. Они громко и весело горланили:

 
Все пушки-пушки грохотали,
Трещал наш пулемет,
Бандиты отступали,
Мы смело шли вперед…
 

На Николае военная фуражка, длинное черное пальто, подпоясанное широким ремнем с кобурой. На Алешке старенькая куртка и засаленная кепка с переломанным козырьком.

 
Мы долго голодали
По милости царей,
И слезы мы глотали
От тяжести цепей…
 

Они подъехали к берегу, привязали лодку к мосткам. Закинув за плечи вещевые мешки, зашагали в гору, к селу.

 
Все пушки-пушки грохотали,
Трещал наш пулемет,
Бандиты отступали,
Мы смело шли вперед…
 

Отец с сыном шли в ногу, громко пели. Резные ворота надвигались на них. Вокруг ничего живого не было видно…

 
Настало время, братья,
Всех палачей разбить,
Чтоб старый мир проклятый
Не смог вас задушить!..
 

 
Все пушки-пушки грохотали…
 

Внезапно грохнул выстрел, с головы Николая сорвалась фуражка. Оба упали на землю, залегли.

– Что это, папаня?.. Белые? – тихо спросил Алешка.

– Не признали, – усмехнулся Николай, вытащил наган, подождал, потом крикнул: – Что же вы, паразиты, делаете?! Мы же свои!..

Медленно, со скрипом стали открываться ворота.

За ними стояли несколько человек.

Николай с Алешкой подошли, увидели среди других Спиридона, Петра, Фрола с карабинами в руках.

– Что ж так плохо стреляете? – усмехнулся Николай. – Разучились?

– Пока пугали, – ответил Спиридон.

– А зачем пугать-то?

– Тревожат часто, вот и пугаем.

– Бандиты?

– Всякие… – Он разглядывал, узнавал Николая. – Пожаловал?

– Пожаловал, – сказал Николай, глядя в глаза Спиридону.

– А где Настька? – спросил Петр.

– Нет Насти… – Николай вздохнул.

– А где она? – спросил Спиридон.

– Расстреляли… Белые.

– Загубил дочку, варнак! – послышался глухой старческий голос.

Мужики расступились, и Николай увидел старого Ерофея. Ерофей, опираясь на палку, вышел вперед, глядя из-под серых бровей на Николая.

– Не уберег, значит…

Николай молчал, потом, жестко улыбнувшись, скинул фуражку и поклонился в пояс Соломиным:

– Здравствуйте, сродственнички. Низкий поклон вам за то, что побили меня тогда и выкинули из деревни… Зато к людям попал… Ума-разума набрался! А теперь вот! – Он вынул из кармана гимнастерки бумагу. – Мандат мой от советской власти!.. Это «наган» к нему! – Николай вытащил и показал вороненую сталь. – А вот это сын мой, Алексей Устюжанин! Приехали к вам. Новую жизнь будем строить!

Николай надел фуражку, надвинул до самых глаз.

Сродственники озадаченно молчали.

Николай взял сына за руку и попер прямо на Ерофея. Тот вынужден был уступить ему дорогу, что в этих краях не особенно любили делать.

Николай направился по улице к своему дому.

– Слышь… Погоди!.. – растерянно крикнул Ерофей. – Поговорить надо!

– Завтра приходите. Поговорим! – ответил Николай. – Сегодня спать буду!..

Утром в избе Устюжаниных сидели мужики. Молчали, курили, ждали, пока проснется Николай.

Тот храпел на пустой деревянной кровати, накрывшись своим черным пальто. На полу рядом стояли его сапоги.

В доме было пусто. Кроме кровати, на которой спал хозяин, тянулись по стенам лавки и стоял почерневший большой стол из рубленых плах.

Алешка, стоя на лавке, приколачивал к стене большой плакат. На нем был изображен красноармеец. Он смотрел на мужиков неистовым строгим взглядом, вперяя в них свой указательный палец.

Мужики невольно ежились, поглядывая друг на друга, отводя глаза.

Алешка прикрепил плакат, спрыгнул с лавки, оглядел избу и, подойдя к висевшей в углу иконе, стал ее снимать со стены.

– Что же это ты, бесенок, делаешь? – спросил Ерофей.

– В сарай отнесу!.. Нам нельзя, чтоб она тут висела! Это все опиум для народа!.. – объяснил Алешка, с трудом таща икону к двери. – Бога-то ведь нет!

Мужики оторопело глядели на мальчишку. Один Фрол усмехнулся, покачал головой.

– Это кто же тебе сказал? – хрипло спросил Ерофей.

– Марья Иванна, наша воспитательница в детдоме.

Ерофей привстал и залепил мальчишке подзатыльник.

Алешка бросил икону, подскочил к отцовской кровати, вытащил у него из-под головы «наган»:

– Ты что дерешься, контра?! Враз застрелю!..

Ерофей скорбно глядел на него, покачивая головой.

Фрол сказал:

– Нехорошо, Алексей… Это ж твой дед родной!

– Какой еще дед?

– Отец твоей матери, – пояснил Фрол. – Ты мать-то помнишь?

Алеша опустил глаза:

– Я маленький был, когда она померла…

Проснулся Николай, рывком поднялся, сел, оглядел мужиков, мельком глянул на Алешку с «наганом».

– Здравствуйте, Николай Афанасьевич! – поздоровались те.

– Здорово! Я сейчас, – ответил Николай и прошел к двери. На груди у него на ремешке позвякивали два тускло поблескивающих, соединенных между собой звена цепи.

Мужики молчали. Алешка накрывал на стол. Принес чугунок с картошкой, положил два ломтя хлеба и соль в тряпице.

На дворе Николай подошел к кадке с водой, с размаху опустил в нее голову и туловище по пояс… Постоял так и вынырнул, шумно отфыркиваясь, потом надел на мокрое тело гимнастерку и, причесываясь костяным гребнем, пошел в избу.

Николай сел к столу, вывалил из чугуна картошку и глянул! на мужиков, которые сидели вдоль стены.

– Угощайтесь.

– Спасибо, отобедали.

Николай почистил картошку, макнул ее в соль, начал есть. Алешка примостился рядом.

Мужики смотрели на него, потом Ерофей сказал:

– Значит, так и живешь?

– Как? – не понял Николай.

– Ну вот так. – Ерофей кивнул на стол. – На досках ешь, как беглый какой!.. Без бабы!

– Какая еще баба! – отрезал Николай. – Когда сейчас такой момент!

– Какой момент? – спросили мужики.

– А что, вы разве не знаете?

– Откудова!.. Кто же до нас доберется!

– С прошлого лета никого не было!

– Самый тяжелый момент настал. Плохо в стране. Внутренний враг изнутри точит!.. А снаружи тоже на части СССР порвать хотят… В Англии Керзон, в Маньчжурии казаки атамана Семенова, а тут еще китайцы КВЖД отняли!..

– Значит, война? – спросил Ерофей.

– Пока еще нет, но мирно жить нам не дадут!.. А времени мало! Так что государству оборону крепить надо… круговую! Самолеты нужны, танки, станки всякие. Теперь на нашу Сибирь тоже большая надежда… Ученые люди говорят, что в недрах здешних всего навалом – металлов разных, уголька, нефти. И всего этого нужно побольше и поскорее… Это и есть главная наша задача!

– А ты сам по какой линии пошел? – спросил старый плотник Ермолай.

– Я?.. Я по линии внутреннего врага! – Николай обвел мужиков ясными глазами. – Вырываю с корнем!

– Понятно, – кивнул Ерофей и жестом остановил Спиридона, который хотел что-то сказать.

– Ты там Фильку моего не видел? – поинтересовался Ермолай.

– Видать не видел, но слыхал – в армию он подался. Командиром будет!

– И этот тоже, значит, насовсем убег, – вздохнул Ермолай.

– Значит, начальником будешь вместо Фрола? – спросил Ерофей.

– Да, буду у вас председателем сельсовета. Начнем строить новую жизнь… А для начала есть дело – серьезное, политическое. – Николай перестал жевать, обвел мужиков взглядом. – Куда Гуляева дели?

– Кого? – не понял Ермолай.

– Геолога Гуляева, начальника партии, что нефть здесь искал, а? Только начистоту!

Мужики потупились, отвели глаза, помрачнели. Николай наблюдал за ними.

Ерофей развел руками и, глядя прямо в глаза Устюжанину, сказал:

– Сам знаешь, тайга.

– Ты мне брось темнить, тайгой пугать! Давайте по порядку… Геологи приезжали?

– Прошлой осенью были.

– Буровую ставили?

– Много разных ящиков навезли. Все в лес утащили.

– Куда же все подевалось?

Мужики снова переглянулись, потом один сказал:

– Тайга! Разбеглись. Кто в болоте потоп, кто на зверя, может, наскочил, кто сам сбег, и бандиты тут все время шастают! Это тебе не Россия – Сибирь.

Николай прищурился:

– Ну, смотрите, мужики, смотрите!..

– Ты погоди, Николай, – примирительно сказал Ерофей. – Сам знаешь, в наших краях приезжему нелегко прижиться!.. Это мы пообвыкли, а для пришлого наша земля – проклятая!.. А они, мало того, свою каланчу задумали на Чертовой гриве ставить!

– Ну и что?

– Сам, что ли, не понимаешь? Место какое…

– Да вы что, в леших до сих пор верите? – усмехнулся Николай. – Вы мне бросьте тут чертовщину разводить!

– Бога нет, чертей тоже! – вдруг громко сказал Алешка.

– Мы туда не ходим!

– Да вы что, и вправду боитесь?

– Сходи сам, узнаешь!

– И схожу. Напарник мне нужен.

Мужики засмеялись:

– А кто с тобой пойдет?

Николай вздохнул и покачал головой:

– Одичали вы здесь совсем!.. Сидите, забором отгородились от мира, от жизни. Страна без топлива задыхается, революция в опасности, а вы тут еще в чертей верите! Ну, учтите, – он постучал пальцем по столу, – учтите, мужики, пока я до дела не дойду, я вас в покое не оставлю! Можете идти.

Мужики поднялись, затолпились в дверях.

– Фрол Захарыч, ты останься, – сказал Николай.

Фрол – черноголовый, из Устюжаниных, – стуча деревянной ногой, вернулся и сел к столу.

– Алешка, сбегай на улицу, поищи товарищей! – сказал Николай.

Они остались вдвоем.

Николай посмотрел на Фрола, помолчал, потом спросил:

– Партийный?

– Нет.

– Сочувствуешь?

– Всем организмом. Красный партизан.

– Лады. Понимаешь ситуацию?

Фрол вздохнул, покачал головой:

– Дело-то больно темное! А меня как раз в это время в Елани не было. К сестре ездил на Кондудом ставить. Приехали-то они при мне. Рабочие были так, народ случайный, шарыги, а начальник вроде мужик толковый, знающий…

– Мужик настоящий, – сказал Николай. – Друг он мне был. Многое мне объяснил. И главное – верил, что у нас нефть тут есть! Понимаешь, какое это богатство? Что бы здесь теперь было, если б нашли?! Дорогу бы сюда железную провели, электричество! Люди бы совсем другую жизнь увидели! Будь оно все проклято! – Николай постучал кулаком по столу. – Ну-у, я все равно докопаюсь, а ты мне помоги.

– Темное дело! – опять покачал головой Фрол. – Одно чую – Соломины чего-то знают!

Николай встал из-за стола, надел ремень с кобурой.

– Пошли!

…Они вышли из ворот. К ним подбежал Алешка. В калитке соседнего дома стояла рыжеволосая, веснушчатая, с большими зелеными глазами баба лет тридцати пяти.

– Здрасьте, Николай Афанасьич! – застенчиво улыбнулась она.

Николай остановился.

– Анфиска?

– Узнали…

– Здравствуй, – протянул он руку.

Она неумело подала свою, покраснела от удовольствия.

Помолчали. Она сказала:

– Если что надо по соседству – заходите.

– Спасибо!

Они пошли дальше.

– Ладная бабенка! – крутнул головой Фрол. – Вдова. Кирюху в Гражданскую убило! И детей не оставил. Мается одна.

В избе за столом сидели сыновья Ерофея Спиридон, Петр, у стены стояла бабка Дарья.

Напротив через стол – Николай с сыном.

Бабка не отрываясь смотрела на внука.

Ерофей только посмотрел на Дарью. Она начала носить на стол. Поставила расписной штоф, тот самый, которым когда-то Петр чуть не убил Родиона. Потом понесла шаньги, грибки, пироги, осетрину копченую, разную моченую ягоду и т. д.

Алешка никогда в жизни не видел столько яств сразу. Он неудержимо глотал слюни, провожая широко раскрытыми глазами каждое кушанье.

Бабка Дарья жалеючи глядела на внука.

Николай оглядел стол:

– Ничего живете, подходяще! Сюда бы рабочих и крестьян из России.

– У нас все свое, из тайги, – сказал Ерофей, наливая.

Николай усмехнулся:

– А тайга-то чья?

– Как чья?! Ничья!

– Была ничья, – сказал Николай. – А теперь народная! Ну ладно, об этом потом… Вам еще много нужно разъяснять… Давайте о деле.

– Выпьем сначала, чего по-сухому переть!

Николай покачал головой, отодвинул стакан:

– Не пьем!

– Ну хошь поешь тогда пирога горячего! – Ерофей обернулся к внуку: – Давай, внучок, с рыбкой!

Алешка посмотрел на отца.

Николай хмуро покачал головой:

– Обедали!

Алешка отодвинул тарелку.

Дарья заплакала, ушла.

– Ну что ж, тогда о деле, – сухо сказал Ерофей. – Ты на Чертову гриву лучше не ходи! Проклятое это место… Живым оттуда трудно выбраться.

– Странные тут дела. Ну ладно, с Чертовой гривой я сам разберусь. Ну а вы-то что, и вправду не знаете, куда Гуляев делся? Может быть, убили его?

– Может, убили, а может, и нет… – сказал Ерофей, переглянувшись с сыновьями.

– Если не убили, тогда где он? Уж кто-кто, а ты, Ерофей Павлович, должен знать!

– Не знаю, нет.

– Врешь! – резко выкрикнул Николай.

Ерофей помолчал.

Спиридон сказал:

– Это что, у вас, партийных, так заведено – на старших орать?

– Погоди! – сказал Ерофей.

Николай встал.

– Значит, разговора не получилось. Пошли, Алеха! – От порога он обернулся и весело сказал: – Ну, родственнички, не дай бог, если с Гуляевым что-нибудь по вашей вине случилось!

Утром Николай проснулся на своей незастланной кровати, потянулся к табурету взять штаны и вскочил в испуге – одежды на месте не было, сапог тоже. Николай сунул руку в изголовье и облегченно перевел дух – оружие было на месте. Он покрутил барабан – все семь патронов сидели в гнездах.

Из горницы доносилось шлепанье мокрой тряпки о пол.

Николай накинул на голое тело свое черное пальто, которым он накрывался, и выглянул из светелки. То, что он увидел, повергло его в изумление.

Стол был сдвинут в сторону, и какая-то баба с подоткнутым подолом мыла полы. Николай посмотрел на ее белые ноги и спросил:

– Ты чего здесь делаешь?

Баба выпрямилась, откинула рыжие волосы тыльной стороной ладони и улыбнулась. Это была Анфиса.

– Проснулись? – спросила, в свою очередь, она.

– А где Алешка?

– Здесь я, папаня! – раздался звонкий голос с кухни. – Картошку варю!

Николай повернулся к Анфисе:

– Одежку мою ты взяла?

– Во дворе, скоро высохнет!.. Да вы спите, рано еще!

Николай досадливо покачал головой:

– Рано! Я и так проспал! – И он вышел.

Совершив умывание в бочке по своему нехитрому способу, он натянул на себя мокрые портки и гимнастерку, снял с кольев вымытые сапоги. Причесываясь костяным гребешком, пошел в дом.

Как и вчера, Алешка опрокинул на стол чугунок с картошкой, достал воблу.

– Садись с нами, – пригласил Анфису Николай.

Анфиса села за стол, стала ловко чистить картошку. Подала Алешке, Николаю, потом очистила себе. Сказала, улыбнувшись:

– Плохо живешь, начальник.

– Не хуже других.

– Ладно уж. Пирогов вам сегодня напеку. Только печь плохо тянет. Дымоход засорился.

– Надо почистить.

– А ершик у тебя есть?

– Найдется, – улыбнулся Николай.

Они замолчали… Ели, поглядывая друг на друга…

На следующий день утром Николай и Алешка выходили за ворота деревни. Их провожал Фрол.

– Мы к обеду вернемся, – сказал Николай.

– Не зарекайся. Чертова грива – это и есть Чертова грива! А может, не пойдете одни-то?

– Да я дорогу примерно помню.

– Пойти бы мне с вами…

– Да куда тебе с деревяшкой!

– Это точно – не пролезу!

– Ну, бывай!

– Поосторожней там!

Николай махнул рукой.

Они подошли к кладбищу. На старых могилах чернели покосившиеся кресты. А на дощечках по всему кладбищу только и значились две фамилии: Устюжанины и Соломины.

Они остановились у могилы с большим резным крестом.

– Папаня, а ведь кресты над могилами – это тоже религия. Надо бы их порубить!

– Помолчи…

Алешка замолчал, рассеянно разглядывая могилы.

Николай же, наоборот, сосредоточенно думал о своем. Шумели деревья, звонко пели птицы.

Николай развернул Алешку к реке, обвел рукой все вокруг и, глядя вдаль, сказал:

– Вот это и есть наша Родина, сынок! Хорошего мало, а все равно дороже ее не найти. Эх, Алешка… Думал я, мечтал… Сделаем революцию и сразу будем здесь Город Солнца строить! Да, видно, мне не судьба. Пока еще черной работы по горло. Это уж тебе придется…

Они вышли на Афонину дорогу. Она уходила вдаль, прямая, разрезая тайгу надвое.

Николай остановил Алешку:

– Гляди! Это дорога наша, устюжанинская! Ее мой отец, а твой дед, рубил. Так и зовется она – Афонина дорога! Десять верст с половиной прошел. Всю жизнь рубил, на ней и помер!

– Куда дорога-то? – спросил Алешка.

– На звезду вел… Вон там над ней вечером встает звезда. Светила она ему, он на нее и шел.

– Один рубил?

– Один. Я дурак был молодой – мало помогал… А то бы еще дальше провели!

Он взял сына за руку, и они пошли по дороге.

– А ты будешь ее дальше рубить?

– Конечно! Только теперь мне люди помогут.

– Я тоже тебе буду помогать! Всегда. Правда, папаня?

Николай положил ему руку на плечо.

Они уходили по дороге все дальше и дальше в глубь тихой, замершей тайги.

Теперь они пробились через бурелом и валежник, через чащу злых колючих деревьев.

Алешка старался не отставать от отца.

– Без дороги-то совсем плохо! – пыхтя, сказал он.

– Не дурак твой дед был!

Алешка огляделся:

– Папаня, по-моему, мы здесь уже были!

– Молчи, Алешка, молчи – сейчас разберемся!

– Мы заблудились, да?

– Замолчи! – рассердился Николай.

Небо заволокло тучами. Пошел мелкий моросящий дождь.

В лесу стало совсем темно и страшно…

Они продирались сквозь сухой, мертвый лес. Ветви цеплялись за одежду, царапали лицо, руки.

Николай посмотрел на небо.

– Этот дождь не скоро кончится! – Он остановился и решительно повернул. – Пошли назад!

– Куда назад?

– Куда-нибудь туда! – Николай прошел несколько шагов, в растерянности остановился и вдруг громко закричал: – Эй!.. Э-эй-й!!

Ответа не было.

Алешка захныкал.

– Ты чего? – строго спросил Николай.

– Пропадем! – сказал Алешка.

– Я же с тобой – ты не бойся! – сказал Николай.

– Я не боюсь.

– Два дня будем ходить, три – все равно куда-нибудь выберемся! «Наган» есть, спички тоже… Не пропадем!..

Они снова двинулись через сухой лес и скоро вышли на пологий, изломанной линией уходящий в глубину тайги холм. За деревьями чувствовалось свободное пространство.

Николай и Алешка поднялись, и перед ними открылось огромное болото.

– Вот она, Чертова грива, – сказал Николай. – А где ж буровая?

Болото простиралось до горизонта. Редкие деревья, покосившись, торчали над его темной поверхностью. Николай шагнул вперед, пробуя кочку. Она выдержала. Он шагнул еще раз и сразу же провалился по пояс в густую черную жижу.

Алешка отпрянул.

Николай стоял по пояс в болоте, глядел в небо. Верха деревьев почти касались мрачного низкого неба.

– Папаня, а ведь мы не выберемся! – с тоской сказал Алешка.

– Подай сук! – сказал Николай.

Алешка протянул ему толстую ветку. Николай осторожно стал выбираться. Из черной болотной жижи с бульканьем побежали пузыри. Они поднимались на поверхность в разных местах.

– Пахнет нехорошо, – поморщился Алешка.

– Да, дух тяжелый, – кивнул Николай.

Он выбрался на твердое место и огляделся:

– Нам туда не пройти. И буровой что-то не видно…

– Пойдем домой, – сказал Алешка, – у меня голова болит.

– Надо местность разведать, – сказал Николай и полез на здоровую раздвоенную ель.

Обламывая сапогами мелкие сучки, он все время срывался, но упорно лез наверх.

Алешка смотрел на него, съежившись от холода.

Какой-то шорох привлек внимание Алешки. Он глянул в сторону и окаменел.

Среди переплетенных сухих ветвей смутно виднелся кто-то маленький, приземистый, с горбом…

– Папаня, – в ужасе закричал Алешка, – папаня!!

Посыпались сломанные ветки, и Николай сверзился на землю.

– Ты что?

– Там… там… кто-то… – лепетал Алешка, указывая пальцем.

Николай выхватил «наган», побежал и скоро вернулся:

– Показалось… – Лицо его было поцарапано, гимнастерка порвалась. – Давай сучья собирай, обсушимся, отдохнем…

Они начали собирать валежник, складывать костер у самого края болота.

– Тяжело дышать, – сказал Алешка, – чем это воняет?

Отец не отвечал. Он, застыв, косил глаза в темноту под деревьями.

– Ты что? – шепотом спросил Алешка.

– Н-ничего… Посиди, я сам наломаю…

Николай, снова замерев, прислушался.

Алешка хотел что-то сказать, но отец сгреб его в охапку и, зажав ему рот рукой, прижался с ним к стволу дерева.

Он затаил дыхание. Пот выступил у него на лбу.

Под чьими-то приближающимися шагами похрустывал валежник.

Николай выпустил Алешку и кинулся из-за дерева в чащу.

– Стой! – крикнул он, выхватывая «наган».

Алешка, замерев, слушал.

Потом раздался выстрел. Кто-то пронзительно заверещал, жалобно выкрикнул:

– Не надо!.. Не надо!..

Появился Николай. Он тащил за собой упирающегося маленького раскосого человечка с мешком за плечами. Усадил его рядом с кучей хвороста.

– Ты кто такой?

– Федька я, Федька…

– Помню. – Николай приблизился к Федьке, принюхался. Сморщившись: – Да ты пьяный совсем!

– Правильно, начальник, осень пианы!

– Где буровая вышка?

– Там! Там… – Хант махнул рукой в сторону болота, над которым поднимались испарения необычного желтого цвета. – Туда не пройдешь… Пусто, народ нету – ушел народ… Очень проклятый земля! – И Федька радостно засмеялся.

– А ты начальника знал, Гуляева?

– Знала, знала, – закивал Федька головой и снова улыбнулся. – Хороший был начальник!

– А где он сейчас?

Федька хитро улыбнулся.

– Федька не знает, Соломин знает, Соломина спроси! – Федька развязал мешок и достал четверть. – Выпить надо! – И он протянул бутыль с мутным самогоном Николаю.

– Откуда это у тебя? – спросил Николай.

– Соломина давал. Спиридон… Моя друг!

– За что?

Федька подмигнул и улыбнулся:

– Любит Федьку! Сейчас чум ходить, жинку поить, старуху поить, малых деток тоже поить – все спать ложатся…

Николай привстал и с размаху хватил четверть о дерево, вдребезги разбил.

Федька замер на секунду, потом обхватил голову руками и заплакал как ребенок:

– Что наделал, начальник! Бедный, бедный Федька! Полгода работал, полгода ходил тайга, соболь стрелил семь штука, куница стрелил десять штука, белка стрелил – не считал. Все Соломина давал за огненный вода… – Федька кинулся и из оставшейся стекляшки стал вылизывать самогон, раскровавив губы.

– Значит, Соломины продолжают свое, – сказал Николай, доставая спички. – Ну ничего… разберемся! – Он зажег спичку, поднес к валежнику.

– Не надо! Не надо огонь!! – заверещал Федька, кидаясь к Николаю.

Но было уже поздно – валежник вспыхнул, загорелся, словно облитый бензином, и пламя тут же перекинулось на воду. Синие языки заплясали по воде, разбегаясь во все стороны.

Николай и Алешка, отпрянув, оцепенели.

Федька кинулся на колени и пронзительно завыл какие-то заклинания, стукаясь головой о землю.

– Что это… папаня? – прошептал Алешка.

– Кто его знает. – Николай сам был ошеломлен. – Газ, что ли, какой… А может, еще что… – Он поднял Федьку. – Пойдем, покажешь дорогу.

– Нга! Нга… Злой дух Нга! – повторял Федька испуганно. – Нельзя огонь!.. Сегодня Нга добрый, совсем мало огонь!.. Когда Нга злой – все в огне погибай!..

Алешка, держась за отца, уходил, оглядываясь на болото. Огни, танцуя на поверхности ряски, убегали к горизонту, вдаль. Чем дальше они убегали, тем больше их становилось, они множились, и сухая сосна, что была в полукилометре от берега, вдруг занялась и беззвучно запылала…

– Ну что же вы! – укоризненно всплеснула руками Анфиса, встречая входящих в избу Николая и Алешку. – Совсем запропастились!.. Три раза печку растапливала! Проходите…

– Там огни горят на болоте! – закричал Алешка и вдруг замер на месте, потому что увидел стол.

Чего тут только не было! И маринованные грузди, и сметана, и пирожки, и сотовый мед.

Алешка стоял словно завороженный, не в силах оторвать глаз.

Николай стоял рядом.

– А это что, папаня?

– Это пирог с осетриной.

– А это?

– Это вроде медвежий окорок.

– А это?

– Я сам забыл, вроде с творогом…

Анфиса внесла огромную миску с дымящимися пельменями.

– А это что?! – закричал Алешка, указывая на миску.

– А это, брат… – Николай безнадежно махнул рукой, – сейчас узнаешь! – И попросил Анфису: – Мне бы руки сполоснуть…

– В сенях, сейчас солью.

В полумраке сеней Анфиса зачерпнула ковшом и стала поливать Николаю на руки. Потом подала чистый рушник.

Он глянул на богатую вышивку. Таким чистым полотенцем он не вытирался со времен Насти.

У Анфисы в полутьме светились зеленые глаза. Она протянула к нему руку и оторвала висящую на нитке пуговицу на кармане гимнастерки.

– Ужо пришью, – сказала она шепотом.

– Шесть лет мне баба полотенце не подавала, – тихо сказал Николай.

– Тяжело, – шепотом отвечала Анфиса.

– Чего мужа-то себе не подобрала?

– Не всякий мил, кто глаза пялит.

– На Настьку ты мою похожа, – сказал Николай, глядя ей в глаза.

Анфиса не опустила взгляда.

– Чай, сестра двоюродная.

Николай вернул рушник.

– Проходи. – Она прижалась к дверной коробке, загородив проход.

Николай, опустив глаза, протиснулся в избу…

…Алешка, откинувшись к стенке, сидел на лавке. Он хватал ртом воздух и разглядывал свой набитый пельменями живот.

Николай сидел, положив голову на руки, и многозначительно глядел на Анфису.

– Ты пирожка еще попробуй, Алешенька, – сказала Анфиса.

Тот помотал головой:

– Не могу, тетя Анфиса, я лучше с собой возьму, можно?

– Дурачок, завтра придешь, я тебе подогрею…

– Ну, спасибо, – вздохнул Николай, поднялся. – А то у него глаза слипаются.

Анфиса встала проводить гостей. На пороге взяла Николая за рукав и просто сказала:

– Может, останешься?.. Я бы баньку затопила…

Николай молча освободил руку и, покачав головой, пошел за Алешкой.

Изба Устюжаниных сиротливо темнела пустыми углами. Николай зажег лампу, сел за пустой стол, закурил.

Алешка потянулся:

– Здорово наелись! Как буржуи – от пуза!