Текст книги "Мальцов. Как один генерал «Америку в России» построил"

Спасение от голода

1840 год в России отметился сильным голодом, от которого особенно пострадали Тульская, Рязанская, Тамбовская, Орловская, Смоленская, Калужская, Пензенская, Владимирская, Московская губернии и Малороссия.

Строго говоря, для царской империи это не было каким-то особым катаклизмом. Голодная напасть в стране повторялась с периодичностью в 5—6 лет, в зависимости от того, насколько урожайным выдался тот или иной год.

Что же сделало правительство Николая I? Выдало помещикам безвозвратные, как бы мы сказали сейчас, субсидии на общую сумму 25 414 185 рублей. Предполагалось, что эти деньги помещики потратят на закупку хлеба для своих крепостных, особенно пострадавших от голода. Но, вероятнее всего, большая часть этих средств (которые никто не контролировал) просто ушла в никуда.

Тогда на стол императору лёг проект, разработанный С. И. Мальцовым. Сергей Иванович предлагал в урожайные годы выдавать населению ссуды под залог хлеба по строго определённой цене. Так можно было в короткие сроки обеспечить в стране большие запасы хлеба на случай бескормицы, и одновременно избежать разорения крестьян (о том, как это происходило, рассказывает С. Панчулидзев: «Там, где в 1841 г. покупали четверть ржи за 10 руб. серебром, теперь с трудом давали за нее 40 коп»). А когда наступало время неурожая, государство могло бы выдавать тот же самый хлеб крестьянам по доступным для них ценам.

Как по этому поводу пишет В. И. Немирович Данченко в известном очерке «Америка в России»: «Три раза Государь по этому предмету выражал свое полное сочувствие. Император Николай Павлович положительно сам увлекся этой идеей и приказал опросить землевладельцев всех местностей России, насколько они считают это полезным. Ответы отовсюду получались самые благоприятные. Казалось бы, следовало привести проект в исполнение, но не тут-то было. Идея родилась не в министерстве и была проведена помимо канцелярий, поэтому «два министра – внутренних дел и финансов – нашли возможным отклонить исполнение проекта за неимением средств».

Следующие 1841—42 гг. оказались весьма урожайными, и цены на хлеб упали настолько, что крестьяне были вынуждены продавать его за гроши. Тогда Сергей Иванович составил другой проект, схожий с первым, и представил его на рассмотрение в Вольное экономическое общество, председателем которого тогда был П. Г. Ольденбургский. Принц распорядился разослать этот проект по всем провинциям. На местах идеи Мальцова встретили с большим воодушевлением, потому что в них увидели спасение от разорения крестьян. Но на практике реализовано это так и не было.

Только полвека спустя, в 1891 году, оба проекта Мальцова достали из архивов и оценили их как весьма эффективный способ решить проблему голода в империи. Но, опять же, – поздно, слишком поздно…

Повелитель пара

В 1849 году Сергей Иванович, которому было тогда 39 лет, вышел в отставку в чине генерал-майора и полностью сосредоточился на управлении семейными предприятиями. Примерно через год после этого его отец Иван Акимович объявил, что полностью отходит от дел. В результате все владения семьи, в которые, кроме заводов и фабрик, входили земли в Орловской, Тульской, Калужской и Смоленской губерниях с 2 тысячами душ крестьян, фактически стали собственностью Сергея Ивановича.

Но, по сути, это было простой формальностью, ведь фактически он занимался всеми заводскими делами уже десять лет до этого. И успел за это время немало сделать! Выше мы рассказали уже о «рельсовой эпопее». Но не менее интересной была история и с паровыми машинами, которые Сергей Иванович задумал выпускать на Людиновском заводе.

В начале 40-х годов были объявлены торги на поставку паровой машины в Петербургский арсенал. Предполагалось, что их выиграют англичане, потому что в России не было ни мастеров, ни заводов, которые бы производили что-то подобное.

Известно, что ещё в XVIII веке гениальный русский механик Иван Ползунов создал промышленный паровой двигатель, способный полностью обеспечить тогдашние потребности заводов и фабрик, но его изобретение, по большому счёту, осталось невостребованным. Первопроходцем традиционно считают англичанина Джеймса Уатта, хотя он представил действующую паровую машину едва ли не на двадцать лет позже Ползунова. Именно английские механизмы закупало российское правительство для своих нужд, случайно или намеренно забыв, что было сделано на собственной земле. Нет пророка в своём Отечестве!..

Да, не было – до Мальцова.

Он во всеуслышание заявил, что берётся поставить в арсенал паровую машину собственного производства. Предложив цену много ниже английской, принципиальный Мальцов, хоть и в убыток себе, но выиграл торги.

Эта новость вызвала при дворе громогласный хохот.

В. И. Немирович-Данченко приводит такой диалог, состоявшийся у Мальцова:

– Ты с ума сошел! – сказал Мальцову великий князь Михаил Павлович (брат императора Николая I – прим. авт.)

– Почему, ваше высочество?

– Да как же, ты соперничаешь с англичанами!

– Хочу, чтобы машиностроение устроилось и у нас.

– Ну, смотри, приемку сделают такую, что не сдобровать!

Строительство паровых машин в очередной раз потребовало капитального переустройства людиновского завода. Вместо молотовой фабрики, остававшейся ещё с демидовских времён, была построена большая прокатная мастерская, котельная, литейная, где действовали пудлинговые печи – позже их заменили более современными мартеновскими. Также Мальцов, по сложившейся у него практике, приглашал из-за границы инженеров, которые «ставили дело» и учили местных мастеровых. С. С. Филиппов вспоминает, как в Людиново для этого приезжали англичане-механики Пирсон и Джемс. Мастеровые (многие из которых были заводскими людьми не в одном поколении) схватывали технологию на лету и творчески усовершенствовали её на свой людиновский лад. Результат не заставил себя ждать.

Готовая машина отправилась в Петербург. Перед высочайшей приёмкой её взялись испытать в тестовом режиме. О том, что было дальше, весьма красноречиво пишет Немирович-Данченко:

«Вдруг оказывается, что паровая машина не действует. Готовится доклад об этом Государю.

Мальцов бросается в арсенал к своим рабочим, устанавливавшим машину.

– Что случилось, ребята?

– Да как же ей действовать, коли два поленца дров бросают в нее, да и то негодных.

Смотрит на манометр: всего 1/2 градуса. Заглядывает в топку – дров нет.

Вдруг является Юпитером Олимпийским начальник арсенала. Оглядел сурово Мальцова и наистрожайше начинает его отчитывать:

– Ваша машина никуда не годится! Как вы смели соперничать с англичанами?

– Да чем же машина-то должна действовать?

– Что вы меня учите! Как чем? Разумеется, паром.

– А пар как добывается?

– Молчать! – начал было тот.

– Дровами, дровами, полковник, а вы дров-то и не кладете. Я сейчас еду к военному министру и попрошу его прибыть сюда посмотреть, как будет действовать машина, когда и растоплю ее своими дровами.

Начальство этого пассажа никак не ожидало.

– Помилуйте, зачем же это… Да еще и пойдет ли она.

Принесли дров, затопили как следует – и машина заработала отлично.

– Ради Бога, не погубите!

– Да ведь вы уже донесли… Ведь министр, пожалуй, уже доложил Государю!

– Устройте как-нибудь… У меня семья…

Мальцов сообразил, что если разсказать, как было, – испортят что-нибудь в машине, да на него же и свалят. Поехал к Чернышову.

– Я к Государю еду! – сообщил тот.– Ваша машина никуда не годится! Лезете соперничать с англичанами, а сами ничего не умеете делать.

– Помилуйте, все устроено, машина действует превосходно.

– Как это?

– Не угодно ли, опять, вам самим убедиться.

– Ну, я рад, рад… Из-за чего же весь шум?

– Да они привыкли по-прежнему с лошадьми, не знали, как с топкой обращаться!..»

После этого Мальцов поставил паровую машину на Тульский оружейный завод. На следующий год хотел таким же образом выиграть торги и для Киевского арсенала, готов был предложить на 30 000 рублей меньше, чем иностранцы. Конечно, он добился бы своего… Но тут, пишет Немирович-Данченко, «в дело вмешались очень и очень сильные люди. В Петербурге добились уничтожения состоявшихся уже торгов и постройку отдали другому заводу. Сейчас же большая часть машин была заказана за границей и дело рухнуло».

Впрочем, несмотря на эту неудачу, паровой маховик начал раскручиваться со страшной силой. Паровые двигатели собственной людиновской конструкции постепенно начали вытеснять на мальцовских заводах гидромеханические установки. Закономерным стало решение о производстве здесь пароходов.

Ещё в 1843 году на воду спустили первое судно, который, не мудрствуя лукаво, назвали «Мальцов». Следом был пароход «Людиново», который промышленник заказал в Англии, но окончательно собирали его на Сукремльском заводе. Как сообщала тогдашняя пресса, «пароход этот железный, в длину имеет 11 сажень (23,5 метра), а в ширину 4 аршина (2,8 метра), с паровою машиною в 16 лошадиных сил; пассажиров может на нем поместиться до 10; скорость его до 14 верст в час по течению воды». На нём Мальцов прошёл по Болве, Десне и Днепру до Кременчуга и обратно, до Брянска, что произвело настоящий фурор среди не избалованной такими зрелищами публики.

Следом с людиновских стапелей один за другим сходили уже собственные товарные и пассажирские суда, предназначенные для Десны, Волги, Днепра: «Ласточка», «Иоанн Богослов, «Сергий Радонежский», «Астрахань», «Казань», «Сергей», «Селигер» и многие другие. «В этих пароходах, – писали в «Горном журнале» в 1854 году, – начиная от последней заклепки до паровой машины, все сделано на собственном заводе г-на Мальцова».

Строились здесь и деревянные малые суда для перевозки материалов и товаров по Людиновскому пруду и реке Болве: баржи малых размеров, берлинки и лайбы. Специалистами по постройке этих судов были мастеровые Елисей Гаврилович Востров и Иван Степанович Чупрунов, которых генерал посылал учиться судостроению в окские и волжские затоны.

Как раньше было с железными дорогами, Мальцов предлагал теперь оснастить российский флот кораблями с паровыми двигателями. Ещё до начала Крымской кампании он обращался с этим предложением к главным флотоводцам – князю А. С. Меньшикову и адмиралу П. С. Нахимову, доказывал все преимущества нового типа судов. На все свои предложения он получил только насмешки. Так, Нахимов с иронией отзывался: «На что нам эти самоварчики?..» После того, как во время войны с османами разразилась нешуточная буря, и русские паруса разметало по всему побережью, он горько пожалел о своих словах: «Если бы хоть пять самоварчиков, – прибрали бы всех, и дело было бы спасено!..»

После Парижского мира 1856 года (который для России оказался хоть и не совсем позорным, но и гордиться там было особо нечем), высшее руководство страны сделало необходимые выводы. Флот начали пополнять паровыми кораблями, двигатели для которых которые выпускали на людиновском заводе. Только за один 1857 год здесь выпустили 6 паровиков мощностью по 200 и более л. с. каждая.

Большим достижением людиновских мастеровых стала поставка винтового двигателя для парусно-винтового корвета «Воин» – это было, выражаясь современным языком, супер-инновационной технологией XIX в. Механизм оказался настолько совершенным, что он проработал почти полвека безо всякого ремонта.

Начало империи

К 1850 году во владениях С. И. Мальцова числились Людиновский, Сукремльский, Верхне-Песоченский, Нижне-Песоченский, Ивано-Сергиевский, Радицкий и Любохонский заводы – не считая более мелких фабрик и производств, которых насчитывалось более сотни. Надо было всё это хозяйство как-то упорядочить.

Летом 1856 года Сергей Иванович обратился к императору Александру II, которого знал ещё со времён учёбы в Школе кавалергардов, с прошением – разрешить приписать все принадлежащие ему деревни Жиздринского и Брянского уезда вместе с проживающими там 20 000 ревизскими душами, к заводам.

Высочайшее разрешение было получено, и можно считать, что так родилась та самая Мальцовская империя, которую 26 лет спустя В. И. Немирович-Данченко афористично и метко назовёт «Америкой в России».

Говоря об этом, нельзя не упомянуть о крестьянской реформе 1861 года. Сергей Иванович резко выступал против неё, и не только потому, что он сам владел тысячами крепостных и 238 тыс. десятин земли. Изучив мнения европейских экономистов того времени, он считал, что реформа в её нынешнем виде может привести в будущем к большим потрясениям. В записке, которую он подготовил на имя Александра II, он обосновывал свою точку зрения, сравнивая, в частности, английское и французское право. В Англии (писал Мальцов) рабочие не имеют своего клочка земли, но при этом страна – одна из богатейших в мире. Во Франции же частная собственность есть, но зато революции там идут за революциями…

Также за пару лет до реформы Мальцов пытался организовать выступления от лица богатейших дворян Орловской губернии, чтобы достучаться до монарха. В записке царю предлагалось реформировать госаппарат таким образом, чтобы страной управляли не министры-иностранцы (зачастую даже плохо говорившие по-русски), а выборные дворяне-землевладельцы. Но вместо понимания он вызвал у императора только раздражение. Александр II даже распорядился, чтобы промышленнику не выдавали загранпаспорт, если тот захочет вдруг выехать за границу…

Как предполагает Л. И. Афонина в своей диссертации по Мальцову, именно это стало основной причиной того, что он со временем отдалился от двора и сосредоточился исключительно на своей «Америке в России», воплотив здесь свои мечты об идеальном государственном устройстве.

Артисты-стеклодувы и хрустальные чудеса

Долгое время основным делом династии Мальцовых, которое дало им и капитал, и влияние в обществе, было производство стекла и хрусталя. Конечно же, Сергей Иванович об этом никогда не забывал, и по мере своих сил стремился развивать это направление семейного бизнеса. Благо, что главный центр всех его владений располагался в селе Дятьково – там же, где и знаменитый на всю империю стекольный завод.

Как и в случае с другими своими предприятиями, Мальцов значительно модернизировал здешнее производство. Установил паровые машины, которые приводили в действие шлифовальные станки, внедрил пескоструйную обработку изделий по методу американского инженера Бенджамина Тилмана, а также приобрёл механический пресс французского производства. Зарубежные поездки принесли свои плоды – Мальцов доказал, что и в России при желании можно работать «на передовой» технического прогресса. Как писал современник: «Еще нет десяти лет, как первые опыты тиснения хрусталя были произведены во Франции, на мануфактуре Баккарта, и уже подражания с фабрики г. Мальцова, доказали нам, что на ней совершенна; известны все приемы, необходимые для этого трудного дела. Из числа больших стеклянных мануфактур в России, мальцовская состоит в непосредственных сношениях с известнейшими иностранными, и вводит тотчас же все их улучшения и изобретения. В отношении техническом она выше всех других…»

В середине 50-х Сергей Иванович договорился с кузеном Иваном Сергеевичем, владельцем гусевской фабрики. Продукцию из Дятькова они решили продавать на юге и в центре страны, а из Гусь-Хрустального – в восточной ее части и в столицах. В результате Мальцовы фактически монополизировали до половины российского рынка стекольно-хрустальной продукции и вышли на экспорт.

Очень живо описывает Дятьково 1881 года В. И. Немирович-Данченко в своём очерке – он рассказывает, какими увидел заводские цеха, передаёт разговоры с рабочими и свои впечатления от мастеровых. Всё это во многом объясняет, почему мальцовские стекло и хрусталь сумели завоевать любовь самой широкой публики – от императорского двора до простых разночинцев.

Приведём здесь в качестве иллюстрации лишь небольшую выдержку:

«– Мы артисты! – поясняет один.– Наше дело – рисунок, тут вкус нужен. Это – не ремесло.

– А что же? – переспросил я, изумленный способом выражения его.

– Искусство! Мы это по образцам делаем пока, а мне случалось и по своей фантазии. Знаете, так, как найдет…

– И выходит что-нибудь?

– Как же! Я и птичку могу на стакане. Крылья распустила и летит, а под ней цветочек распустился, и бабочка на цветочке с лету держится… Как же не искусство, помилуйте!»

Можно привести ещё немало примеров филигранного мастерства дятьковских стеклодувов. Так, например, генерал временами любил подшутить над своими гостями, подавая к столу сосуд, разделенный на четыре части – в каждой из них был свой напиток. Когда гость хотел, было, налить себе вина или домашней настойки, то как бы он ни тряс и не переворачивал его кверху дном – жидкость оставалась в графине. А секрет был прост. Только и нужно было, что вставить в нужное горлышко соломинку… и тогда уже напиток тёк, как положено.

А вот ещё одна известная история. Пригласил генерал в Дятьково немца-стеклодува по фамилии Петуфф. Острые на язык мастеровые тут же дали ему кличку Петух. Но Сергей Иванович ценил его за то, что он умел выдувать графины, на дне которых покоилось стеклянное яблоко. Диво дивное!

Но вот однажды дятьковские удивили – преподнесли иностранцу графин, внутри которого стоял… петушок. Петуфф (надо отдать ему должное) юмор оценил и признал, что русские его обошли по всем статьям!

С. С. Филиппов вспоминает: «К концу 50-х годов прошлого столетия Мальцовское посудное литье и стекло славились по всей России! От Перми до Кишинева и от Риги до Тифлиса. Даже в Персию и Ташкент требовались в больших количествах изготовленные в Людинове, Сукремле и Песочне татарские чаши и персидские кувшины».

В 1849 году Мальцов решил воплотить в жизнь новую смелую идею – поставить Хрустальный дворец в Симеизе. Возможно, на это его натолкнула одна из поездок в Британию, где английский инженер Джозеф Пэкстон планировал возвести конструкцию из стекла и металла к лондонской Всемирной выставке 1851 года. Для России же это было нечто новое и неслыханное. Как раз в духе Сергея Ивановича!

В короткие сроки на дятьковском заводе выпустили необходимое количество стекла, и затем генерал отправился в Крым.

То, что у него в итоге получилось, одни называли «дворцом», другие – «фонарём». Романтичные натуры восхищались, как новая постройка вписалась в прибрежный ландшафт, более практичные пожимали плечами… Но равнодушных не было.

А. Н. Нилидин в своих путевых записках 1884 года пишет: «Представьте себе двухэтажный подковообразной формы дом, стены которого со всех сторон сплошь состоят или из обыкновенных оконных рам, если за стеной находится жилая комната, или, если за стеной находится общий зал или столовая, то состоят из сплошных стеклянных рам, как в фотографических павильонах и оранжереях. Это стеклянное подковообразное строение, в свою очередь, прикрыто, словно чехлом, громадным уже четырехугольным, тоже стеклянным строением, у которого стены состоят из сплошных, снизу доверху, стеклянных рам оранжерейного типа. Дворец стоит на солнцепеке, и хотя он весь выкрашен белой клеевою краскою какова же духота в этом парнике, предназначенном для жилья больного люда… На первом этаже находилась обширная столовая зала и цветник, среди которого был мраморный бассейн с высоко бьющим фонтаном. Один из постояльцев хрустального дворца рассказывал мне, что он мог спать в своей комнате не иначе, как развесивши по всему потолку мокрые полотенцы, которые приходилось ему в течение ночи раза два перемачивать и только таким способом удавалось ему превращать невыносимую комнатную духоту в мало-мальски сносную, хоть на время сна».

Конечно, трудно назвать такой Дворец по-настоящему практичным и удобным для жизни, но свою роль, тем не менее, он сыграл. Со стороны С. И. Мальцова это был прекрасный рекламный ход, который привлёк внимание всей России к южному побережью Крыма и к Симеизу в особенности. К сожалению, весной 1889 года «фонарь» сгорел, но память о нём осталась надолго.

Продолжая «стеклянную» тему, нельзя не сказать хотя бы пары слов о церквях в Людинове и Дятькове. Известно, что генерал был весьма набожным человеком, и, конечно же, ему хотелось, чтобы и церкви в его главных заводских вотчинах были особенными.

В 1855 году по инициативе генерала был перестроен дятьковский Преображенский храм, рядом с которым находилась фамильная усыпальница Мальцовых. Десять лет спустя значительно переоборудовали и людиновский храм в честь Казанской иконы Божией матери. В обоих храмах были установлены уникальные иконостасы – из белого тисненого прозрачного хрусталя, специально изготовленного на дятьковском заводе. Под хрусталь подкладывалась фольга. В свете высоко висевших паникадил (тоже хрустальных) иконостасы освещались каким-то неземным сиянием…

Величественное убранство дополняли огромные иконы – в Дятькове это были, в первую очередь, «Введение в храм Пресвятой Богородицы» и «Тайная вечеря» авторства художника Лаврова, а в Людинове – «Тайная вечеря», считавшаяся хорошей итальянской копией с работы Леонардо Да Винчи (но возможно также, что её выполнили мастера Санкт-Петербургской Академии художеств, работавшие в итальянском стиле. Известно, что С. И. Мальцов обращался к ним с художественными заказами). Многие путешественники специально приезжали в Дятьково, чтобы посмотреть на это диво и послушать певчих, благо, что в хоре часто пел и сам генерал Мальцов, обладатель сильного красивого голоса.

В седьмом томе книги «Живописная Россия» о дятьковском храме писали: «На главной улице села прекрасная каменная церковь, замечательная своим иконостасом из двух параллельных хрустальных стенок, заполненных в промежутках хрустальным боем (битым стеклом). При полном освещении церкви хрустальными паникадилами, иконостас является как бы алмазным, сверкая радужной игрой бесчисленных граней, что производит эффект необычайный».

К сожалению, и эти весьма примечательные иконостасы, уникальные в своем роде, и иконы, напоминавшие о Ренессансе, не уцелели. До наших дней дошло немногое – фотографии и отдельные артефакты. В краеведческом музее Казанского храма хранится хрустальный крест, некогда венчавший людиновский иконостас – и его же можно видеть на гербе г. Людиново. А из убранства Преображенского храма сохранился двухметровый подсвечник из трехцветного стекла, одна хрустальная плитка из иконостаса и старинная лампадка. Всё это находится сегодня в экспозиции дятьковского музея хрусталя.