Текст книги "Душа оборотня"

– Тихо, брат, отдохни…

Тьма окружила его, и он отдался на ее волю, плывя по течению, которое несло его, покачивая, далеко-далеко… может, домой?

Глава 8

Он понял, что умер. Умер и уже не встанет никогда. И смерть к нему пришла страшная: от обезвоживания организма. Он в пустыне, он заблудился, а во рту забитый дикими кочевниками кляп, сухой и жесткий. А голову ему сдавили веревкой с узлами – есть такая восточная пытка, и хрипящий от натуги палач крутит веревку, сдавливая череп и сопит, отплевывается, сволочь, давит все сильнее, все яростнее…

Середин со стоном открыл глаза. Над головой сияли звезды. Они смотрели на его муки, равнодушные и далекие. Он снова застонал и повернул голову. Упившийся здоровяк, который давеча рубил топором лавку, лежал ничком в луже собственной блевотины и храпел, как хряк, которому забойщик взрезал глотку. Олег почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, и отвернулся. С другой стороны кто-то сидел, обхватив колени, и смотрел на заходящий месяц. Олег узнал хищный профиль Невзора.

– Не…р… – Из горла вылетело сиплое шипение, но бывший дружинник повернул голову.

– А-а, очнулся, – сказал он, встал и куда-то ушел.

– Куда же ты? – прошептал Середин ссохшимися губами.

Невзор вскоре появился, опустился на колени и протянул Олегу мокрый, блестящий в свете месяца ковш, с которого капала вода. Ничего прекрасней Олег в жизни не видел. Он собрал волю в кулак, заиграл желваками и приподнялся на локте, потянувшись к ковшу нетвердой рукой. Ковш был тяжел, ручка выворачивалась из ладони, но он все-таки поднес его к губам, раскрыл рот широко, как только смог, и опрокинул на лицо. Вода была живая! Она не могла быть колодезной или даже ключевой: обычная вода так не освежает. Она охладила лицо, спекшийся рот, пробежала по пищеводу, неся в тело жизнь. Середин уронил ковш, откинулся отдуваясь и блаженствуя, затем перекатился на бок, подтянул ноги и сел.

«Вода – это хорошо, – подумал он, – но еще лучше было бы…»

Он взглянул на Невзора. Тот хмыкнул и молча протянул ему чарку. Олег сглотнул, осторожно принял ее и, задержав дыхание, медленно выпил до дна. Сознание постепенно прояснялось, бухающие в темя и виски молоточки стучали все мягче, словно их обмотали тряпьем, тошнота понемногу отступала. Олег, упираясь руками в землю, встал на карачки, собрался с силами и выпрямился. Вокруг на земле вповалку спали дружинники. Кто с корчагой в руке, кто с обглоданной костью, один с девкой, а Сторожек обнимал лук с оборванной тетивой.

– Постоялый двор? – выдавил Середин.

– Позади тебя. Не сожгли, не бойся. Не успели просто – упились все.

Середин пошарил за спиной, нащупал рукоять сабли и, вытянув ее из ножен, поднес к глазам.

– Кого я… – Он похолодел от недоброго предчувствия.

– Курицу разрубил.

– А-а, помню. Она на меня, вроде, бросилась.

– Ну да, заклевать хотела, – усмехнулся Невзор. – Это я в тебя птицу кинул – тебя остановить надо было, уж очень разошелся.

– Уф-ф, от сердца отлегло. Как же это я так, а?

– Да, погуляли знатно, – подтвердил Невзор, – хозяин хотел в город бежать, подмогу звать. Еле-еле остановил. Отдали ему все деньги, что кормщик Острожку дал, и кресты, что я с татей снял. Вроде, успокоился.

Похмелье отступило, и Олег ощутил проснувшийся голод.

– Там пожрать чего осталось?

– Сходил бы ты умылся, что ли, – посоветовал Невзор, – или искупался – еще лучше. Вода, она, знаешь, как оттягивает. А я поищу чего-нибудь поесть.

– Договорились.

Олег передернул плечами: мысль о купании совсем не вдохновляла, но надо было приводить себя в порядок. Он спустился к реке. На берегу лежали рыбачьи лодки днищами вверх. Он стянул перевязь, расстегнул пояс. Руки тряслись, пальцы ходили ходуном. Потянул через голову рубашку, не удержался и с размаху сел на песок.

– Закусывать надо, – пробормотал он, злясь на себя.

Стащил сапоги. Кожаные штаны прилипли к телу, он кое-как скатал их до колен, стянул и отбросил в сторону. Стало зябко, озноб пробежал по телу. Середин решительно встал и направился к воде. Слабый ветерок чуть рябил поверхность, на востоке небо уже светлело, обещая скорый рассвет.

«С разбегу, что ли?» – подумал он.

Нет, сил бегать не осталось. Ведун сцепил зубы и медленно вошел в реку. Прохладная вода приняла его, как пуховая перина. Олег глубоко вдохнул, задержал дыхание и нырнул. На глубине было темно, спокойно. Медленно раздвигая воду, он плыл, считая гребки. В движении Середин мог задерживать дыхание около полутора минут, в состоянии покоя – все четыре. Он вспомнил, как Невзор плыл под водой к вражьей лодке. Минуты три, три с половиной точно. А потом вымахнул на борт, как натасканный фрогмен из элитных спецчастей. Надо бы спросить у него, где это он научился так нырять?

В висках опять застучали молоточки: кислород растворился в крови, организм требовал воздуха, – и Олег направился к поверхности. Темное зеркало расступилось над ним, он с шумом выдохнул, перевернулся на спину и, раскинув руки, замер, отдавшись на волю течения.

– Еси хмель, буйная голова! – забормотал он наговор от похмелья. – Не вейся вниз головою, вейся посолонь. Яз тебя знаю, сыра древа, влези к господину в медные бочки и пивные; как не жить на огне, так на семь человече лихие словеса…

Над рекой плыл легкий туман, светлый край неба на востоке уже наливался розовым – из-за горизонта подбиралось солнце. Ведун любил лежать вот так, опустив в воду голову. Тело становилось невесомым, звуки пропадали, растворяясь в реке, как ночные облака в небе. Течение неспешно несло его, потускневшие звезды проплывали над головой, гасли, прощаясь до следующей ночи. Хмель почти вышел, голова была ясная, тело налилось силой, будто вода и впрямь наполнила его новой жизнью. Пора было возвращаться.

Середин перевернулся и поплыл к берегу, медленно, почти бережно разгребая воду ладонями. Его отнесло метров на триста. Берег здесь порос ивами и вербами, они опускали к воде гибкие ветви, словно гладили ее серебристыми листьями. Олег нащупал дно, встал на ноги, вышел на песчаный берег и, по щиколотку в воде, зашлепал к постоялому двору.

Дружина еще спала, оглашая воздух храпом, всхлипами и неясным бормотанием. Открытая дверь слегка светилась: кто-то внутри запалил лучину.

Середин не спеша оделся, подпоясался, оттер клинок от куриной крови пучком травы и пошел в корчму. В двери сидел вошедший до половины лезвия боевой топор, рядом торчали две стрелы одна в другой. Ведун усмехнулся: вот и русский Робин Гуд объявился. Внутри следы вчерашнего пиршества были почти незаметны: столы протерты, пол подметен. Хозяин колол остатки разрубленной лавки на дрова. На Олега он покосился с плохо скрытым страхом – ну, как опять саблей махать начнет. Невзор, сидевший за столом, поманил Середина. Тот пристроился рядом. Бывший дружинник подвинул к нему поближе деревянный поднос с половиной холодного поросенка, чашу с моченой брусникой и, взявшись за корчагу, вопросительно взглянул на Середина. Тот хмуро кивнул. Невзор наполнил медом кубок.

– Слушай, Олег, мне идти пора, – негромко сказал он, глядя, как Середин, зачерпнув деревянной ложкой брусники, поднес к губам мед, – как я понял, ты – ведун и твоя помощь мне очень пригодилась бы, но больше ждать я не могу.

Олег выпил мед, закусил брусникой. Холодный кислый сок приятно освежал.

– Да иду я с тобой, иду, – поморщился ведун. – Вот только очухаюсь малость. Коня у меня нету, значит придется пешком, а ходок я сегодня неважный. Дай оклематься маленько.

– Я вчера сговорился с перевозчиком: он отвезет нас выше по Днепру, за Киев, а там посмотрим. Но ждать он не станет – у него тоже работа.

– На лодке другое дело, – согласился Олег, – хоть сейчас готов.

– Ну, вот и хорошо. – Невзор поднялся из-за стола. – Ты ешь, я снаружи буду. Не торопись, но и не медли.

– Слушай, – Олег понизил голос, – тут вчера девка была, я, вроде, к ней ладился…

– Ага, ладился, даже подол ей задрал. Да только заснул, бедолага.

– Обидно…

* * *

Перевозчик отвез их по Днепру выше Киева. Олег успел немного подремать под мерное журчание воды за бортом, а потом они с Невзором сошли на берег. Здесь, у пристани, разгружались ладьи, пришедшие с верховьев Днепра и с Припяти. Сюда везли товары дреговичи, радимичи, волыняне; недавно вновь покоренные ятваги свозили дань, собранную с побежденных городов и весей. Везли в основном то, что давала земля, лес и река: зерно, меха и шкуры, мед, рыбу, ягоды. Гнали плоты, сплавляли лес. Разгрузившись, отправлялись назад, чтобы успеть до того, как встанут реки, сделать еще три-четыре ходки с товаром. Хозяин небольшой долбленой лодки с наращенными на три доски бортами согласился взять их до впадения Припяти в Днепр. Сам он шел дальше, на Смоленск, через земли радимичей, а Олегу с Невзором нужно было плыть почти до Турова, а там добираться до селения, где обосновалась Велена, сестрица колдуна.

Впрочем, купец предупредил их, что ладью, или даже ушкуйку, они могут и не найти – в тех местах народ живет в основном с охоты, бортничества да рыбной ловли. Меха и шкуры доставили в Киев еще по весне, а мед повезут позднее. Так что ни встречных, ни попутных судов не сыскать.

Невзор только плечами пожал: пешком так пешком, лишь бы двигаться, – но Олег покачал головой.

– Ты представляешь, каково там пешком идти? – спросил он Невзора. – Там леса не то, что у вас – дубравы, рощи, сосняки. Вдоль Припяти дорог почти нет: зачем дороги, если по воде двигаться можно? Ельники непролазные, буреломы. А дальше к Турову еще хуже: по берегам болота начинаются, да с такими трясинами, что «ква» сказать не успеешь, а уже утянуло тебя.

– Все одно дойду, – упрямо сказал Невзор, – а ты как хочешь. Я помощи не просил.

– Я сказал, иду – значит, иду! Без лодки как раз на Колядки поспеем, соображаешь? Лодку искать надо, и лучше с парусом. День потеряем, зато потом наверстаем втрое.

На третий день пристали к берегу. Впереди река разделялась: вправо уходил Днепр, налево Припять. Купец, по просьбе Олега, высадил их на левом берегу, возле деревеньки в пять дворов. Пожилой крестьянин пригласил скоротать ночь у него в доме, но Середин с Невзором предпочли ночевать в стогу – изба у мужика была невелика, топилась по-черному, а куча ребятишек-погодков, таращивших на них глаза, все равно не дала бы выспаться.

Утром Олег сторговал у хозяина старую долбленку и два широких, похожих на лопаты, весла.

– Лодка тяжелая, – предупредил старик, – за день веслами намахаетесь, а пройдете всего ничего.

– Сгодится. Вот если еще холстину какую покрепче продашь, совсем хорошо будет.

Мужик сходил в соседний дом, вскоре вместе с ним появились две женщины в домотканых платьях, развернули несколько кусков ткани. Олег посмотрел, выбрал три куска, показал, как нужно сшить. Хозяин покачал головой: мол, тронулся парень, – но спорить не стал. Вместе с Невзором пошли в лес, свалили засохшую ель в три человеческих роста.

– Шест? – спросил Невзор. – Толкаться, что ль, будем?

– Мачта, – коротко пояснил Олег. – Сруби верхушку, ошкурь и неси на берег.

Сам он выбрал небольшое деревце, свалил, очистил от веток и коры.

«Так, теперь вспомнить бы, как на яхте шкоты крепятся», – подумал Середин.

До вечера они ковырялись с лодкой, устанавливая мачту. Закрепили ее растяжками по бортам, с носа и с кормы. Олег долго бился, пока приладил гик. Получилось коряво, но надежно. Солнце уже садилось, когда женщины принесли косой парус. Ведун развернул его, придирчиво осмотрел швы. Свернул и отложил до утра. Едва встало солнце, они уже были на реке. Поскольку сидеть на руле и одновременно следить за шкотами Середин явно не мог, пришлось долго объяснять Невзору, что от него требуется. Наконец столкнули лодку в воду. Медленное течение подхватило ее, вынесло на середину реки. Почти все жители деревеньки собрались на берегу посмотреть, что же у чужаков получится. Олег сплюнул три раза и потянул фал, продернутый через глубокий распил на верхушке мачты. Парус пошел вверх.

– Ветер справа, – предупредил он Невзора.

– Вижу, – буркнул тот.

Он все еще не верил в затею, однако сел поперек лодки, лицом к левому борту, намотал шкот на руку и уперся ногами. Ветер наполнил неровный треугольник, парус заполоскал было, но постепенно наполнился, выгнулся дугой. Невзор крякнул и ухватил фал двумя руками. Лодку понесло боком, и Олег поспешил опустить широкое весло в воду. На берегу закричали, замахали шапками: долбленка, постепенно набирая ход, уверенно пошла вверх по реке.

Поселок с провожавшими их мужиками, бабами и ребятишками, скоро скрылся за поворотом реки. Лодка действительно была тяжела для двоих гребцов, сидела в воде низко, но за счет этого ее не так сильно сносило ветром – как приспособить к долбленой лодке киль или шверт, Середин так и не придумал. Проблемы возникли при смене галса: гик оказался прикреплен к мачте достаточно низко и, когда Олег увалился под ветер, гик треснул Невзора в лоб так, что у того глаза полезли на лоб. Но вскоре он уже приспособился уворачиваться от летящего гика, сгибаясь в три погибели на дне лодки.

Парус смотрелся страшновато: женщины шили его, не жалея надерганных из холста ниток, швы были толстые, обтрепанные по краям, – но тянул исправно. Невзор приободрился. Ближе к полудню он ухитрился, одной рукой придерживая шкот, достать из мешка немудреную снедь: мясо, творог в полотне, хлеб, кувшин с квасом.

По небу весело бежали легкие облака, ветер дул ровно, и лодка поднималась вверх по течению Припяти, галсируя меж лесистых берегов. Подходить слишком близко к берегу Середин не рисковал: ветер там исчезал в кронах деревьев. Вода журчала за бортом, небольшие волны хлопали по долбленке, словно торопили ее. Река была прозрачная, ближе к суше Олег видел протянувшиеся по течению косы травы, затонувшие коряги. Иногда удавалось разглядеть тени скользивших в глубине рыб.

К закату ветер стал спадать, парус все чаще полоскал, обвисал неряшливым покрывалом. Наконец Олег спустил его, передал Невзору весло. Они подогнали лодку к левому берегу, Олег спрыгнул за борт, вытащил долбленку на песок. Берег круто сходил к воде, над обрывом, нависая корявыми корнями, стояли сосны. За целый день им не встретилось ни ладьи, ни даже лодки. Лишь одна деревенька проплыла мимо по правому берегу.

Заходящее солнце золотило стволы сосен. Лес, прошитый его лучами, казался прозрачным, солнце гасло в его глубине, словно в воде на середине реки. Собрали принесенный рекой плавник – вымытые до белизны ветки и стволы небольших деревьев, – разложили на песке костер, расстелили холстину. Допив остатки меда, навалились на еду.

– Завтра, если не встретим людей, придется рыбу ловить, – сказал Олег, – хотя в лесу, конечно, живность водится, но лука нет, да и не мастак я с луком охотиться.

После целого дня управления тяжелой лодкой ныли плечи, болела поясница. На ладонях у Невзора вздулись мозоли от веревки, заменявшей шкот.

– Зайца или подсвинка поймать не вопрос, – ответил Невзор. Он развалился на песке, раскинул руки. – Как думаешь, сколько прошли?

По прикидкам Середина, они покрыли на лодке километров двадцать. Могли бы больше, но много времени потеряли, приспосабливаясь к управлению долбленкой.

– Пешком прошли бы меньше, – успокоил он Невзора. – Ты лучше скажи, точно знаешь, где сестру колдуна искать, или плутать будем?

– Вот, после впадения Словечны еще три дня пути, там справа будет речка Птичь, а еще через день по левой руке Уборть вольется. По ней нам до веси, что с бортничества и охоты кормится. Называется, вроде, Змеешка. Там, на озерах, как мне говорили, и живет теперь Велена.

– Занесло ее.

– От людей хоронилась. Совестно за брата стало, да и народ мог не простить. Сам знаешь, как в деревнях: чуть корова у кого занеможет – давай виноватого искать. А про то, как брат ее со мной да с Малушей поступил, далеко разнеслось. Она, правда, раньше ушла. Как поняла, что не сложится у нее со мной. От любви своей сбежала.

– А что, симпатичная? – заинтересовался Олег.

– Кто, Велена? Красивая девка, – равнодушно сказал Невзор, – волос золотой, бела да румяна, что твое яблоко. Глаза зеленые; то прозрачные, то как омут темные, глубокие. Иной раз как взглянет – аж страх пробирает. Это если что ей поперек скажешь. С норовом девка. Моя Малуша не такая… – Невзор закинул руки за голову, взгляд его, скользящий по догорающему закатом небу сделался мечтательным. – Моя ласковая да неперечливая. Тихая, добрая. Молчит, в глаза смотрит – и внутри все плывет, как лед по весне. – Он рывком сел, обхватил колени. – Я тому колдуну… ох, только бы добраться до него!

– И до него доберемся, куда он денется. – Середин помолчал, вспоминая прошлогодний разговор с Вороном. Мог ли этот странный колдун оказаться тем, что вылез из арийского храма? Вряд ли… Откуда бы тогда у него сестра появилась? Хотя, конечно, проверить не помешает… – Скажи, ты родителей своих хорошо помнишь?

– Отца совсем не помню – мне едва две весны минуло, как сгинул он. Это еще при Святославе было, до того, как он Хазарию разорил. А мать – так, смутно, как сквозь воду. Руки помню, мягкие, добрые, песни грустные, а лицо – как в тумане. А почему ты спросил?

– Да так. Интересный ты мужик. Судьба непростая.

– Приютили соседи, поклон им за то низкий. Да сам знаешь, чужой сирота – то не своя кровинушка. Коли год недородный, лишний кусок все едино своему отдадут, одежу тоже своим получше справят. Сгинул бы, верно, да повезло: дядька Часлав нашел. Хозяйства, правда, не собрал. Соседи растащили. Дядька, помню, полдеревни высек, да людям не объяснишь хоть словом, хоть плеткой.

– Слушай, ты когда к вражеской лодке поплыл, что подумал? Там, все-таки, дюжина, а то и побольше народу было. Все при мечах. А ну, как не одолел бы? Сам бы сгинул и Малуше не помог.

Невзор нахмурился, вспоминая.

– Сам не пойму, – наконец признался он, – будто торкнуло что внутри, глаза застило. Даже и не вспомню, как я их побил. Слышал я, в северных землях есть такие воины: в битвах себя не помнят. Своих порубить могут, если под руку подвернутся. Накатило что-то на меня, как волной накрыло. Туман красный, только глотки вижу, которые рвать надо, и все.

– Есть такие воины, – согласился Олег, – это берсерки. Перед битвой иной раз мухоморы жрут, чтобы в дикое состояние прийти. Может, и ты…

– Не ел я ничего. Даже и не знал про это. В дружине Часлава не последний был, но чтобы так… – Невзор пожал плечами.

– Ладно, и с этим разберемся. – Ведун расстелил овчину, накрылся: с реки тянуло прохладой. – Давай спать. Пораньше выйдем – подальше пройдем.

– Спи, – кивнул дружинник, – я посижу еще.

Он, казалось, совсем не замечал ночной сырости; распахнутая кожаная куртка открывала мускулистую грудь, крепкие руки спокойно лежали на коленях.

* * *

Чуть свет они выгребли на середину реки. Ветер был слабый, но дул почти точно в корму – левентик. Олег велел Невзору отпустить шкот, чтобы парус встал перпендикулярно движению. Лодка постепенно набрала ход, вода запенилась за кормой, оставляя белый след. К полудню пристали к берегу возле деревни в пяток изб. Пообедали квасом и пареным горохом с топленым маслом. Местный мужик предупредил их, что на два дня пути вдоль реки никто не живет – уж очень берега топкие, – и Олег сторговал у него козленка да пару запеченных куриц. Невзор связал козленку ноги, отнес в лодку.

К вечеру лес по берегам сменился: сосны сначала отступили вглубь леса, а потом и вовсе исчезли. Вдоль воды потянулись заросли камыша и осоки, деревья стояли за ними сплошной бурой стеной, наполовину сгнившие, цеплявшиеся друг за друга сухими ветками. Преобладали ели, осины, кустарник местами спускался к самой воде, образуя непроходимые заросли. Завалившиеся с берега деревья напоминали утопленников, тянущих к небу мертвые руки. Погода испортилась, небо затянуло серой пеленой, стал накрапывать дождь. Намокший парус обвис и опал, словно сдувшийся воздушный шарик. Олег опустил его, передал Невзору весло.

Лодка вломилась в камыши, подминая под себя зеленые шуршащие стебли, продвинулась вглубь зарослей. Ведун приподнялся, пытаясь разглядеть, есть ли куда пристать. Вплотную к берегу подходило кочковатое болото с побуревшей травой, гнилыми корягами и зеленой, зацветшей водой. Они продвинули лодку еще глубже, чтобы ночью не вынесло в реку, пополам съели курицу, запили водой и, кое-как разместившись, улеглись в лодке.

Шумел под ветром камыш, с болота доносились неясные звуки: то ли трясина булькала, то ли животное увязло и отчаянно билось, пытаясь спастись из смертельных объятий. Облака неслись по небу, изредка открывая далекие звезды. «Хорошо, хоть дождь перестал», – подумал Середин, прежде чем провалился в сон.

Ветер с утра дул порывами, менял направление, и обучение Невзора искусству управляться с лодкой пришлось отложить. На реке поднялась волна, ветер налетал то с кормы, то с бортов, и Середину приходилось то и дело менять галсы. Зато лодка летела, вспенивая воду, немного накренясь в подветренную сторону, и бывший дружинник, видя такое заметное продвижение к цели, то и дело свистел да по-разбойничьи гикал, подмигивая Олегу. Козленок отчаянно блеял, мотая головой всякий раз, когда на него попадали брызги.

Давно уже миновали впадение в Припять Словечны: маленькая речушка прошла по левому борту, почти скрытая нависшим над водой кустарником и зарослями камыша. Болота кончились, и вдоль реки теперь стояли дубравы с вкраплениями яворов и светлыми островками берез. Иной раз вплотную к реке подходили сжатые нивы, за которыми в отдалении виднелись селения. Мужики, по горло в воде, тянули сети, кричали, видя проплывающую долбленку с косым парусом, махали вслед руками. Несколько раз путешественники уступали дорогу встречным ладьям, шедшим на веслах.

На ночевку встали, причалив к пологому, поросшему мягкой травой, берегу. Дубовый лес почти подступал к воде, отгородившись зарослями орешника, молодыми яворами и березками. Невзор выволок на берег козленка.

– Ну, что, зарежем крикуна?

– Давай, – согласился Олег, занявшись разведением костра.

Козленок только раз успел мекнуть до того, как опытная рука взрезала ему горло. Невзор со знанием дела освежевал тушку, насадил на вертел и пристроил над костром. Повертел в руках шкурку, пожалел, что нет соли – обработать, и отбросил в кусты. Поужинали свежим мясом, расположились на ночь.

– Вот найдем Велену, выведаем, как да что, – молвил Невзор, – снимем с меня порчу, а там… Я на попутную ладью хоть кем наймусь – хоть в охрану, хоть гребцом. Дойдем до Десны, а по ней уж поплыву к Малуше. Может, к Листопаду свадьбу справим, а нет, так в Грудень – тоже неплохо. Придешь на свадьбу?

– Приду. А ну, как Велена не захочет помочь?

– Поможет. Она в душе добрая. Даром, что с братом не ладила. Того в деревне все боялись. Говорили: может урожай сгубить, на скотину мор наслать.

– Что же он от печенега народ не оборонил?

– Может, силы не достало, а может, и не захотел, – задумчиво ответил Невзор, – чужая душа – потемки. Но коли встречу, – на скулах волкодлака заиграли желваки, – живым не уйдет. Велене об этом знать не надо, а тебе, как другу, скажу.

Олег кивнул, соглашаясь. Ему нравился этот парень – спокойный, трезво мыслящий. Не чувствовалось в нем той спеси, которую приобретали большинство дружинников, возвысившись над прочими людьми, добывавшими хлеб в трудах, а не в лихих сшибках.

Прогоравшие березовые поленья постреливали угольками, выкидывали синие язычки пламени. Костер освещал кустарник, выхватывал из темноты кроны дубов, бросал блики по воде.

Олег почему-то вспомнил свой автобусный парк, кузницу.

«Да, отпуск у меня что-то затянулся. На всю жизнь нагуляюсь. Хотя и в этом есть хорошие стороны: где в урбанистическом перенаселенном мире найдешь такую девственную природу, такие леса, реки? Только в тайге, куда еще не проложили дорог, где не разведали золото, уран или нефть. Ну, может, еще высоко в горах. Впрочем, и там не все в порядке: и осадки радиоактивные и химические выпадают на ледники, и дороги прокладывают, взрывают горы, стоящие не один миллион лет, тянут линии электропередач, строят обсерватории. Нет, хорошо, что я здесь оказался», – решил, засыпая, Середин.