Текст книги "Новая история денег. От появления до криптовалют"

До сих пор во вполне солидных финансовых и экономических словарях можно найти такое определение: бумажные деньги – это «номинальные знаки стоимости, которые замещают в обращении действительные деньги – золото и серебро. Бумажные деньги имеют принудительный курс и выпускаются государством для покрытия своих расходов».

По-моему, клевета! Или что-то давно устаревшее, из марксизма заимствованное. Во-первых, драгоценные металлы – такая же условность, как и банкноты; весь вопрос в том, достаточно ли верит в ассигнации население или будет, приняв лишнего, от них прикуривать… И под лавкой себе светить. Помимо психологии, главное – это количественный фактор. Если бы государства научились получать золото в любых объемах и достаточно дешево, то никакой разницы уже не было бы. Раньше золото благодаря своей редкости «думало» за правителей, не давало им слишком разгуляться, дойти до инфляции. Теперь же правительствам приходится думать самим – и считать, считать, хорошенько считать. Во-вторых, скорее само применение, обращение бумажных денег «принудительно», в том смысле, что государство подкрепляет их своим авторитетом, гарантирует их своей властью. До широкого внедрения сначала чеков, а потом и электронных форм банкноты были необходимы для уплаты налогов. Без этого бумажные деньги не могли бы иметь такой силы. Что же касается курса, то он вовсю плавает, и центральным банкам иногда приходится затрачивать массу сил и средств, чтобы воздействовать на него через рыночные механизмы. Но так было не всегда. Когда-то курс бумажных денег действительно был принудительным. Но только определяло – вернее, поддерживало его на определенном уровне – не государство, а золото. Или такое, по крайней мере, у людей создавалось впечатление.

Страсти по золоту и прокурор инфляции

О золотом стандарте в наше время широкая публика имеет смутное представление. Знаменитая когда-то всемирная валютная система, более прочная и интегрированная, чем все, что существует сейчас, кажется уже чем-то архаичным и нелепым. Поэтому общественность удивляется, если узнаёт, что не так уж мало серьезных экономистов тоскуют по золотому стандарту и даже призывают человечество вернуться к нему. То есть все равно чудаки эти – в полном и явном меньшинстве. Правительства и пресса не очень к ним хотят прислушиваться, в экономике много значит мода, перепады в общественных настроениях, а моды на золотой стандарт сейчас явно нет. Среди политиков разве что кандидат в президенты США Рон Пол поддерживал этот призыв, но мало кто принимал слишком всерьез его президентские амбиции, а за пределами США о нем и вовсе почти не слышали. Поэтому и говорить Пол мог все что угодно – эксцентрика… Легендарный Алан Гринспен, в прошлом многолетний глава Федеральной резервной системы (Центробанка) США, человек куда более известный, о своих взглядах на сей предмет что-то помалкивает. Но есть основания подозревать, что и он питал симпатии к «золотой системе». Как-то проговорился, что хорошие главы центробанков стараются строить свою монетарную политику так, как будто бы золотой стандарт все еще действует. А в молодые годы даже высказывался вовсе без обиняков, что, дескать, хорошо бы вернуть доллару «золотую основу». Потому что без нее «нечем защитить накопления от конфискации». И пояснил, что под конфискацией он имеет в виду инфляцию. По-моему, остроумно сказано.

Давайте вспомним, что есть такое инфляция. Допустим, община производит товаров и услуг на сто тысяч долларов. И денег в общине ровно столько же. Каждая семья имеет по тысяче долларов, будем считать, что это – заработок семьи за две недели. И вот вдруг местный банк печатает еще сто тысяч и вбрасывает их в общину. (Или, например, кредиты на такую сумму жителям выдает.) На прежнее количество товаров и услуг будет теперь приходиться в два раза больше долларов. Значит, два доллара могут теперь купить то, что раньше мог купить один. Цены выросли в два раза. Но если семьи теперь и получают в два раза больше, то на самом деле для них вроде бы ничего не изменилось – они по-прежнему зарабатывают за две недели столько же товаров и услуг. Как если бы заменили систему Цельсия на систему Фаренгейта, один градусник на другой, с более мелкой градацией, только и всего. Например, как могли они двадцать «Биг Маков» купить в день, так и сейчас могут. Только ценник поменялся – было написано «$3.57», а теперь – «$7.14»; вроде бы ни для кого никакой разницы. А вот и нет, для кое-кого разница есть, и еще какая! Пострадала одна категория – те, кто откладывал деньги на черный день или на старость. Под матрас – или в тот же банк, на счет вкладывая или облигации его, гада, покупая. Разом половины накоплений как не бывало! Отобрали, ограбили. Была полновесная тысяча, а стало – по реальной покупательной способности – вдвое меньше. Произошла та самая «конфискация», о которой говорил Гринспен.

Конечно, нарисованная мной схема – крайнее упрощение. В действительности зарплаты часто отстают от роста цен, а потому от инфляции реально успевают всерьез пострадать и рабочие, и госслужащие, и бизнесмены. Нарушается вся система отношений между должниками и кредиторами. Должники радуются – они реально должны меньше. А кредиторы на деньги попали. Но все же что правда, то правда: медленно, но верно доходы подтягиваются вслед за ценами. А вот копившие деньги, если только их вклады не были индексированы (что бывает крайне редко), остаются за бортом. Да наверно, и не надо объяснять, как все это бывает людям, пережившим и павловскую скрытую девальвацию, и «шоковую терапию» 90-х, и дефолт 98-го, и стремительное, как сход лавины, обесценивание рубля в 2014–2015 годах.

Я и сам порой грустнею от мысли о том, как мои весьма скромные сбережения каждый день теряют в своем реальном весе, как их поедает, словно прожорливая моль, проклятая инфляция. И в таком же положении – миллионы людей – и на Западе, и в России. Инфляция – самый безжалостный, самый непреклонный прокурор и судья в одном лице, его не уговоришь и не подкупишь, непременно приговорит к конфискации сбережений, даже если ты ни в чем не повинен. И вот Гринспен и иже с ним и полагают: золотой стандарт бы этого не допустил, защитил бы и предпринимателей, и рабочих. И как минимум доля истины (а может быть, и больше, чем просто доля) в этих рассуждениях есть.

Золотой стандарт первой установила Великобритания – для начала, что называется, для внутреннего пользования. К 1821 году валюта была прочно привязана к драгоценному металлу по строго фиксированной цене. А в 1844 году парламент принял соответствующий закон, согласно которому банкноты Банка Англии гарантированно обменивались по первому требованию на золото по курсу 7.32 грамма за один фунт. В то время мир был воистину «однополюсным» (или, как почему-то говорят сегодня, однополярным). На планете существовала только одна сверхдержава – владычица морей – Британская империя. Эта империя была так велика, что над ней никогда не заходило солнце. Лондон был бесспорным и главным коммерческим и финансовым центром мира, британский военно-морской флот фактически контролировал мировые транспортные и торговые потоки, а лондонское Сити – потоки денежные. Репутация английского фунта была невероятно высокой. Золотой стандарт как бы давал шанс и другим странам воспользоваться плодами мощной британской экономики, «прислонить» к стерлингу свою валюту. Ну и вообще – смотрите, что удумали эти ушлые англичане, наверно уж знают, что делают. Может, и нам – того-с?

И вот одна за другой европейские страны следуют британскому примеру. В 1871 году привязывает свою марку к желтому металлу Германия (2,79 марки за грамм). Еще раньше это сделали близкие к Англии Голландия и Португалия. Потом «сдался» и так называемый Латинский союз (Франция, Италия, Швейцария, Бельгия), пытавшийся иногда с Британией конкурировать. Потом пришла очередь Скандинавских стран и США, хотя американцы для начала перешли на золотой стандарт лишь де-факто (только 27 лет спустя будет принят соответствующий закон). В конце августа 1897 года завершила переход на полный золотой стандарт и Россия (0,7742 грамма золота за рубль). Оказывается, не все финансовые события, происходящие в августе, носят такой уж роковой характер…

Переход на золотой рубль пробил министр финансов Сергей Витте, ставший вскоре и премьер-министром. Для этого ему пришлось преодолеть тяжелое сопротивление и элиты, и общества в целом. Витте вообще ненавидели – и за реформы, и за попытки отменить черту оседлости для евреев, и особенно за авторство октябрьского манифеста 1905 года. Но Россия была абсолютной монархией, и Александр III, первым заметивший скромного железнодорожного служащего, считал его финансовым гением. Ну а Николай II не осмеливался перечить отцу даже после его смерти. Правда, предупреждений Витте насчет опасности войны с Японией Николай слушать не пожелал и до конца простить их ему не мог – ведь Витте оказался прав! (Эта ситуация повторяется снова и снова; так, Сталин терпеть не мог тех, кто предупреждал его о нападении Германии.) И даже прибегнув потом к услугам Витте для заключения мирного договора и наградив за успех, даже назначив премьер-министром, император все равно тяготился его обществом.

После отставки Витте тщетно призывал остановить вступление России в новую войну – на этот раз мировую, предрекая катастрофическую разруху, революцию и крушение общества, – никто слушать его не желал, над ним издевались. Его презирали – такова уж, видно, планида либералов-реформаторов в нашей стране… Всеобщий остракизм почти наверняка ускорил его смерть в 1915 году. Но в те, первые, годы своего правления Николай никак не мог пойти против реформы, начатой Витте с благословения отца. И все прошло на удивление четко и гладко. И когда это произошло, противники перехода на золото вдруг словно испарились – все стали вдруг восторженными поклонниками новой системы. Старые, не золотые, бумажные рубли обменивались на золотые монеты поначалу по курсу 7 рублей 40 копеек кредиток за полуимпериал (то есть 5 золотых рублей), или 14,80 за империал – тот самый знаменитый червонец, возродить который в новом обличье придумают потом во времена НЭПа большевики, чтобы спасти свое правительство.

Я помню рассказы моего деда Порфирия Феофановича о том, какое удивительное это было ощущение – держать в руках эфемерную бумажку-ассигнацию и знать, что в любой рабочий день можно зайти в банк и поменять эту абстракцию на настоящие, тяжелые и невероятно красивые, с червонным отблеском, золотые монеты. Но постепенно в монетах не стало особой нужды – население свято поверило в золотую начинку бумажных денег. То есть человечество – на этот раз на более высоком и массовом уровне – вернулось к изначальному их смыслу. Как и в начале пути, бумажные деньги снова стали как бы банковскими расписками за существующие физически золотые депозиты. Производя любую оплату этими «расписками» – банкнотами, люди как бы передавали друг другу право собственности на некоторое количество золота. Только теперь этот порядок еще и подкреплялся авторитетом государства, и четко регламентировался законом. Нечто подобное происходило и в межгосударственных взаиморасчетах. Золото могло физически никуда и не передвигаться, менялся только ярлык на соответствующем сейфе в лондонском (или петербургском, или в цюрихском, или в амстердамском) банке – вместо надписи «Швейцария» появлялась «Германия», или наоборот.

Иногда массы золота приходилось все-таки перевозить физически, ведь это было неотъемлемым правом государств – получить «по первому требованию». Но дело это было небезопасное и дорогостоящее. А потому чаще происходил клиринг – взаимоучет золотых активов. Вот эту сотню килограммов золота Франция должна Бельгии, но Бельгия, в свою очередь, должна по расчетам 70 кг Италии; значит, переносим их – мысленно – из французского депозита в итальянский, а оставшихся тридцати французских хватит, чтобы Бельгия могла рассчитаться со Швецией, если добавить еще двенадцать из того, что должна выплатить Голландия. И так по кругу – до бесконечности.

Благодаря такой системе граждане и частные компании без труда и быстро могли поменять банкноты одной страны на любую другую валюту. За русский червонец давали (примерно) пять долларов или один английский фунт стерлингов. И наоборот, любая солидная валюта мгновенно и без проблем обменивалась на рубли. Степень конвертируемости, ликвидности всех мировых валют достигла абсолюта. И главное, население полностью поверило: так будет и завтра, и послезавтра, и через год, и через десять. Закон сиюминутности – людям кажется, что всегда будет так, как есть сейчас.

А что, кстати, сейчас? Сейчас золото по-прежнему является особым, уважаемым товаром, сокровищем, в которое все еще вкладывают немалые деньги и которое неизменно растет в цене, когда в воздухе пахнет кризисом. Оно может служить измерителем психологического состояния общества, барометром людских страхов. Когда «на сердце тяжесть и холодно в груди», люди в наши дни отправляются все чаще не к ступеням Эрмитажа, а вовсе даже – на биржу, вынимать деньги из акций и облигаций и вкладывать их в золото. Да что там индивидуумы, и государства нередко прибегают к этому старому доброму способу страхования своей экономики и своей валюты от международных неприятностей.

В главе «Биткоин как сокровище» я уже упоминал, что «омахский оракул» Уоррен Баффет смеется над этим «экономическим атавизмом». Как и над тем, что, по некоторым предсказаниям, криптовалюты могут со временем начать играть роль такого «безопасного прибежища» для пугливых капиталистов, в то время как другие отвергают такую возможность, считая, что человечеству пора задуматься над возможностью возвращения именно к золотому стандарту как таковому. А значит, и к золотой эпохе в истории мировой экономики. И что в наше время есть способы обезопаситься от отрицательных факторов такой системы, вполне сохранив положительные. А их, положительных, действительно было немало.

Первые всемирные

К началу ХХ века все серьезные валюты мира были уже полными заместителями золота. А этот драгоценный металл уже достиг пика своего почти мистического могущества, власти над умами и душами. Золото воспринималось как нечто сверхпрочное (в буквальном и переносном смысле) и сверхнадежное, как идеальные деньги. Но теперь и все местные ассигнации тоже обрели такое доверие населения, какого никогда до тех пор не знали. (И кстати, не знают и сейчас.) Была создана совершенно уникальная, удивительная система единых всемирных финансов, вплоть до Первой мировой войны работавшая четко, как самые совершенные швейцарские часы. Фактически это были единые мировые деньги! О такой степени финансовой интеграции даже в нашу эпоху глобализации можно только мечтать. И как это часто бывает с деньгами, волшебная метаморфоза произошла как бы сама собой, вышла из логики развития. Ведь британцы, вводя золотой стандарт, думали исключительно о своих собственных национальных, внутренних нуждах и вряд ли догадывались, что тем самым закладывают базис системы всемирной. В общем, опять – бог из машины!

Золото было по определению категорией сугубо наднациональной, космополитической. Золотой стандарт по природе своей связывал людей, компании, целые экономики, взламывал национальные барьеры, открывая захватывающую дух перспективу – дорогу ко всемирному общему рынку. Но, видимо, мир к такому развитию событий был еще совсем не готов. В Германии, например, только недавно ставшей единым государством и нацией, мало кому нравилась идея глубоко интегрироваться в экономическое пространство, в котором бесспорными лидерами были ненавистные англосаксы. Не улыбалась такая перспектива и Франции. Короче говоря, не все было так просто и безоблачно, как казалось на первый взгляд. Как бы там ни было, но в начале ХХ века золотой стандарт был моднейшей темой разговоров и в светских салонах европейских столиц, и в университетах, и на международных конференциях. Люди откровенно гордились достигнутой финансовой стабильностью, ставили ее в один ряд с другими великими открытиями новой эпохи. Особый «золотой отсвет» ложился на экономистов, сама профессия которых стала входить в моду. Они чувствовали свою причастность к тому, что вдруг произошло на финансовых рынках, как будто и в самом деле они все это придумали.

Была, правда, в Великобритании одна заметная «белая ворона» – молодой и самоуверенный, высоченного роста (под два метра) экономист по имени Джон Мейнард Кейнс. Хорошо вроде бы разбирался в финансах и прочем таком, умело деньги свои вкладывал и богател, славился как замечательный оратор. Но все-таки и странен был тоже (недаром же он женился на русской балерине Лидии Лопуховой, как будто своих англичанок из Йоркшира или Сассекса мало!). О социалистической командной системе, строившейся в СССР, писал, что она основана на теории, «ошибочной с научной точки зрения, не имеющей никакого практического применения в современном мире». И самое странное – совсем не признавал замечательного, гениального золотого стандарта, видел в нем какие-то ужасные опасности и напасти, называл «золотым ярмом» и «кандалами». С могущественными людьми на этой почве смертельно рассорился. Написал, например, оскорбительную брошюру «Мистер Черчилль и его последствия». Издевался над будущим премьером за то, что тот возрождал золотой стандарт после временной отмены оного на период мировой войны. Ну, так и держали Кейнса долго за городского сумасшедшего. До поры до времени. До той поры и до того времени, пока не провозгласили его великим гением экономики. Догадываетесь, что для этого должно было произойти? Правильно, золотой стандарт оказался бомбой замедленного действия. И эта бомба взорвалась.

Но давайте сначала разберемся в самом механизме, чтобы понять, что же там могло так страшно сломаться. И – может быть, главный вопрос: а насколько неизбежным было его крушение? Жесткая привязка денег к золоту делала финансовую систему абсолютно, может быть даже слишком, стабильной. То есть просто ни шагу вправо, ни шагу влево. И эта несгибаемая твердость, эта ригидность, имела, как потом выяснилось, не только положительные стороны. Хотя исключительно удобно и для бизнеса, и для населения (одни только валютные спекулянты вдруг лишились работы – на радость всем остальным). Никогда еще деньги не выполняли так эффективно функцию времени – соединения настоящего с будущим. Предприниматели могли четко выстраивать свои бизнес-планы (слова такого не было, но суть уже была), банки – высчитывать необходимые процентные ставки, торговцы – планировать международные сделки на годы вперед, четко зная при этом, что никакие неожиданные колебания курса валют не опрокинут их стратегию. Идеальная стабильность и идеальная предсказуемость!

В сегодняшнем мире на эту роль – стабилизатора, гаранта будущего пытались было претендовать так называемые деривативы (смотрите главу «Дерево деривативов»). С их помощью финансовое сообщество должно было по идее как бы выровнять риски, сделать будущее более предсказуемым, более внятным и поддающимся прогнозированию. Увы, лекарство то ли пока несовершенно, то ли вообще слишком опасно своими побочными эффектами, то ли принимаем мы его не так и не в тех дозах… (Сотни триллионов долларов сделок – это что-то уже запредельное, что-то уже космическое, пора в световых годах их измерять!) И увлечение деривативами стало одной из причин всемирного финансового кризиса 2007–2009 годов, чуть было не обрушившего мировую экономику и имевшего тяжелейшие социальные и политические последствия, включая и захлестнувшую Запад волну антилиберального популизма.

Но возвращаясь к золотому стандарту: было и другое важнейшее последствие введения такой системы, то самое, о котором тоскует Алан Гринспен. Оно же, впрочем, стало и одной из причин мировой катастрофы – Великой депрессии 30-х годов, подтолкнувшей затем мир ко Второй мировой войне. Привязка к золоту жестко ограничивала количество денег в обращении. Инфляция была побеждена (казалось, что навсегда). Никаких больше конфискаций! Смело можешь откладывать деньги, четко зная: накопив тысячу рублей, всегда можешь поменять их на сто фунтов или пятьсот долларов, а главное, купить на них такое же количество товаров и услуг, что и сегодня. Некоторые цены, бывало, даже и снижались. Но оборотная сторона у этой медали (или монеты) тоже имелась. Ограниченное количество золота не давало денежной массе расшириться в моменты, когда это требовалось экономике, система была лишена необходимой гибкости, эластичности.

Теоретически открытие новых золотых месторождений может привести к кратковременному резкому увеличению количества денег. Например, в период с 1850 по 1855 год цены росли в среднем на 5 процентов в год – очень чувствительное увеличение. И понятно, почему это происходило: золотые россыпи, найденные в Калифорнии и Австралии, «впрыснули» в мировую экономику огромное количество драгоценного металла. Но это были скорее исключения. В общем и целом же происходило скорее обратное: рост запасов золота, а значит, и денежной массы в обращении, все время отставал от роста экономического. С середины ХIХ века по начало ХХ денежная масса возрастала всего на полтора процента в среднем, а затем – до Первой мировой войны – приблизительно на три с половиной процента ежегодно… В те же годы экономика росла значительно быстрее. И в этом скрывалась серьезная опасность. Кроме того, недостаток эластичности связывал руки центробанкам, им было трудно оперативно реагировать на непредвиденное развитие финансовой ситуации. Не хватало и элементарного понимания, как механизмы спроса и предложения могут взаимодействовать и как они могут «сломаться». Да и откуда этому пониманию, этим навыкам было взяться, когда подобного опыта мир еще не имел. Сказывалась и чрезмерная, слепая вера в гениальный инструмент золотого стандарта, казалось, он сам обо всем «побеспокоится», сам все отрегулирует… Вот разве что учетную ставку процента центробанкам чуть-чуть подкручивать время от времени, подстраиваясь под положение на рынках, и все будет замечательно. И долгое время вроде бы так и было. Но потом…

Напомню: государства производили взаиморасчеты золотом, неважно, физической ли его перевозкой или переклеиванием ярлыков на банковских сейфах. Это означало, что повышение спроса на какую-нибудь из национальных валют сверх средних показателей вело к притоку золота. То есть стоило существенно вырасти ценам в стране А по сравнению со страной Б, как золото начинало перетекать в страну Б. Там, где цены выше, растет импорт (иностранцам выгодней там продавать) и снижается экспорт – иностранцам невыгодно становится в этой стране покупать. Значит, в стране с более высокими ценами растет и дефицит торгового баланса – его приходится компенсировать золотом. Имели значение и другие факторы, прежде всего ставка процента по кредитам: если она выше в стране Б, то выгодней и держать свои сбережения в ее банках; значит, увеличивается спрос на ее валюту.

Ну а дальше теоретически следовало вот что: в стране с более низкими ценами накапливалось больше золота, а значит, по правилам золотого стандарта, увеличивалось количество денег в обращении. А чем больше денег, тем выше цены. (Помните пример с общиной, в которой было 100 тысяч долларов и «Биг Мак» стоил три с половиной доллара, а когда денег стало 200 тысяч, то и «Биг Мак» подорожал в два раза.) Значит, цены, соответственно, растут. В стране же с изначально более высокими ценами золота, наоборот, стало меньше, скукожилась денежная масса. А меньше денег – значит, и цены снижаются. Так этот насос и работал – перекачивая золото, выравнивая общий уровень цен, приводя все механизмы в общее состояние равновесия. Золото, словно кровь по сосудам, бегало по мировому экономическому организму, накапливалось там, где цены были занижены, и убывая там, где они были выше. Автоматически, чудодейственным образом обеспечивалась всеобщая гармония. И действительно долгие годы, с перерывом на Первую мировую войну и до конца 20-х годов, работал механизм действительно как часы, вызывая чувство ложной уверенности в будущем. И, кстати, насчет мировой войны: даже в годы всеобщей кровавой бойни, когда золотой стандарт был временно приостановлен, он все равно как бы продолжал незримо существовать – в головах у людей. И фунт, и рубль, например, колебались, конечно, но никуда, ни в какую инфляционную пропасть, не рухнули – в ожидании как бы возвращения к золотому обеспечению. Да что там – даже уже в мае 1918 года люди в России (например, композитор Сергей Прокофьев) отказывались верить в то, что ассигнации несуществующего уже больше года царского правительства более не имеют цены. Мало того, их продолжали с удовольствием (надеясь, видимо, на реставрацию) принимать в обмен на другие мировые валюты – правда, по все убывающему, в конце концов стремящемуся к нулю курсу… (См. главу «Рубль – это многое объясняет!».) Примерно в то же время или даже несколько позже оказавшийся в Париже великий князь Александр Михайлович Романов поскреб с горя по сусекам, извлек из карманов и чемоданов кучу банкнот несуществующих государств – Австро-Венгрии, той же царской России, кайзеровской Германии и так далее – и получил за них у менял неплохие деньги, хотя и далеко, разумеется, от довоенного курса. Нужны были еще более сильные, чем мировая война и пара революций, потрясения, чтобы выбить из людей веру в обеспеченную золотом валюту…