Текст книги "Дуди Дуби Ду"

– Гляди, как перепугался! Зря ты меня уговорил.

– Ах вы суки! Мало того что пятки обожгли, так еще и часы мои украли! И кроссовки!

Коля вспомнил, что кроссовки тоже можно было упомянуть в завещании в пользу кого-нибудь из друзей.

– А еще и блокнот мой сожгли… Гады… С записями за пять лет!

Он вскочил с погребального костра, схватил валявшуюся чуть поодаль балалайку Никодима и разбил ее о поленницу.

– Ой, горе мне! – присев на корточки, закручинился Никодим. – Чем же я теперь буду на свадьбах зарабатывать?

– А мы тебя за мошонку твою намертво к лавке прибьем, так ты, гадина, на арфе заиграешь, если понадобится. – Адская боль от ожогов пронзила Колю, и он, повалившись на спину и прижав пятки ко лбу, запричитал: – Ой мои ноги, ой, как больно!

– Про какую мошонку ты толкуешь, варвар, про какую такую арфу? – удивленно выпучив глаза, пытал Колю Никодим.

– Я про тебя, козлину, все знаю! – орал несостоявшийся покойник, с остервенением суча ногами в воздухе… Потом он схватил полено и вытянул Маркса по спине.

– Это тебе, конечно, не Ганг, но ничем не хуже Днепра будет, – сказал, слегка придя в себя от удара, Маркс.

Он сграбастал Колю в охапку и кинул его в прудик, на дне которого жили тритоны, а поверху плавали новые Андрюшины утята. Коле сразу стало легче, боль в ногах слегка поутихла, Никодим опохмелил торчащую из воды голову пострадавшего стаканом самогонки и даже кинул несколько корок хлеба на закуску. Но закусить Коле так и не удалось, потому что корки тут же склевали прожорливые птенцы.

Потом Маркс с Никодимом извлекли Колю из прудика, отнесли в дом и переодели в сухую, предназначенную для гостей старую одежду. Вернули ему часы с кроссовками и положили спать под лестницу, на железную старомодную кровать с огромными хромированными шариками на спинках. Там, среди десятка подушек с рюшами, Коля опять забылся крепким сном. Только теперь просунутые сквозь холодные прутья кровати пятки ему никто не жалил, а, наоборот, было щекотно. В забытьи он не чуял, как дядя Гена привел Матильду, намазал Колины ноги сметаной и велел ей лечить больного древним якутским способом. Упрашивать собаку долго не пришлось, и по хихиканью пациента стало ясно, что тот скоро поправится.

Коля спал. Снились ему Индира Ганди на погребальном костре, река Днепр, милые сердцу друзья, мстить которым за несправедливо нанесенные обиды не хотелось. Он был твердо убежден, что друзья обязательно исполнят его волю, распространенную на покинутое душою тело. (Насчет вещей подобной уверенности почему-то не было.)

«Дорогие мои, – говорил он во сне, – я знаю, что вы меня даже утятам скормите, если я завещаю. Я вас очень люблю и очень в вас уверен». Снился Коле Будда в гамаке меж двух дерев бодхи с командирскими часами на запястье. Маэстро Никодим с прибитой к мошонке маленькой табуреткой. Иисус Христос с глазами, полными любви и понимания, исполняющий под балалайку с акцентом выпускника английской спецшколы песню о себе, под которую въяве гости выпивали на улице свои первые похмельные сто граммов и вяло начинали притопывать ногами в такт популярному шведскому коллективу с вольным педерастическим уклоном:

 
Ай м крусифайд
Куасифайд лайк май сэвиа
Сэнтлайк бихэйвиа
Э лайфтайм ай прэйд
Ай м круасифайд
Фо зе хали дименишэн
Гудлайк асэншиан
Хэйвен эвэй…
 

Кода

Все? Нет, конечно, не все. Жизнь если не идет по кругу, то уж непременно сворачивается в спираль, и нет ей конца и краю, честное слово. Был бы жив дядя Гена, он бы подтвердил. Ведь нельзя же, просмотрев короткий эпизод с актером Тихоновым в главной роли, уверенно заявлять о знании всех семнадцати мгновений… Но дороги наши расходятся. Каждый идет в свою сторону, и это правильно, потому что, стоя на месте, живет только дерево…

Взять дело в свои руки Конго отказался.

– Я не знаю, чем займусь в будущем, – говорил он Арсению, – но это не для меня.

– Жалко, – вздыхал Арсений. – Клиентура, связи, материалы в остатке тысяч на восемь… Ты точно решил?

– Как и ты. Я однолюб только по отношению к женщинам, а к жизни отношусь совершенно по-другому. Мне интересен сам процесс познания и получения разнообразных навыков. Порой алгоритма достаточно, чтобы я сам мог с уверенностью сказать, что я это умею. А еще я не люблю доводить все до совершенства. Мне кажется, что это прерогатива Бога, и когда про человека говорят, что он господь бог в своей профессии, мне становится смешно. Теперь, например, про ремонты я знаю все, что мне требуется, стало быть, ремонт у себя дома вполне осилю, сэкономив деньги и время, необходимые для других, более важных дел.

– Каких, например?

– Да каких угодно. Было бы желание, а дела появятся. Я, например, рисовать не умею. Бог не дал. Клиент тут один, реставратор, у меня был… Заходил к нему в мастерские недавно. Интересно, черт возьми… Вот туда, наверно, и подамся. А насчет дела не беспокойся, ты разве не чувствуешь, что все уже закончилось?

– Пока нет. Я на тебя надеялся, потому что больше не на кого. Братья не потянут: они и так счастливы в своей ипостаси… не пропадут. Коля слишком экспрессивен и еще не изжил свои представления о справедливости и несправедливости, с которыми к клиентуре нельзя подходить на пушечный выстрел. Максиму Петровичу это сто лет не надо. Джулию в расчет не берем.

– Главное, не цель, а путь к ней. Когда достигаешь цели, всегда чувствуешь разочарование и тоску. Депрессия достижения…

…Конго был прав, не все истории заканчиваются так же, как похожие друг на друга американские боевики или мелодрамы, где главный герой получает в награду миллион долларов и грудастую блондинку в придачу. В тривиальных голливудских кинолентах, из которых нормальному человеку почерпнуть нечего, а иным внушается радужная вера в сказку, история мнимо заканчивается твердой точкой. Но мало кто задумывается и фантазирует о том, что же может произойти с героями дальше. Быть может, жизнь киношных масок в следующий миг из комедийной мелодрамы превратится в кровавый триллер. Добытый в тяжких муках миллион испарится в мгновение ока, грудастая блондинка уйдет к другому, а главный герой превратится в остывающий труп с горячей пулей в голове. Всякое может быть, пути господни неисповедимы…

– Жизнь круглая, Земля длинная, – как-то сказал Арсению дядя Гена.

Это было последнее их чаепитие на кухне – кто бы мог предвидеть! – Все мудрые мысли уже высказаны много-много раз!.. Но услышаны, – тут дядя Гена сделал многозначительную паузу, – должны быть только вами и лишь однажды. Ты особо себе мозги не ломай в размышлениях о сходстве встретившихся тебе в жизни людей. Мы все похожи друг на друга и все друг у друга учимся. Ты это уже сам понял и знаешь, как идти к своей цели. А то, что не перестал удивляться, – это хорошо, именно это качество делает людей счастливыми. И запомни: все мы где-нибудь когда-нибудь непременно однажды еще встретимся…

Дядя Гена проводил Арсения до дверей, пожал руку, улыбнулся и хитро подмигнул:

– Удачи, капитан, дуй в свои паруса!

Дядя Гена собирал свои пожитки в маленький рюкзачок. Дома никого, кроме Матильды, не было. Вероника с мужем умчались по делам, Андрюша в детском садике. Бомж дядя Гена присел на корточки, обнял собаку и, глядя в ее грустные глаза, произнес:

– Вот и все, Матильдушка. В своей семье я давно порядок навел… Кажись, и в этой все наладил. На Алтай, пожалуй, подамся… Семье брата помогать надо, да и поближе к родине. В общем, дел выше крыши. А ты не горюй, черноглазая. Присматривай тут. Все мы когда-нибудь где-нибудь обязательно еще встретимся… – повторил он собаке те же самые, только что сказанные Арсению слова.

Спустя месяц Арсения навестил Коля. В прихожей он расстегнул небольшую сумку и выпустил из нее кота по имени Загрызу.

– Присмотри за ним, – попросил Коля Арсения, – я уезжаю.

– Куда? И надолго?

– В Индию. В Ришикеш – город благодати и ненасилия. Я давно хотел… На сколько – не знаю, но я вернусь обязательно. Может, через месяц, может, через пару лет… И вот еще… – Коля протянул Арсению ключи от своей комнатки на Брестской. – Сдай хорошим людям, чтобы не пустовала. Можно даже за символическую плату. Ну, я пойду?

– Ну-ну. С Богом. – Арсений протянул Коле руку: – Удачи тебе и просветления.

– Спасибо. – Коля пожал руку и вышел, тихо затворив за собой дверь.

– Ну, что, Загрызу, будем дружить? – Арсений присел на корточки и протянул коту руку: – Дай лапу.

Загрызу ткнулся в ладонь холодным носом, задрал хвост и с важным видом ушел осматривать новое жилище…

– А куда потом, Маратушка? – спросила Марата Васильевича Джулия, заботливо пристегивая мужа к креслу пассажирского «Боинга» швейцарской компании «Свисс Эйр».

Набравший обороты лайнер мягко сорвался с места и побежал по взлетной полосе аэропорта Женевы, чтобы через несколько долгих часов совершить посадку в Стране восходящего солнца.

– За Ваню волнуюсь. Как он там, в этом швейцарском колледже? Ага…

– Не волнуйся, освоится. Через пару лет будет на трех европейских языках болтать. – Марат Васильевич привлек Джулию к себе и поцеловал в ухо. – А потом… Потом, после Токио, – да куда угодно! Какая разница, где радоваться жизни, – расплылся Марат Васильевич в белозубой фарфоровой улыбке…

– С днем рождения, братуха! – Маркс чокнулся с братом массивным, до половины налитым водкой стаканом.

– Бывай здоров, брательник!

Близнецы выпили и обменялись подарками – коллекционной дискографией «Deep Purple» и «Led Zeppelin».

– Завтра на работу не пойдем, – подытожил Энгельс. – Я клиенту позвонил. Подождет пару дней. Ну его на хер…

До Алтая дядя Гена не добрался. В тот день, собрав свой рюкзачок и попрощавшись с Матильдой, он вышел на улицу и присел на скамейке у подъезда – «на дорожку». На ней и умер с загадочной улыбкой на лице, прислонившись спиной к растущему рядом каштану…

В это самое время, ранним утром, на вилле под Лос-Анджелесом бизнесмен «кот Леопольд» посмотрел на свой женевский хронометр «Морис Лакруа» и очень удивился. Часы остановились…

…На другом конце земли опер из режимного отдела выписал справку об освобождении и протянул ее известному каторжанину Алеше Воробьеву.

– Благодарю за зону, Алексей Иваныч, куда вы теперь?

– Какая тебе разница, начальник? Какая разница, где радоваться жизни? Ты все равно не поймешь…

– Ну, что, соколики, как себя чувствуете? – спросил пациентов Арсений, заходя в палату в новеньком накрахмаленном хирургическом костюме. – Выздоравливать будем?

Гурзуф – Варшава – Минск.

2008