Текст книги "Дуди Дуби Ду"

«Рад тебя видеть, Коля», – казалось, отвечало ему черное, некогда недружелюбное существо.

Коллектив, в который закинула Колю судьба после лечебницы, и атмосфера в нем пришлись ему по душе. Это он понял, когда, покидая объект, охраняемый злым псом, обмолвился в машине Арсения о своем грядущем дне рождения. Он настороженно пригласил работодателя и бригаду, с которой успел, по словам Энгельса, познакомиться еще в дурдоме, к себе на Первую Брестскую. Обещал оказать теплый прием и устроить древнюю китайскую чайную церемонию, если гости, конечно, не предпочтут по старинке нажраться водки по-православному. А слова Арсения: «Что тебе подарить?» – произнесенные сразу же после приглашения, были как бальзам на его одинокую душу.

– Печатную машинку «Ромашка», – заказал Коля подарок, преследуя одновременно с коммуникабельными и корыстные цели.

– Но проблем, – ответил Арсений, тоже прикидывая свои.

Есть хороший повод провести общее собрание в центре Москвы, поговорить с бригадой о проблемах насущных, расставить всех по местам. А Коля – кто такой Коля? Быть может, он совершенно случайный пассажир? Мало ли таких…

– А зачем тебе печатная машинка?

– Как зачем? – удивился Коля. – Стихи печатать, а может быть, и прозу. У меня дар открылся… врач говорил.

– Дашь прочесть? – поддерживая разговор, представляя, что может написать Коля, и нервно лавируя в пробках, спросил Арсений.

Матюгаясь и нагло вклинившись в поток машин у Белорусского вокзала, он довез Колю домой.

– Вот мы и дома, сударь. Завтра один приступаешь. Конго с утра будет у тебя. Материалы на месте, тонкости он тебе по дороге расскажет. Как понял? Прием…

– Понял вас хорошо. Почитать дать могу хоть сейчас.

– Не надо. Потом.

К приходу посетителей Коля подготовился основательно. Он убрался в комнате, поставил посредине нее небольшой китайский столик для чайной церемонии, разбросал вокруг него подушки, которых в доме было штук тридцать, не меньше. Поставил на столик статуэтку китайского божества Лу Юя, окурил комнату индийскими благовониями, а на покрытом белой скатеркой письменном столе уместил в белых тарелочках выпивку и аккуратно нарезанные свиные копчености – для не разделяющих его религиозных традиций гостей. Уселся в «лотос», подышал, поставил тихую релакс-музыку.

Первыми пришли близнецы. За ними Арсений с севшим на хвост доктором Шкатуло, у которого к Арсению было какое-то свое дело, потом Максим Петрович с еврейским культовым подсвечником в руках – подарок для Коли. Последней была Джулия с сыном Ваней, которого недавно доставили к маме транспортным «илом» из Нерчинска. Джулию было не узнать: черный парик, чарующий запах недешевого парижского флера, васильковые сапфиры, в тусклом освещении комнаты ослепительно сверкающие под ее бледными от мороза ушными раковинами. Особые, уже не такие, как ранее, светящие глаза довольной своей жизнью лощеной самки, взирающие немного свысока… глаза Саломеи, смотреть в которые Арсению было зябко.

«А’dieu, madame, я очень рад, что ваша жизнь устроилась», – вспоминая школьный французский, мысленно произнес он, в очередной раз столкнувшись с ней взглядом.

«Я тебе, сука, еще это припомню, ага», – отвечали глаза Джулии.

Было понятно, что в бригаде Джулия продержится недолго, может, поработает для виду месяца два, отстаивая свою копеечную женскую независимость, и уйдет под крыло нового небедного покровителя вкушать прелести сытой жизни с легким налетом буржуазной духовности. А жаль. Трудно расставаться с хорошими работниками и друзьями в одном лице, хоть такого понятия, как дружба, между мужчиной и женщиной не существует.

– Коля, – пожаловался имениннику Энгельс, – я от твоей долбаной шанк-пракшаланы вчера чуть богу душу не отдал.

Накануне Коля прочитал другу лекцию про индийскую процедуру по очистке кишечника, которую перед этим сам лично проделал. Энгельс заинтересовался. Коля ему подробно все рассказал, продемонстрировал комплекс из четырех упражнений, в результате которых выпиваемые постепенно три литра холодной воды быстрым транзитом проходят весь желудочно-кишечный тракт, вымывая оттуда вредные высокомолекулярные соединения, накрепко приросшие за долгие годы неправильной жизни к его стенкам. Энгельсу очень понравились слова «высокомолекулярные соединения» и тот молодильный эффект, к которому эта процедура приводит. Оказалось, что, внимательно слушая Колю, он упустил весьма важную деталь. Воду, которую он пил, насилуя свой организм сложными динамическими упражнениями, Энгельс забыл посолить, поэтому все три литра воды, минуя кишечник, вышли из него через уретру, поселив в душе практиканта злобу на учителя и разочарование в своих силах. Теперь, когда он осознал свою ошибку, Энгельс немного успокоился и решил повторить процедуру чуть позже.

– Это еще ерунда, – ответил Коля, – есть более радикальные способы очистки кишечника. Например, глотание бинта. Отматываешь кусок и глотаешь помалу. Как закончился – привязываешь следующий. И так до тех пор, пока он сзади не появится. Потом можно помочь себе, потихоньку его вытаскивая. Очищает раз в шесть поэффективней шанк-пракшаланы. Я собираюсь через пару дней на выходные попробовать.

– Ты, Коля, точно йогнутый, ну тебя к чертям, – ответил Энгельс и, уже окончательно утвердившись в Колиной йогнутости, которая ему не по силам, выпил и решения свои отменил, предпочтя жить дальше, как все нормальные православные люди.

Присутствующие на торжестве доктора о Колиных намерениях не слышали. Возможно, они бы и отговорили именинника от глотания бинта. Шкатуло, который пришел в гости только ради встречи с Арсением, отозвал его на лестничную клетку для важного разговора.

– Ответь мне, коллега, – начал разговор доктор Шкатуло, – ты еще долго собираешься дурью маяться со своей облицовкой?

– Ты же сам знаешь, пока долги не отдам. А что?

– А когда ты их отдашь?

– К лету, если все пойдет по плану. Ты же знаешь, что мне бы хватило однокомнатной квартиры, но ведь надеялся, что Магда с сыном ко мне переберутся. А теперь уже привык… в хоромах жить… Не томи, говори, что хотел.

– Тут такое дело. Вызвал меня давеча директор клиники нервных болезней и дал тему по диабетической невропатии.

– А чего там исследовать?

– Знаешь, сейчас модно языком чесать про патогенетическое лечение. Типа одних противосудорожных и антидепрессантов недостаточно. Кроме симптомов хотят еще и окислительный стресс лечить…

– А чем?

– Ну, антиоксидантами, например липоевой кислотой…

– И что, помогает?

– Говорят, чудеса творит. Не только жжение в ногах уходит, но и функции нервов восстанавливаются. Можно вообще раздуть глобально: типа диабетики перестанут дуплиться от безболевого инфаркта, перестанут по гвоздям и углям ходить, ничего не чувствуя… Так вот, тема эта – поле непаханое. Если хочешь, давай впрягайся. Три года еще не прошло, как ты свалил. Категория еще в силе. До лета еще успеешь присоединиться, а потом уже поздно будет… Решай.

Арсений уже давно все для себя решил, предложение было интересным, а посвящать всю жизнь хоть и денежному ремонтному промыслу не собирался. Долги раздаст и вернется наконец к своей любимой профессии, из которой так нелепо выкинула его жизнь. Он поблагодарил доктора Шкатуло за предложение, пообещал, что к лету, а может, и раньше непременно управится с делами, хлопнул по плечу и пригласил к столу, чтобы выпить за будущее дело и за здоровье именинника Коли.

Вскоре подоспел и Онегин. Он вручил Коле купленную в складчину пишущую машинку «Ромашка» и пачку импортной бумаги, пожелав превратить ее с помощью машинки в бестселлер. Чуть позже, предварительно позвонив Джулии и спросив разрешения у именинника присоединиться к компании, подтянулся Марат Васильевич с гитарой и своим любимым коньяком «Remy Martin», который он вручил имениннику вместе с шикарным набором немецкого слесарного инструмента.

Вечер прошел культурно, никто не перепил. Вели светские беседы, пели песни, поочередно передавая гитару из рук в руки. Яростных споров не вели, уважали мнение собеседника – все в лучших традициях персонажей чеховской интеллигенции конца прошлого века.

По окончании этого светского раута Коля предложил раз в неделю, в пятницу например, собираться у него дома для обсуждения текущих дел и планирования дальнейшей работы. А можно и не в пятницу, можно в любое другое время… Место, мол, центровое, удобное для всех. Дубликаты ключей от своей комнаты он обещал завтра сделать всем присутствующим, чтобы в случае чего не топтаться под дверью. Возражений не последовало. Коля закрыл за гостями дверь, убрал со стола, вымыл посуду и лег спать, мысленно обдумывая перед сном предстоящую очистительную процедуру с глотанием бинта.

Зимой с работой всегда было туговато. Поэтому, чтобы не сидеть сложа руки, Арсений персонально пошел трудиться на квартиру одной веселой барышни легкого поведения, которую ему посватали коллеги из салона керамики. Жила она недалеко от Вероники, на Михалковской, в элитном доме, владея двухкомнатной квартирой на втором этаже. Домой приходила под утро и ложилась спать, чтобы, проснувшись под вечер, созвониться с кавалерами и подругами и опять уйти в ночь кутить по дорогим клубам и ресторанам. На хозяйстве оставался лишь большой британский кот, который постоянно к началу работы наваливал в дорогую итальянскую ванну с гидромассажем большую кучу и ловко увиливал от ног Арсения, пытавшегося наказать подлого британца за хамское отношение к его труду. За котом приходилось убирать самому, потому что хозяйке, возвращавшейся с пирушек в легком, а иногда в тяжелом подпитии, было не до питомца. Один раз удалось хорошенько лягнуть английского аристократа, отчего тот на следующий день навалил в ванну еще больше и вдобавок осквернил туфли Арсения своими неистребимыми мужскими выделениями. Пришлось пожаловаться на кота хозяйке, на что та велела внести стоимость туфель в смету и, зевнув, отошла ко сну.

Примерно в это же время Коля, работающий с Джулией на квартире одного крикливого клиента, наглядно продемонстрировал бригаде, что он понимает под словом «справедливость», как за нее правильно бороться и восстанавливать. Клиент был нервным, вечно чем-то недовольным, ростом с самовар мужчинкой с раздутым до вселенских масштабов самомнением и склонностью к семейной тирании. Коля всегда был уверен, что маленькие росточком люди в жизни всегда более активные, упертые и пробивные. У таких недомерков невероятно сильна тенденция унизить людей выше них ростом, поэтому с самого первого дня заказчик начал третировать Колю и Джулию за совершенные работавшими до них сантехниками огрехи. Доказать обратное, а также то, что исправить брак невозможно, не удавалось, как только клиента ни убеждали. Он кричал еще больше, норовил натравить на бригаду налоговую инспекцию и прочие силовые напасти, с которыми якобы он хорошо знаком. Будто незаслуженно обиженного нашкодившего ребенка, Джулия попыталась посадить клиента к себе на колени и приласкать. Погладить по голове, угостить завалявшейся в кармане карамелькой. Но тот разошелся еще больше и, не доплатив триста долларов, выгнал работников вон.

Справедливость Коля восстановил через три недели (чтобы сразу не заподозрили). Ночью, подъехав с Энгельсом на его «Жигулях» четвертой модели к дому маленького клиента, Коля из специальной рогатки для охоты на крыс прострелил навылет металлическими шариками от подшипника все стекла на новеньком автомобиле «Вольво», которым злостный неплательщик успел опрометчиво похвастаться перед облицовщиками в самом начале ремонта. На следующий день мститель хотел подъехать еще, чтобы поглумиться над фарами, но общими усилиями его удалось отговорить. Журить Колю за вандализм Арсений и Конго не стали, сочтя это нецелесообразным и несправедливым.

Чертово снадобье

Законсервированная на время былая страсть к Будякину вспыхнула, подобно очнувшейся после зимней спячки природе, расцвела вновь и захлестнула душу и тело Вероники. Терзаемая чувством ревности к любимому вкупе с неким странным ощущением горькой вины, замешенным на жалости к мужу и ненависти к себе, Вероника полностью отдала себя на произвол кипящих внутри нее эмоций. «Будь что будет. Один раз живем», – посчитала она.

Соседствовали с Самцом каждый сам по себе. Спали по разным комнатам, переведя отношения исключительно на деловые рельсы, не вторгаясь в личную жизнь и интересы друг друга. На людях были предельно вежливы, разыгрывая перед своим окружением иллюзию бытия счастливой семейной пары. Веронике не давала покоя свобода и независимость Будякина, которую он продолжал в себе культивировать, невзирая на ревнивые требования оставить всех своих случайных и не очень случайных зазноб. На это Будякин пойти категорически не мог, хотя численность своего гарема заметно сократил.

Однажды подруги Вероники, посвященные в ее любовные тайны и «скорбно» сочувствующие ее горю, посоветовали (раз Бог не помогает) прибегнуть к помощи потусторонних сил – обратиться к известному «в узких кругах» алтайскому шаману, недавно посетившему Москву. Алтаец прибыл в столицу неделю назад, быстро освоился и теперь выступал в ведомственных ДК с лекциями по тибетской медицине, навязчиво пропагандируя свое учение. А после выступлений, преследуя более мелкие корыстные интересы, консультировал адептов за кулисами по их житейским вопросам.

Шаман, у которого Веронике организовали аудиенцию, был мужчиной средних лет, рядящимся не по обычаю в зеленый балахон с капюшоном. С невнятным, тут же забывающимся именем и убранными в массивную седую косу до поясницы волосами. Всем своим обликом он вызывал ассоциации с персонажами из клипов параноидального музыкального коллектива «Enigma», а глаза кудесника вообще не поддавались никакому описанию. Они были одновременно добрыми и злыми, вгоняли собеседника в ступор, пронизывали насквозь и светились демоническим малахитовым блеском. Глядя на него, хотелось верить подругам, утверждавшим, что этот человек может запросто двигать взглядом мелкие предметы, поджигать комнатные занавески и изгонять бесов из заблудших душ.

– Что привело тебя ко мне, ангел мой? – спросил шаман у Вероники.

«Да уж, ангел!» – усмехнулась про себя Вероника.

Кудесник улыбнулся и приготовился слушать десятилетнюю историю любви, спрессованную в сорок минут надрывного бабьего монолога, обильно нафаршированного мелкими, ничего не значащими деталями. Когда она закончила, кудесник спросил:

– Чего же ты, ангел мой, желаешь?

– Хочу, чтобы Самец по своим шлюхам больше не бегал… Будякин тоже. И чтобы любили оба только меня одну.

– Это все? – удивился алтаец.

– А что еще? По-моему, достаточно, – удивилась в ответ Вероника.

– А то, что я не перестаю удивляться человеческой глупости, – молвил врачеватель, – особливо женской.

– Не поняла.

– Ну вот, например, придет, бывало, дурища и просит себе мужа организовать… С деньгами большими чтоб был… умного, с лица пригожего… Я уж не говорю о таких вещах, как соответствие своему идеалу… Они даже не хотят определить, насколько мужик должен быть красив, богат и умен. А все лень-матушка… И удивляются потом, что все в дальнейшем коряво выходит…

– Извините, а что это за соответствие такое, о котором вы только что сказали?

– Дык, эта… Чтобы уложить к себе под одеяло, например, Платона, Джонни Деппа и Говарда Хьюза в одном флаконе, нужно ни много ни мало соответствовать и их запросам. Якши? Понятно?

– Ой, не верится мне что-то в ваши способности, – хитро прищурилась начинающая ведьма.

– Ладно, продемонстрирую. – Гуру взял папку с бумагой, вынул лист и, положив себе на колени так, чтобы Вероника его не видела, что-то на нем изобразил. – Я написал на этом листике, сколько денег ты мне заплатишь за консультацию.

«Вот уж хрен тебе угадаешь, Калиостро недоделанный. Ты таких денег в глаза не видел в своих горах», – подумала Вероника и, порывшись в кошельке, положила на стол сотню швейцарских франков.

Кудесник опять улыбнулся, забрал деньги и протянул Веронике из-под стола мастерски исполненный шарж следующего содержания: гора, очертания которой были смутно знакомы Веронике, и могучий дуб, подпираемый обнаженной, похожей на Веронику дамой с квадратным флагом в руках. На флаге был нарисован медицинский крест. Внизу было написано: «100 F». В геральдике европейских государств Вероника разбиралась слабо. Чтобы убедиться в способностях шамана, ей хватило числа 100 и буквы «F», а про нарисованное дерево и обнаженную себя под ним она вопросов не задавала, тревожно ощутив, что это картинка из ее будущего, которое не за горами. Раскрыв рот, она смотрела на манипулятора.

– Ну, дык что, ангел мой? Я тебе и так тут много наводящих советов дал. Я тебе все организую, как просишь, ты только со сроками воздействия заказа определись, – зевнул кудесник, давая понять, что аудиенция подходит к концу.

– Пока самой не надоест, – обескураженно ответила Вероника и поспешила поскорей убраться с глаз этого необычного мага.

– Будь по-твоему. А на дальнейшее посоветую: ты поосторожнее со своими желаниями, ангел мой, – напутствовал он.

Рисунок, который Вероника унесла с собой, загадочным образом исчез на следующий день, где только она его ни искала.

Алтайского шамана Арсений не видел, а если бы это случилось, то непременно нашел бы в нем сходство со своими давешними знакомыми: Алешей Воробьевым, бизнесменом Леопольдом и бомжем дядей Геной.

Чудеса начались мгновенно. Маг, недолго думая, замудрил банальную пакость, описанную во всех не менее банальных книжках по черной и белой магии, продающихся на каждом погонном метре Московского метрополитена. Детородный орган у Самца перестал подниматься вообще. Возможно, это были последствия ударов прикладом, нанесенных достопамятным днем в паховую область, да еще в совокупности с подледным дайвингом, а может, действительно усилия алтайца поспособствовали – неизвестно, но факт не оспоришь. Как и любой нормальный мужчина, Самец внезапной немощью сильно опечалился, посетил сексопатолога, который никаких функциональных расстройств не обнаружил, списав недомогание на нервный срыв и высказав надежду, что в ближайшее время все само собой нормализуется. Будякин тоже стал замечать за собой несвойственные ему ранее огрехи. Когда, после нескольких неудачных попыток слиться в любовном экстазе со своими знакомыми женщинами его обозвали обидным словом «мудак», он сильно расстроился и позвонил Веронике, которая была тут как тут. С ней все получилось лучше не бывает. Любовник слегка успокоился, хотя смутное чувство тревоги все же поселилось в его брутальной душе. Любые усилия со стороны бывших друзей что-либо изменить в своих некогда безотказно работавших организмах ни к чему не приводили, поэтому Самцу ничего больше не оставалось, как в ожидании лучших дней с головой уйти в бизнес, а Будякину – распустить свой гарем и смириться с нынешним заунывным моногамным существованием. Хорошо, хоть Вероника есть, а то хоть петлю намыливай… Да и странная какая-то она, Вероника, стала: постоянно намекала, что он теперь крепко у нее в руках.

Ближе к весне, когда уже растаял снег и солнце своим малым теплом день ото дня радовало очухивающееся от зимней спячки население мегаполиса, волею судьбы вынужденное жить полгода в холоде, Самец доподлинно узнал о романе Вероники и своего некогда ближайшего друга. «Будь как будет, – решил он. – Перебесится баба». Рвать отношения на корню он не хотел, продолжая любить Веронику и наивно полагая, что все еще может образумиться. Поэтому он, наоборот, стал с женой теплей, часто радовал огромными букетами цветов и дорогими ювелирными изделиями, которые и так уже некуда было складировать. Самец даже встретился с Будякиным. Посидели в какой-то привокзальной забегаловке, вспомнили прошлое, поговорили о настоящем и, придя к твердому взаимному убеждению, что два мужика, в отличие от женщин, всегда найдут способ поделить предмет обоюдных вожделений, расстались по-доброму. Будякину было очень стыдно перед другом.

– Дык, елы-палы, – единственное, что он, краснея ушами и потея ладонями, мог сказать о сложившейся ситуации.

Будякин часто курил и озирался по сторонам, остерегаясь подвоха. Потом, поняв, что Самец с ним искренен, немного успокоился, долго извинялся, обещал Веронику не обижать и звонить, если вдруг потребуется какая-нибудь помощь.

Однажды накатила на Веронику неведомая доселе грусть. Погрязнув в несуразных полигамных сумасбродствах, она чувствовала, что время вдруг остановилось. Семья, сын, любимый брат Арсений – все они будто перестали существовать в ее жизни. Один лишь Будякин, окаянный, – все мысли только о нем… Как-то раз, возвращаясь домой с дачи на новеньком, недавно подаренном мужем «Фольксвагене», она вдруг поняла, что любовь ее бесперспективна. А также то, что, как бы ни привадил шаман Будякина, насильно милой ему все равно не станешь. Она вдруг с теплом подумала о муже: «Какой он все-таки хороший, какие дарит подарки… Автомобиль вот новый, например… и с цветом даже угадал. А Андрюша, а Матильда – сученька моя хорошая… Господи, я про них совсем забыла… А эта моя речь, эта грязная нецензурь, которая так и прет, так и прет… Ведь я раньше не была такая…» И тут – дежавю! Слева по борту, чуть обочь дороги, она увидела то самое дерево, которое алтайский кудесник изобразил ей на картинке. Это был огромный вековой дуб с низко распростертыми над землей сучьями. Вероника свернула с дороги, как можно ближе подъехала к дереву. Подошла, рассмотрела его поближе. Прикоснулась к шершавому стволу. Накатила некая необъяснимая тревога…

…Отгоняя дурные мысли, Вероника села в машину и поспешила в Москву – к Будякину на Полежаевскую. По дороге остановилась у магазина, купила бутылку мартини и потихоньку, пытаясь унять дрожь, из горлышка ее прикончила. Слегка тряхнув бампером молодую липку у подъезда будякинской хрущевки, Вероника нетвердой походкой, зажимая в руках пустую бутылку из-под вермута, прошла в подъезд. По пути поздоровалась с гревшимися на первом весеннем солнце старушками-сплетницами, которые тут же укоризненно зашептались ей вслед со своего приподъездного насеста, позвонила в квартиру на первом этаже.

Открыл Васятка. Вероника отдала ему пустую бутылку, скинула в прихожей плащ и зашла в комнату. Порывшись там в шкафу, а после в кухонных шкафчиках и холодильнике в поисках добавки и ничего не обнаружив, ссудила Васятку деньгами и отправила в магазин. Улеглась на диван и включила видеомагнитофон, в котором оказалась кассета с порнофильмом. «Ах, вот что ты тут смотришь, кобелина!» Увлеклась.

Вернулся Васятка. Принес мартини. Почему-то захотелось сказать ему гадость. Вероника изрядно отхлебнула вермута, опьянела еще больше:

– Васятка, а ну ка, покажи, что у тебя там между ног? – ехидно попросила она, заваливаясь на бок.

Васятка, человек без комплексов, приспустил штаны и показал. Он очень уважал Веронику и был готов исполнить любую ее прихоть.

– Ой, мама дорогая! Не смеши, спрячь. Вы с Будякиным точно родные братья? А то тебя природа немного достоинством обделила, – продолжала язвить Вероника. – Иди на кошечках тренируйся, – процитировала она искрометную фразу из фильма «Операция Ы». Потом еще вермута отхлебнула, икать начала. – Ты знаешь, Васятка, что мы сейчас делать будем?

– Знаю, Вероника. Машину мыть, – ответил Васятка.

Он не обижался на пьяную женщину. Знал, что не со зла она говорит ему гадости.

– Правильно. Бери ведро, пылесос, а удлинитель я тебе сейчас в окно выкину.

Любила Вероника громко. Через полчаса в лучших традициях немецкого порно из квартиры на первом этаже стали доноситься звуки двух слившихся в любовном экстазе тел: утробное адажио вернувшегося с работы Будякина и высокое аллегро совсем потерявшей голову Вероники.

Засмущавшиеся бабушки поспешили уйти на другую лавочку, а покрасневший Васятка, опасаясь за чувства случайных прохожих, включил пылесос на полную мощность и добавил звук на автомагнитоле. «Всяко в жизни бывает», – как бы говорил прохожим его стыдливый взгляд.

Натешившись, Вероника уснула. Снилась ей семья, Будякин в обнимку с двумя грудастыми стриптизершами, Васятка с огромным, как у брата, фаллосом, украшенным бриллиантами и изумрудами из ее закромов, в зеленом балахоне алтаец, лица которого было не разобрать, дерево, нарисованное им на бумажке и увиденное Вероникой сегодня… Потом она заплакала и проснулась. Хмель из головы выветрился еще не окончательно. Дерево, увиденное во сне и наяву, определенно должно что-то означать, и выяснить, что именно, Вероника решила безотлагательно. Она рассказала Будякину про свой сон, разумно упустив предшествовавшую и вызвавшую его причину, убедила любимого ехать к дереву немедленно, чтобы совместными усилиями на месте докопаться до истины, которая пока для Вероники была неясна.

На улице, троекратно облобызав Васятку в глаза, поблагодарив его за труды и извинившись за критику в адрес основной составляющей его мужского достоинства, Вероника усадила Будякина за руль, и они тронулись постигать тайну загадочного дуба. Ничего таинственного на месте не обнаружили. Дуб как дуб, правда очень старый, но довольно крепкий на вид. Будякин набрал с земли горсть прошлогодних желудей, несколько раз подкинул их на ладони, на всякий случай понюхал и положил зачем-то в карман. Побродил вокруг дерева, как ученый кот из сказки Пушкина, что-то в уме прикинул, сходил к машине за саперной лопатой. Отсчитал несколько шагов на север и вырыл яму. Сказал, что по его расчетам, возможно, именно в этом месте зарыт клад. Стемнело. Клада не нашлось. Зарыв яму и утерев с лица пот, Будякин уселся под дуб, вытянул вперед ноги и закурил. Подошла Вероника и уселась на него верхом… Таких оргазмов она не испытывала за всю свою жизнь.

– Вот, оказывается, в чем сила дуба! – поделилась она своими женскими соображениями с Будякиным. – Он дает нам невиданную доселе мощь сексуальных переживаний. Отныне это будет наше место.

– Что-то ты, Вероника, мне сегодня не нравишься. Странная какая-то, – вежливо возразил Будякин. – Ты, случайно, там, прыгая на мне, головкой к дубу не приложилась? Что касается меня – оргазм как оргазм, ничего необычного.

– Ты, мой хороший, лучше бы о себе попечалился. Сам ведь по пояс деревянный… сверху. – Вероника постучала Будякина попавшимся под руку желудем по лбу, слезла с него и стала приводить себя в порядок.

Отныне, следуя прихотям Вероники, парочка стала регулярно под покровом темноты приезжать к дубу и предаваться новым, отрытым совсем недавно сексуальным радостям, ибо подобных ощущений Вероника не испытывала больше нигде. Она твердо убедила себя, что это энергетически сильное место указано Всевышним устами алтайца, а коли так – пренебрегать его советами никак нельзя.

Эти заблуждения сыграли с Вероникой злую шутку. Однажды она решила испытать оргазм поближе к небесам, для чего убедила Будякина залезть на дерево и отлюбить ее прямо на огромном суку. Скорей всего, силам небесным эта затея не понравилась, поэтому они быстро организовали дождь и грозу со шквалистым ветром, не желая смотреть на это кощунство.

Первой с дерева грохнулась Вероника. На нее упал обломанный ветром сук с сидевшим на нем Будякиным. Любовник на руках отнес потерявшую сознание Веронику в машину и, созвонившись с Арсением, отвез ее в больницу под наблюдение друзей-хирургов доктора Шкатуло. Когда в больнице после сложной операции Вероника пришла в себя, она потихоньку стала переосмысливать жизнь. Каяться перед Богом о содеянном, плакать, тупо глядя в потолок, день ото дня хиреть и готовиться к смерти.