Текст книги "Басни и притчи"

Андрей Петушков
Басни и притчи

© Петушков Андрей, 2020

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2020

Об авторе

Андрей Юрьевич Петушков родился 24 октября 1977 года, поэтической деятельностью занимается с 13 лет.

Его произведения включены в сборник «Поэзия, посвящённая президенту РФ В. В. Путину» (брошюра № 21), а также в пособие «Помоги себе и другим» (стихи № 14, № 15) в соавторстве с Валерием Борисовичем Баженовым, руководителем «Кабинета-квартиры президента РФ В. В. Путина». В 2019 году выпущен сборник стихов и поэм «Я с замираньем сердца наблюдаю».

Волонтёр ООН, певец, сочиняет музыкальные произведения.

По образованию врач-невролог, кандидат медицинских наук. Практикует новые технологии лечения грыж межпозвоночных дисков и осложнённых секвестрированных грыж методом бионожа, с помощью ударно-волновой терапии.

Слезла мартышка с пальмы

Я мог бы стать певцом, ведь я пою, и композитором – мелодии дарю, поэтом – да, вот видите, сейчас пишу, актёром – приглашают в роли, агентом, меняя явки и пароли. Но жизнь сложилась по-другому, понимаю, что не зря, ведь врачевание даёт спасенье людям, и это точно нужно навсегда, друзья.

Слезла мартышка с пальмы, сказав:

– Я ногами пойду. О, как надоели бананы! Меняю свою я судьбу, Теперь буду бегать я с палкой, создав угрожающий вид, и стану царём я нашего леса: вкусят они мой геноцид.

Ну что там гиены всё воют? К работе я их подтолкну. Не скальте мне зубы своими клыками, я знаю о культе вуду. Теперь я герой этих джунглей, и все должны падать к стопам.

А хищники смотрят и не понимают, и шок подошёл к их умам:

– Что этот зверёк вытворяет? Похоже, он сходит с ума. Ну что ж, мы тогда поиграем, подтруним над ним мы сперва.

И хищники воют во славу, но думают: «Нужно сожрать, пусть лучше пока он жир посжигает, легко будет тело подрать».

А эго макаки всё больше и больше: теперь она – царский объект и видит, как честь воспевает ей в джунглях безумный страус-сосед.

И время пришло указаний:

– Служите мне все, я – закон!

Но звери кровь промышляют:

– Давай мы сожрём его в гон. Пойдём на мартышкоубийство, никто не узнает, мой друг. Подумают: без вести сгинул, ушёл в окруженье подруг.

Мораль этой басни такая: не лезь ты в чужие штаны, живи ты спокойно, вкушай ты на пальме, мартышки в тебя влюблены. А если подкралось безумье, поправят тебя, но друзья, а если ты ходишь и дразнишь шакалов – сожрут, поигравшись сперва.

Лягушка и море

Однажды лягушка ушла из болота, сказала всем квакшам, что квакать охота, но не в болоте, а минимум в море: болото воняет, жить здесь – это горе. А море большое – почти три болота – и пахнет цветами, там квакать охота. И в море есть точно остров Буян, прибудет туда царевич Иван, меня поцелует, я стану девицей, красивой, как лань, предложит жениться, возьмёт он за руку меня под венец…

И в лужу попала.

Ещё не конец: на встречу подплыл старичочек-тритон, недавно был в море и с морем знаком. Он закричал вслед глупой лягушке:

– Так море опасно, там быть – не игрушки! Во-первых, солёно – не твой ареол, там квакше нельзя быть, совсем не прикол.

Погибнешь, лишь только в море зайдёшь, и там ты кончину сказке найдёшь.

Попала ты в лужу, родную среду – плодись, размножайся, подсказку даю.

– Разбил ты, тритон, лягушки мечты. Так что же мне делать?

– Ты проще живи. По Сеньке и шапка, мне дед говорил, он свет на проблему мне ясно пролил.

Теперь ты всё знаешь: ты просто лягушка, ты квакай спокойно, забудь про игрушки,

Так часто, мечтая, не можем понять, что ум в голове нам нужно унять, а счастье находится только внутри. На мир ты глазами любви посмотри.

Завёлся клещ-паразит – муравейник убит

 
Жил да был муравейник.
Жили там муравьи,
Трудоголики-братцы, постоянно в пыли.
Народила их матка, почитают её,
Охраняют хозяйку: вот уж ей повезло!
Кормят малых личинок, собирают еду,
Тащат в свой муравейник даже цвета пыльцу.
Но пришла в муравейник спора микрогриба,
Побуждая к паденью. Это просто беда!
Клещ подбросил проблему с порой микрогриба,
Ту личинку спалили, но игра не ушла.
Муравьи чужеземку захотели пожрать,
Но она их тела стала вмиг отравлять:
Наркоту выделяла, кайф поймали они
И теперь в ту личинку стали вмиг влюблены.
Перестали работать, перестали служить,
Перестали царице провиант подносить,
Тёрлись возле личинки, собирая «нектар»,
И у них всех открылся в отравлении дар:
Перестали работать, перестали служить,
Перестали пыльцу матке вдруг приносить.
Матка в шоке от действа. Что же ей предпринять?
Продолжает она муравьёв тех рожать,
Но они всё туда же: попадают в пучину.
Матка в шоке: «Ведь точно настала кончина!»
Но личинка-отрава, выделявшая яд,
Стала сбрасывать панцирь,
Клещ родился – муравьиный то ад.
Начал он пожирать всё вокруг – лишь держись!
Муравьи нападали, но съедал он их жизнь.
На подмогу пришёл муравейник-сосед,
Растащил паразита – окончание бед.
А мораль этой басни: береги свою честь,
Перестань отравляться, паразитов – не счесть.
Но на что тебе разум? Если принял ты путь,
То старайся с него никуда не свернуть.
Так ты в миг будешь счастлив и проснёшься, мой друг,
А любовь заиграет ритмом пройденных мук.
 

Об обманчивом виде

Однажды наш козёл увидел птицу: она парила в небесах. Он с завистью следил за птахой, смотря, как птица растворялась в облаках. Увидел это филин из дупла, почувствовал он зависть и восторг в глазах козла. И вдруг подумал филин за козла, произнеся, шепча рогатого слова:

– О птица, ты паришь, как буревестник! Ты радости, здоровья вестник! И преклоняюсь я, склонив козлину морду до земли, хочу дивиться я тобой и быть с тобой на «вы». О, как прекрасен, чуден твой полёт!

Козёл же думал по-другому:

– Вот бы в огород на крыльях этих подлететь! Схватить капусту ртом и быстро улететь. А дальше, совершая так налёты, я стану царь-козлом, мне жрать и властвовать охота!

Исчезла птица в небесах, козёл ушёл, а филин наш другую философию нашёл.

Мораль сей басни такова, что если ты увидел удивленье в чьих-нибудь глазах, это не значит, что козёл не хочет преступленья, мечтает о возвышенных мирах. Порою глупости свершаются с серьёзным, умным видом и мнимой вдумчивостью в наигранных устах, а мысли вызывают сожаленье, и там лишь крах, кромешный крах.

Думай

Однажды черепаха захотела панцирь снять, чтоб отдохнуть от груза, понежиться, позагорать, от бремени давящего освободиться, в свободе укрепиться и моду в новом смысле показать.

Но как всё это провернуть, не знала та, куда свернуть.

На пляже всех уже застала. Смеются звери, крутят у виска – достала:

– Ты перестала бы смешить и дурью заниматься! Пора тебе уже заняться откладкой своего потомства, черепах. Уйдёшь из дома – будет крах: тут хищники снуются, проглотят и не поперхнутся. Снять панцирь невозможно – большой страх.

Но черепаха за своё:

– Хочу, хочу! Уже устала, давленье в панцире достало, пора освободиться от всех бед, даю, даю я свой обет.

Тут кто-то черепаху подхватил и бросил в котелок. А та, взревев с последних сил, как пуля, вылетев из котелка, скатилась в море:

– О судьба моя! Да кто посмел! Что учудил: хотел сварить меня! Я из последних сил, подпрыгнув, ломанулась в море. О горе! Могла я умереть в варёных муках вскоре.

А краб ей прошептал:

– Сама хотела панцирь снять, а котелок помог бы вам свободу приобнять. Вы запустили мысль в пространство, желанье исполнялось, но ваше глупое упрямство вошло в противовес желанью, вот и всё.

– О ё-моё!

Мораль той басни такова: следи за мыслями всегда, бойся желаний. Тебе не будет оправданий, ведь исполняются они почти всегда.

О ум! Он – враг порядка: порою хочет с майонезом тапок съесть, проблем несёт и мыслей тонну глупых побуждает, их порой не счесть. Но действо это всё ж его – вставляет.

Воля

Скакал по полю конь ретивый, спокоен был он и не в меру горделивый. Но пощипать траву и выпить воду он, к сожалению, не мог: проникла засуха в степную зону, сожгла траву она, навеяв смерти миг, и конь искал пристанище в пустыне.

Лассо накинул на него степной старик. Конь вмиг заржал, заплакал: к свободе он лихой привык. Но тут старик привёл коня в конюшню и сеном накормил, водою напоил он ушло.

Конь выдохнул:

– Из больших бед я получил неволю, зато меня забрали в дом, и значит, что-то стою. Теперь не надо мне тужить, искать еду не нужно, я буду с доблестью служить. Наверно, так тому и быть.

Не знал наш конь, что человек любил конину и запасался впрок, кормил жену и маленького сына. Степные он угодья подпалил вокруг, поэтому-то конь попал в капкан, мой милый друг.

История печальна, братцы.

Но утром наш старик увидел, что украден конь, отсутствует в конюшне, осталась только кала вонь. Как был в него уже влюблён старик: мечтал о мясе, сильно он к коню привык!

Цыган лихой увёл коня: он прискакал к ручью, напился сам воды, и напоил коня, и в ухо прошептал коню:

– Брат, почувствуем себя свободными! Всё есть для нас, не будем мы голодными. В неволе можно умереть. Давай, братишка, поскакали на луну смотреть! Я покажу тебе поля, там травка сочная. Похитил я тебя не зря: наш табор любит лошадей, и жизнь твоя пройдёт в раю, э-гей! Ты будешь там гулять, не будешь ты нужды искать. Ведь конь, мой друг, в степи бы, брат, тебя сожрали, не ощутив и капли мук, без всяческих преград. И это – смрад в обители печали, дарующий стезю разлук в кромешный ад.

Кабан и выбор

Однажды кабан проник в огород, и понял кабан, что всё здесь растёт:

«Не будет хлопот, – подумал кабан.

– Я рылом всё это сожру, никому не отдам».

Накинулся он на чесночную грядку:

«Рот жалит! Смотри: что-то здесь не в порядке. Редис тут растёт, он горький, зараза! А это лучок – тьфу, я понял не сразу. А это клубника, но нету экстаза. Плодов уже нет, но есть сельдерей, давай, ну пожри ты его поскорей! А, вот, докопался: любимый навоз! Теперь я в экстазе!» – воткнул в землю нос.

Увидел пастух кабана: – Вот те да! – и палкой погнал его он сперва, Кабан – к себе в лес в попытках бежать, сверкали лишь пятки.

«Давай, нужно гнать! Зачем огород? Какая-то ересь! В лесу столько кала, вон звери расселись. Да и мертвечины – хоть отбавляй! В аду побывал я – теперь знаю рай».

Так ум, вкусив дрянь, питается грязью, живёт, как придётся, покрылся весь мазью и в испражненьях ловит экстаз. Такая, брат, жизнь совсем не для нас. Ведь пища ума лишь чистый продукт: и не земляника, и не райский фрукт. Духовные ценности нужно принять, чтоб в кале уже больше не застревать.

Муха на мёде

Залезла муха в крынку с мёдом, говоря:

– Я – пчёлка, вкушаю я нектар не зря. Вот это дар! Я вся в нектаре, я в своей природе, а чувства снова на свободе. Я пью устами, я пьяна, о лапки утопают в мёде! – кричит она. – Вот это рай! И это, други, родина моя!

Поглубже погрузившись в мёд, взяла и утонула, но память, брат, о ней наполнит чей-то рот, а муха даже не моргнула.

Мораль сей басни непроста: так лучше выполнять своё служение до конца, чем ворох наводить в чужих бессмысленных стремленьях и утонуть в нектаре в ложных побужденьях, забыв в экстазе истинное «я».

Как ёж шакала обошёл и как шакал свой путь нашёл

Задумал ёж пробраться в чащу леса, он озорной был и колючий ёж-повеса. Пробраться захотел он к яблоне красивой, растущей дико в центре чащи милой.

Но вот оказия: он знал, что по пути шакалит злой шакал, плевать ему на ёжика иголки – час настал. Загрызть готов он вплоть до самой холки. Болтают, что он боли не боится, грызёт, сосёт, как кровопийца, безжалостен, но глуповат.

И вот задача – безо всяческих преград пробраться в чащу золотую, не умереть и яблоко достать, затем быстрее восвояси убежать. Но страшно, нужно страх преодолеть, хоть крыльев нет – почти взлететь.

Собрался ёж наш в игловой комок и покатился вниз по склону:

– Хочу добраться в срок, затем вернуться к дому.

И вот он было докатился, как тут же нашего ежа унюхал кровопийца. Шакал, поставив лапу с визгами вперёд, остановил колючий шар. Но ужас: он не лезет в рот!

А ёж, почувствовав опасность, закричал:

– Позволь достигнуть дерева, шакал! Я только посмотрю, пока меня ты не сожрал. Позволь и выполни ежову просьбу, взываю я мольбу. Пред смертью дай мне яблок дольку, я их сильнее жизни ведь люблю.

Шакал подумал:

«Морду обколю. А ёж податлив, ладно, подтолкну. Не убежит отсюда, гад, сожру его я без всяческих преград».

Он докатил ежа до центра чащи, а яблоко лежало возле пня:

– Спасибо! Ты ведь спас меня, я в жизни яблок не едал, спасибо, что ты шанс мне дал. Теперь доволен, съем чуть-чуть, а дальше – в смертный путь. Так вот, вкушу я райский плод, и пусть болит колючий мой живот. Но знай, шакал, я классно прожил жизнь и ничего не проиграл. Так что держись! Ты думаешь, я слаб, но круче я тебя: ты всё объедки подъедаешь, другой же жизни ты вообще не знаешь. О благости и долге ты, шакальчик, не слыхал. Умрёшь ты, словно червь, сгниёшь ты изнутри, шакал! Поверь, я много повидал, мне триста лет. Я видел, как меняются эпохи, приходят хищники: поверь, такие лохи! Грызутся всё и убивают зверя плоть, но вижу через год: лежит он, и его клюют уж птицы в плоть. И тут уж не до обороны, ведь нет персоны: загнила плоть – готов и завтрак для вороны.

Шакал вдруг ужаснулся, тошнота подкралась внезапно в рот, его стошнило.

Он выпрыгнул из чащи прямо в брод чрез все шакальи силы. Вот дела!

В ушах стояли ёжика слова.

– Как низко пал я! Да, мне тошно, и закончилась игра.

А ёж пополз домой, на иглы нацепил он яблок рой, и закричал он, эху возразя:

– Какой шакал трусишка! Так нельзя. Он просто лох. Жизнь прожил я не зря, а так бы сдох. Такие вот дела, не понял он подвох, а зря: быть лохом в наше время ну никак нельзя!

Слон слонялся, пока не потерялся

Однажды слон решил немного послоняться. Но на кого ему равняться? Решил он – на гуляющих собак, но сделать это трудно. Он с трудом по улицам перемещался, его боялись все, кричали:

– Что такое! Слоняра потерялся! Пак пёс бродячий, ходит сам с собой. Да нет: собаки впереди, за ними он идёт! Слон, постой! Иди ты в джунгли, собирай батат. Зачем слоняешься без дела? Это факт: они хоть кости собирают, о жизни в службе ничего не знают, а ты – могучий великан, и в джунглях у тебя слоновий клан. Ты не бродячий пёс Полкан!

Так мы порой, забыв о смысле бытия, растрачиваем время попусту и зря, хотя энергии навалом. Жизнь тратим на слоненье с перегаром, ходя под кайфом просто так, напоминая брошенных собак.

А смысл жизни есть всегда, поймать его нетрудно. Иногда. Постой, остановись, задумайся, братва.

Козёл пошёл по полю гулять

Пошёл однажды козёл по полю гулять, но было темно уж. Козлу – наплевать: уверен козел, что большие рога.

– Я самый крутой, без рогов мне нельзя!

Но вдруг на дорогу выходит лиса. Козёл испугался, направив к лиске рога. Но видит, что рыжий зверёк улыбался, на это козёл наш взял и поддался. А за холмом крался медведь, лису подослал он и начал реветь. Хотел он козлинки давно, но – впросак: к деревне не мог он пробраться никак.

«А тут сам козёл пришёл в лапы мне. Лисица хитра, у неё я в цене. Не жадный, отдам я его потроха, лиса заслужила, словил я ха-ха. Лиса задвигала лапшу на рога – козел расхрабрился. Она провела, сказав, что на поле травка сочна, и много воды, и напьёшься сполна».

Но наш-то козел упрямый был очень. Он вмиг развернулся, темно было, к ночи.

– Какая трава? Ты, лиса, посмотри: то степь, то болото, лесные холмы.

И, попрощавшись, назад побежал. Такого козлинства медведь не видал.

Лиса с замираньем застряла в траве. Козёл уж у дома: козлы там в цене.

– Ну ты и козёл! – кричала лиса.

– Ты всех нас провёл! Слеза – на глаза. Текать! Мне медведь уже не простит. Кричите: нынче козёл наш стал знаменит!

О, этот ожиданья миг, сложившиеся планы! Но ум наш вовсе не привык, когда не гвоздь программы. Всё нам ты выложь да положь, в тюрьме мы голограммы. Ложь: что нарисует ум за нас, такие будут планы. А планы наши не у нас, не мы гвозди программы. А если это не про нас, то мы пускаемся в безумный пляс.

Заяц, волк и дела толк

Жил на свете заяц, маленький трусишка. Он всего боялся, даже делать стрижку. От когтей и предметов острых он терял сознание:

– Почему родился трусом в этом мирозданье? От всего трясусь я и всего боюсь. Да ещё на сердце камнем легла грусть.

Но однажды зайцу лось сказал в упрёк:

– Съешь ты мухомора, будет всё тип-топ! Как король, ты будешь землю обходить, акцентируйся на этом, надо обсудить. Ты попробуй, заяц, я тебе не вру. Покажи-ка, братец, удаль всем свою!

Заяц подморгнул, задрожал, как клён, вцепился в мухомор и упал, сражён.

В лесу бегал волк. Он увидел зайца, потащил за лапку, предвкушая кайфа. Волк подумал: «Славно, классный был зайчонок! Буду кушать мясо и начну с печёнок».

Заяц открыл глазки, ну а там волчище! Вытираем слёзы – заяц ткнул в бочище. Волк бежал из чащи, страх и боль поймал: «Заяц – культурист, а я слишком мал!»

По лесу волчара стал носиться рьяно. Такое не увидишь: словно обезьяна. В общем, он увидел прыть под мухомором, такое только снится: убегаю в норы. Зайцу помогла грибная апробация.

– Ну-ка, – шепчут звери, – у зайца галлюцинации. Нужно тут прикинуть, быстро погляди: что за измененья в заячьем пути? Лёгок был наш заяц и тяжёл внутри.

Стал трусишка серый безумно очень крут, сделал он от хищников из металла прут.

Заяц доминировал; никто не понимал, как зверёк-малышка хищников попрал.

Успокоив ум, зай решил понять, кто ж ему поможет вечно побеждать.

Суть не в мухоморе – нужно лишь понять: в вере ведь спасенье, но трудно принять.

Итог сей басни непростой: гоните страхи все в отстой! Осознавайте вы победы и загоните под стол беды. Смотрите: на горизонте уж виднеются победы, а вера проникает только в благостные среды.

Осёл – знаменит, а морковка – висит

Нашёл как-то Махмат у ущелья осла. Осёл дикий был и упрямый – то ишачья судьба.

Но глуп был осёл, а Махмат был хитрец: на шею осла он накинул венец, а на венце морковка висела. Ишак прогибался направо, налево, вперёд и назад – морковка всё ближе.

– Какой я ишак! Сам себя ненавижу! Я близок уже, ведь она впереди, сейчас я вкушу…

Тут Махмат:

– Погоди. Ты съешь её скоро, обед впереди, вот только проблема: доставь кирпичи. Свези ты бауль, и пойдём, мой дружок. Вон там Иссык-Куль, дам тебе пирожок.

Ишак рад стараться: «Вот счастье! Поверь, сожру я морковку, открыв к счастью дверь».

Ишак потрудился – морковка висит, а запах её аппетит бередит. Махмат дал морковь, и ослик приник, от счастья такого устроил пикник. Хотел удалиться – висит кукуруза.

– Ага, я наемся сегодня до пуза. Но вновь не могу я достать языком. Мужчина, – иакнул ишак, – будьте мне вы отцом!

И вновь наш ишак тащит баулы, приз – яблоко.

– Тащим грузы в аулы.

Осёл наш сияет:

– Какой я крутой! А этот мужчина – ну просто святой!

Махмат посмеялся:

– Вперёд, мой родной!

О эта жизнь! Она манит морковкой. Иллюзия играет в свой престол ну очень ловко! А мы идём с привязанной бечёвкой, но время улетает. Нет, постой! Я уж схватил её, уже я близко! Ой, сейчас схвачу! Но овощ далеко. Летим вперёд: сейчас я подлечу – верёвка рвётся, а овощ уж скатился и загнил.

Иллюзия – смеётся, а ум, как прежде, взял и победил.

Скунс в курятнике

Однажды скунс залез в курятник. Еды он много увидал, и, засмотревшись на наседок, он жёрдочку одну сломал.

Увидев этот факт, все куры обомлели, от неожиданности яйца отогрели, раскрыли клювы да давай галдеть:

– Ах, негодяй ты, смертный смерд! Как ты посмел сюда залезть, сломать жердину? Что, думаешь нас съесть?

Ты думаешь, нас мало? Ты – скотина! От страха нам с жердей не слезть.

Скунс призадумался, но не успел: уж шпорой прямо в нос его петух задел.

И резко боль проникла в нос, летел он без оглядки, быстро, словно пёс Барбос.

От шока он в безумии вылетел во двор, там пойман был:

 
– Ворам, насильникам – позор! –
галдели куры, петухи. –
Скунс пойман, дела все наши неплохи.
 

Но куры не могли понять, зачем они живут, а петухи поют, куда яички исчезают. Но точно знают: в них хозяева души не чают, всё дифирамбы им поют, уносят кур на повышение – рожать потомство вдалеке, в ответственных местах, на утешенье. Что изумительно вполне, те выполняют подвиг на устах, а значит, есть у всех надежда, умиление: «Совместно мы повергли страх. К чему сомнения? Ах, и нам не быть уж всем, как прежде! Мы жаждем правды на устах, изгнали страх!»

Но люди уж бульон из кур сварили, как подобает, на костях.

Шакал нужных качеств для охоты не набрал

Хотел шакал к волкам прибиться, но не хватало качеств у него. Он всюду подъедал объедки без страха и причины смерти для него.

Но падаль жрать – его удел. В волках же дух охоты будоражил: им падальщик не нужен. Падшего удел – стремиться к измененью качеств, а это слишком много времени и дел.

И как ни пробивался наш шакал, рефлексы не вели его к охотничьей заботе. Он понял: «Хватит, беспредел! Объедки так вкусны, и нет стремления к охоте».