Текст книги "Снег на экваторе"

В следующий раз я побывал в трущобе трущоб через полгода с обладательницей звания «Мисс Вселенная», которая путешествовала по миру и проводила в Кении рекламную благотворительную акцию. Убогие лачуги вновь заполняли все пространство, и внешне ничто не напоминало о недавних кровавых событиях. Кавалькада джипов сопровождения Мисс едва протиснулась по кривым узким проходам, которые язык не поворачивается назвать улочками. Миновав сотни сколоченных из разномастных обрезков хибар, авто затормозили напротив кривой вывески «Вино, спиртные напитки и сексуальные услуги». Вселенскую красавицу повели в дом напротив, где в мрачном низеньком бараке, который на фоне остальных хижин смотрелся почти дворцом, расположилась лаборатория диагностики СПИД, оборудованная зарубежными спонсорами. Оттуда путь лежал в детский дом. До него было метров 200, но пройти их пришлось пешком, перепрыгивая через лужи грязи и нечистот. Мисс, одетая в элегантный брючный костюм и туфли на шпильках, угодила в самое затруднительное положение. Рядом бежали ребятишки в грязных майках, с восторгом прижимавшиеся к ней и к прочим белым посетителям трущобы, нежданно свалившимся из другого мира. Вечерний воздух был пропитан дымом костров, на которых обитатели Киберы готовили ужин.

– Ужас! – невольно вырвалось у красавицы, продолжавшей стойко улыбаться.

– Хорошо, что не попали сюда в сезон дождей, – произнес кто-то из свиты, навернувшись на пакет с экскрементами. В Кибере такие целлофановые изделия называют «летающими туалетами». Настоящих нет и в помине. Сделав дело, пакет забрасывают как можно дальше от хибары, руководствуясь принципом: в кого попадет, чур, я не виноват.

Район примыкает к роскошным виллам, что не редкость в городе. Контраст между нищетой и богатством присущ многим столицам, но Найроби потрясает тем, что противоположности соседствуют бок о бок, без промежутков или хотя бы миллиметровых зазоров. К стене, окружающей фешенебельный торговый комплекс, могут спокойно привалиться хибары, сколоченные из случайных кусков фанеры, рядом с чистенькой виллой – гнить высокие кучи разлагающихся отходов, а через дорогу от дорогого отеля – расположиться чумазые землянки, вызывающие ассоциации с норами средневековых рудокопов.

Кибера выделяется и тем, что отстоит недалеко от центра города. Это делает район удобным для осмотра высокими гостями. Жители привыкли к вереницам «Мерседесов» и «Ленд Крузеров», и удивить их непросто. На моей памяти улочек, сплошь покрытых мусором и нечистотами, касались подошвы ботинок послов, мэров, актеров, политиков, среди которых блистали госсекретари США и генеральный секретарь ООН. Что ни год, выдвигаются новые предложения по превращению Киберы в африканский образцовый район нового типа. В 2005 году солидный план, рассчитанный до 2020 года, обнародовал президент Мваи Кибаки. Но изменений к лучшему до сих пор не заметно.

Не видно их и в Матаре, где также проживают сотни тысяч людей, не видно и в других трущобах. Последний генеральный план развития Найроби разработан в 50-е годы прошлого века, то есть до независимости. Тогда речь шла о городе в четверть миллиона жителей, на них рассчитывалась инфраструктура. Сейчас в столице проживает больше трех миллионов, но ширина дорог, пропускная способность водопровода, мощность электрических подстанций или остались такими же, или возросли незначительно.

Большая часть столичных жителей коммунальными службами не охвачена, но и те, кто имеет возможность поселиться в престижных кварталах, не избавлены от неприятных сюрпризов. Помню, как, сославшись на засуху, власти месяцами лишали горожан воды, а подачу электричества ограничивали шестью часами в сутки. Относительно спокойно чувствовали себя лишь те, кто полностью перешел на самообеспечение, установив электрогенератор и объемный бак с водой, куда жидкость заливалась из привозных автоцистерн.

На муниципальные власти надежды мало. Городской совет Найроби – явление редкостное по любым, в том числе и невысоким африканским меркам. Он избран на демократических многопартийных выборах и не может быть уволен по команде сверху, но коррумпирован настолько, что несколько комиссий по расследованию его деятельности рекомендовали орган упразднить. Реформированию не подлежит – таков был их единодушный вывод.

Как явствует из докладов, ни один проект не затевался ради хотя бы самой незначительной, крошечной пользы. Члены совета раздавали городские земли под индивидуальные застройки, присваивали выделенные городу кредиты, повышали себе зарплату под видом выдачи жалования «мертвым душам», то есть несуществующим служащим, никогда не оплачивали счета, совершали массу других подлогов. Плачевный итог не заставил себя ждать: столичные власти не только довели городское хозяйство до полной деградации, но и накопили колоссальный долг.

Для понимания того, как организовано управление Найроби, показательной стала история с массивной золотой цепью, украшавшей столичного мэра на официальных церемониях. После того, как ее похитили, а вора, как положено, не нашли, совет постановил срочно изготовить в ЮАР копию, выделив на это 130 000 долларов. Южноафриканские ювелиры с честью выполнили заказ, но на градоначальственной груди он так и не засверкал. К тому времени деньги бесследно исчезли, и южноафриканцы, отчаявшись дождаться обещанной платы, расплавили цепь, пустив материал на изделия для других, более обязательных клиентов.

Скорее всего, результаты расследований были бы еще убийственнее, если бы не пожар, случившийся в здании совета в 2004 году. Тогда в огне сгинули центнеры важных бумаг. Погибла, например, документация по строительству объектов инфраструктуры и новых дорог. Деятельность такого рода всегда была раздольем для взяточников, так как влиятельные кенийцы обожали строить роскошные виллы на территории, отведенной под градостроительные работы. Для этого требовалось дать взятку нужному человеку, и участок, приобретенный отнюдь не по рыночной стоимости, превращался в частную собственность, а инфраструктурный объект оставался в виде чертежей и благополучно перекочевывал в архив.

Высказывались подозрения, что в пожаре исчезли важнейшие финансовые документы, хотя официально это отрицалось. Огонь не ограничился кабинетом главного инженера города, а перекинулся на другие помещения, похозяйничав на трех этажах, в том числе и в финансовом отделе.

Примечательно то, как пламя тушили. Пожарные прибыли на место происшествия с большим опозданием, потому что телефоны мэрии были отключены за неуплату, и охране пришлось больше километра бежать до центрального полицейского участка. На помощь огнеборцам пришли армейские подразделения и аэропортовые службы, но к тому времени, как с пожаром удалось управиться, то есть шесть с лишним часов спустя, все, что мог, он уже сделал.

Особого внимания заслуживает практика найма. Из проверки, проведенной накануне пожара, следовало, что к «мертвым душам» можно было отнести каждого пятого или даже каждого четвертого сотрудника. Когда новый министр по делам местных органов власти, представлявший бывшую оппозицию, начал изучать доставшееся ему наследство, он решил проинспектировать штат мэрии и приказал всем явиться с удостоверениями на городской стадион. Из 20 000, числившихся в списках муниципальными работниками, на стадионе выстроились менее 15. Даже если предположить, что часть служащих злостно проигнорировала приказ, разрыв между бумажной и настоящей реальностью был слишком велик, чтобы свести объяснения исключительно к недисциплинированности.

Подозрения в существовании тысяч «мертвых душ», за которых исправно получает жалование начальство, возникли давно. На зарплату уходило 90 % муниципального бюджета, поэтому исключение из списков сотрудников-призраков могло бы принести весомую экономию средств. Но время шло, а ничего не менялось.

Убедившись в бесполезности городских служб, автономными энерго– и водными системами обзавелись все дома, претендующие не только на звание элитных, но и на жилье для среднего класса. Стандартной стала мощная охрана: круглосуточная стража с рацией, видеонаблюдение, собаки, высокий забор, колючая проволока под током. За толстыми стенами зеленели подстриженные лужайки, белели спутниковые антенны, плескались бассейны, мерцали мониторы компьютеров, в лучах прожекторов холеные господа разыгрывали теннисные партии. Снаружи, за пределами гетто для богатых, как только на город падала ночь (а на экваторе темнота круглый год наступает в один и тот же час, около семи вечера), улицы столь же стремительно пустели. И только свет фар нервных автомобилей, не притормаживавших даже на светофорах, выхватывал из мрака редких, испуганных прохожих.

Коренные найробийцы рассказывали, что не так давно, в 1980-е годы, кенийская столица считалась сравнительно безопасным местом и справедливо именовалась в туристических справочниках «городом под солнцем». Поверить в это сложно. В последние годы Найроби борется за звание криминальной столицы Африки, конкурируя с южноафриканским Йоханнесбургом и нигерийским Лагосом. Быть может, самый верный показатель участия в позорном конкурсе – то, что кенийцы все чаще называют родной город Найроббери, образовав неологизм из названия своей столицы и английского слова «robbery», что значит «грабеж».

Центр ООН по населенным пунктам (Хабитат), чья штаб-квартира находится в Найроби, решил перевести приблизительные ощущения в точную статистику и провел опрос среди 10 000 человек. Цифровые выкладки – не самое увлекательное чтение, но в данном случае их обильное цитирование обязательно. Результаты опроса настолько показательны и красноречивы, что без них рассказ об обстановке с преступностью в Найроби вышел бы неполным.

Вот основные итоги изучения личного опыта найробийцев: 37 % столичных жителей признались, что становились жертвами ограбления, 22 % – что подвергались кражам, а 18 % – нападениям. В ходе большинства ограблений применялось насилие, в результате чего 40 % жертв грабителей получили ранения.

Стоит упомянуть еще об одной стороне проблемы. Опрос выявил крайнее недоверие кенийцев к полиции. Жители Найроби убеждены, что блюстители порядка прямо или косвенно причастны к каждому третьему преступлению. Среди видов правонарушений, которые, по мнению респондентов, совершают люди в погонах, значатся взятки, сговор с преступниками, участие в разбое и грабежах. Разгул преступности привел к тому, что жители кенийской столицы все реже осмеливаются вступаться за пострадавших. Согласно опросу, две трети невольных свидетелей преступления делали вид, что ничего не заметили.

Стоит ли удивляться, что большая часть населения Найроби не чувствует себя в безопасности даже в собственном доме? Три четверти заявили, что боятся находиться в жилище по ночам, а половина – и днем. Опрошенные почти единодушно отвергли саму идею о возможности прогулки по городу после наступления сумерек, даже по центру.

Кажется, что в таких условиях российские города должны представляться кенийцам землей обетованной. Те, кто получал у нас высшее образование, как правило, действительно не разочаровались в своем выборе. Они вспоминают годы учебы с теплотой и ностальгией. Но большинство слышали и читали о России только плохое, потому что местные средства массовой информации находятся под сильным британским и американским влиянием. Стереотипы, намертво вколоченные англосаксами, порой до такой степени застилают сознание, что кенийцы предпочитают доверять им больше, чем самим себе.

Типичным образчиком подобного творчества предстает статья в «Санди Стандард», написанная летом 2005 года молодым аспирантом Тони Мочамой после краткой поездки в Санкт-Петербург. Город на Неве произвел впечатление прекрасной сказки наяву, но визитер не поддался чувству. Из британских газет и телевидения он твердо знал, что в России верить собственным глазам нельзя. Петербург «существовал только в воображении царя»[6]6
  Mochama T. The city of ghosts. The Sunday Standard. July 17, 2005. p. 5–6. – Прим. авт.


[Закрыть], вынес он в газетную шапку мысль, которую почерпнул у английских учителей.

Доказательствами кенийский путешественник не утруждался. «Раньше в этом месте были малярийные болота», – лихо написал он, силясь припомнить читанное.

И Мочаму понесло: «Сотни тысяч крепостных рабов, возводя это великолепие, погибли за годы стройки от малярии и других болезней, холодных зим и изнеможения, от волчьих зубов или утонув в болотах, то есть от чего угодно, но только не от естественных причин (а что может быть более противоестественным, чем быть съеденным русским волком?)».

Все смешалось в голове кенийца: реальные болота, воображаемые морозоустойчивые малярийные комары, сказка о том, что Санкт-Петербург якобы стоит на костях своих строителей, выдуманная пылавшими негодованием и завистью шведами еще в XVIII веке, а потом радостно подхваченная французами и англичанами… Не обошлось без очередей, обязательных в СССР, то есть России. В общем, неважно. Во всех западных книжках и статьях всегда писали, что они есть, поэтому они неизбежно появились и в опусе Мочамы. «Как сказал мне один человек средних лет в одной из кажущихся вечными русских очередей (за хлебом или трамваем): «Быть русским – значит быть терпеливым. В конце концов, ты притерпишься здесь ко всему», – сделал очередной далеко идущий вывод кенийский аспирант.

Санкт-Петербург – это город, где «царит красота и спокойствие военного кладбища», подытожил Мочама, описывая не собственные ощущения, а убеждения, вложенные в его сознание бывшими колонизаторами.

Формирование взглядов было поставлено в африканских колониях на прочную основу. Вот выдержки из записок на языке суахили «Мое путешествие в Россию и Сибирь» занзибарца Салима бин Абакари. В 1896 году он ездил по нашей стране в качестве слуги доктора Бюмиллера, который, в свою очередь, состоял при важной персоне – рейхскомиссаре Германской Восточной Африки Германе фон Висмане, печально прославившемся подавлением восстания суахилийского населения.

Как явствует из записок, занзибарец не знал ни слова по-русски и не понимал элементарных вещей, но, воспитанный своими господами в духе почитания Европы и презрения к России, с порога делал смелые выводы и обобщения.

«Во всей Европе короли не могут вершить суд над человеком, в этих странах правосудие осуществляют судьи, – рассуждал слуга в первые же дни по приезде в незнакомую страну. – Никто так не уважаем в Европе и ни к кому так не прислушиваются, как к судье, так как европейцы очень законопослушны. Согласно европейским законам, можно судить короля, но нет короля, который бы мог судить кого-либо, кроме военных. Всех судят только судьи. Но в России принято исполнять все, что хочет царь, даже если он нарушает закон, необходимо выполнять все, что он захочет. И человек, к которому русский царь благоволит, может делать все, что пожелает. У судей же власти совсем нет»[7]7
  Цит. по переводу, опубликованному в журнале «Азия и Африка сегодня», 1993, № 10–11. – Прим. авт.


[Закрыть].

В доказательство услышанных от господ выводов о всевластии русского государя Салим бин Абакари приводит следующую фантастическую историю. «Царь приказал: каждого человека, который отказывается учить своих детей грамоте и трудолюбию, связывать и доставлять в тюрьму для преступников на Севере, – строчил в дневнике занзибарец. – Тех, кто не хотел, связывали и отправляли в холодную страну, которая называется Сибирь. Они заковывались в кандалы и в них зарабатывали себе на жизнь… В Сибири нет ничего, кроме снега, и там добывают серебро, золото и железо. И нет такой местности, где болезни были бы так сильно распространены, как там».

Колониальные державы формально «отпустили» Африку в середине XX века, но за господство над умами бывших рабов цепко держатся и поныне. Возьмем Зимбабве, которая с бывшей хозяйкой Великобританией давно рассорилась и находится на ножах. Это обстоятельство не означает, что британский взгляд на мир отринут. Он по-прежнему с рождения продолжает впитываться зимбабвийцами. В одном из книжных магазинов Хараре я, любопытства ради, купил учебное пособие для старшеклассников «История Африки в XIX и XX веке», выпущенное уже третьим изданием. В выходных данных значились английские авторы, которые постарались преподать африканским учащимся концепцию, в наибольшей степени отвечающую интересам бывшей метрополии.

Приведу характерный фрагмент, повествующий о периоде истории, хорошо известном в нашей стране, но старательно замалчиваемом и умело искажаемом на Западе. В книжке он занимает крохотное место, что делает его особенно удобным для уяснения основных приемов западной пропаганды.

«Во Вторую мировую войну со стратегической и экономической точек зрения Африка была очень важна и внесла большой вклад в победу Великобритании, Франции и Америки над Германией, – пишет в пособии английский автор со знаковой фамилией Тэтчер. – В Северной Африке шли бои, а Западная и Восточная Африка были важны как места, где сосредоточивались войска и складировались запасы для войны в Азии. Завоевание Японией Юго-Восточной Азии усилило сырьевую зависимость Британии и Франции от Африки. В обмен на помощь Британия и Франция пообещали реформы, а в конце войны упразднили большую часть самых плохих колониальных практик и ввели конституции (в Гане и Нигерии), расширившие участие африканцев в управлении колониями».

Вот так изящно и логично обходятся сразу несколько неприятных для Лондона исторических фактов. Во-первых, сглаживаются противоречия с бывшими колониями, в некоторых из которых вспыхивали вооруженные восстания, которые беспощадно подавлялись. О том, как это происходило в Кении, будет рассказано в части 3 книги. Во-вторых, колониальные державы и США выставляются триумфаторами, а СССР, внесший основной вклад в победу над фашистской Германией, не упоминается вовсе. Наконец, игнорируется неоспоримая роль нашей страны в освобождении Африки от колониализма.

Остается добавить, что данный абзац – это все, что школьникам бывших британских колоний положено знать о Второй мировой войне. А мы еще удивляемся, почему не помнит мир своих спасителей. Ясно же сказано: Германию победили Великобритания, Америка и Франция. Точка. Где тут СССР, Россия, или как там ее? И вообще, хватит об этой войне, полезнее изучать прогрессивные реформы, которыми благородные колонизаторы облагодетельствовали верных чернокожих рабов. Все в точном соответствии с пословицей, бытующей у многих африканских народов: до тех пор, пока у львов не появятся свои летописцы, истории будут прославлять охотников.

Навязанные западные стереотипы бесследно для психики не проходят. В качестве побочного эффекта они порождают у африканцев комплекс неполноценности, который порой вынуждает агрессивно отрицать очевидное, как в случае с криминогенной обстановкой Найроби. Казалось бы, приведенные выше цифры и факты наглядно доказывают, что город не может считаться благополучным, но признавать это кенийцам не хочется. Тем более, что они привыкли считать свою страну региональным лидером, на голову возвышающимся над соседями. Стоило ООН понизить Найроби в рейтинге, составляемом каждый год, чтобы определить степень риска для своего персонала, как разразился скандал. Кенийцы расценили это как «чудовищное предубеждение против африканцев» и «серьезное пренебрежение гостеприимством, с которым население Найроби по традиции тепло и щедро встречает сотрудников ООН».

Восьми с лишним сотням сотрудникам ООН действительно трудно пожаловаться на то, что в Найроби они находятся на положении парий. Штаб-квартиры ЮНЕП и Хабитат расположились в престижном пригороде Гигири, рядом с заповедным лесом Карура. В отличие от загазованного, замусоренного центра, в комплексе ООН царит тишина, чистота и порядок. Их обеспечивают 2000 работников, набранных из местных жителей, защищают высокие стены и многочисленная охрана. Но за пределами этого самого большого гетто для сотрудников ООН случается всякое. Пресс-секретарь ЮНЕП, обычно сдержанный норвежец Туре Бревик взволнованно, в красках живописал мне, как его жена чудом увернулась от пули при въезде на виллу. Что касается грабежей, угонов автомобилей, краж, то, по его словам, такие несчастья случались с сотрудниками каждую неделю.

Не стоит сбрасывать со счетов и то, что за пребывание штаб-квартир ООН и других организаций Кения немало получает. Высокие зарплаты сотрудников ЮНЕП и Хабитат частично остаются в стране, принося ей валюты не меньше, чем крупнейшие статьи экспорта. Рабочие места, подряды и субподряды также немало дают местным компаниям. Во многом благодаря присутствию ООН Кения мелькает в мировых средствах массовой информации, располагает многочисленным корпусом иностранных журналистов, проводит конференции по мирному урегулированию, а порой и такие крупнейшие форумы, как выездное заседание Совета Безопасности ООН или всемирные саммиты по гуманитарным проблемам.

В декабре 2002 года к власти в Кении после почти четырех десятилетий правления партии КАНУ пришла оппозиция, пообещавшая в корне улучшить положение и поднять инфраструктуру Найроби до международного уровня. Тысячи беспризорников отправили в реабилитационные центры, сменилось руководство полиции, в необузданных матату появились ограничители скорости и ремни безопасности. Разрабатывались планы по прокладке новых дорог и разгрузке центра, задыхавшегося от автомобильных пробок. Но прошло немного времени, и выяснилось, что оппозиция ничуть не меньше, если не больше, чем свергнутая правящая партия, расположена осваивать государственный бюджет в собственных интересах. При любой власти главные проблемы в Кении остаются прежними: не сокращается безработица, не уменьшается коррупция, никак не хочет падать преступность, невзирая на победные официальные заявления.

Конечно, кто-то привык беззаботно жить в гетто для богатых. Не особенно страдают и туристы. «Хилтон», «Интерконтиненталь», «Гранд Ридженси», «Норфолк», «Сафари Парк отель» готовы разместить и обслужить гостей по высшему разряду. Есть входящий в рейтинг 50 лучших ресторанов мира «Карнивур», где на глазах клиента на гриле зажарят зебру, антилопу, страуса, жирафа, крокодила и любую другую африканскую дичь. Есть уникальный Найробийский национальный парк, где прямо на окраине города обитают почти все знаменитые африканские животные.

Въехать в заповедник можно с городской улицы. Если повезет, то на заднем плане фотопортрета носорога или льва проступит силуэт небоскреба. Вот так, картинкой органичного сосуществования современного мегаполиса и дикой природы было бы неплохо закончить описание столицы Кении. Хотелось бы, чтобы именно она первым делом возникала перед мысленным взором, когда начинаешь вспоминать Найроби. Но, если честно, не получается. Слишком мало органики в сосуществовании десятков тысяч представителей чернокожей элиты, белых, индусов и миллионов жителей трущоб. В отличие от национального парка, одна из сторон которого не отделена стеной и естественно переходит в саванну, Найроби богатых и Найроби бедных отгорожены друг от друга прочно: со всех четырех сторон с использованием новейших технологий.