Текст книги "Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус"

– Так, пан десятник. Мы это… пошли уже… На ход бы ноги чарочку.

– Я вот вам дам – на ход ноги! – Ремезов было вызверился, да потом махнул рукой – что он тут, облико морале? – Ладно, Казимеж, давай по последней.

– По крайней – надо говорить, вельможный пан, – пьяно улыбнулся Яков. – Последняя-то и в горло не полезет.

– Ох ты и зараза – укушаться-то когда успел? – покачав головой, Ремезов помахал рукой вслед уходящим парням и снова повернулся к Оба Глаза. – А ты вообще что тут сидишь-то? Домой-то не пора?

– Боюсь! – с неожиданной честностью признался парнишка. – Батюшка обязательно прибьет, не хуже татарина. Я-то ему уж сказал, что, мол, сегодня вечером на башне караулю…

– Караулит он, – Павел шмыгнул носом. – Ладно, черт с тобой – сегодня у нас заночуешь, место есть. Тоже еще – отпускать такого… Только предупреждаю сразу – начнешь орать да скандалить – выкину в окошко! Петро, так ему и переведи.

– Да я ж, пан десятник, русинскую речь розумею.

– Розумеет он… Лучше б, как пить, розумел. Эй, Петро, – Ремезов тихонько толкнул шляхтича – и тот свалился на пол, да принялся там устраиваться поудобнее – спать.

– О, и этот сомлел! – сплюнув, боярич посмотрел на Якова. – Ну, давай, Оба Глаза Пока Целы, помогай шляхтича в опочивальню тащить.

– Это мы зараз! Легше!

– С лестницы, смотри, не свались, деятель! Лучше б, право, в костел сходил.

– Ходил уже, пане! С ксендзом, как ты наказывал, договорился, даже на рынке на все те деньги, что ты дал, солонины купил.

– А вот это молодец! Хвалю! Своих-то известил, чтоб если что – знали, где укрыться?

– Всех, пан, известил, кого надо. И сухарей снес! А уж потом… потом вот, с вами… А ты кричишь!

Поудобнее перехватив храпящего шляхтича, Ремезов отвел глаза – и в самом деле, зря накричал на парня. Все, как надо, сделал Яков Оба Глаза Слава Богу Целы, все, как наказано было, и даже того более. Так мог и чарочку-другую принять – заслужил вполне!

– Осторожней, тут порог… Ага, вон на лавку… положили…

Шляхтич с грохотом упал на пол.

– Да на лавку ж – сказал! – в сердцах выругался боярин. – Не под лавку же. Давай-ка его подымем, да разденем… разуем хотя бы. Меч, меч отстегни… а я-то думаю – что там гремит, кости, что ли? Сам вон тут, рядом ложись, на вот тебе плащик – укроешься.

– Благодарствую, пане десятник.

– Спи, спи…

– А свечку можно затушить? А то прямо в глаза светит.

Ремезов, приподняв голову, хмыкнул:

– То не свечка, дурень – луна. Ты ее затушить хочешь?

– Не… Пане десятник!

– Ну, что еще?

– Стрела, что Болека убила – не татарская.

– Как – не татарская? – насторожился Павел. – А ты откуда знаешь?

– Татарские стрелы – черешком насаживаются, а наши – втулкой, – охотно пояснил паренек. – Так, та, что у Болека в груди – со втулкою, наша.

– Мало ли у кого со втулкою наконечники…

– У немцев – да, у нас, у русинов, у чехов… А у татар – нет!

Ремезов совсем потерял сон:

– Так ты хочешь сказать – Болека кто-то из своих убил… кто-то из воеводской рати?

– Не знаю, кто убил, а только не татарская та стрела была, Святой Девой клянусь – не татарская.

Утром Павел едва растолкал вчерашних сотрапезников, точнее сказать – собутыльников. Поглядел на их помятые физиономии, хмыкнул:

– Ладно, поспите еще чуток. Я – на рынок, потом за вами зайду.

Нужно было купить синей краски – выполняя свои «шпионские» обязанности, Ремезов исправно слал стрелы за Флорианские ворота, правда, никакой информации уже не привязывал – мол, оборвалась, затерялась… так.

Рынок уже шумел, гомонил – правда, покупали мало, больше просто общались. Крестились на костел Святой Марии, поминали недобрым словом татар да сбежавшего князя. Небо хмурилось тучами, правда, на востоке сквозь желтые облака уже начинало проглядывать солнышко.

Полинка проснулась рано, как и принято было в те времена. Поднялась с солнышком, прибралась, поставила варить просяную кашу… да так про нее и забыла – задумалась. Никак не выходил из головы тот красивый юноша, киевский боярин… Нет, пожалуй, юношей его называть не стоило: молод – да, крепок, обаятелен, улыбчив… но – уже матерый, это сразу видать, и – главное – глаза, глаза, глаза – совсем не молодые глаза опытного, много чего повидавшего человека.

Павел его зовут. Надо же – Павел! Девушка хмыкнула. Совсем как того злыдня-боярича – соседа, от которого и сбежала. Хотя, конечно – не столько от соседа, сколько от похотливца-дядюшки, чтоб ему пусто было. А боярич, говорят, ликом красен, да душою темен. Как-то раз столкнулись глазами на ярмарке… Нехороший оказался у заболотского Павла взгляд – страшный. И лицо такое… почти как у дядюшки. Кстати, и этот, киевский, Павел на того чем-то похож. Так, слегка… Лицо похоже, облик, но… тот-то был – вьюнош, а этот – муж, разница велика!

Павел, Павел, киевский боярин Павел… Всем пригож – и красив, и статен… и душой… Впрочем, кто знает, какая у него душа? Обещался заглянуть завтра… Что и одеть? Чем и встретить?

Вскочив с лавки, девушка бросилась к единственному сундуку, распахнула крышку, да так и уселась рядом в задумчивости. Вот рубаха – полотняная, праздничная, с красными петухами – вышивкой – ее и одеть, нарядиться. И юбку – вот эту, синюю. Или – сарафан? И вот еще – браслетик серебряный…

– Господи, Господи! Что ж я делаю-то? О чем мыслю? По суженому еще не отплакала, а уже…

Устыдившись своего порыва, Полинка упала на колени и принялась истово молиться. Сначала – на икону, потом – на висевшее рядом распятие. Был бы рядом священный дуб – помолилась б и ему, ленточки разноцветные на ветки привязала бы.

Молилась долго, поклоны клала, все пыталась прогнать из головы киевского заезжего молодца. А тот не выходил – наоборот, словно бы предстал перед глазами, слова говорил непонятные, чудные – вроде и по-русски, а вроде – и нет.

– Ну, что, товарищ советник юстиции, поедем в супермаркет прокатимся? Или – сразу в кино?

Ах Павел, Павел – совсем смутил девичье сердце… ни вдовы, ни жены, ни невесты. И, главное, непонятно было Полине – почему так? С чего вдруг? Вот только раз глянула и… Как будто сто лет знала, мало того – любила…

– Ой, святой Николай Угодник… О, Святая Дева… Святой Анджей… Да что же это со мной делается-то, а?!

Кто-то тихонько постучал в дверь:

– Хозяева, к Флорьянским воротам как пройти?

По-русски спросили – видать, кто-то из застрявших в Кракове гостей-купцов. Приятно было родную речь услышать… Как и от Павла…

– Хозяева!

– Сейчас покажу.

Захлопнув сундук, отодвинула Полинка засовец, распахнула дверь…

Да так и отпрянула!

– Ну, будь здрава, Полинушка.

Он! Холоп рыжий – Охрятко. А за ним… за ним оглоеды – Каряка с Пахомкою, у Пахомки рука левая тряпицей окровавленной перевязана. Встали оглоедушки по углам, да, ровно псы, щерились.

– Ой… вы как здеся?

– Тебя проведать, зазнобушка, – улыбнулся Охрятко кривенько, шапку снял, космы рыжие ладонью пригладил… да ка-ак схватит за руку:

– Помнишь, корвища, как грабельками меня приласкала? Я-то уж не забыл.

Щурясь от выкатившегося из-за облаков солнца, Ремезов подошел к чернявому, похожему на ворона, торговцу. Тот еще издали замахал руками:

– А краски-то синей нет, кончилась.

– Кончилась?

– Увы, пан.

Ну, кончилась так кончилась. Пожав плечами, молодой человек направился обратно в харчевню, правда, не успел дойти и до угла – кто-то дернул его за руку.

Ремезов недовольно оглянулся:

– Что еще?

Позади стоял нищий мальчишка, востроглазый, лохматый, со щербатым ртом:

– Дай грошей, пане. Я скажу, где тебе краску взять.

Павел понял – прищурился: нужна ему та краска!

– А, может, тебе еще и ключ от квартиры, где деньги лежат?

– Ее один пан купил, молодой такой, рыжий.

– Та-ак… Может, я б у него перекупил малую толику? – не раздумывая, молодой человек вытащил из кошеля последние гроши.

Светлые глаза парня сверкнули алчностью… денежки исчезли в грязной руке: сверкнув на солнышке, упали на ладонь и тут же растаяли – такой вот фокус.

– Так где мне того пана найти?

– Не знаю, где он живет, – нищий задумался было, но тут же затараторил, так, что сложно было понять, тем более – по-польски:

– Однако он тут, на базаре, расспрашивал про одну девушку, не нашу, русинку, так, может, через нее ты, пан, его и нашел бы – договорился.

– Русинка?

– Живет рядом с монастырем доминиканским, я покажу.

– Не надо.

Ремезов прекрасно знал путь. Если, правда, девушка – это Полина, а рыжий… Уж не Охрятко ли? А кому еще тут синюю краску покупать, как не татарским шпионам?

Резко прибавив шаг, молодой человек едва не споткнулся, чуть было не упал, загромыхав саблей. Быстрей… Быстрее! Еще быстрей!

Нехорошо стало на душе, тревожно.

Еще одна улица – вот и доминиканский костел, длинный, острый – теперь поворот… хижина. Послышался женский крик…

Павел с ходу толкнул дверь… не тут-то было!

Заперта изнутри на засов… Так просто не откроют. Что же делать-то? Ремезов оглянулся – ударило в глаза отраженное узкими окнами доминиканского костела солнце. Ишь, как сверкает-то! Словно пожар… Пожар…

Ремезов бухнул ногой в дверь:

– Пожа-а-ар! Пожар, добрые люди! Бегите!

– Пожар? – из распахнувшейся двери тревожно выглянул… рыжий изгой Охрятко. – Ой… боярин…

Треснув ему по зубам, Павел ураганом ворвался в хижину и выхватил саблю.

Двое здоровущих парней, тоже уже знакомых Ремезову, гнусно смеясь, распинали на лавке обнаженную по пояс Полинку, связывая по рукам и ногам веревкою. Девушка упиралась, вот изогнулась, ударила одного из насильников ногой в пах…

– Ах вы ж сволочи! – боярин взмахнул саблей…

Надо отдать должное – парни пришли в себя быстро: отпрыгнули по углам, похватали оружие – один (с перевязанной тряпицей рукою) – секиру, другой – шестопер. Слава богу, третий – Охрятко – так и валялся себе у порога, даже не пытаясь встать – хороший оказался удар!

Ввухх!!!

Шестопер едва не поразил Павла в голову, и сразу же – с другой стороны – просвистела над ухом секира. О, эти парни уже кое-чему научились, война кого хочешь научит. Иное дело, что они оказались слишком уж велики для столь небольшой хижины. Не развернуться! Для шестопера, и уж – тем более – для секиры – замах нужен, да не абы какой. Саблей тоже неплохо с размаха, но… можно и колоть.

Что Павел и сделал – резко выбросил руку вперед, ударил… раскроив оглоеду с секирой брюхо!

Бедолага завыл, выпустил свое оружие, с громким стуком упавшее на пол. В воздухе запахло дерьмом, полезли наружу сизые, с кровавыми ошметками, кишки… На них, замахнувшись, и поскользнулся тот, что был с шестопером. Упал… И успевшая уже высвободиться Полинка приласкала его по башке тяжелой дубовой скалкой… Не могла отстать – все била, била, била…

– На тебе, на! Получай, получай, получай!

Темные растрепанные волосы ее раскинулись по плечам, раскраснелись щеки… Ах, до чего же красивая!

– Ну, хватит, Полина…

– Что?

Девушка повернулась…

И тут донесся вдруг звук трубы: играли сигнал тревоги – хейнал.

Полина прислушалась:

– С костела Святой Марии трубят. Случилось что-то.

– Верно, татары пошли на штурм, – вслух предположил молодой человек и вдруг замер, заметив на левой груди девушки, чуть пониже соска – небольшую коричневую родинку. Такую же, как и…

Глава 15
Танец на морском берегу

Весна – лето 1241 г. Польша – Адриатическое море

– Ой! – Полина резко зарделась и поспешно прикрыла руками грудь. – Не смотри, Павел, пожалуйста… Я сейчас оденусь.

Она склонилась над сундуком – такая худенькая, родная. Ремезов отвернулся…

Бах!!!

С треском захлопнулась дверь, донесся снаружи чей-то торжествующий хохот.

– Что там такое? – Полинка проворно натянула рубаху… ту самую, белую, праздничную – с петухами.

Ремезов бросился в дверь… И ту же – замер, быстро отодвинув девчонку в угол… где только что валялся Охрятко. Валялся… Но вот теперь – исчез, сгинул! Воспользовался обстановкой, сбежал – и привел с собой других лиходеев, слышно было, как скрипел во дворе снег. Кто-то осторожно подкрадывался к дому, вот остановился, замер… толкнул дверь.

Павел ударил саблей… едва успев в самый последний момент направить клинок в сторону:

– Господи, Петр! Ты как здесь?

– Ищем тебя! Беда, пане – татары пошли на штурм! Вот мы с Яковом за тобой и… Подумал – вдруг ты здесь?

– Правильно подумали! Уходим, – убрав саблю в ножны, Ремезов схватил Полину за руку.

И тут вдруг заметил, как в углу – в том, где так недавно валялся рыжий изгой – что-то тускло блеснуло. Павел быстро нагнулся… Пайцза! Видать, выронил, отщепенец! А вот и прибрать к рукам – может, еще и сгодится.

Сунув пластинку с кречетом в привешенный к поясу кошель, молодой человек махнул рукою:

– Нечего тут больше делать, идем. Да! По пути пани в костел Святого Анджей доставим, это ж рядом, так?

– Так… А эти? – удивленно округлив глаза, шляхтич кивнул на окровавленные трупы. – Может, убрать, прикопать?

– Не надо, – переступая порог, сквозь зубы бросил боярин. – Скоро тут все огнем гореть будет.

Ох как ныла скула, прямо выскакивала. И еще два передних зуба шатались. И удар же у этого лиходея Павлухи! Ух, как звезданул, гадина. Еще б немного – и выставил бы зубки, ходи потом щербатым. Плевать да свистеть удобно, а вот мослы грызть – не очень. Ладно, бог даст, еще посчитаемся. Хорошо – не саблей, кулаком ухнул. Если б саблей, то… Так голова и покатилась бы. Повезло, чего уж. Ничего, скоро тут татары будут, скоро… уж тогда поглядим! А что Пахомки с Карякой больше в живых нету – так то и славно, мешать не будут, да и делиться с ними подарками монгольскими не придется. А боярину Телятникову уж всяко, найдется, что обсказать… если вообще к нему возвращаться. Поглядим! Эх, жаль, Полинка корвища нетронутою осталась. Пока не тронутою – ежели татары в город ворвутся, тогда…

Гнусно ухмыляясь, Охрятко сунул рук за пазуху… и жутко, с остервенением выругался. Потерял пайцзу-то, выронил! Вернуться, поискать? Ага… смерти своей поискать – в доме-то три оглоеда, это не считая девки.

Ладно… попозже. А сейчас как можно быстрей к воеводе, раз уж пайцзы нет, так безопаснее будет – с ним.

Услышав хейнал, пан Краян тут же снял висевший на стене лук и распахнул окошко. Тяжело стукнулись о стену свинцовые, со слюдой, переплеты. Ничего, татарским-то наместником можно будет и стекло в окна вставить. Дорогое, богемское, чтоб все соседи завидовали. Ничего… татары, татары скоро уже…

А, это чертов хейнал… ну, погоди!

Совсем рядом, на невысокой колокольне маленького храма Святой Марии виднелась щуплая фигурка сигнальщика, совсем еще юного паренька в смешной, явно великоватой ему, шапке, из-под которой выбивались непослушные локоны. Никакой кольчуги, один кургузый немецкий кафтанчик… дурачок!

Воевода спокойно прицелился и отпустил тетиву…

Просвистела стрела, и рвущий душу хейнал резко оборвался.

– Ну, вот так, – услышав почтительный стук в дверь, пан Краян поспешно убрал лук и колчан со стрелами в большой, стоящий напротив окна сундук и закрыл ставни.

Стук повторился.

– Кто там еще? – усевшись в кресло, недовольно пробурчал воевода.

– К вам посланец с Сандомирской башни, пан, – войдя, с поклоном доложил слуга. – Видать, что-то важное.

– Важное? – пан Краян лениво потянулся. – Что в этом городе может быть важным? Ладно, сейчас приму. Пусть обождет немного… Ну?

Слуга все еще не уходил, и воевода недовольно прищурился:

– Еще что-то?

– К вам еще один посетитель, пан. Рыжий, одет, как простолюдин. Говорит, вы его знаете.

– Знаю, знаю, – пан Краян отмахнулся, словно от надоедливой мухи. – Пусть тоже ждет. Спешка – она любому делу вредна.

– То так, пане, то так, – закрывая за собой двери, охотно согласился слуга.

Монгольские войска ворвались в город к вечеру, проломив пару ворот и стены близ Сандомирской башни. Стоны умирающих, дымы пожарищ, шайки мародеров и все еще сопротивляющиеся неистовой мощи захватчиков ополченцы. Город – посад – уже был обречен, шансы оставались лишь у Вавельского кремля-замка.

Павел, конечно, предвидел, что все оно так и будет, не знал лишь подробностей, да и никак не думал, что все произойдет так быстро. Вчера еще Краков был свободным городом, а сегодня…

Несмотря ни на что, Павел сражался – естественно, на стороне горожан, тех, кто ему верил – надеясь лишь на то, чтобы не попался под горячую руку кто-то из хороших знакомых – смоляне юного князя Михайлы или, скажем, Ирчембе-оглан. Пока, слава богу, не попадались, пока наседали одни узкоглазые – половцы или булгары Гази Бараджа. Впрочем, многие из и тех и других имели вполне европеоидный облик.

И некогда было сейчас рассуждать – когда нужно спасать… ну, уже не город, а хотя бы своих: шляхтича Петра, Якова Оба Глаза Целы и все прочих, кто еще оставался в живых. Слаа богу, Полинка уже находилась под защитою мощных стен костела Святого Анджей, по крайней мере, Ремезов на это надеялся.

Вжжухх!!! Просвистела, едва не коснувшись уха, стрела, упала уже на излете, а следом за ней уже летела другая…

– Я-а-аков! – оглянувшись, истошно закричал Павел. – Уходи! Выбирайся!

Юркая маленькая фигурка с растрепанными черными волосами маячила на самой вершине башни, подожженной татарами с двух сторон и уже охваченной пламенем. Оба Глаза Целы просто не успел уйти, спуститься вниз вместе со всеми… Задержался, отстал… и в этом Ремезов винил сейчас только себя. Он же был здесь главный – пане десятник – и вот…

У подножия башни уже ошивались враги, кто-то проник и внутрь – слышался визг, вопли, хохот, валил из бойниц густой черный дым.

Сколько их там, у башни? С десяток всадников в кожаных латах, верхом на низкорослых лошадках – эти недавно появились, въехали в распахнутые ворота, растеклись по улицам и площадям всепожирающей лавою, агрессивною биомассой, от которой еще никому не удавалось спастись.

Ну, всадники у башни долго кружить не будут – ринутся за добычей, оставив пеших ратников – булгар? – доделывать свое дело: выкуривать из башни осажденных, не оставлять же у себя за спиной очаг сопротивления, пусть даже там и всего лишь один человек, почти мальчик… впрочем, нет – уже муж.

Выглянув из-за угла, Павел оценил ситуацию и повернулся к своим:

– Ну, что, парни? Якова выручать надобно – это уж без вопросов.

– Там не один Яков, пан, – хмуро качнул головой Петр.

Правая рука его болталась плетью, из кольчужного рукава капала под ноги кровь. Ирман Калимост хоть и выглядел целым, однако заметно прихрамывал, а Войцех…

– А где Войцех?

– Я ж и говорю, – шляхтич покривил губы. – Он там, с Яковом… или ниже. Не мог уйти. И Дрызь… но тот убит, похоже.

– Тебе как бы самому не… Ладно. Сможете отвлечь нехристей?

Парни с неожиданной веселостью переглянулись:

– А как же!

– Нет, Петро, глядя на тебя…

– Я все смогу, друже, – опершись на меч, гневно сверкнул глазами малозбыйовицкий пан. – Ты даже и в мыслях не держи. Отвлечем! Нападем! Всех перерубим.

– Всех не надо, – боярин покачал головой. – Только до моего возвращения продержитесь.

– А ты, пан, куда?

Павел усмехнулся, слизывая с нижней губы кровь:

– В башню.

– Куда?

– Раз там наши – я должен их выручить. Все! Сначала я… а вы – чуть выждите – и следом. Пошли!

Монгольские всадники, как и предполагал Ремезов, умчались, оставив у башни лишь пеших воинов, судя по доспехам – булгар, среди самих монголов просто не имелось пеших.

Вращая над головой саблей, Павел с жутким воплем выбежал из-за угла и ринулся прямо на ратников, пришедших от такой наглости в явное изумление. Что и нужно было.

Не вступая в схватку, Ремезов с ходу ударил одного, другого и, отпихнув ногой третьего, ворвался в башню, исчезнув в черном едком дыму.

Сумасшедший!

Впрочем, порассуждать на эту тему булгарам не дали подбежавшие ополченцы. Завязалась схватка, правда, Павел этого уже не видел – задержав дыхание, поднимался по узкой лестнице вверх.

Дым, дым, дым… Да когда же он кончится? Ага, вот просвет.

Распахнув рот, словно выброшенная на берег рыба, молодой человек отдышался и громко позвал:

– Яков! Войцех! Вы где? То я, Павел.

Ответом была тишина, разбавляемая доносящимися снизу криками… впрочем, нет – сверху вдруг послышался стон.

Не раздумывая, Ремезов нырнул в пламя, пробежал, едва не споткнувшись о лежащие на лестнице трупы… один из которых вдруг распахнул глаза:

– Пане…

– Яков! А Войцех где?

– Увы…

– Идти можешь?

– Вряд ли… нога… – худенькое лицо Якова Оба Глаза Целы исказила гримаса отчаяния и боли. – Уходи, пан десятник, иначе… иначе сгорим.

Да, пламя подбиралось уже, трещало, выло… словно в паровозной топке, в которой японские самураи сожгли героя-подпольщика Сергея Лазо. Господи… это еще откуда взялось?

Нагнувшись, Павел подхватил раненого на руки и со всей возможной поспешностью ринулся вниз. Огонь рванулся за ним рассерженным тигром, лизал кольчугу, хватал за ноги… вот за спиной вспыхнул плащ.

– Яков! Фибулу!

Парнишка понял сразу, отстегнул, плащ упал – и хищное пламя с радостным и жутким воем вцепилось в брошенную тряпицу.

Дым застилал глаза, а легкие, казалось, вот-вот взорвутся. В ногах появилась дрожь, слабели руки…

Еще немного… вон уже и виден выход. Скорее, скорей! Только бы не…

Нет, не споткнулся! Выскочил, словно черт из табакерки, чумазый, грязный; осторожно положив Якова наземь, выхватил саблю, защищаясь от тут же подскочившего врага – булгарина, а, скорее, половца, из тех, что признали монгольскую власть, а не откочевали в Венгрию вместе с ханом Котяном.

Сабля на саблю – удар! Да такой, что посыпались искры, и все перед глазами вновь запылало пожаром. Ремезов сжал губы – ну уж нет, шабаш, хватит! Из огня да в полымя? А вот хрен вам – выпутаемся!

Обманный финт – спасибо старому Даргомыслу, научил – и – сразу – резкий выпад. Отбив – звон – отскок, снова финт… Сабля не меч – можно и фехтовать, не только от выносливости да силы все зависит, но и от умения, ловкости.

Широкую грудь соперника, кроме добротных кожаных лат – попробуй, пробей – еще прикрывало начищенное до блеска зерцало, в котором отразилась закопченная физиономия Ремезова. Лохматая, без шлема – сбросил, когда бежал в башню. Все же…

Удар… Отбив! Искры.

Все же какая удобная вещь кольчуга! – несся, будто и не чувствовал, хоть и весила вместе с чулками – килограммов десять, не меньше. А бегать, сражаться, удобно было… правда, стрелу и рогатину держала плохо, ну так…

Молнией просвистело лезвие – Павел тут же присел, предвидел, что враг будет бить в ничем не защищенную голову. Снова удар… Скользнув по подставленному клинку, половецкая сабля ударила в кольчугу, заскрежетала. Ремезов нарочно отпрянул, давая сопернику единственную возможность ударить снизу в подбородок… Тот так и сделал! Ввухх!

О, боярин ждал этого выпада, среагировал сразу – резко отшатнулся влево, пропустив клинок, и потом – стремительно, словно бросившийся на добычу коршун – полоснул острой сталью не защищенное вражеское колено.

Послышался жуткий вой, выпала наземь сабля. Больно?! Еще бы – острой-то сталью да по суставу – от всей души!

Ремезов не стал добивать скорчившегося врага – пускай себе живет инвалидом. Оглянулся – остальные вражины уже ретировались, похоже – побежали за помощью. Из ополченцев тоже двое валялись.

– Что с ними? – Павел посмотрел на шляхтича.

Тот махнул рукой:

– Наповал. Войцех, я полагаю, тоже?

– Ну да… Хватайте Якова – уходим. Эй, Оба Глаза! Хватит кусать губу – скажи-ка лучше, как побыстрей к костелу Святого Анджея выбраться?

Парень улыбнулся, повеселел:

– Во-он тот проулок.

Боярин кивнул:

– Скорее!

Едва ополченцы нырнули в узкий проулок, как позади промчался конный отряд. Отовсюду доносились крики и ругань, а вот послышался женский визг. Все правильно – подавив сопротивление, победители тут же перешли к грабежу.

– Яков, долго еще?

– Туда, панове.

– Что, прямо через забор?

– Там лаз, дырка.

Пробравшись через лаз, промчались чьим-то задним двором, выскочили меж еще голыми вербами и сиренью прямо к приземистому, с мощными стенами, костелу, около которого уже ошивалось с десяток татар. Пытались приникнуть внутрь – да не тут-то было! Дубовые, окованные толстыми железными полосами, ворота даже издали выглядели солидно – просто так не возьмешь, даже с тараном повозишься… разве что просто облить их смолой да поджечь.

– За воротами – кованая решетка, – пояснил Яков. – И не одна.

Ремезов задумчиво кивнул:

– Не думаю, что они тут долго возились, хватает в городе и более доступных ценностей. Провозятся – другие все подберут. Другое дело – как нам самим туда проникнуть?

– Условный стук, – Оба Глаза Целы улыбнулся. – Я его знаю – сам и придумывал. Не один – с причетником Янеком. Вот так!

Он постучал по подставленному кем-то из ополченцев щиту.

Ремезов невольно улыбнулся: слишком уж придуманный парнями сигнал напоминал SOS. Что ж, легко запомнить.

– Как твоя рука, пан Петр? – поглядев на шляхтича, осведомился Павел.

Тот шмыгнул носом:

– Терпимо. Однако долго здесь сидеть нельзя – нас очень скоро заметят.

Боярин хмыкнул:

– А мы здесь сидеть и не будем – пойдем в костел.

– В костел? – шляхтич хлопнул глазами. – А татары?!

– А татар я отвлеку, только вы будьте наготове. Помогите лучше кольчужку снять.

– Чего?!

– Достать одну вещицу.

Бегавшие вокруг костела вражеские воины в коротких доспехах из войлока и лисьих хвостов уже складывали перед воротами ветки, обломки досок и всякий прочий хлам, который явно намеревались поджечь – как и предполагал Павел. Насвистывая попурри на темы «Битлз», молодой человек выбрался из кустов и не торопясь зашагал к храму. Поглощенные своим делом монголы – а, скорей, их союзники – обратили на него внимание далеко не сразу, а когда подскочили с копьями, Павел гордо показал пайцзу… ту самую, что обронил Охрятко. Интересно получается – холопу рыжему пайцзу дали, а ему, боярину, нет! Выходит, не так уж и доверяли. Или просто Ирчембе-оглан у Орда-Ичена не в полном фаворе был.

Ладно, что гадать… Лишь бы хоть кто-то из этих чертей знал русский! Хотя бы пару слов…

– Я – смолянин. Смоленская рать – Михайло Ростиславич, князь молодой…

– Ай, ай! Михайло-коназ? Знаем, знаем. Что хочешь?

Ну, слава те, господи.

– Там, у башни – враги. Воины, много. Помощь нужна.

– Помощь?

– И казна там, казна – золото, серебро, каменья. В подвале, в башне.

Известие о сокровищах произвело на захватчиков куда более благоприятное впечатление, нежели просьба о помощи. Вражины сразу же залопотали промеж собой, засобирались, подзывая коней.

– Веди, веди, бачка, показывай!

– А во-он туда пошли.

Монголов пришлось проводить до самой башни, а уж потом, улучив удобный момент, сбежать, сгинуть. Кругом все было в дыму, и народу по улицам рыскало множество – и конных, и пеших – поди, сыщи.

Нырнув в знакомый проулок, Ремезов быстро прошмыгнул через двор… и вдруг, невдалеке от костела, услыхал чьи-то крики, похоже, что – девичьи. Выхватив саблю, боярин осторожно выглянул из-за забора, увидев, как трое узкоглазых воинов, без всяких доспехов и сабель, лишь с луками за спиной, тащили на аркане молодую темноволосую девушку в длинном темном платье. На спине платье было разорвано, вернее – разодрано ударами плети, да так, что из дыр сочилась кровь.

Боярин приготовил пайцзу:

– Эй, что там у вас?

Монголы оглянулись, а вслед за ними – и девушка. У Павла екнуло сердце – Полина! Откуда она здесь? Как? Ведь должна бы уже сидеть за стенами костела – так ведь и договаривались. Договаривались. Однако, видимо, что-то пошло не так.

– Вот! Пайцза! Я из смоленской рати. Боярин! А князь мой – Михайло Ростиславич. Слышали? Ми-хай-ло ко-наз!

Дикие какие-то попались монголы. Особого внимания не обратили ни на пайцзу, ни на ремезовские слова. Отмахнулись, как от надоедливой мухи, один что-то гортанно прокричал, все трое подскочили к пленнице и, повалив девушку в грязь, принялись срывать с нее платье.

– Ах, вы ж сволочи! – Павел выхватил саблю, пластанул одного…

Тот завизжал, отпрыгнул, двое других тоже сиганули в стороны, схватились за луки. Ремезов не дал им выпустить ни одной стрелы – просто бегал быстрее, даже в кольчуге. Не повезло бедолагам, не повезло… Каждому – по удару. Добрая сабелька. И главное – никаких сожалений, никаких покаянных мыслей, гуманизма – ноль. И почему так?

Впрочем, сейчас молодой человек в подобные размышления не вдавался – не до того было.

Вытерев саблю от крови, сунул в ножны. Наклонился, помогая Полинке встать. Та, наконец, узнала:

– Господи! Ты!

– Родная…

Они обнялись, словно и вправду близкие и родные люди. Павел даже не удержался, поцеловал девушку в губы… та не противилась. Ах, как пылали ее глаза – большие, жемчужно-серые, такие знакомые, такие…

Позади донесся вдруг стук копыт – молодые люди не слышали. Что-то такое нахлынуло вдруг на обоих, хотя, казалось бы, и не время было здесь, и не место.

– Смотри-ко – целуются! – громко и с некоторым удивлением произнесли рядом. – Эй, вы что там?

Говорили по-русски. Ремезов медленно обернулся, не выпуская из объятий Полину:

– Она – моя добыча, полон.

– Видим, какой полон, – сидевший на коне незнакомый ратник ухмыльнулся. – Ты сам-то кто будешь?

– Боярин Павел Петра Ремеза сын, из смоленской рати. Вот пайцза.

– И мы – из смоленской.

– Погодь-ка, дядько Опанас, – подал голос другой всадник, помоложе, – Кажись, я его знаю. Да. Так и есть. Видал как-то с Ирчембе-огланом.

Вот тут Павла отпустило:

– Так это ж мой друг!

– Тогда пошли, еще хорошо, что ты на нас нарвался. Нехристи с жутью добычу делят, девку б у тебя отняли – и не спросили бы.

Конечно, о костеле Святого Анджея пришлось забыть. Да и что там потом делать? Оставаться в разоренном Кракове, в чужой земле, так вот – без роду, без племени. Зачем она, чужая-то земля, когда своя имеется? Тем более – людишек своих из заложников выручать надобно.

– Вы езжайте, вои, а мы уж потихоньку следом.

Махнув всадникам, Ремезов обнял за плечи Полину: все же пусть будет так, как она решит:

– Ну, милая… беги в костел. И прощай!

Девушка нахмурилась, сверкнула очами:

– Чего это ты меня гонишь? Боярин… Павел, сын Петра Ремеза. Не с Заболотицы ли? Боярин Онфиме Телятников, часом, не твой сосед?

– Мой.

– Что ж не сказал?

– А ты спрашивала?

– Господи… – замолчав, девушка пристально посмотрела на Павла. – Так вот ты кто… А я ведь от тебя сбежала! Ну, и от дядюшки заодно. Какой ты…

– Какой?

– Вовсе не такой, каким я тебя представляла… эх, знать бы… – Полинка смущенно опустила глаза и зарделась.

Потом прошептала:

– В опасные ты игры играешь, заболотский боярин. Не заиграться бы. Ну, скажи – что нынче надумал?

– Как в костел стучать – знаешь? – тихо поинтересовался молодой человек.

– Знаю.

– Ну, так беги! А со мной – ты права – слишком опасно. Не знаю, буду ли жив.

Девушка с удивлением вскинула брови:

– Так ты что же, не в костел?

– Не в костел. Там и так спасутся, недолго уже сидеть. А мне своих людей выручать надо. Выручить и возвратиться домой.