Текст книги "Кольцо зла"

Улучив момент, когда судно качнуло, оказавшийся рядом Иван поддержал пошатнувшуюся даму под локоть и был вознагражден отрытой улыбкой, и даже – удостоен краткой беседы.

– Благодарю вас, достойнейший рыцарь, – полатыни произнесла женщина.

– Откуда вы знаете, что я рыцарь?

– О, это же сразу видно! Вы поляк? Литвин?

– Русский.

– Ну я же говорю – литвин! – незнакомка бегло заговорила по-русски, с некоторым очаровательным акцентом с придыханием произнося гласные. – Мне так скучно здесь. Особенно по вечерам, когда Альбина уложит спать детей.

– Альбина?

– О, это старушка, нянька…

– Она все время с вами?

– Да… Это глаза и уши моего мужа, синьора Каризи.

– Ваш муж…

– О, это вполне успешный негоциант, торговец зерном. Он недавно перенес главную контору в Кафу… Там же выстроил дом – высокий, с просторными комнатами и садом – совсем не то, что был у нас в Генуе.

– Был?

– Да, я его продала, завершила все дела, и вот, еду. Никогда не была раньше в Кафе! Как там, знаю только со слов…

– Но вы говорите по-русски!

– Я выросла в Вильно и Кракове. Мой батюшка частенько бывал в Литве – в Мозыре, Пинске. Киеве…

– Хороший город, – вспомнил Киев Иван.

– Мне тоже нравился… Видите, как мы близки? Завтра, наверное, будет солнечный день?

– Думаю, так, пани.

– Пани… Какое славное слово – из детства! Зовите меня пани Катаржина. А вы?

– Иван… Боярин Иван… или кастильский кабальеро дон Хуан Рамирес.

– О, вы были в Кастилии? Я много слышала о тех краях. Скажите, мавры – они на самом деле такие злые?

Ранчиев усмехнулся:

– Многие из мавров совсем неплохие люди, пани Катаржина.

– Я сейчас не о маврах, – женщина засмеялась. – О чем мы с вами говорили, дон… Иван?

– О погоде, моя пани.

– Ах да, да, о погоде, о чем же еще? Завтра, говорят, будет жарко… С утра я отправлю детей гулять по палубе с нянькой – они любят… Зайдете ко мне?

– Да…

Они разошлись, и Раничев с трудом дождался следующего дня. В конце концов, почему бы и нет? Красивая молодая женщина, вполне может быть даже и обожающая своего супруга, но сейчас откровенно скучающая. Нянька-шпионка – «глаза и уши мужа» – в этом несомненно есть что-то пикантное. Да и панночка ничего – эва, первая подошла, и – чего уж тут говорить – сняла, вот так вот запросто, безо всяких там лишних эмоций. Завтра… Посмотрим, что там будет завтра… Скорей бы!

С этой мыслью Иван и заснул, не обращая внимания на шум – попутчики почти до полуночи азартно резались в кости.

А назавтра… А назавтра, как, впрочем, и во все дни, в небе все так же ярко сияло солнце. Выйдя на палубу, Иван сразу же обнаружил Катаржину – молодая женщина давала какие-то указания няньке, и вот, поцеловав детей, неспешно направилась обратно в каюту. Оглянулась… Заметив Раничева, с улыбкой кивнула…

Вслед за пани Иван, пригибаясь, вошел в каюту, приятно пахнущую мускусом и амброй… И сразу же ощутил на своих губах соленый вкус поцелуя!

– О мой рыцарь! – страстно прошептала Катаржина. – Расстегни же скорей мое платье…

Раничев быстро разобрался с застежками, обнажив атласные плечи страстной паненки, губы его уже целовали нежную шею, а руки ласкали упругую грудь…

– Подожди! – Катаржина быстро скинула платье и умело освободила от одежды Ивана.

– Ты красивая, – обнимая женщину, тихо промолвил тот. Застонав, паненка обхватила его за плечи, увлекая за собой на узкое ложе…

– Ты не мужчина – огонь! – тяжело дыша, призналась Катаржина. – А теперь уходи, скоро вернутся мои… Жду тебя завтра. Придешь?

Вместо ответа Раничев крепко поцеловал женщину в губы.

Они были близки много раз, каждый день на всем пути до Константинополя, и дальше, когда, миновав пролив, вышли в Черное море – древний Эвксинский понт.

– У меня на корабле есть враг, – однажды сказала Катаржина, натягивая на себя платье. – Застегни, мой коханый… Так…

– Что за враг? – озаботился Раничев. – Покажи!

– Один монах-доминиканец, брат Умберто… – пани замялась. – Знаешь ли, Иван, у меня в Генуе был один… в общем, один хороший знакомый.

– Говори прямо – любовник.

– Пусть так, – женщина прикусила губу. – У него, у этого монаха, есть письма… Он выкрал их у бедного Пьетро… О, Пьетро, к несчастью, был гвельфом, сторонником императора, а тогда взяли верх паписты…

– Письма сейчас у монаха?

– Да. Он уже предлагал их мне… за такую сумму, которой у меня нет и никогда не будет! О, Томазо, супруг, убьет меня! Бедные дети.

– Авось не убьет, – хохотнул Иван. Кажется, он начал уже понимать, для чего понадобился Катаржине – вовсе не только для любовных утех. Но все же, как красива, чертовка! – Где он хранит письма?

– Носит при себе, под рясой, в особом нагруднике.

– Покажешь мне этого монаха, – попросил Иван. – Клянусь, я вытряхну у него эти чертовы письма, чего бы мне это не стоило!

– Ты настоящий рыцарь. Иван! Прямо, как в куртуазном романе.

Монах оказался тощ: сутулая фигура, какое-то неприятное, бритое, по-лошадиному вытянутое, лицо – обтянутый желтой кожей череп. Глубоко запавшие злые глаза, тонкие, застывшие в змеиной усмешке, губы. Редкостный уродец! Впрочем, все католические монахи были для Раничева на одно лицо, они своих-то, православных, не очень жаловали. Конечно, можно было схватить этого брата Умберто за шкрябень да потолковать по душам, но вот незадача – больно уж людно было на марсильяне. И сам монах путешествовал не один, а в компании себе подобных, да и на палубе – яблоку негде упасть. Вот и попробуй тут, надави. Нужно было срочно что-то придумать, ведь уже очень скоро на горизонте должны были показаться невысокие горы Крыма. Иван думал долго, пока, наконец, не надумал. Для того чтобы «потрясти» монаха, нужны было два условия:

Первое – желание, а оно у Ранчивеа имелось, и второе – укромное, относительно безлюдное, место. На палубе народу полно, а в трюмах? Как бы только туда попасть? Иван прошатался по всему кораблю до темноты – как раз созвали на вечернюю молитву, все – и пассажиры, и моряки – затянули хором «Аве Мария»! – и заприметил небольшой люк в палубу у самой бизани. Небольшой такой – по силам поднять одному – матросы там держали ведра, обрывки канатов, пеньку и прочее, потребное для ремонта или уборки судна. Ранчиев даже украдкой заглянул – места хоть и немного, но для разборок вполне хватало. Теперь осталось только заманить туда монаха. Впрочем, чего заманивать? Дождаться, покуда уснет, сграбастать в охапку, и…

Быстро темнело, в темно-голубом небе остывали последние осколки солнца. Пассажиры на палубе укладывались спать – кто на циновках, взятых в аренду у шкипера, а кто и – расстелив собственное тряпье. Вот и монахи улеглись у второго грота, и тот, противный, брат Умберто, тоже. Иван притаился за мачтой… Проклятый монах никак не хотел засыпать! Все ворочался, паразит, да бормотал что-то про себя, видно, нечиста была совесть. Ага, вот, привстал – а между тем остальные давно уже храпели! Кто-то позвал? Ну да… Прислушавшись, Иван уловил едва различимый свист. Осторожно высунул голову из-за мачты… Батюшки! К монаху, переступая через спящие тела, шел не кто иной, как его собственный слуга Аникей! Вот подошел, сказал что-то… Идут к борту! Раничев, упав средь других, притворился спящим и навострил уши.

– А тшым пан ест? – послышался голос монаха.

– Тихо… – Аникей выдал какую-то заковыристую фразу, на что монах закивал и вопросительно произнес:

– Венц цо робич?

Очень на то похоже, они говорили по-польски, а этого языка, Иван, увы, не знал. Оставалось только лежать да хлопать глазами. Впрочем, нет, можно было попытаться запомнить хотя бы несколько слов, а поутру расспросить Аникея. Что у него общего с этим подозрительным монахом? Да, и письма – не забыть про письма!

Ага, вот Аникей ушел – видно, направился на корму, он всегда там спал, неподалеку от каюты хозяина. Ну со слугой еще будет время потолковать, пока же…

Бесшумно поднявшись, Раничев тигром набросился на ничего на подозревавшего монаха и, заткнув ему рот ладонью, потащил к бизани, бросив на палубу перед люком.

– Открывай! – приказал Иван по-латыни и вытащил из ножен меч. – Пикнешь – убью!

Монах, дрожа, распахнул люк, и Раничев отправило его вниз быстрым пинком. Сам же, оглядевшись по сторонам, прыгнул следом…

– Не убивай меня, благородный муж, – взмолился монах… Но Иван таки углядел блеснувший в его руке клинок.

– Ах ты, тварь! – выбитый кинжал отлетел в сторону, а лезвие меча уткнулось монаху в шею.

– Пощади, – захрипел тот.

– Письма! – Раничев требовательно протянул левую руку – в правой он держал меч.

Монах дернулся было – но понял, что не на такого нарвался, и со вздохом вытащил из-под сутаны несколько свитков.

– Это все?

– Все.

Иван не поленился, лично обыскал доминиканца – тот, похоже, не врал.

– Тогда последний на сегодня вопрос – о чем ты говорил с моим слугой?

– С кем? – не понял монах.

– С тем парнем, что только что подходил к тебе.

– Ах, с этим, – доминиканец безразлично пожал плечами. – Первый раз его вижу. Хотел купить у меня четки…

Предупредив монаха, чтобы не попадался на глаза до самой Кафы, Раничев удалился, не очень заботясь возможными со стороны монаха последствиями. Можно было, правда, для надежности и убить поганца, да наверняка так и следовало поступить, как сделал бы на месте Ивана каждый… только вот он-то все таки был не «каждый», а интеллигент, хотя бы и в первом поколении – все ж таки когда закончил герценовский истфак. Директор исторического музея, мать вашу, а не прощелыга с большой дороги!

– Четки? Какие четки? – спросонья не врубился Аникей. Только потом дошло. – Ах, четки… Да, хотел купить тут, у одного монаха. А что?

– Да так… – Раничев пристально посмотрел на слугу. – Тебе-то они зачем, эти четки?

– А я ведь, господине, в монаси собрался, – потупив глаза, со всей серьезностью отвечал Аникей. – Вот доберемся домой – так сразу и пойду в послушники.

– Ну, флаг тебе в руки, – уходя, буркнул Иван.

Пани Катаржина была просто вне себя от радости…

* * *

Суматошная Кафа, с ее крепостями, рынками и разноязыким говором, особого интереса у Раничева давно уже не вызывала – неоднократно приходилось бывать. Город Иван более-менее знал, был знаком с несколькими арматорами и купцами, так что отыскать идущее в Тану судно труда не составило.

Крутобокий зерновоз «Сципион», принадлежащий гильдии торговцев хлебом, уже следующим утром вышел в Азовское море, или – Меотийское болото, как его называли местные греки. Судно сильно раскачивалось на волнах, низкое небо хмурилось, хмурым выглядел и поглядывающий на него шкипер с рыжей, давно нечесаной, бородою. Наверное думал, как успеть вернутся в Кафу до начала осенних штормов. Раничева, естественно, этот вопрос никоим образом не донимал, наоборот, очень даже радостно было на душе – ведь Иван возвращался домой, и не с пустыми руками. Скоро Тана, затем – вверх по Дону, и вот она, родная земля – Великое Рязанское княжество. Не так и долго осталось.

Расслабился Иван, чего уж скрывать? Укрылся от ветра в каюте да почти до самой гавани пьянствовал с попутчиками – двумя приказчиками-нижегородцами, бывшими в Кафе по торговым делам. Ну хоть попутчики, пусть только до середины пути, так и то веселее.

– Ну, Сеня! Тебе за вином бежать, – вытряхнув в кружку последние капли, Раничев протянул кувшин одному из приказчиков – вихрастому лупоглазому парню с узенькими усиками и кучерявой бородкой. – Твоя очередь.

– Сбегаю, – облизав губы, кивнул тот. – А много ль брать, и какого?

– Да самого лучшего! – азартно заявил другой приказчик, Никодим – толстый и круглый, с черной, чуть не до самых глаз, бородищей и лукавым прищуром.

– Не нальют нам самого лучшего, Никодиме, – со вздохом произнес вдруг Иван. – Никак не нальют.

– Это почему же?

– Да потому что самое лучшее у них – на продажу.

– Да в Тане уж небось у каждого по две бочки припасено! – Семен засмеялся. – А в Азаке татары вина не пьют, им Магомет запрещает.

– Угу, – усмехнулся Раничев. – Не пьют, как же!

– Молод ты еще, Сема! – поддержал Ивана Никодим. – А то бы знал, что ордынцы зело к пианству способны.

Прихватив опустевший кувшин, Семен вышел на палубу, а Никодим с Раничевым, неспешно допив остатки вина, затянули песню, которую пели вот уже второй день и никак не могли допеть до конца. В общем-то, пел один Иван, а приказчик подтягивал, не всегда попадая в такт. Но так, ничего выходило, душевно, особенно если учесть, что песня-то была не из простых – «Скакал витязь по степи» – местный «культовый хит», который Раничев исполнял эдак душевно, с надрывом, почему-то – на мотив «Белладонны», известной в исполнении как английской группы «UFO», так и наших «Веселых ребят», причем наши-то пели гораздо лучше. Душевнее!

– Ну? – допев второй куплет (третьего не помнил), Раничев вопросительно взглянул на собутыльника. – Что-то Семен долго не возвращается. Неужто вино кончилось?

– Типун тебе на язык, Иване Петрович! – рассердился Никодим. – Ну надо ж такое сказать!

– Ла-а-адно, не злись, – Иван подмигнул приказчику и засмеялся. – Пошутил я… Э, да вот, кажется, и Семен! Чего так долго, Сеня?

Вернувшийся с добычей посланец с гордостью поставил полный кувшин на стол.

– Еле успел, – он шмыгнул носом. – Еще б чуть-чуть – и пили бы какие-нибудь опивки.

– Что так?

– Да монаси, черт бы их… Едва не опередили.

– Постой, постой, – встрепенулся Раничев. – Монахи ведь вина не пьют!

– Ага, не пьют… так же, как и твои татары… Поди вон, сам погляди.

– Что за монахи? – разливая, спросил Никодим.

– Да не наши, не православные, перед самым отплытием сели.

– Так-так-так, – Иван насторожился. – А нет среди них такого тощего, противного, с лошадиной харей?

– Да пес их знает, Иване Петрович, я ведь не присматривался… Да, служка твой, в сапогах красных, с монасями говорил о чем-то.

– А, – отмахнулся Иван. – Все, бедняга, четки себе купить хочет. Ну, вздрогнули!

* * *

Потом уже ходил за вином сам Раничев – ему пришла очередь – шумно так ходил, шатался, едва даже не упал через борт – хорошо, поддержал родимый слуга, Аникей-отрок. Живо бросился к хозяину, аж сапог забыл одеть на левую ногу, так и поскакал – в одном.

– Не ушибся ли, господине Иване Петрович?

– Не ушибся, – тяжело опираясь на щуплую фигурку слуги, Раничев дыхнул перегаром – ровно дракон, эх-ма!

Случившиеся на палубе как раз в это время католические монахи-францисканцы с осуждением покачали головами. Над мачтами, в лазурном небе, ветер быстро нес облака, впереди, освещаемая осенним солнцем, показались темная полоска берега, устье реки и две крепости по обоим берегам – ордынский город Азак и Тана – торговая фактория генуэзцев. Приплыли.

Иван и на причал вышел такой же – качающийся и орущий что-то веселое. За ним – стараясь не очень шататься – плелись оба приказчика, за теми – монахи, а уже за ними – Аникей-отрок. Ну-ну…

– Знаю тут одну корчму, – задержавшись на пристани, Раничев обнял собутыльников за плечи и заговорщически подмигнул. – Искендер-ага хозяин.

– А турок-то? Так и мы его знаем…

– Ну тогда что ж мы стоим? Аникей! Аникей! Да где ж ты, мать твою?

– Я здесь, господине.

– Узнай-ка, не плывет ли кто по пути? Ежели что, придется нанять лодку.

– Сделаю, мой господин, – поклонившись, Аникей убежал прочь, а Иван с друзьями свернул на постоялый двор Искендера-аги.

Одноглазый турок встретил гостей с улыбкой, а, узнав Раничева, поцокал языком и громко позвал:

– Прошка! Эй, Прошка!

– Звал, Искендер? – вбежал в корчму белобрысый подросток в чистой сермяжной рубахе, свежих онучах и тщательно подвязанных опорках из лошадиной кожи.

– Звал, звал, – турок закивал головой. – Хвала Аллаху, хозяин твой вернулся!

– Иване Петрович! – всплеснул руками Пронька, в синих глазах его показались слезы. – Радость-то какая, радость!

– Ну раз радость, так тащи еще вина… Да, – Раничев повернулся к хозяину постоялого двора. – Спасибо тебе, Искендер, что не забыл мою просьбу, выкупил-таки парня. Вот, – он отсчитал деньги. – Полста серебряников, как и договаривались.

– Якши! – Искендер-ага ловко сгреб со стола деньги.

Наступила ночь, темная и ненастная, с низким, заполоненным дождевыми тучами, небом. Накрапывавший с вечера дождь к ночи полился в полную силу, тугие капли барабанили по крыше, шуршали на дворе старой соломой, вспенивали грязные лужи. Трое в черных плащах быстро шли по пристани вдоль реки, не оглядываясь и без задержек, видимо, точно знали, куда идти. Нет, перед воротами постоялого двора все же остановились.

– Сюда, сюда, панове, – отделилась от забора фигура. – Прошу…

Скрипнула дверь, забрехал пес, из-за двери выглянул дюжий слуга с горящим факелом:

– Кто?

– Гости к моему хозяину. Я предупреждал Искендера-агу…

– А, – слуга смачно зевнул. – И шляются же в такую погоду… Ну проходите, что встали? Ужин, вино?

– Благодарю, они уже ужинали.

– Вот и славно. Покои на втором этаже.

– Знаем.

Вся троица и четвертый – тот, кто встречал – на цыпочках поднялись по лестнице.

– Здесь… Вот эта дверь.

– Он спит?

– Дрыхнет беспробудно, пьяница! Наверное, и не стоит его убивать, можно и так забрать перстень…

– Это не тебе решать… Тсс! Что это? Тьфу, черт. Кошка! Идем.

Чуть слышно скрипнула двреь…

– Дьявол! Ничего не видать, – шепотом посетовал кто-то. – Взожги-ка свечу, брат Бенедикт.

Щелкнуло огниво, посыпались искры… вот зажглась и свеча.

Раничев, не раздеваясь, спал на спине, разбросав в стороны руки. Черная рука с зажатым в ней кинжалом метнулась к его груди стремительной тенью…

Иван, словно этого и ждал, не вставая, закатил татю такую плюху, что тот со стоном вылетел в дверь и покатился по лестнице вниз.

– Хороший удар! – выхватив меч, вскочил на ноги Раничев. – Эй, Никодим, Семен, Пронька! Хватай их, покуда не убеждали…

Ночные гости со всех ног бросились наутек, впрочем, никто особо за ними не гнался, Иван даже придержал пытавшегося было броситься в погоню Проньку.

– Стой, паря! Пусть себе бегут, ништо… Никодим, друже, ты главного-то споймал?

– Споймал, Иване!

– Ну так тащи его сюда… Эвон, Прохор, изволь-ка полюбуйся-ка соглядатаем литовским!

Пронька с любопытством посмотрел на дверь, в которую толстый приказчик Никодим с усмешкой втолкнул связанного отрока.

– Аникей?! – удивленно воскликнул Прохор.

– Вот именно, – Раничев – трезвый, как никогда, закрыл дверь и прислушался – со двора доносились крики, видно, проснувшиеся слуги кого-то азартно ловили.

– Ну, – Иван тяжело посмотрел на сникшего Аникея. – Садись-ка за стол, отроче, разговор есть.

Пойманный «литовский шпион» со вздохом уселся – а куда денешься? Уж как Раничев действовал мечом – навидался.

– И ты садись, Проша, – Иван посмотрел на слугу. – В ногах правды нет. Итак, Аникей, или как там тебя звать – не важно. Поступим так – я сейчас буду рассказывать, а потом и тебя спрошу кое-что. Итак… – Раничев вдруг посмотрел на приказчиков. – Что, исстрадались, ребята? Почитай, третий день без вина?

– Как – без вина? – хлопнул глазами шпион.

– А так! – жестко усмехнулся Иван. – Ты небось думал, что я до положения риз упился? Не тут-то было. Семен, во-он там, на залавке, кувшинец с кружками, бери все и идите к себе, а я вскорости буду.

– Ясно!

– Только вы там это, не очень. Ато приду – и не достанется.

– Не боись, Иване Петрович! Нешто мы нехристи?

Выпроводив приказчиков, Раничев уселся за стол прямо напротив.

– Ну-с, начнем… Ты, Прохор, знаешь, что, оправляясь в Кастилию, я постоянно искал вокруг себя литовских послухов – людишек некоего брянского боярина Никитки Суевлева… Что, Аникей, щуришься – знакомое имя? То-то… Искал-искал, да так и не выискал – а ведь знал точно, что есть они, обязательно есть, должны быть, не зря же суетился Хвостин… Признаться, поначалу я было подумал – отстали или так затихарилися, что и не сыщешь. Ан нет… Знаешь, Аникей. Когда я впервые на тебя подумал? Что молчишь? Ладно, молчи покуда… Когда увидел золотую монету у того вяза с дуплом – тайного схрона лохматого конокрада Ансельма Лошадника. Знаешь, что эта была за монетка? Английская, корабельник. Точно такие пропали у меня в самом начале пути при загадочных обстоятельствах. Это, конечно, вполне могло оказаться и совпадением… Но вот что вдруг вспомнилось… тот постоялый двор и ты, Аникей, злобный и плачущий после ночного визита разбойника – Ансельма. Странно. С чего бы тебе так убиваться? Что у тебя красть-то? В этом свете становится чрезвычайно подозрительным появление корабельников у конокрада. У Ансельма их спер Шершень, а сам Ансельм, выходит, у тебя, Аникей. А ты – не иначе как у меня. В общем, вор у вора. Зачем тебе золотишко, парень? Или Суевлев мало платит?

– Золотишко всякому нужно, – согнувшись, будто от удара, буркнул Аникей.

– Ладно, продолжаем дальше. Потом я долго размышлял, пока не пришел к выводу, что не стоит искать литовцев где-то поблизости, они и так были чрезвычайно близко – ты, Аникей! Сказавшись слугой, ты, конечно, никак не мог рассчитывать на мою откровенность, ведь кроме тебя со мной были и Григорий, и Проша, и монах Никанор, и охранники – Борис и Захарий. Ты постарался убрать их всех… да-да, именно ты. Признаю, неплохо было задумано, да и исполнение не подкачало. Ты ведь неплохо плаваешь, Аникей, а когда утонул Борис, притворился неумехой – а ведь это ты намеренно подначил его нырнуть и сломать шею.

– Напраслину возводишь, господине.

– Напраслину? – Раничев усмехнулся. – Что ж, слушай дальше. От Никанора и Проньки ты избавился здесь, в Тане, Григорий Авдеев отстал в Солдайе. Схваченный по ложному обвинению как еретик. Какой же он еретик, Аникей? Совсем не похож, ну, пока разбирались, наш корабль уже уплыл далеко. Остался Захарий – ты пытался выдать его пиратам Зульфагара Нифо как знатного человека, и у тебя получилось… получилось бы, если бы не мое вмешательство, ты ведь не мог предположить, что Зульфагар окажется моим старым знакомым. Но бедняга Захарий все ж таки погиб при атаке мавров.

– Вот тут уж моей вины нет!

– Охотно верю! Зато уже на пути домой ты наконец решил расправиться со мной… Почему-то не захотел ждать… Подговорил доминиканского монаха… а сейчас вот нашел францисканцев… Слушай, а почему перстень?!

– Ты больше ничего не увез из Кастилии, – тихо отозвался Аникей. Смуглое лицо его дышало злобой. – Вам не уйти, все равно не уйти, люди легата расправятся с вами! Как расправились бы и со мной, если б я ничего не добился…

– Люди легата? Так Никита Суевлев, оказывается, вовсе не брянский боярин.

– Я думал, ты догадался раньше, – подросток зло усмехнулся. – Поверь, у легата хватит людей.

– Они знают меня в лицо?

– Не все… Но это тебя не спасет.

– Как знать, как знать… – Раничев тихонько рассмеялся. – А ну-ка, Аникей, сними свой сапог… Нет, не этот, левый… Ты ведь с ним не расставался во время всего пути… С чего бы? Ну, снимай же, или тебе помочь? – Иван положил руку на эфес меча.

Что-то шипя, Аникей стащил с левой ноги сапог и бросил его на пол.

Раничев оглянулся:

– Вскрой подметку, Проша.

– Господине!!!

Иван пригнулся… достаточно быстро, чтобы просвистевший мимо кинжал злобно воткнулся в балку.

– А ну, сесть! – рявкнул Раничев, и литовский шпион пригнул голову… сидел, словно затаившаяся змея. – Ну, что там, почитаем… О, латынь!

«Подателю сего следует помогать во всем, как если б я сам просил. Томазо Селла – великий инквизитор Полонии».

– Ах вот как?! То-то вы разговаривали по-польски… Значит, Суевлев, оказывается, – инквизитор. И чем это язм, грешный, так заинтересовал святую инквизицию? Ты можешь быть со мной откровенным. Аникей, и не надейся на своих покровителей. Ведь пославшие тебя зададут резонный вопрос – о связях Рязанского князя с кастильским королем Генрихом. И тебе совершенно нечего будет рассказать.

– Святую инквизицию интересуешь не ты лично, – после слов Раничева Аникей явно задумался. – Рязанский князь, Хвостин… да и литовцы тоже требуют пригляда. Ты убьешь меня?

– К чему? Это сделают твои покровители. Впрочем, думаю, ты сделаешь все, чтобы к ним не вернуться… Знаешь, я почему-то нисколечко не верю в твой фанатизм.

Аникей лишь усмехнулся.

– Поэтому можешь убираться прямо сейчас, – продолжил Иван.

– Господине, не отпускай его! – встрепенулся Пронька.

– Молчать! – Раничев стукнул кулаком по стол. – Убирайся! Я сказал!

Натянув на ногу истерзанный сапог, шпион подобрал упавшую на пол шапку.

– Постой, – уже на самом пороге придержал его Иван. – А зачем вы хотели снять с меня перстень?

– Хоть какое-то объяснение, – Аникей неожиданно улыбнулся. – В конце концов, это единственное, что ты привез из Кастилии. Значит, за ним и ездил.

– Умен… – сквозь зубы протянул Раничев, слушая, как стучат ступеньки под ногами уходящего шпиона. – Умен…

По крыше все так же неутомимо…