Текст книги "Кольцо зла"

Глава 12
Осень 1949 г. Угрюмов. Дом с мезонином

Увидеть реку, подойти к реке,

К воде спуститься, над водой нагнуться,

И зачерпнуть, и в город свой вернуться…

Андрей Макаревич

…узких дверей амбара.

Иван пришел в себя минут через десять, а может, и поболе того, и первым делом внимательно осмотрелся. Он лежал на холодной, усыпанной хвоей, земле, посреди небольшого ельника, кругом было как-то мокро, склизко, противно, хотя ни дождя, ни снега не наблюдалось – небо над зелеными кронами елей было голубым, высоким и чистым. Совсем рядом, у большой коричневой лужи, радуясь осеннему солнышку, чирикали воробьи.

Раничев поднялся на ноги – местность явно не походила на амбар, да и церкви поблизости не было… А ведь, похоже, получилось! И вдруг сразу пронзила мысль – Васька! Он-то что, выходит, взорвался? Или тоже где-нибудь здесь, в ельнике? Лежит, бедняга, истекая кровью.

Иван тихо позвал:

– Васька! Эй, Васька, ты здесь?

Ответа не было, у лужи все так же чирикали воробьи, а откуда-то справа послышался шум мотора. Ну точно, получилось!

Раничев обшарил весь ельник и, не обнаружив мальчишку, вышел на лесную дорогу. По узкой глинистой колее, натужно рыча двигателем, медленно пробирался грузовик – «ЗИЛ» или, вернее – «ЗИС», с мордой, как и у поставляемого во время войны по ленд-лизу «Форда». А может, это и был «Форд», не суть – в кабине сидели двое, но кузов был пуст, и Иван, не подумав, вышел из-за деревьев и взмахнул рукой. Оба – водитель и сидящий рядом с ним узколицый мужичок в кепке – разом посмотрели на Раничева и как-то испуганно переглянулись. Двигатель заурчал еще громче, и грузовик, завывая, словно немецкий пикировщик, выбрался из лужи на бугор и, резко прибавив ходу, исчез за ельником, на прощание обдав Раничева угарным бензиновым чадом.

– Вот козлы! – сплюнул Иван и тут же подумал, что и сам на месте водителя вряд ли бы подобрал по пути подозрительного бродягу. Да-да, бродягу – именно так и выглядел Раничев: длинные нечесаные волосы с застрявшими в них еловыми иголками, растрепанная борода, подпоясанный веревкой зипун из рваной сермяги, на ногах – лапти. Да-а… артист погорелого театра. Ничего не скажешь, хорош бы он был, объявившись в таком виде в людных местах. Да еще и без документов – загребли бы сразу. Одно успокаивало – грузовик-то был явно из послевоенного времени, что, впрочем, можно было бы очень даже просто узнать и поточнее – купив в городском киоске любую газету. Купив… Попробуй-ка, попади теперь в город, вернее – попробуй не попадись! Раничев вовсе не планировал столь поспешно выпасть из начала пятнадцатого века, а потому с собою ничего не прихватил – даже денег, найденных в карманах убитого Викентия. Да, именно так его завали. Кроме денег, там еще была серебряная печатка грубой работы и фотография какой-то молодой женщины с надписью – «Другу Викентию от Нади» и датой – 15.05.49. Значит, пятнадцатого мая… А сейчас, должно быть, середина октября. Викентий был убит летом, значит, с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Так-так… А что если… Нет, вряд ли получится – где ее найдешь, эту Надю? Она вполне может оказаться приезжей. И все же… И все же стоит попробовать – пожалуй, это пока единственная возможность. Хотя, конечно, в крайнем случае можно отыскать прежних знакомых, знакомых, так сказать, по прошлому появлению – Тихона Иваныча, председателя колхоза имени четырнадцатого партсъезда, товарища Артемьева – начальника пионерского лагеря и профсоюзного лидера лесохимического завода, да мало ли… Но это, конечно, в самом крайнем случае. И вообще следовало быть предельно осторожным, не нарваться бы на следователя или милицию – ведь те на полном серьезе считали Раничева причастным к ограблению исторического музея! Как давно это было… Иван усмехнулся – ну да, давно, как же! Это для него три года прошло, а здесь – всего-то месяца три. Да, надо осторожничать – но и в лесу сидеть нечего, нужно выходить на бандитов. Вот и попробовать через эту Надю, Бог даст – повезет. Где же располагалось фотоателье? Где-то на Курдюмова – впрочем, отыскать не проблема, не так уж и велик город. Главное – раздобыть одежду, деньги, пристанище на первое время. А где это все раздобудешь-то? Не кистенем же махать в конце-то концов? Да и нет его, кистеня, один нож только.

Иван посмотрел в быстро темнеющее небо с первыми проблесками звезд. Где-то далеко в лесу завыли волки – их только и не хватало для полного счастья. Раничев передернул плечами и решительно зашагал по грязной колее в ту сторону, куда только что уехал грузовик. Минут через двадцать быстрой ходьбы ельник закончился, потянулись березки, а где-то впереди отразились в реке желтые огни города. Иван немного постоял, выбрался на шоссе и, выдохнув, направился к мосту, словно заяц, прячась в кустах при первом же свете фар. Машин, правда, попалось не очень-то много – пара грузовиков, пустой трофейный автобус да «эмка» какого-то средней руки начальника. Все машины ехали в город, лишь одна полуторка с кучей мусора, надсадно ревя, завернула в лес. Мусор… Раничев проводил машину задумчивым взглядом. А там, в лесу, рядом наверняка свалка. Свалка… Свалка! Эврика!

Едва дождавшись, когда полуторка – уже с опустевшим кузовом – чихая двигателем проедет назад, Иван быстро пошел к лесу и почти сразу же наткнулся на городскую свалку. Оглянулся и, не ощущая никакой брезгливости, принялся быстро рыться в отбросах. Обнаружил какое-то тряпье, старый продавленный диван, сгреб все это в кучу, накрыв сверху несколькими листами картона и обломками ящиков, после чего забрался в импровизированную нору и с удовольствием вытянул ноги. Было довольно прохладно – но ничего, терпеть можно, вот еще бы перекусить кое-чем – и совсем бы здорово. Раничев вздохнул, хорошо понимая, что никакой перекус ему пока не светит, и постарался поскорее заснуть. Пару раз его будил лай бродячих собак, но, похоже, псы были сыты, так как к убежищу Ивана не подходили, а лишь опасливо тявкали.

Раничев проснулся утром, едва посветлело – на удивление бодрый и выспавшийся. Наскоро разомнувшись, он поднял валявшуюся на земле палку и принялся шарить по свалке, старательно откладывая в сторону те вещи, которые, по его мнению, вполне могли пригодиться. Старая велюровая шляпа, кашне, пальто с прожженным воротником, несколько вполне крепких ботинок – можно было подыскать пару. Больше, правда, ничего не попалось, кроме совсем уж рваных диагоналевых брюк да пиджака с продранными локтями. Пиджак Раничев, подумав, взял, а вот брюки – порты – решил пока оставить свои. Померив, отыскал-таки и обувь – правда, от разных пар, но ничего, сойдет за не имением лучшего.

Найденные вещи Иван не одел сразу, а отойдя в лес, развесил на ветках проветриться – слишком уж специфически они пахли. Дождя, похоже, не ожидалось, над дальним лесом вставало желтое солнце. Дул бодренький ветерок, срывая с деревьев последние листья, слева, от города, тянулся густой черно-зеленый дым лесохимического завода. Раничев еще немного порылся на свалке, отыскав ржавый железный прут, во-видимому, когда-то являвшийся частью какой-нибудь ограды. Прут этот мог очень даже пригодиться в задуманном Иваном деле, для осуществления которого требовались еще темнота, некоторая дерзость ну и немного везения.

А что, если попробовать вернуться, экипироваться как следует? Иван потрогал висящие на гайтане перстни. Покачал головой… Нет… Еще не факт, что можно будет быстро выйти на след бандитов – они наверняка теперь затаились. Да и покойный ад-Рушдия предупреждал, что два перстня – ничто, нужен третий. Третий! Вот его-то и надо искать, раз уж он, Иван, уже здесь!

Раничев все-таки произнес заклинание – так, на всякий случай, попробовать… Не сработало. Ну значит, так тому и быть.

Побродив по ближайшему лесу, Иван наткнулся на небольшое болотце, полное клюквы, и с удовольствием поел кислых, сводящих скулы, ягод. Хоть что-то. Потом Раничев немного полежал в своем убежище, даже вздремнул, а затем, как стемнело, одел пальто и шляпу и, насвистывая что-то бодрое, быстро пошел в город. Теперь он уже не чурался проезжавших мимо машин – длинные волосы были не очень-то видны из-под шляпы и поднятого воротника пальто, лишь, услыхав треск мотоцикла, все-таки нырнул в кусты – на мотоцикле вполне мог передвигаться какой-нибудь участковый и проверить у подозрительного лица документы. Но Бог миловал, пронесло.

Иван добрался до города безо всяких приключений, где была нужная улица – примерно помнил, а потому шагал уверенно, ничего ни у кого не спрашивая, лишь старался держаться плохо освещенных улиц. Ага, вот, кажется, здесь! Ну да – в точку. Качающийся на ветру фонарь выхватывал из темноты часть двухэтажного кирпичного дома, покрытого светло-бежевой штукатуркой – небольшое крыльцо, дверь, закрытую железным засовом, и темно-синюю вывеску:

Угрюмовский райпотребсоюз

Фотоателье № 3

Часы работы – с 10.00 до 19.00

Обед с 13.15. до 13.45

Выходной день – воскресенье

Рядом, в витринах из толстого бэмского стекла виднелись многочисленные фотографии и выцветший на солнце плакат «Граждане, подписывайтесь на облигации госзайма!».

Подписаться, что ли? Иван ухмыльнулся и, зайдя за угол, принялся терпеливо ждать. С окраины, со стороны химзавода, раздался гудок, возвещающий конец смены. Вскоре напротив фотоателье, у остановки, остановился автобус, выпуская людей – рабочих с вечерней смены. Послышались смех и пьяная ругань. Наконец голоса удалились, и Раничев осторожно выглянул из-за угла – пусто! Лишь фонарь все так же горит, гад… Рядом с фотоателье располагался уютный особнячок с лепниной – городской отдел загс, за ним – жилая четырехэтажка, а напротив – трехэтажное здание школы. В принципе, никаких неожиданностей не должно было быть – в жилых домах уже гасли огни, рабочий люд укладывался спать рано.

Иван живо снял с шеи кашне, заложил в него подходящий по весу камень, вышел из-за угла и, воровато оглянувшись по сторонам, раскрутил импровизированную пращу, как учил когда-то Лукьян.

– Чпок!

Висевший напротив ателье фонарь разлетелся на мелкие осколки. Откуда-то послышались быстрые шаги, и Иван шустро убрался обратно, увидев, как со стороны жилого дома к школе направляются трое парней с красными повязками на рукавах. Дружинники… Или как их здесь называли? Члены бригады содействия милиции – бригадмильцы!

– Шпана проклятая, – подойдя к остановке, выругался один из парней, здоровый. – Не дают им покоя эти фонари. Моя бы воля – сажал бы за рогатки!

– Ну это уж ты слишком, Коля, – возразил ему другой, с небольшими усиками. – Ежели за рогатки сажать, так это всех нормальных пацанов пересажать можно, кроме всяких там очкариков да тех, кто на скрипках пиликает.

– Сразу видно, Паша, не любишь ты музыку! – вступил в разговор третий. – Скрипка – это же здорово! Паганини там, Вивальди… А Моцарт, скрипичный концерт – такой красивый!

– Тю, Моцарт? – Паша мелко захохотал. – Ты, конечно, меня извини, но если кто его и слушает, так только интеллигенция хренова, космополиты.

– Они, Паша, джаз слушают.

– А, какая разница? Я так вот народные песни люблю – хоть ту же Русланову…

– Русланову?! Так ее уж год, как арестовали! Вместе с мужем, врагом народа.

– Да, Павел, какой-то ты у нас идеологически неподкованный товарищ…

– Кто не подкован, я?!

Дождавшись, когда спорщики скрылись за школой, Раничев быстро подошел к двери ателье и ловко сковырнул навесной замок прихваченным со свалки прутом. Получилось как по маслу – с первого раза. Жалобно скрипнув, замок вытащился вместе со штырем – отлично!

Иван немного выждал, хотя визуально сигнализация не обнаруживалась – да ее, наверное, и не было, ну что там охранять-то, банки с проявителем или фотобумагу? Все тихо… Раничев потянул на себя дверь и, быстро юркнув внутрь, оказался в небольшой комнате с вешалкой у стены и большим квадратным фотоаппаратом с гармошкой, стоявшим посередине на треноге. Больно ударившись коленом о фотоаппарат – не больно-то различишь в темноте – Иван огляделся. Где здесь могли храниться негативы? И хранились ли? Или их отдавали заказчикам вместе с фото? Ну, наверное, все ж таки немногие брали – если сам не фотолюбитель, к чему негатив? Ага – слева от входа Раничев заметил дверцу, дернул и, тщательно прикрыв ее за собой, нащупал на стене выключатель. В комнатке пахло химикатами, окно, похоже, было завешено плотной шторой или его тут вообще не было. Решившись, Иван включил свет – почему-то красный, впрочем, ясно – почему. Длинный, накрытый черной клеенкой, стол, пара увеличителей, ванночки, на веревке, под потолком, пленки – широкие, с негативами шесть на девять. Интересно, где же пластинки? Раничев распахнул навесной шкаф – химикаты, пачки фотобумаги, фигурный фотонож на чугунной подставке… а вот, кажется, и негативы – расставлены один к одному в картонных ящичках. Видно, фотограф – аккуратист. Не может быть, чтобы у такого да не было все подписано, пронумеровано. Иван наклонился… Ну так и есть, вон прямо на коробках выведено чернилами – «архив», «01.06. – 30.09», «01.04. – 31.05».

Так-так, посмотрим! Вообще нелегкая работа – идентифицировать негатив по виденному когда-то портрету, да еще при красном свете… Впрочем, почему же при красном? Окно-то ведь зашторено вполне надежно, прямо светомаскировка. Иван отыскал еще один выключатель – ага, да будет свет! Теперь дело пошло быстрее – просматривая на свет, Раничев просто откладывал в сторону явно мужские или детские изображения, оставляя лишь женские – кажется, на фото была накладная коса… впрочем, тут у всех накладные косы. Всего подходящих негативов оказалось четыре. Иван еще раз внимательно пересмотрел их, с сомнением отложив в сторону женщину в шляпке, та ведь вроде была без шляпки, только с косой. А вот и адреса, нацарапаны в углу негативов иголкой, и даже фамилии:

– Адашьянц, Сов. 49—9.

Советская, значит. Недалеко.

– Иванова, Профсоюзов, 18, Лебедева, Героев-полярников, 22.

Улица Профсоюзов, насколько помнил Раничев, располагалась где-то в центре, а вот Героев-полярников – на восточной окраине, находишься, пешедралом-то. Ну делать нечего. Запомнив адреса, Иван аккуратно сложил негативы в коробку, как и было, и, поправив несколько скособочившийся от удара фотоаппарат, осмотрел сквозь витрину улицу. Кажется, все было спокойно. Раничев быстро вышел и, закрыв дверь, вставил на место штырь вместе с замком и засовом. Как и было! Теперь куда? Наверное, на Советскую… Времени сейчас где-то около двенадцати, не так уж и поздно. Правда, в большинстве своем народ уже спит, однако ему-то, Ивану, уж точно ночевать негде.

Обойдя школу – «Угрюмовский ОНО. Мужская средняя школа № 4» – Раничев свернул на Советскую… и нос к носу столкнулся с давешними бригадмильцами! И что было делать? Бежать поздно – заметили. Раничев даже в лицах мог бы представить будущий диалог:

«Эй, товарищ! Можно вас на минутку?

– Меня? Вообще-то я очень спешу. Ну разве что ненадолго.

– Ненадолго. Пожалуйста, предъявите документы, гражданин. Ах, с собой не носите?

Тогда пройдемся с нами до опорного пункта. Да вы не бойтесь, тут рядом».

Вот, примерно так… Все это, естественно, Ивана никак не устраивало. Неожиданно улыбнувшись, он вдруг резко бросился вперед, прямо на приближающихся парней.

– Ребята! Бригадмильцы! Скорее сюда, скорее! – выпучив глаза, Раничев замахал руками.

Бригадмильцы тут же обступили его:

– Что? Что случилось, товарищ?

– Там, за углом… Кажется, кто-то лезет в школу. Какая-то шпана…

– Шпана?

– Они уже стекло выставили! Вы бы, товарищи, поспешили. А я пока в милицию… Мало ли – помощь понадобится?

– Спасибо, товарищ, за проявленную бдительность, – встрепенулся высокий парень в кепке – кажется, его звали Пашей – Так, ты, Николай, зайдешь с того угла, а мы с Серегой с этого, – деловито распорядился он, и бригадмильцы, не теряя времени, бросились к школе.

– Эй, товарищ, – на бегу оглянулся Паша. – Милиция-то знаете, где?

– Да знаю, местный.

Иван поспешно свернул за угол и нырнул в первый попавшийся переулок. Несколько поплутав, он вышел-таки на Советскую, правда, не в начале, а в конце. Дом сорок девять оказался деревянной двухэтажкой барачного типа с двумя подъездами и неистребимым запахом сортира. Девятая квартира оказалась на первом этаже. Иван тихонько постучал в дверь. К его удивлению, отозвались достаточно быстро: грубый мужской голос, перемежая слова ругательствами, посоветовал какому-то Гришке поменьше шататься по ночам по бабам.

– Надю позови, – попросил Раничев.

– Надю? – за дверью явно удивились. – Нет здесь никакой Нади. Григорий – ты?

Не дожидаясь, когда дверь откроется, Иван поспешно покинул подъезд. Первый результат – ноль. Однако оставалось еще два адреса – Профсоюзная и Героев-полярников. Шататься по центру Иван опасался, а потому, подумав, решил наведаться на Профсоюзную в следующий раз, а сейчас отправиться на окраину – на улицу Героев-полярников.

Пару раз он прятался в подворотнях, услыхав треск мотоцикла, а ближе к окраине чудом не столкнулся с компанией откровенной шпаны, хорошо, услыхав громкую ругань, успел свернуть за угол. Переждав гопников, Раничев, стараясь не попадать в свет редких фонарей, отыскал-таки нужную улочку – узенькую, с деревянными мостками-тротуарами, утопавшую в тополях и липах. Дом двадцать два оказался деревянным, еще дореволюционной постройки, с высоким резным крыльцом и мезонином. Звякнув цепью, во дворе залаяла собака. Иван постучал в окно:

– Эй, хозяева!

Внутри дома забегали тусклые оранжево-желтые блики – видно, зажигали керосиновую лампу. Ага, вот подошли к окну.

– Кто? – послышался женский голос.

– Вы Надя?

– Ну, допустим, Надя.

– Привет вам от Викентия.

– От Викентия?! – женщина, казалось, заволновалась, по комнате вновь метнулись блики. – Поднимайтесь на крыльцо, сейчас открою.

Удовлетворенно кивнув, Раничев…

Глава 13
Осень 1949 г. Угрюмов. Надя

Красавиц видел я немало

И в журналах, и в кино,

Но ни одна из них не стала

Лучше милой все равно.

«Королева красоты»

Слова: А.Горохов.

Музыка: А.Бабаджанян

…поднялся по ступенькам.

Надя оказалась миловидной шатенкой лет тридцати, небольшого роста, чуть пухленькой, с несколько грустным лицом и лучистыми тепло-шоколадными глазами. Длинные волосы ее были заколоты на затылке костяным гребнем.

– Что с Викентием? – проводив Ивана в дом, тихо спросила она. – Обещал ведь писать, и…

Раничев почему-то не стал лукавить:

– Боюсь вас огорчить, Надя…

– А я ведь чувствовала, – просто, без всякого надрыва, произнесла женщина. Как-то даже слишком просто, словно бы знала. – Чувствовала, что больше его не увижу… Видать, судьба.

Она села на выкрашенный голубой масляной краской табурет и, положив руки на колени, тихо заплакала. Накинутая на плечи шаль упала на пол.

– Ну что вы так, – Иван поднял шаль. – Не переживайте.

– Да я уж отпереживалась свое, – неожиданно улыбнулась Надя. – А Викентий… жаль, конечно, но я ведь его предупреждала. Хороший человек… был, – она всхлипнула. – Хоть и урка… Если бы не он, не знаю, как и выжила бы… Да сами помните, как сразу после войны было. Голод страшный… Я тогда в колхозе работала – так за трудодень редко когда больше четырехсот граммов зерна давали… а часто и того меньше. Встретила вот Викентия… муж-то на фронте погиб. Он, Викентий-то, в город помог перебраться, если бы не он, мы бы…

– Мама! – прошлепав босыми ногами по полу, из комнаты вышел ребенок – светловолосый мальчик лет двенадцати, маленький, щуплый и кареглазый, лямка явно великоватой майки сползла с левого плеча его, обнажив белесый шрам на ключице.

– Что случилось? – подозрительно поглядев на Раничева, фальцетом осведомился мальчик. – Мама, кто это? Почему ты плачешь?

– Это Генька, сынок, – Надежда улыбнулась и, обняв сына, легонько подтолкнула в комнату. – Все в порядке, милый. Иди-ка, спи.

– А… – Генька обернулся к Ивану.

– Спи, – взъерошила ему волосы мать. – А мы тут без тебя поговорим, нечего взрослых подслушивать.

– Ла-а-адно, – улыбнувшись, мальчишка пошлепал спать, но на полпути обернулся. – Мама, ты мой гербарий никуда не девала? А то я его завтра в школу обещал принести, и вот никак не найти.

– Не девала, – Надя покачала головой. – Может, в мансарде?

– Точно! – Генька бросился к двери. – Я щас посмотрю…

– Я те посмотрю! Ну куда ж ты, голый! Завтра зайдешь, как в школу справишься.

– А ты мне напомнишь?

– Да уж напомню.

Раничев улыбнулся:

– Славный у вас мальчик. Наверное, отличник?

– Да нет, хорошист. А по географии, литературе, истории – так и отличник, – не удержавшись, похвасталась Надя. – Учителя хвалят.

Иван поднялся с лавки и снял с вешалки шляпу:

– Ну, Надежда, извините за вторжение…

– Стойте. Куда же вы на ночь глядя?

Иван развел руками.

– Переночуйте у нас, в мансарде. Я сейчас чайник поставлю.

Сказать честно, Раничев не нашел в себе сил отказаться, да и куда ему было идти? Ну разве что обратно на свалку.

– А вы ведь не из блатных, – подливая гостю чай, вдруг тихо промолвила Надя. – Но знаете Викентия… Значит, вместе сидели, но не за политику – Викентий не любил политических.

– За колоски я, – усмехнулся Иван. – Получил червонец по июньскому указу, ну знаете, такой в сорок седьмом вышел – о хищении государственного и общественного имущества. Я ведь тоже, как и вы, колхозник… только не совсем обычный – библиотекарь, знатная у нас изба-читальня была, на весь край славилась.

– А я ведь заметила, что вы интеллигент… – женщина улыбнулась, – Ой, вот глупая, даже не спросила, как вас зовут.

– Иван Петрович. Иван.

– Я ведь тоже на библиотекарских курсах учусь – Викентий настропалил. Ну и работаю – уборщицей в поликлинике.

– Учеба – хорошее дело, – одобрительно отозвался Иван.

– Да вы сахар, сахар берите. Не стесняйтесь, – Надя подвинула сахарницу с рафинадом и маленькие никелированные щипчики. – Да не ждите, пока остынет, лейте по-простому – в блюдце.

Раничев так и поступил, бросив в чай маленький кусочек сахара и откусив от хрустящей горбушки свежего хлеба с маслицем… Как-то уж больно жирно для простой уборщицы, к тому же имеющей на иждивении несовершеннолетнего сына. Насколько помнил Иван, килограмм масла в те времена стоил рублей шестьдесят, почти столько же – водка; рабочий – хороший профессионал пятого-шестого разрядов – имел в месяц рублей пятьсот, в крупных городах – и до тысячи, сколько же получала уборщица, трудно было представить. Впрочем, чего уж там представлять?

– А сколько вы получаете, Надя, если не секрет, конечно?

– Да какой уж секрет, двести рублей… ну иногда профком чего подкинет.

– Да-а, – Иван покачал головой. – Не слишком-то разживешься с ребенком.

– Зато пионерлагерь бесплатный, ведомственный, по путевке.

– А почему б вам по медицинской части не пойти, Надя? – неожиданно спросил Раничев. – Наверное, смогли б потом устроиться в вашей же поликлинике.

– Да смогла бы… Только не люблю я, Иван, ни крови, ни страданий людских. Тошно мне от всего этого, ох тошно. Бывает, за смену такого насмотришься… – женщина махнула рукой. – Да и сестринских курсов у нас нет, в Рязань надо ехать – а Геньку я на кого брошу?

– Тоже верно, – кивнул Иван. – Ну да и библиотекарем работа ничего – чистая, правда, вот платят мало. Ну так, наверное, и не в деньгах оно, счастье-то, а?

Надя тихонько рассмеялась:

– Уж не в деньгах, точно. Хотя, конечно, деньги бы не помешали… Вы ведь не местный?

– Да живал когда-то, до войны еще. Сейчас вот приехал родичей навестить – а и некого, все померли. Сейчас вот хочу пожить тут с месяцок – наследство оформить.

– Так живите у меня! Я вам мансарду сдам – зимой-то там холодно, ну а сейчас пока морозов сильных не обещают.

– Вот и хорошо бы, – Иван улыбнулся. – Вы не беспокойтесь, я вам заплачу.

– Дорого не возьму, а ежели чуть приплатите, столоваться и у меня можете – все веселее, – Надя взяла со стола керосиновую лампу. – Ну идемте, покажу вам лестницу… Там чистое все постелено, так что не стесняйтесь…

– А с электричеством у вас, я вижу, проблемы? – кивнув на лампу, пошутил Раничев.

– Это не у нас, это на подстанции где-то… Ну во-он наверх лестница, не спотыкнетесь?

– Да уж, постараюсь.

– Удобства во дворе, рядом.

Пожелав неожиданному постояльцу спокойной ночи, Надежда ушла в дом, а Раничев поднялся по крутой лестнице на чердак, в мансарду. Небольшую, но уютную комнатку сквозь оконный переплет освещал уличный фонарь, не особо ярко, конечно, но вполне достаточно, чтобы разглядеть застланную покрывалом софу, небольшой столик, полку с книгами. Иван присмотрелся: Майн Рид, Жюль Верн, Фенимор Купер, еще какие-то детгизовские издания – верно, летом в мансарде жил Генька. Ну что ж – еще с утра не было ни кола ни двора, а вот уже ночью появилось вполне сносное жилище. Осталось решить финансовый вопрос, чуть-чуть приодеться – и можно заняться поисками. Насчет документов Раничев пока не заботился – в частном доме наверняка имеется своя домовая книга, а участковый вряд ли заглянет за две недели, максимум – три. Именно такой срок отпустил себе Раничев для окончания дела.

Накрывшись покрывалом – и в самом деле было довольно прохладно, но ничего, терпимо, Иван с наслаждением вытянулся на чистой простыне. Мысли его помимо всего прочего вернулись к хозяйке дома. Наверное, только наши русские женщины на это способны – приютить, обогреть, накормить неизвестно откуда взявшегося бродягу – на что-то большее внешний вид Раничева сейчас явно не тянул, да и вообще необходимо было поскорее изменить имидж – ночью его пальто и шляпа еще сходили за приличные, но вот днем их явно одевать было нельзя. Да и подстричься, обязательно подстричься – в сорок девятом году длинные волосы носили разве что священники и монахи или там знаменитые дирижеры, художники и прочие богемные личности. Ни тем ни другим Иван не был… А кем был – над этим следовало подумать, и хорошо подумать, хватит импровизаций – то, что сошло с доброй и простой женщиной, вряд ли прокатит с кем-нибудь поискушенней. Итак он, Иван Петрович Иванов – не стоило оставаться под своей фамилией, по профессии… гм… историк. Ну да, историк, вынужденный уехать в деревню из-за «ленинградского дела» – аресты как раз прокатывались по всей партийной верхушке города на Неве, да и не только по верхушке – простых людей тоже, как всегда, не жалели. Вот услыхал, что в городе время от времени появляются кое-какие раритеты, решил узнать, может, что прикупить для коллекции? Да-да, именно таким вот полусумасшедшим коллекционером, любителем старины, и нужно представиться, вернее – пусть так о нем потом думают бандиты, на след которых нужно обязательно выйти через ту же Надежду. Вряд ли подруга Викентия ничего не знает о его друзьях! Историк, так… Не самая плохая маскировка, за бывалого урку он перед знающими людьми все равно не проканает.

Утром Раничева разбудил Генька. В серой школьной гимнастерке, подпоясанной широким ремнем с ярко начищенной пряжкой, с полыхавшим огнем на груди пионерским галстуком алого шелка, Генька заглянул в дверь и, вежливо пожелав доброго утра, осведомился, проснулся ли «дядя Иван», присовокупив, что, ежели проснулся, так тогда «мама Надя» ждет его к чаю.

– Сейчас спущусь, – подмигнув мальчику, улыбнулся Иван. – Это что, твой, что ли? – Он кивнул на фотоаппарат в коричневом кожаном футляре, висевший на гвоздике у самой двери.

– Мой, – с гордостью отозвался Генька. – «ФЭД», не что-нибудь!

– А я думал – трофейная «Лейка»! Ну «ФЭД» ничуть не хуже.

Мальчик улыбнулся:

– Еще бы! Еле у мамы Нади выпросил. Так спуститесь к чаю?

– Обязательно!

Генька загрохотал ботинками по узким ступенькам лестницы.

Расчесав волосы найденной в столе расческой, Раничев спустился к столу – Генька уже поел и, убегая в школу, махнул на прощание рукой.

Надя хлопотала у плиты в темно-бордовом креповом платье, в туфлях-лодочках и наброшенной на плечах шали. Иван краем глаза углядел в смежной комнате приоткрытый шкаф, в котором аккуратно, на вешалках, висели несколько летних крепдешиновых платьев и мужская бостоновая пара солидного темно-синего цвета.

– Красивое у вас платье, – похвалил Иван.

Надежда усмехнулась, поправив на руке часики, и кивнула на стол:

– Кушайте! Чем богаты, тем и рады.

Иван не отказался, попил чаю с ситником.

– Я сейчас ухожу, – надев пальто, произнесла Надя. – Там, на веранде, керогаз и бритвенный прибор – помазок, лезвие… Думаю, вам пригодится.

– Спасибо, – от души поблагодарил Раничев.

После ухода хозяйки он вымыл голову и тщательно выскоблил щеки и подбородок, стараясь как можно меньше походить на себя самого. Может статься, его здесь до сих пор искали по старым летним делам. Так… Отыскав наверху ножницы, Иван кое-как обкарнался – не Бог весь что, но пока сойдет. Тем более что шататься по городу он сегодня не собирался, по крайней мере, в первой половине дня. Для начала нужно было решить финансовую проблему – навестить оставленный еще летом тайник. Кое-что оттуда, конечно, наверняка выгребли – но пара перстней должна была остаться – Иван помнил, что специально запрятал их чуть в стороне.

Поймав на площади перед Осоавиахимом попутный грузовик, Раничев безо всяких приключений добрался до пионерского лагеря лесхимзавода и, махнув шоферу, спустился к реке. Вот и приметная береза, кусты, овражек… И словно бы чья-то синяя тень шарахнулась вдруг в сторону и тут же исчезла неизвестно куда. Какой-то мужик, даже как-то смутно знакомый, наверное, из работников пионерлагеря… Раничев затаился. Кажется, ушел… И черт с ним!

Оглядевшись по сторонам, Иван нагнулся и поворошил руками холодную глинистую землю… Ага! Есть!

Фиг! Никакой это не перстень! Пионерский значок – с серпом и молотом и тремя лепестками пламени, с золотистой, по белому, надписью – «Всегда готов!». Вот блин… Да нет, не может быть, чтобы уж совсем ничего не осталось… Но вот же оно! Золотое кольцо с красивым голубым камнем… И – совсем рядом сверток. Что-то завернутое в газету «Пионерская правда». Деньги! Новые, образца тысяча девятьсот сорок седьмого года… Раничев торопливо пересчитал – три тысячи! Вот это подарок!

Добравшись до города на попутной подводе, Раничев продал перстень цыганам за две тысячи рублей. Конечно, колечко-то стоило как минимум в два раза дороже, да только вот не в ломбард же его нести. Цыгане оказались ушлыми – все вполне хорошо понимали. Ну, две тысячи – тоже деньги.

Для начала Иван купил в потребкооперации красивый полушерстяной костюм, светло-серый, в полосочку, за четыреста тридцать рублей пятьдесят копеек, белую сорочку и бордовый, в темную горошину, галстук. Не забыл и про ботинки, пальто, шляпу – прихватив все, направился в баню, где с остервенением попарился, помылся и, посетив парикмахерскую, подстригся под бокс, приобретя вид этакого гарвардского профессора-сноба.