Текст книги "Кольцо зла"

После бани – уже вечерело – Раничев вовсе не направился сразу домой, в мансарду, а долгое время шатался по промтоварным магазинам, прицениваясь к различного вида товарам:

– Девушка, у вас крепдешиновые платья есть?

– К сожалению, нет, все разобрали.

– А сам креп-де-шин?

– Зайдите завтра.

– Ну, тогда покажите мне во-он тот костюм за полторы тысячи. Это чистая шерсть?

– Чистая…

Иван не просто приценивался – запоминал – осознал вдруг, что нужно срочно менять имидж. Нет, сумасшедший доходяга историк никуда не годился – не проканает с этакими хитрецами.

Уже было темно, когда Раничев вошел в дом – Надежда встретила его на крыльце, видно, выглядывала в окно. На веранде сильно пахло сигаретным дымом… Ну-ну…

Ранчиев вошел в прихожую, разделся, аккуратно повесив на вешалку только что купленное пальто, и, повернувшись к умывальнику, начал мыть руки…

– А ну, фраерок, повернись-ка! – послышался позади чей-то насмешливый голос.

– Подожди, – не оборачиваясь, отозвался Иван. – Вот, вымою руки и потолкуем.

Он тщательно вытерся полотенцем и наконец повернулся, увидев перед собой… фиксатого молодого парня! Того самого! Теперь бы только не спугнуть, только бы не спугнуть…

– А я вас еще с утра ждал, – войдя в комнату, Раничев, не выказывая никакого удивления, уселся за стол, вокруг которого уже сидели двое – Худой и Толстомордый, с тонкими усиками. Фиксатый парень, нехорошо улыбаясь, маячил сзади.

– Слушай, друг, – обернулся к нему Иван. – Ты бы, не в службу, а в дружбу заглянул ко мне в пальто, там, в левом кармане, коньяк – принес бы.

– Принеси, Егоза, – кивнул усатый и жестко посмотрел на Раничева. – Ну и зачем ты хотел нас видеть?

Иван деланно расхохотался:

– Будто сами не знаете.

– Силыч, а клифт-то у него ничего, фартовый.

– Заткнись, Егоза. Коньяк нашел?

– Да вот он.

– Так ставь на стол и не маячь. Надежда, может, сготовишь чего-нибудь? – Усатый повернулся к хозяйке дома, вовсе не выглядевшей теперь такой уж бесхитростной простушкой. Наоборот, чем-то она напоминала знаменитую воровскую мадам из малины в Марьиной роще, с блеском показанную в фильме «Место встречи изменить нельзя». Правда, конечно, не такую грозную.

– Холодец будете, Николай Силыч? – высунулась из кухни Надежда.

– Давай, – кивнул Силыч, похоже, он тут был за главного. – Только не сейчас, позже. Пока посидим, потолкуем, – бандит вновь выпялился на Ивана. – Так говоришь, ждал ты нас?

– Конечно, – Раничев усмехнулся. – Мне Викентий много чего обещал.

– Обещал он, – зло прищурился Худой. – Меньше б языком молол, может, и жив был бы.

– Ну зачем ты так, Кощей? – с укором произнесла хозяйка. – Знаешь же, что мы…

– И в самом деле, помолчи, Кощеюшка, – Николай Силыч кивнул головой.

– Ты ждешь, Лизавета, от друга привета… – внезапно запел висевший на стене репродуктор – черная клеенчатая тарелка.

– О! – обрадовалась Надежда. – Никак, свет дали.

– Так ты тут ей лепил, будто колхозник? – никак не отцеплялся Силыч.

Иван пожал плечами:

– Мало ли что я лепил! Надежда ваша, не знаю, как по батюшке…

– Ивановна, – подсказала хозяйка.

– Надежда Ивановна артистка прямо… Правда, я-то на то не купился, оттого и ждал вас.

Бандиты переглянулись:

– И как же ты ее расколол?

Раничев с хрустом потянулся:

– Ну, во-первых, фотоаппарат. Новый «ФЭД» в магазине хорошо за тысячу тянет. Для уборщицы – пять с лихвою зарплат. Ничего себе, подарок сынишке!

– Да! – внезапно расхохотался Егоза. – Тут ты переборщила, Наденька.

– К тому же и платье на ней не из дешевых, – Иван оглянулся на женщину. – Пятьсот десять рублей по прейскуранту, а в сельпо – все пятьсот шестьдесят.

– А ты откуда так цены знаешь?

– Так я же торговый работник, – улыбнулся Раничев. – Базой в соседнем районе заведовал, пока не скрутили, с-суки. Заложила какая-то падла, попались на пересортице.

– Это как? – заинтересовался Николай Силыч. – Эй, Надя, накрывай-ка пока…

– А так! – Иван деланно засмеялся. – Килограмм пшеничной муки первого сорта сколько стоит?

– Ну, не знаю… Рублей шесть-восемь.

– Правильно – семь. А второй сорт по пять семьдесят идет. Вот теперь и считайте, сколько получится, ежели тонну второсортной муки за первый сорт продать?

– Во что творят, суки торговые! – пошевелив губами, завистливо скривился Егоза.

– А кроме пшеничной муки, еще и ржаная есть, и макароны, и прочее… А еще с поясами можно хитрить – продавать по ценам третьего пояса – ну, это Крайний Север, он всегда дороже; а промтовары через сельпо пускать – тоже неплохой навар выйдет.

– Это ж какие деньжищи! – снова не выдержал Егоза.

– Помолчи, парень, – Силыч брезгливо повел бровью, не отрывая взгляд от Раничева. – Ты, чай, не один воровал?

– Да не один… Правда, попались, кого расстреляли, а я вот в бега подался. Да это известное дело было, во всех газетах писали… Последнее дело Вареного, может, вспомните?

Силыч повернулся к своим:

– А?

– Что-то такое припоминаю, – важно кивнул Егоза. – Вареный – это вроде пахан ихний.

– Не пахан, а завбазой, – поправил Раничев. – Вареный, Егор Кузьмич.

– Так я и говорю – вроде.

Николай Силыч вздохнул и спросил с тяжелым прищуром:

– Так что же ты, гость залетный, от нас, сирых, хочешь?

– Артефакты! – жестко отозвался Иван. – И как можно больше. Реализацию беру на себя.

– Арте – что?

– Артефакты. Старинные изделия, необязательно золотые, мечи, кинжалы, иконы…

– Ах, вон чего… Про них Викентий сказал?

– Он.

– Болтун! Да не смотри ты так, Надя, я говорю, что есть.

 
Есть у нас агроном,
Эх, да косы длинные.
 

– гнусаво пело радио.

 
А в глазах – бирюза,
Да зовут Галиною.
 

– Надежда, накрывай на стол. Ну что сказать? – усмехнулся Силыч. – Может, и сладим мы с тобой дела. Только сперва, не взыщи, проверим.

– Проверяйте, – Иван пожал плечами. – Так ужинать будем или как?

С крыльца вбежал Генька, швырнул на диван портфель, поздоровался:

– Здрасте все, – с Силычем наособицу. – Здравствуй, дяденька Николай Силыч.

– Здорово, Геньша. На вот тебе подарочек, – бандит вытащил и кармана пиджака плитку шоколада.

Мальчишка обрадовался и, поблагодарив, убежал в спальню. Надежда, пряча усмешку, с укоризной покачала головой:

– Балуешь ты его, Николай Силыч.

Егоза с Кощеем вышли в сени покурить.

– Не нравится он мне, – услыхал Иван хриплый голос Кощея. – Больно лощеный.

– А что ты хотел? – Егоза засмеялся. – Торгаши…

Глава 14
Осень 1949 г. Угрюмов. Егоза

Я глаз не мог закрыть,

Я думал – что же будет,

Если станут пить

Чуть больше наши люди,

И какой ущерб огромный понесет страна

От этой водки и вина.

Андрей Макаревич

Блюз о безусловном вреде пьянства

…они все такие!

На следующий день Раничев купил-таки себе гитару. Не вынесла душа поэта… Улегся на софе в мансарде, тронул пальцами струны:

 
У беды глаза зеленые…
 

На звуки музыки заглянул любопытный Генька – как раз прибежал из школы. Увидев постояльца с гитарой, удивленно вздернул брови:

– Ой, дядя Иван! Вы и на гитаре играть умеете?

Вместо ответа Раничев заиграл перебором что-то из Франсиса Гойи. Играл, а тихонько присевший на краешек софы Генька, раскрыв рот, слушал. Дослушав, похвастался:

– А я ведь тоже петь могу! Хотите, спою?

Иван кивнул:

– Давай.

Мальчик подошел к окну, повернулся и, набрав в грудь побольше воздуха, затянул:

 
Ра-а-асцветали яблони и груши,
Па-а-аплыли туманы над рекой!
 

Раничев тут же подыграл и даже чуть-чуть подпел:

 
Выха-а-адила на берег Катюша,
На широ-о-кий берег, на крутой.
 

Так и спели, дуэтом. Генька раскраснелся, вновь уселся рядом, заглянул в глаза:

– Дядя Ваня, а вы меня играть научите?

– А запросто! – хохотнул Иван. – Слух у тебя есть, пальцы длинные. Эвон прямо сейчас и начнем… Смотри – вот лады, вот колки, вот струны. Зажимаешь здесь, здесь и здесь…

Пока мальчик тренировался, Раничев не молчал, а исподволь выспрашивал про всех участников шайки. Как он понял, Генька и не подозревал, чем занимается родная мамаша и откуда у нее деньги на фотоаппараты и прочее. Вернее, не то чтобы не подозревал, но в силу своего юного возраста как-то не очень над всем этим задумывался. Ну есть в доме достаток – и есть, плохо, что ли? Бандитов он считал хорошими приятелями Викентия – «маминого друга», действительно немало сделавшего для Надежды, и вот, сгинувшего невесть где. Что же касается остальных бандитов, то мальчишка уважал лишь Силыча и еще какого-то Николая Иваныча – «дядю Колю», «спалившегося» – как про него говорил Силыч, и сидевшего сейчас в местной КПЗ. Что же касается Кощея и Егозы, так их Генька на дух не переносил, и, его бы воля – не пустил бы и на порог, особенно – Кощея.

– Знаете, дяденька Иван, он часто у нашей школы на скамейке сидит, смотрит.

– Ну и что? Смотрит. Запрещено, что ли?

– Да ведь он не просто так смотрит, высматривает. Ребята говорили – разные гадости предлагает, правда, не за так, за деньги.

– Это хорошо, что за деньги.

– Смеетесь! Видели, как одного пацана-третьеклассника однажды в подвал повел… Да и меня как-то зажал на веранде, ощупал всего… пальцы у него такие противные, липкие, брр… Я даже маме не рассказывал, стыдно!

– Еще раз пристанет, скажи, – Раничев серьезно посмотрел на мальчишку. – Только не маме – мне. Договорились?

– Договорились, дядя Иван!

– Ну а что этот, фиксатый?

– Егоза? Дерьмо парень. Фартовый, плюется все время – а сам, знаете, как перед Николай-Силычем лебезит? Выпендривается много, понтит, а сам – шестерка шестеркой.

– А Николай Силыч, значит, человек хороший?

– Изо всех этих – да, – Генька кивнул. – Хотя тоже… Иногда так зыркнет! Дядя Иван, у нас в школе через неделю праздник – День рождения комсомола, вот бы мне к этому времени хоть что-нибудь на гитаре выучить?

Раничев усмехнулся:

– Трудновато будет.

– Ну пожалуйста!

– Ладно, заходи чаще. Может, чему-нибудь и научишься.

Радостно кивнув, мальчик убежал вниз. Иван разлегся на софе, заложив за голову руки. Собственно, ничего особо нового он от Геньки не узнал – и так было ясно, кто в шайке главный. Да и что мог знать пацан? Значит, так: вероятнее всего, перстень у Силыча – интересно, он где-нибудь хранит или с собой таскает? И вообще, откуда он у него? Ведь тот, что хранился в здешнем музее, он, Иван Петрович Раничев, самолично похитил еще летом. Откуда же он появился вновь? Покойный Ад-Рушдия говорил – было сделано три перстня… А может, и больше? Кто знает? Ясно одно – этот, третий, перстень как-то связан со всеми остальными, и пока он находится здесь – дыра времен будет открыта… Впрочем, наверное, она не всегда открыта… Открывается время от времени? Или – по заклинанию? Или, может, в какое-то определенное время? Что толку гадать? Нужно искать перстень. Скорее всего, он у Силыча. Что ж…

К вечеру явилась вся банда – Кощей, Егоза, Силыч – на этот раз сидели в мансарде, планировали серьезное дело и не хотели, чтобы хоть что-нибудь услыхал Генька.

– Хату одну будем брать, – просто сказал Силыч и перевел взгляд на Раничева. – Заодно и тебя, голубь, в деле проверим. Посмотрим, можно ли тебе доверять?

– Давай, проверяй, – Иван пожал плечами и предупредил, что никакой воровской специальностью не владеет.

– А тут и не нужна никакая специальность, – усмехнулся главарь. – Дверь мы и без тебя вскроем – останется только сумки таскать. На дело идем завтра, с утра, часов в одиннадцать – хата как раз пустая будет.

– А где хата-то? – полюбопытствовал было Егоза, но тут же стушевался под мрачным взглядом Силыча и обиженно надул губы. – Что, уже и спросить нельзя?

– За пустой спрос и язык потерять можно, – тихо произнес главарь. – Завтра все и узнаете.

Предназначенная для ограбления квартира находилась на третьем этаже того самого четырехэтажного дома, что располагался около фотоателье, почти напротив школы. Там, уже в подъезде, и собрались втроем – Силыча не было, общее руководство операцией он осуществлял через Кощея, который, осознавая это, вел себя важно, если не сказать – нагло. На дело оделись соответственно – черные с белым кашне! – ватники, кепки-малокозырки, сапоги – полгорода так ходило, ничего не поделаешь, блатная мода была в это время в самом разгаре, молодежь откровенно косила под блатарей, и складывалось стойкое впечатление, что тоталитарному государству на это глубоко наплевать. Ну конечно, слушать иностранный джаз – преступление куда большее, нежели банальный гоп-стоп.

Егоза встал на стреме на площадке второго этажа, Иван – на четвертом. Кощей возился с дверью максимум минуты две, потом свистнул, и вся шайка оказалась в квартире, аккуратно заперев за собой дверь на защелку.

– У нас полчаса, – посмотрев на часы, важно сообщил Кощей. – Шмонаем быстро – и ходу.

Кратирка – трехкомнатная, с высокими потолками и эркером – была упакована неплохо: бархатные шторы, золоченые светильники-бра, массивная старинная мебель, на небольшом столике в углу – новенький и дорогущий (шестьсот рублей) радиоприемник «Рекорд» в массивном деревянном корпусе. К удивлению Раничева, Кощей указал на него и кивнул – Егоза тут же перенес приемник на пол и принялся тщательно завязывать его в наволочку. В большой комнате, на полу, вскоре оказались и другие, приготовленные к выносу, вещи: мужской бостоновый костюм за полторы тысячи, несколько пар женских туфель – новых, в коробках – ценою в двести шестьдесят рублей, несколько отрезов крепдешина, платья, меховая – видно, что очень дорогая – шуба и еще всякая мелочь типа настольных часов и зажигалок.

Пока Раничев упаковывал все в покрывала, Кощей с Егозой шарили под коврами, в белье и деловито перелистывали книги – видимо, искали деньги. И, конечно, нашли – толстенную серо-голубую пачку плюс облигации тридцать восьмого года. А в секретере, за книгами, Егоза обнаружил зеленую малахитовую шкатулку с драгоценностями, которые оба жулика тут же принялись быстро перебирать. Раничев тоже не удержался, взяв в руки старинной работы перстень, массивный, черненого серебра, с кроваво-красным рубином.

– Неплохое колечко, – повертев перстень в руках, Иван цокнул языком. – Я вообще перстни люблю…

– Не только ты, – стукнул его по плечу Егоза. – Силыч тоже не дурак был, пока с тезкой своим не связался, с Корявым.

– Молчи, дурак, – вызверился на парня Кощей. – Уходим. Языком базлать – не мешки ворочать. Цацки все положи обратно в шкатулку.

– Чего?! – Егоза явно не понял.

– Чего слышал! Не мой приказ – Силыча. Смотри, ежели зашакалишь чего… – Кощей зло погрозил напарнику кулаком. – Лучше б тебе тогда бы и не родиться.

– Да ладно, ладно, – тут же стушевался бандит. – Я чего? Я ничего. Как Силыч сказал – так и будет.

Силыч дожидался их внизу, на груженной какими-то ящиками подводе, и – в старом замызганном ватнике и кирзовых сапогах – выглядел, как заправский колхозник. По указанию главаря сначала подняли наверх пустые ящики – объемные, с надписью «Заготсбыт» – а уж затем, набив их вещами, вынесли вниз, погрузив на подводу.

– Ну, едем! – Силыч неспешно тронул вожжи, и подвода, влекомая крепким битюгом, неторопливо поехала по широкой улице Курдина, через некоторое время свернув на окраину, к дому Надежды. Тут же и разгрузились, часть вещей сложили в подвал, часть – в специально освобожденный для этой цели шкаф. Силыч довольно потер руки и обернулся:

– Егоза, пивняк на Исполкомовской знаешь?

– Обижаешь!

– Не переодевайся, вернешь туда подводу… Пусть битюг там где-нибудь рядом ходит.

– А Ермолай-татарин вовремя сегодня напился, – неожиданно усмехнулся Кощей.

Силыч перевел на него взгляд:

– Ага, напился бы… кабы не подпоили!

Потом была еще одна квартира, уже не такая упакованная, затем – через день – дом. Силыч поступал умно – брал не все, да и ведь как ловко придумал с подводой! Егоза потом рассказывал, что татарин Ермолай, конюх из «Заготсбыта», так ни о чем и не догадался, лишь пьяно сетовал, что битюг опять отвязался от коновязи, не зря ведь конягу так и прозвали – Шлында – от слова «шлындать» – шататься где ни попадя.

Ивану скоро опротивело заниматься столь постыдным делом – тем более что к делу собственному он пока не приблизился ни на шаг. Бандиты явно не спешили за зипунами в пятнадцатый век! Почему? И эта странная фраза, произнесенная Кощеем по поводу попавшегося под руку перстня. Раничев помнил ее дословно – типа, что и Силыч был не дурак – тоже любил или владел перстнем? – пока не связался с «тезкой своим, Корявым». С тезкой…

– Генька, – снимая со стенки гитару, спросил Иван. – А дядю Колю, ну, Николай Иваныча – Корявым кличут?

– Ну да, – мальчишка кивнул. – Он и похож, весь такой коренастый, и руки чуть не до земли – корявые. Сидит теперь. Егоза, говорит, на машине сбил кого-то по пьяни, он ведь шофер, Николай-то Иваныч.

– Да-а, – протянул Раничев. – Бывает. Так что, насмерть сбил?

– А, не знаю, – Генька беспечно махнул рукой. – Николай Силыч его уважал…

– А скажи, Геня, Силыч или вот этот, Николай Иваныч – перстеньки не любили носить?

– Не помню, – мальчик пожал плечами. – Кажись, разговаривали когда-то про какой-то перстень… да я не прислушивался.

Ага! Иван насторожился. Похоже, и впрямь тут дело нечисто! Может, потому бандиты и не лезут в прошлое, что перстня-то у них нет! Он, наверное, у Корявого, вернее, тот его куда-то припрятал – а куда, почему-то не говорит, видно, не очень-то доверяет подельникам. Вот они и бесятся – хаты грабят, эдак и спалиться недолго, уголовка тоже зря свой хлеб не ест. Точно! Все эти квартирные грабежи – вынужденная мера. Был бы перстень, была бы возможность шататься в прошлое – так бы бандиты и поступали. Навар большой и почти никакого риска. Интересно, где они хранят оружие? И брали ли с собой на дело? Наверняка брали. Эдак и до убийства недалеко… Или милиция нападет на след, может быть даже, уже напала. Надо как-то форсировать события, надо! Не век же тут сидеть, ждать, покуда Корявый «откинется».

Иван и напомнил Силычу при удобном случае про артефакты и богатых коллекционеров.

– Погоди ты пока со своими коллекционерами, – зло отозвался главарь. – Не до них сейчас.

– Да как же не до них? Дело-то стоящее!

– Стоящее… – Силыч вздохнул, широкое, с тонкими усиками, лицо его выглядело озабоченным и хмурым. – Оно, конечно, хорошо бы… Эх, угораздило же этого дурака на такой ерунде попасться! Говорили же ему – не езди пьяным, так нет…

Раничев насторожился:

– Ты про кого говоришь-то, Николай Силыч?

– Да есть тут один, – неохотно отозвался главарь. – Ладно…

Иван, конечно же, прекрасно осознавал, что Силыч не доверяет ему, залетной торговой птице, а для завоевания доверия требовалось время, которого не было. Но ведь должен был быть какой-то выход, обязательно должен быть! Раничева вдруг осенило! Всего-то и надобно было лишь сделать так, как когда-то, по дороге в Кастилию, поступил иезуитский шпион Аникей. Просто-напросто ликвидировать всех остальных бандитов – в фигуральном смысле, конечно – и тогда главарь волей-неволей вынужден будет довериться Ивану. Что ж… Неплохая мысль. И пока – единственная.

Кроме, так сказать, основной работы – в банде – Егоза частенько промышлял гоп-стопом на темных окраинных улочках. Несколько раз проговаривался о своих дружках-лоботрясах, Силыч его за это ругал и неоднократно советовал быть осторожней, не связываться со всякой приблатненной швалью, а иметь дело только с серьезными людьми, типа вот его, Николая Силыча, с которыми только и можно достичь успеха. Егоза слушал, кивал, но – очень на то похоже – все делал по-своему. Он был хвастлив – а перед кем еще было похвастать, как не перед дружками? Перед Кощеем, что ли? Или перед Силычем?

Иван с первых же дней внимательно присматривался ко всем бандитам и, казалось, знал уже Егозу как облупленного – кажется, это было самое слабое звено в шайке, с него и следовало начинать.

Выйдя как-то в город, Раничев специально прохаживался там, где любил бывать Егоза, ему хотелось поговорить с парнем один на один, без Силыча и Кощея. Ага… Похоже, сегодня повезло!

Иван заметил Егозу в сквере, у пивного павильона. Похоже, тот был один – еще бы, едва пробило одиннадцать. Дружки-то – конечно, куда как более молодые, такие всегда подбирают дурачков помладше, чтобы смотрели, благоговея, в рот – наверняка были сейчас в школе либо в ФЗУ – а Егоза любил с утра выпить пару кружек пивка, частенько – именно в этой пивной.

– Эй, Санек! – крикнув, Иван помахал рукой, помнил: Егозу звали Саньком.

Егоза обернулся и, увидев Раничева, скривился. Видно, вовсе не Ивана он хотел сейчас видеть.

– Привет, Торговец, что невеселый?

Торговец – так в шайке кликали Раничева.

– Голова болит, – улыбнулся Иван. – Дружка вчера в городе встретил, погудели.

– Что за дружок-то? – просто так, без задней мысли, поинтересовался Егоза, видно было, что не это его сейчас занимает.

– Да так, парень один из Ленинграда, проездом, – Раничев отмахнулся. – Давненько не виделись. А ты что один? Видал как-то тебя с парнями.

– Да так…

– Может, по пивку дернем? – Иван кивнул на павильон и хлопнул Егозу по плечу. – Идем, угощаю.

Взяв для начала по кружке с моченым горохом, встали за боковой столик – круглый, как гриб, на тоненькой металлической ножке, Раничев страсть как не любил «стоячих» заведений общепита, но ничего не поделаешь, сейчас приходилось терпеть.

– Ну, за опохмел! – Ранчиев, шутливо чокнувшись, выпил.

Немного погодя, заказали водки.

Иван и сам пил экономно, да еще следил, чтобы Егоза раньше времени не напился. После третьей стопки до того куксившийся бандит немного оттаял, даже стал что-то рассказывать, размахивая руками:

– А я ему грю – ты че, сучара, меня не уважаешь? А он мне… А я ему – бац!

Раничеву неожиданно оказалось трудно поддерживать беседу – интеллект парня навеки застыл где-то у нулевой точки, на уровне блатной фени, выпивок и драк по принципу «трое на одного».

– А мы им – бац, бац! – раскрасневшись, куражился Егоза. – Так наваляли! А потом завалились на малину, с биксами…

– А дальше? – сделал заинтересованное лицо Иван.

– А там – понеслось! – Егоза усмехнулся.

– Я смотрю, шебутной ты парень, Санек! – подливая водку, засмеялся Иван. – Веселый!

– С тобой тоже ничего, весело, – бандит хохотнул и кивнул на продавщицу. – Эва, какая краля!

Раничев обернулся. Продавщица – толстая дебелая тетка лет сорока с лишним, в грязном халате и с ярко напомаженными губами – производила самое отталкивающее впечатление. Тем не менее наладившуюся беседу нужно было поддержать. Иван повернулся обратно и поднял стакан:

– Ну, давай за женщин!

Женская тема, как оказалось, Егозе тоже была близка. Выпив и закусив бутербродом с копченой колбаской, парень принялся безудержно хвастать своими победами на женском фронте – конечно же, придуманными, ибо иначе выходило, что молодой бандит не кто иной, как половой гигант или теневая звезда порнобизнеса, типа Рокко Сильфреди. Причем сам по себе, даже если не брать внутреннюю, если можно так выразиться, интеллектуальную сторону, чисто внешне Егоза был противен. Вытянутое прыщавое лицо, широкий, словно у поросенка, нос, сальная шевелюра, маленькие, под белесыми ресницами, глазки. Красавец! Вряд ли бы кто из девчонок прошелся бы с ним по доброй воле… А ведь на этой почве у Егозы обязательно должны быть комплексы! Обязательно должны уже сложиться. Сколько ему лет? Семнадцать?

Кроме матерных, никаких других слов для обозначения любовного процесса Санек не знал, и от подобной беседы у Раничева, что называется, завяли уши. На обоих уже начинали коситься, даже дебелая продавщица соизволила обратить внимание, зычно крикнув:

– Эй, вы там, потише!

– Пошла ты… – не оборачиваясь, огрызнулся Егоза.

– Да-а, – глядя на опустевшую бутыль – всего-то пол-литра и выпили – задумчиво протянул Иван. – Скучно мы как-то живем, Санек!

Егоза пьяно расхохотался и подмигнул:

– Это, может, ты, или там Силыч с Кощеем скучно, а я – так очень даже весело!

– Везет тебе, – покачал головой Раничев. – Вот бы и мне так. Фартовый ты, Санек, парень! Компании у тебя, веселье. А тут сидишь все время один, как перст. Завидую!

– Хэк! – довольно хохотнув, Егоза неожиданно предложил. – А хошь, сведу тебя в одну компашку? Только ты это… Водки возьми и закуски.

– А удобно?

– Ой, не ломайся. Торговец! Неудобно трусы через голову одевать…

Выходя, Иван внимательно осмотрел собутыльника – драненькое пальтецо, засаленная кепчонка, нечищенные сапоги – тот еще видок. А ведь совсем недавно Силыч поделил между всеми реализованную через барыг добычу. Не поровну поделил, по справедливости: восемь тысяч – Кощею, по четыре – Раничеву с Егозой, а сколько себе оставил – о том помолчать можно. Ну все-таки четыре тысячи – нормальные деньги. Пол-«Москвича», работяге четыре месяца пахать. Можно было и приодеться, а Егоза… Что-то уж больно быстро он все деньги спустил. Дружки-пьянки? Или – еще и карты? А очень может быть, азарт – он везде азарт, подобные людишки к азарту склонны. Фарт свой показать, перед биксами выпендриться, дескать смотрите-ка, сколько я проиграть могу. Как потлач у индейцев! Эва, весело живем, последний день Помпеи!

Выйдя из павильона, Раничев с Егозой пересекли сквер и, свернув, обошли школу – ту самую, четвертую мужскую, где в пятом Бэ учился Генька.

– Тсс! – Егоза вдруг резко схватил Ивана за руку и утащил за дерево.

– Что такое? – спокойно осведомился Раничев. – Уголовка на хвост села?

– Типун тебе! – Егоза выругался и кивнул. – Видишь, на скамейке человечек в пальто и кепке? Ну во-он, во-он, у стадиона. Газетой прикрылся.

– И что? – Ивану вдруг почему-то вспомнился бессмертный роман. – Это губернатор острова Борнео или Паниковский?

– Это Кощей, – тихо отозвался парень. – Он частенько здесь мальчиков высматривает… думает, не знает никто. Как бы нас с тобой не увидел – обязательно донесет Силычу, падла! О, вроде встает… уходит. Пошли скорее!

Чуть ли не бегом собутыльники обогнули школу, и, выйдя на шумную Советскую, свернули в узенький переулок, в котором стояло всего-то два дома-близнеца – оба деревянные, двухэтажные, выкрашенные в унылый темно-зеленый цвет.

Поднявшись на второй этаж, Егозя пнул сапогом дверь и прислушался. Никакого ответа, видно, в квартире никого не было. Впрочем, сие обстоятельство парня ничуть не смутило. Вытянув руку, он вытащил из-за верхнего косяка ключ и, подмигнув Раничеву, отпер хлипкий врезной замочек.

– Заходи! Ботинки можешь не разувать, ха-ха!

Скинув пальтишко на колченогий стул, Егоза, как был, в сапогах, протопал в комнату. Раничев, как путний, повесил пальто и шляпу на один из вбитых в стену прихожей гвоздей и, скептически взглянув на застеленный грязными половиками дощатый пол, так же, не снимая ботинок, протопал в комнату.

Зеленый плюшевый диван, продавленный и старый, круглый стол с расставленными вокруг разномастными стульями, на комоде, – дешевенький радиоприемник «Москва» – бедновато, но с претензиями. Два завешенных ситцевыми занавесками окна, на стене в углу, у круглой, обитой металлическими листами, печки – плакат с изображением двух солдат и надписью – «Не болтай у телефона, болтун – находка для шпиона!»

– Ты пока доставай все, – словно у себя дома, распорядился Егоза. – А я на кухню, за стаканами.

Пожав плечами, Иван вытащил из авоськи несколько банок тушенки, палку сырокопченой колбасы, хлеб, бутылку сухого вина и две «Особой московский» водки.

– Мало будет – пошлем! – поставив на стол стаканы, пьяно засмеялся Санек. – Найдется, кому сбегать.

– Чья хата-то? – словно бы между прочим поинтересовался Иван.

Егоза отмахнулся:

– Так, одной биксы. Матуха у нее на колхозном рынке ишачит, отца нет. Так что до вечера хата наша! Ну, по пол-стакашки?

Раничев открыл бутылку, налил, но Егоза вдруг не стал пить и, поставив стакан обратно на стол, прислушался:

– О! Кажется, идет кто-то. Наверное, Катька из школы прется.

Снаружи, на лестнице послышались шаги, скрипнула дверь, и из коридора в комнату заглянула девчонка лет шестнадцати – этакая длинная веснушчатая дылда, чем-то напомнившая Раничеву Акулину. Рыжие волосы дылды были заплетены в две куцые косички, коричневое, с черным передником, платье выглядело чересчур коротким, особенно когда Катька уселась, показав крупные мосластые коленки, обтянутые коричневыми заштопанными чулками.

– Это Ваня, приятель мой, – представил Ивана Егоза. – Водку пить будешь?

– Не, я пока лучше вина, – неожиданно басовито отозвалась Катька. Кажется, ее ни капельки не удивило присутствие незваных гостей. – Мне еще в магазин, за ситцем. Тетка Настя вчера вечером заходила, дескать для нас припрятала. Матуха наказала сразу после школы сходить, иначе убьет.

– Мишку с Коляном позови, – лениво посоветовал Егоза. – И еще девах каких-нибудь – а то что-то скучно.

– Позову, – Катька улыбнулась. – Только вы это… конфет купите и вина еще.

– За ними и Мишка сбегает, – Санек вытащил из кармана пиджака папиросы. – Закуривай, Торговец!

Раничев закурил, прикидывая, как бы половчее отделаться от Егозы – законопатить бы его туда, куда Макар телят не гонял, да вот как? Ну, собственно, для того ведь здесь и сидел. Конечно, запросто можно было бы подставить Егозу на каком-нибудь его гоп-стопе – так ведь он же, козел, обязательно всех выдаст, а проблемы пока были не нужны. Да и, честно говоря, Надежду с Генкой жалко… не так Надю, как ее пацана, уж тому-то, в случае ареста матери, явно светил детдом.

Катька отсутствовала долго, вперед ее явились два пацана лет по пятнадцати – Мишка с Кучером – и с ними девчонка, этакая вся из себя цыпа в белом накрахмаленном переднике и с комсомольским значком. Красивенькая такая блондиночка, с точеным личиком, и мелкими, искусственно завитыми кудряшками.

– Это Ленка, девчонка моя, – опустив длинные ресницы, нарочито небрежно произнес темноволосый пацанчик Мишка, на него ведь, как видно, и запала эта Ленка.

– Ленка, так Ленка, – глумливо гоготнул Егоза. – Была ваша, станет наша. Ла-адно, не куксись, шучу!

Второй пацан – фэзэушник Колян – стриженный под ноль и мосластый, довольно осмотрел стол и неожиданно громко спросил:

– Ну что, Санек, может, колбаски порежем?

– Давай, – разливая по стаканам водку, кивнул Егоза.

– Ой, нет, нет, мне бы вина лучше, – томно закатив глаза, прощебетала Ленка. Судя по всему, одна из тех молоденьких дурочек, что, на беду свою, в силу ложно понятой значительности или просто отсутствия мозгов, очень любят хвастать перед подружками своим появлением в таких вот компахах. А как же, ведь лестно дурехе посидеть, «как взрослые», с солидными людьми, не с пацанами какими-нибудь. Слова «солидный» и «взрослый» в лексиконе подобных существ означали лишь только то, что малость приблатненные пацаны лихо пили водку, сквернословили, ничуть не стесняясь, да занимали «дам» пошлыми россказнями, вот, как, к примеру, теперь – подвыпив – Колян.