Текст книги "Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев"

Генерал-губернатор решительно боролся с местными обычаями, дававшими повод к злоупотреблению властью. К таким относился, например, достархан – первоначально обычай даров населения хану при его посещениях городов и кишлаков, превратившийся в обязанность подносить дары каждому чиновнику. Достархан иногда очень дорого обходился населению. Случалось, что простой казак, вестовой, располагаясь в каком-нибудь селении на отдых, тоже требовал себе подношений.

Обычно, во время объездов, Скобелев брал из достархана несколько веточек винограда, платя за него втридорога.

В Андижане, когда ему преподнесли дорогие подарки, он приказал их продать с аукциона и на вырученные деньги купил землю, провел оросительные каналы и построил кишлак для местного населения.

Михаил Дмитриевич обладал огромной работоспособностью. Bставал рано, уже в cемь часов, напившись крепкого чая, принимал начальника штаба и других должностных лиц и посетителей.

Во время своего кратковременного управления областью генерал объехал ее несколько раз. Он обладал большой выносливостью и мог часами находиться в седле. Приемы для форсированной езды рекомендовал следующие: «На рассвете выезжать, легко закуситъ, но водки и вина не пить; приехав на станцию, тотчас же садиться на свежую лошадь и скакать немедленно далее, так как всякий отдых разламывает; всю дорогу ничего не есть». Соблюдая эти правила, Скобелев по приезде на ночлег чувствовал себя настолько свежим, что мог еще работать, принимать доклады и писать.

В конце 1876 года Кауфман посетил Ферганскую область. И хотя он настороженно относился к Скобелеву, остался доволен тем, что увидел. «Общее впечатление, – писал он, – самое хорошее. Михаил Дмитриевич занимается серьезно своим делом, вникает во все, учится и трудится. Народ подает арсы (просьбы) с полным доверием и, кажется, доволен своим теперешним положением… Можно быть спокойным за Фергану».

По переписке Скобелева с Кауфманом видно, какое значение первый Ферганский губернатор придавал обустройству войск. Коканд оказался нездоровым городом, с сырым климатом, провоцирующим частые вспышки лихорадки. Даже в госпитале стены заросли травой. Требовалось подыскать местность более здоровую для основного русского населения. Такой уголок был найден в так называемом Новом Маргелане (который впоследствии переименовали в Скобелев). Письма наполнены мелкими хозяйственными вопросами – то о печах идет речь, то о выпечке хлеба; большое место отведено заботе о здоровье русского населения[36]36
  См.: Там же. С. 48–49.


[Закрыть].

Разумеется, много внимания Скобелев уделял войскам; они не только его любимая сфера деятельности, но и опора русского влияния в крае. Помимо боевой подготовки генерал настаивал на общеобразовательных занятиях с солдатами. Некоторые офицеры явились и учителями: в каждой воинской части были заведены чайные, а при них библиотеки. Скобелев стремился сделать солдатскую жизнь в Туркестане насколько возможно легкой и привлекательной. Устраивались частые праздники с состязаниями в стрельбе, гимнастике, скачках, спектаклями и т. д.

Для быстрейшего заселения края русскими практиковалась военная колонизация. «Среди служебных привилегий было разрешено за идущими туда на службу солдатами следовать их семьям. Семьям этим отводились помещения в слободках, и на каждую семью выдавалось пособие для обзаведения всем, при баснословной в то время дешевизне жизни достигалось удобство и довольство. Эти семейные очаги были чрезвычайно благодетельны, предохраняя нравственность солдат и предупреждая всегда возможные столкновения с мусульманским населением, строго оберегающим свою замкнутую жизнь. Это было тем более важно, что в новой области малейшее недоразумение могло вызвать фанатизм, и Скобелев с особенной заботой устраивал молодые хозяйства, помогая им даже из своих личных средств»[37]37
  Толбухов Е. Скобелев в Туркестане (1869–1877 гг.)// Исторический вестник. 1916. № 10–12. С. 643.


[Закрыть].

Многие солдаты оставались в крае и после службы, усиливая таким образом русское влияние на этой земле. Скобелев особенно настаивал на необходимости совместного проживания русских и местного населения и, намечая план пограничных укреплений на кашгарской границе, предлагал в некоторых пунктах устроить казачьи станицы.

Завершающим этапом борьбы в Кокандском ханстве явилась так называемая военно-научная экспедиция генерала М. Д. Скобелева в район Алайской долины, в предгорьях Памира.

Юг Ферганской области обрамляли высокие Алайские горы, перерезанные глубокими долинами. За Алаем высился Памир – «крыша мира», как называли эти горы. Алай – два хребта, большой и малый, – принадлежал Фергане, а за Памиром был Афганистан, независимое ханство. Часть же Памира относилась к Китаю под общим наименованием Кашгар, с главным городом того же имени по реке Кизыл-Су. В долинах Алая жили кара-киргизы, которыми управляла женщина Курбанджан, вдова прославленного алайского правителя Алим-бека. Она была утверждена кокандским ханом Худояром преемницей мужа и получила генеральский чин – датхо.

В русской дореволюционной литературе она фигурировала как царица Алая Курбанджан-датхо. Эта умная женщина пользовалась огромным влиянием среди кара-киргизов. Слава ее гремела по всему Кокандскому ханству. Из отдаленнейших кочевий приезжали к ней на поклон. Даже своевольные ханы Коканда и те заискивали перед ней, так как кара-киргизы по справедливости считались храбрейшими из всех населявших Фергану племен. Пятеро сыновей датхо помогали ей править кара-киргизами. И вот Курбанджан, понадеясь, вероятно, на недоступность Алая, отказалась от покорности русским. По ее приказаниям шайки кара-киргизов вторглись в мирные кишлаки кипчаков.

Летом из Ферганы в Кашгар была отправлена экспедиция с научной целью. Начальник экспедиции – один из друзей Михаила Дмитриевича капитан А. Н. Куропаткин. Он должен был исследовать Кашгар, произвести некоторые изыскания, и никаких военных целей не преследовал. Алайские киргизы напали на экспедицию. Составлявшие конвой Куропаткина казаки отбили атаку горцев, но Скобелев так и запылал гневом, когда узнал об этом дерзком нападении на русского офицера. Над головой Курбанджан, ее семейства и всех ей подвластных собиралась гроза. Скобелев не прощал никогда таких выходок. Он сам повел войска в горы на «алайскую царицу».

Но и Курбанджан не пожелала покориться. Она собрала все горные аулы и навстречу русским отправила многочисленный отряд горцев под начальством старшего из своих сыновей Абдулла-бека, когда скобелевский отряд уже вошел в горы.

Труден был путь. Проходы почти неизвестны; за каждым утесом, скалой можно ожидать засады. Но скобелевцы карабкались на недоступные с первого взгляда высоты, скользили по ним, дрались чуть не на каждом шагу с горцами и все-таки неуклонно шли вперед. Целью их был большой горный аул Гульчи, где жила с семьею неукротимая датхо. Аул был уже близок, когда в местности, носившей название Янги-арык, Абдулла-бек преградил русским дорогу. Даже сам Михаил Дмитриевич признал позицию противника неприступной, но это еще не значило, чтобы он не попытался ее взять… Везде в горах были разосланы обходные отряды. Пока кара-киргизов развлекали демонстрациями, т. е. только делали вид, что нападают на них, посланные отряды обошли Ягни-арык со всех сторон. Русские появились не только в тылу киргизов и на флангах, но даже забрались на скалы, поднимавшиеся выше позиций, занятых врагами.

Абдулла-бек понял, что сопротивление немыслимо, и, проведя всех своих воинов горными тропинками, ушел сперва к Памиру, a потом в Афганистан. Гульчи остался беззащитным. Курбанджан поспешила бежать вслед за сыном, которого уже преследовал почти по пятам посланный Скобелевым летучий отряд под начальством князя Витгенштейна. Случилось так, что Курбанджан, которую сопровождал ее младший сын Канчи-бек, попалась в руки китайских разбойников, и только казачий разъезд Витгенштейна, подоспев вовремя, отбил у них «алайскую царицу». Скобелев в это время был в Гульчи и, узнав, что Курбанджан уже в руках казаков, поспешил к ней навстречу, оказал всякий почет, обласкал и убедил, что борьба с русскими невозможна. Умная датхо это поняла и заключила с туркестанскими властями союз. Скобелев оставил ее правительницей алайцев и даже собственноручно надел на нее почетный парчовый халат. С тех пор Курбанджан навсегда сохраняла верность России.

В конце августа 1876 года, оставив в Дараут-Кургане небольшой гарнизон, Скобелев направился в обратный путь и вскоре вернулся в Ферганскую долину, на свой пост военного губернатора области.

Алайская экспедиция заключала военно-политическую борьбу в Кокандском ханстве в 1875–1876 годах и имела важное значение для закрепления власти и влияния России среди киргизского населения на крайнем востоке Средней Азии и в предгорьях Памира. Южная Киргизия была присоединена к Российской империи.

Итак, во второй половине 70-х годов прошлого века была в основном определена политическая карта большей части Средней Азии. Из трех крупных среднеазиатских ханств одно было полностью поглощено Российской империей, а два других превратились в ее вассалов.

Поход отряда Скобелева к Памиру имел и научное значение. Были открыты и нанесены на карту совершенно незнакомые европейцам районы. У Скобелева родился дерзкий план использовать Кашгар для угрозы английским интересам в Индии. Он полагал, что если борьба завяжется на Балканах, то, чтобы сломить упорство незримой союзницы Турции – Англии, необходим чувствительный и эффективный удар по ее индийским колониальным владениям.

Скобелев предложил вполне конкретный план. «Почему бы, – говорил он, – не высадить 30-тысячный корпус в Астрабаде (Ашхабаде. – А.Ш.) и не наступать к Кабулу совместно с войсками Туркестанского военного округа?! Если вторжение в Индию с 18-тысячным корпусом при современном состоянии английской власти в Азии представляется делом хотя и рискованным, но, при известных обстоятельствах, даже желанным, возможным, то таковое же вторжение с 30-тысячным корпусом обещает успех почти наверняка[38]38
  Цит. по: Кнорринг Н. Н. Указ. соч. С. 64.


[Закрыть]».

Последующая разведка этих мест русскими офицерами подтвердила реальность предполагаемой Скобелевым «демонстрации» против Англии.

В сентябре 1876 года Скобелев возвратился в Коканд и продолжал заниматься управлением вверенной ему областью. Но его тянуло в Европу, где чувствовалось приближение большой войны с Турцией в защиту балканских славян.

Скобелев писал Кауфману, что «будет служить, где он потребует, но должен предупредить, что душа его и мысли будут там, где будут греметь наши пушки». Кауфман понимал Скобелева. «Михаил Дмитриевич, – отмечал он, – трудится и вникает во все, но любит только военное дело. Он весь проникнут мыслью полететь в армию, которая, по-видимому, собирается на берег Дуная. Если война будет в Европе, его нельзя будет удерживать».

Ценя боевые качества Скобелева, Кауфман писал военному министру генералу Милютину, убеждая его воспользоваться этим талантом. В ответ пришла шифрованная телеграмма: «Государь не соблаговолил на перевод Скобелева». Скобелев стал нажимать на все свои петербургские пружины и прежде всего, конечно, на родственные связи. Уже после назначения в Фергану Скобелев признается Адлербергу, как ему «трудно сколько-нибудь устроиться и жить полной жизнью при быстро меняющейся обстановке, бездне разнообразных занятий, многих заботах и некоторой неопределенности в кругу действий».

Как бы оправдываясь за свои жалобы, Михаил Дмитриевич высказывает мнение о том, что новая деятельность «уклоняет» его от исключительно военной дороги, которой он все-таки более всего предан. «Призвание к военному делу, – пишет Скобелев, – заставляет меня несколько опасаться, чтобы почетное мое назначение не послужило причиною тому, чтобы при решении великих вопросов нашим оружием на нашей западной или юго-западной границе я бы не оставался зрителем с далекой окраины… Подобный удар судьбы надломил бы весь мой нравственный строй. Тебе, с детства меня знающего, будет понятно, что жизнь для меня сложилась так, что, только продолжая действительную боевую службу, я могу найти удовлетворение моих личных потребностей, а также принести наибольшую пользу. Если я сознаюсь в честолюбии, то оно такого рода, что может найти себе удовлетворение лишь в буре военной. Такой службе я предан всецело без мелких расчетов»[39]39
  Там же. С. 67.


[Закрыть].

Во многих письмах Скобелева того времени повторяется этот мотив и просьба не забыть о нем, когда разразится военная гроза на Балканах. При этом он боится, что его просьбы могут понять как желание воспользоваться предлогом, чтобы отклонить от себя выпавшие ему на долю громадный труд и ответственность. «Я считаю, – пишет он, – предложить себя на какую бы то ни было чистую должность в действующих войсках логическим последствием всего моего прошлого и поступить иначе я относительно себя самого не могу»[40]40
  Там же. С. 68.


[Закрыть].

В результате всех писем-просьб пришло приказание: «Генералу Скобелеву высочайше повелено немедленно прибыть в Петербург для направления в действующую армию».

Проводы Скобелева в Фергане были очень сердечны – там ценили его беспристрастие, отзывчивость и отсутствие рутины. В теплом, прощальном приказе по войскам он с особенным чувством говорит о туркестанском солдате, для которого «нет ничего невозможного». Скобелев уезжал из Туркестана возмужавшим, с большим боевым опытом. Те, кто был с ним рядом, убедились, что Михаил Дмитриевич умел работать над собой.

Петербург встретил Скобелева неласково. Прием у государя отличался странною двойственностью: с одной стороны, благодарность, а с другой – резкий выговор в грубой и обидной форме.

Царь, не подав руки, бросил Скобелеву: «Благодарю тебя за молодецкую боевую службу, к сожалению, не могу то же сказать об остальном».

Как потом удалось выяснить Скобелеву, на Александра II произвели плохое впечатление письма из Коканда, что он фамильярничает с офицерами, умышленно не привлекает к себе помощников с громкими фамилиями, в штабе его слишком свободно критикуют правительство и т. д.

Как вспоминал А. Н. Куропаткин, «к Скобелеву в Фергану прибыли два титулованных полковника, дабы тоже собрать несколько лавров, князья Долгорукий и Витгенштейн… Они-то и представили государю деятельность Скобелева за время Ферганского похода и затем управления областью в самом неблагоприятном для него виде. По-видимому, он был обвинен как развратник, мот казенных денег, а его военные успехи представлены чуть не вымыслом»[41]41
  РГВИА, ф. 65, оп. 1, д. 1792, л. 20.


[Закрыть].

Особенно усердствовал в доносах на генерала, как отмечает в своем дневнике военный министр Д. А. Милютин, «флигель-адьютант князь Долгорукий, командированный в Ташкент по Высочайшему повелению и привозивший оттуда рассказы о предосудительном поведении Скобелева…»[42]42
  Отдел рукописей российской государственной библиотеки, ф. 169 (личный фонд Д. А. Милютина), оп. 6. Д. 5, л. 45–46.


[Закрыть].

Генералу потребовалось немало времени и нервов, чтобы опровергнуть выдвинутые против него «обвинения», истинной причиной которых послужила зависть петербургских недругов и их недовольство царившими в Фергане «демократическими» порядками.

Глава вторая
Завоевание признания

На помощь славянам. – Подготовка к переправе. – Форсирование Дуная. – Июльские бои. – Взятие Ловчи. – На Зеленых горах. – Скобелевские редуты. – Подвиг Горталова. – Падение Плевны.

1

М. Д. Скобелев приехал из Петербурга в действующую армию и получил назначение состоять при главной квартире. Он просил дать ему какую-нибудь часть, но к нему, молодому генералу, награжденному Георгием 3-й и 4-й степени и Золотым оружием, зарекомендовавшему себя в песках Туркестана, в первое время относились с недоверием, даже с некоторым пренебрежением: одни считали его выскочкой, «победителем халатников» и не придавали особого значения его лаврам; другие, зная желание Скобелева получить в командование какую-нибудь часть, говорили: «И что ему еще надо? Имеет уже немалые награды… Пусть другим даст дорогу!»

А. Н. Куропаткин утверждал, что «быстрое возвышение Скобелева создало ему немало врагов, и искусно веденная интрига повергла его в 1877 году в полную немилость государя. На этот раз дружные усилия матери и двух дядей генералов Адлерберга и Баранова ничего не могли сделать, если бы Скобелев своими подвигами на турецком Театре военных действий не доказал своих прав на полученные в Туркестане награды»[43]43
  РГВИА, ф. 165, оп. 1, д. 1792, л. 4.


[Закрыть].

А между тем Скобелевым руководило искреннее желание принести пользу общему великому освободительному делу, а вовсе не жажда новых наград и славы.

Война между Россией и Турцией 1877–1878 годов была обусловлена историческим ходом событий. Правильно понять ее истинный характер можно, лишь внимательно изучив положение балканских народов, находившихся под турецким гнетом, их стремления и чаяния, тогдашнее состояние самой Османской империи и создавшуюся в результате этого обстановку в Европе.

В XIV-XVI веках Османская империя захватила Балканский полуостров. Народы этого региона, включая болгарский, оказались под властью чужеземных поработителей. Турецкое владычество замедлило процесс исторического развития Балканских стран, привело к консервации отсталых форм феодальных отношений. Период господства османских захватчиков для народов Балкан был мрачным временем экономического упадка, политического бесправия и культурного застоя.

«…Пребывание турок в Европе, – отмечали исследователи, – представляет собой серьезное препятствие для развития всех ресурсов, которыми обладает фракийско-иллирийский полуостров»[44]44
  Маркс к., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 9. С. 6.


[Закрыть].

В основе возрождения и национально-освободительного движения балканских народов лежал закономерный исторический процесс разложения феодализма и становления капитализма. Порабощенные народы, ведя борьбу, стремились не только к национальному, но и социальному освобождению, не только к завоеванию государственной самостоятельности, но и к полному уничтожению существующих феодальных порядков. Однако ни одному народу на Балканах не удалось собственными силами избавиться от османского ига. Дело в том, что Османская империя, раскинувшаяся на трех континентах, даже в период разложения феодальной системы продолжала оставаться грозной силой. Она топила в крови, испепеляла в огне любое стремление порабощенных народов к национальному освобождению и социальному прогрессу.

Правящие круги западных стран были заинтересованы в сохранении Османской империи. Они рассматривали ее прежде всего как важный плацдарм для постоянной военной угрозы России. Великобритания, преследуя свои захватнические цели на Ближнем Востоке, выступила непримиримым врагом свободы и независимости балканских народов и всеми способами пыталась помешать их политическому освобождению. Эта реакционная политика проводилась под лицемерным лозунгом защиты целостности и неприкосновенности Османской империи. Австро-Венгрия, стремясь к расширению своих владений за счет южнославянских земель, не могла допустить образования на Балканах самостоятельных государств, укрепления позиций России в данном регионе, поскольку это противоречило ее агрессивным планам. Франция, имея крупные капиталовложения в Турции, опасалась выступления России на стороне балканских народов, ибо в случае войны и поражения Османской империи интересам французских капиталистов был бы нанесен невосполнимый урон.

Тогдашняя политика России на Балканах, разумеется, во многом определявшаяся великодержавными устремлениями царизма, желанием укрепиться в этом регионе в условиях обострения международных противоречий на Ближнем Востоке, вместе с тем объективно способствовала развертыванию борьбы порабощенных народов за свое освобождение. В конце ХVIII и первой половине XIX века она вела ряд войн, нанося ощутимые удары по Османской империи, подрывая ее господство, одновременно укрепляя веру порабощенных народов в избавление от ненавистного турецкого ига. Россия поддерживала создание самостоятельных Балканских государств. При этом она никогда не преследовала завоевательных целей в отношении их народов. Активная политика России в этом регионе объективно совпадала с их интересами, национально-освободительной борьбой. «И вот в то время как Россия безбоязненно совершала дело расчленения Турции, – отмечал современник, – западные дипломаты продолжали гарантировать и поддерживать как некую святыню status quo (статус-кво. – А.Ш.) и неприкосновенность территории Оттоманской империи!

До тех пор пока традиционная политика сохранения любой ценой status quo и самостоятельности Турции в ее нынешнем состоянии будет руководящим принципом западной дипломатии, девять десятых населения Европейской Турции будет видеть в России свою единственную опору, свою освободительницу, своего мессию»[45]45
  Там же. С. 32.


[Закрыть].

Русско-турецкая война 1877–1878 годов была логическим завершением той стимулирующей роли, которую Россия и русская прогрессивная общественность играли на протяжении почти всего XIX века в развитии национально-освободительных движений балканских народов. В силу этого освобождение Болгарии не было региональным явлением, касающемся лишь двусторонних взаимоотношений и борьбы болгарского народа против османской политической власти и социально-экономической системы, а составляло часть сложного и запутанного восточного вопроса в XIX веке.

Под руководством великих революционных демократов Георгия Раковского, Любена Каравелова, Васила Левского, Христо Ботева и их соратников болгарская национальная революция поднималась все выше и достигла своего апогея во время славного Апрельского восстания 1876 года.

Апрельское восстание и его жестокое подавление (более 30 тысяч болгар погибло от рук карателей) способствовали обострению и углублению восточного кризиса, начавшегося с волнений в Боснии и Герцеговине в 1875 году. Болгарский вопрос приобрел международно-политический характер, а восстание явилось предвестником тех бурных событий, которые разыгрались на Балканах в последующие два года и главную роль в которых сыграла Россия. Великое самопожертвование болгарского народа растопило лед равнодушия Европы. Политикам и дипломатам, журналистам и общественным деятелям, ученым и писателям пришлось выразить свое отношение к событиям в Болгарии.

Первоначальное сочувствие к жертвам и героям Апрельского восстания очень скоро уступило место классовым соображениям. Реакционная буржуазия западных стран попыталась свалить вину за происшедшее на болгарских повстанцев. Но вся прогрессивная общественность Европы выразила возмущение и протест против зверств османских орд, солидарность с освободительной борьбой болгарского народа. Известны заслуги ряда гуманистов и светлых умов человечества, которые помогли миру узнать правду об Апрельском восстании – Гюго, Гарибальди и др.

И все же ни в одной другой стране различные классы и слои общества не были охвачены таким искренним стремлением прийти на помощь болгарскому народу, движение за освобождение Болгарии не приобрело такого всеобъемлющего, всенародного характера, как в России.

Из Болгарии шли воззвания к русской интеллигенции, к женщинам, к правительству. «Мы смотрим на русский народ как на единственного нашего освободителя. Мы готовы принести и остальных сынов наших в жертву на поле битвы, если только русские войска явятся у пределов Болгарии», – писали болгарские женщины, обращаясь к своим русским сестрам. Национальный герой Болгарии известный поэт Иван Вазов в своих стихах призывал на помощь сестру Россию:

 
По всей Болгарии сейчас
Одно лишь слово есть у нас.
И стон один, и плач один: Россия!
И мы тебя зовем святой.
И как сыны тебя мы любим.
И ждем тебя мы как мессию, —
Ждем, потому что ты Россия.
 

Искренность отношений братских славянских народов отмечали современники: «…серб, болгарин, боснийский «райя», крестьянин-славянин из Македонии и Фракии питают большую национальную симпатию к русским…»[46]46
  Там же. С. 9.


[Закрыть].

Сопротивление славян турецким оккупантам нарастало. Сербия в июне 1876 года объявила войну Турции. Россия дала Сербии заем, помогла людьми. Во главе войск сербской армии стал русский генерал-лейтенант М. Г. Черняев, принимавший ранее, как уже отмечалось, участие в боевых действиях в Туркестане. Черногория также объявила войну Турции. Однако в октябре 1876 года турки разгромили сербскую армию под Дьюнишем. Сербия просит ускорить обещанную Россией помощь. Осенью проводится частичная мобилизация, русские войска стягиваются к бессарабской границе.

По всей России стали возникать славянские комитеты, собиравшие пожертвования для восставших братьев славян. «Со всех концов России, – писал корреспондент газеты «Русское обозрение», – поступают заявления, что наиболее щедр к пожертвованиям простой, бедный неимущий класс людей. Рабочие на фабриках и заводах работают по праздникам, и весь свой заработок отдают в пользу славян».

Солидарность русских с борющимися славянами выражалась также в добровольческом движении. Большую активность в нем проявили представители революционного народничества. Они надеялись, что национально-освободительная борьба балканских народов перерастет в социальную и окажет революционизирующее влияние на Россию.

Передовые русские офицеры требовали, чтобы им было предоставлено право вступить в ряды восставших южных славян. Под давлением общественности Александр II разрешил офицерам выходить во временную отставку и в качестве волонтеров поступать в сербскую армию.

Славянские комитеты выдавали подъемные: офицерам – по 200–250 рублей, рядовым по 100 рублей и, кроме того, обеспечивали им бесплатный проезд по железной дороге до границы. В Сербию было направлено около 800 русских офицеров. Там также работал санитарный отряд, возглавляемый известным врачом С. П. Боткиным.

В Черногории были открыты лазареты, которыми руководил профессор Медико-хирургической академии Н. В. Склифосовский. В госпиталях Белграда работали врачи Киевского и Могилевского санитарных отрядов. Затраты Общества Красного Креста на помощь раненым и больным патриотам Сербии и Черногории составили около 700 тыс. рублей.

Отношение царского правительства к всенародному движению в поддержку восставших славян носило двойственный характер. С одной стороны, такое движение нельзя было не поддержать. А с другой – оно испытывало страх перед активностью трудящихся масс и стремилось ее приглушить.

Российские патриоты, в их числе М. Д. Скобелев, считали, что страна должна идти своими исконными путями. Увлечение чужими идеалами не что иное, как предательство своего народа и средство политического закабаления властью других народов. Они призывали произвести глубокую переоценку ценностей и решительно осудить лакейство перед всем, что исходит от «просвещенного» Запада. Конечно, при этом понимая, что Россия слишком связана с Европой и ее культурой, чтобы совершенно порвать и уничтожить такие связи. Но Европа, считали они, не может быть для России единственным источником света, кладезем духовной премудрости.

Подобные мысли были близки и великому русскому писателю Ф. М. Достоевскому, который отмечал, что «мы азиаты настолько же, насколько и европейцы – даже больше». Он понимал, что забвение этого, стремление перестроить в России все и вся по западным образцам чревато пролитием большой крови.

Призвание России и ее историческую миссию лучшие люди стран видели в том, чтобы примирить односторонности Запада и Востока, претворить духовное богатство того и другого в одно единое целое.

Наследник престола Александр Александрович (в будущем Александр III) писал своему наставнику К. П. Победоносцеву, что «если правительство не возьмет в свои руки движение помощи южным славянам, то бог знает, что из этого выйдет и чем оно может кончиться».

Наследник престола возглавил своего рода партию действия. К ней принадлежали великий князь Константин Николаевич и императрица Мария Александровна. Они настаивали на войне с Турцией во имя освобождения славян, считая, что это приведет к «единению царя с народом» и «укрепит царизм в борьбе с растущим революционным движением».

Особенно ратовали за войну славянофилы. Осуждая колебания правительства, они требовали жесткого курса в отношении Османской империи. Лидер славянофилов И. С. Аксаков заявлял: «Братья наши в Турции должны быть освобождены: сама Турция должна прекратить существование. Россия имеет право занять Константинополь, так как свобода проливов для нее – вопрос жизненной важности».

Однако в правящих кругах России сознавали, что для осуществления таких планов у страны нет ни сил, ни союзников. Царизм стремился лишь вернуть престиж, утраченный в результате поражения в Крымской войне, и укрепить свое влияние на Балканах. Правительство Александра II открыто заявило, что у него нет никаких захватнических намерений.

По инициативе русского правительства и под давлением европейской общественности в Константинополе состоялась международная конференция, принявшая проект автономного устройства болгарских земель. Но Турция, поддержанная консервативным правительством Англии, отвергла его. Когда уже не осталось никаких надежд на мирное урегулирование болгарского вопроса, русское правительство было вынуждено прибегнуть к единственному средству, чтобы выйти из создавшегося положения, – к войне.

Русско-турецкая война 1877–1878 годов была прогрессивной для народов Балкан. Ее по праву относили к числу войн второй половины XIX века, объективным содержанием которых «были буржуазно-национальные движения или «судороги» освобождающегося от разных видов феодализма буржуазного общества»[47]47
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 144.


[Закрыть].

Объявление Россией 12 (24) апреля 1877 года войны Турции, а затем вступление в нее Румынии, Сербии, Черногории вызвало бурю энтузиазма в болгарском народе. Болгарское центральное благотворительное общество призвало болгарских патриотов-эмигрантов в России, Румынии и других странах, а также народные массы внутри Болгарии всемерно помогать русским войскам. Было опубликовано воззвание:

«Братья!

Народ, который борется и проливает кровь за свободу и независимость, рано или поздно восторжествует. Без жертв свободы не будет! Веками подавляемые варварским игом, как много раз в прошлом, мы восстали в минувшем году… но среди наших неописуемых тягот и страданий была надежда, нас укреплявшая. Эта ни на минуту не оставлявшая нас надежда была православной и великой Россией…

Русские идут бескорыстно, как братья, на помощь, чтобы совершить, наконец, и для нас то, что было ими сделано по освобождению греков, румын и сербов.

Болгары! Нам нужно всем, как одному человеку, по-братски встретить наших освободителей и содействовать всеми нашими силами русской армии… Наши интересы, наше будущее, само наше спасение требуют, чтобы мы встали все. Отечество зовет нас к оружию»[48]48
  Освобождение Болгарии от турецкого ига: Документы. М., 1963. Т. 1. С. 643–644.


[Закрыть].

Руководители болгарского общества звали народные массы на вооруженную борьбу в помощь русской армии, ясно сознавая, что теперь решающая роль в освобождении Болгарии от турецкого ига принадлежит русской армии, а болгарские патриоты должны содействовать ей всеми средствами.