Текст книги "Рыцарь"

– Но как это доброе дело могло смутить умы… добрых христиан? – подал голос Родриго де Эро.

Легат снисходительно посмотрел на барона.

– Поверьте мне, они всегда так действуют: притворяются добрыми и смиренными, влезают в доверие, сеют в вашем сердце сомнения, склоняют ко злу и источают яд ереси прямо в вашу душу. Уж я-то их знаю!.. Кроме того, нигде в Библии нет ни одного случая, чтобы кто-либо из Божьих людей лечил животных. Даже Господь наш Иисус Христос всегда исцелял только людей, а не животных. Не это ли указательство на то, что этот Иммануил – гнусный еретик и чернокнижник? Теперь далее. Все слышали, как он вылечил эту корову? Он положил на нее руку и как будто бы говорил ей что-то! Он не использовал ни трав, ни чего-либо подобного, в чем содержалась бы природная целительная сила. Значит, он действовал силами сверхъестественными, а именно – бесовскими. И исцеление это следует признать исцелением ложным, так сказать, «видимостью исцеления».

– А, ну тогда… да… то есть… – пробормотал сбитый с толку барон. На судейском месте он чувствовал себя не очень уютно. Сесть на лошадь, штурмануть какой-нибудь укрепленный пункт, выбить из седла другого рыцаря – в этом он знал толк. А сейчас его заставляли судить человека, к которому он всегда испытывал теплые чувства, – и, более того, дело шло к тому, что рано или поздно ему этого человека придется сжечь.

Во время этого, с позволенья сказать, «суда» я не делал никаких попыток спорить с легатом Верочелле. Спорить с ним было все равно что биться головой об стенку. При этом я не хочу сказать, что он был дураком. Он был человеком своего времени, не более и не менее суеверным, чем все остальные. Он видел перед собой цель и был уверен, что средства, которыми он хочет достичь ее, вполне подходящие. Он был искренне верующим человеком и полагал, что по-своему работает на ниве Господней и сражается со злом. Именно поэтому его нельзя было подкупить. К сожалению.

* * *

– …Сегодня ночью, – спросил меня барон, – вы выведете его из замка?

– Конечно. А что вы скажете легату?

Родриго поморщился:

– А что я могу сказать? Скажу, что удрал.

– Вы думаете, он вам поверит?

– А что ему еще останется делать?

* * *

…Дежуривший у двери стражник поклонился барону. Зевнул.

– Твердо запомнил, что тебе придется врать? – спросил у него Родриго.

– Ага, ваша милость. Что никого не видел и не слышал. А куда пленник девался – непонятно.

– Именно. Легат тебя, конечно, отлучением пугать начнет, но ты стой твердо, не поддавайся. Может, дня два тебе здесь самому посидеть придется – пока итальяшка не уедет. Ничего, потом выпустим, не бойся.

– Да я и не боюсь… ваша милость.

– Ну вот то-то же.

Я отодвинул засов и вошел к узнику. Факел осветил нехитрое убранство камеры. Оказалось, что еретика и чернокнижника содержат достаточно сносно. На полу – свежая солома. На кровати – одеяло и даже подушка. На грубом деревянном столике – кувшин, пустая тарелка и недоеденный кусок хлеба.

Иммануил проснулся и сел на кровати. Веревки с него сняли еще в первый день.

– Доброй ночи, – сказал я. – Собирай вещи и пошли.

Следом за мной в помещение вошел барон Родриго. Пленник встретил его появление совершенно безразлично. На меня, впрочем, он тоже смотрел без всякого интереса.

– Ну, здравствуй, Иммануил, – сказал барон.

– Здравствуйте, барон.

– Сидишь?

– Сижу.

– А вот что, спрашивается, ты тут сидишь? Сказано же тебе – вставай и пошли.

Иммануил покачал головой:

– Я ни в чем не виновен. Зачем мне бежать?

– Дурак, если ты не уберешься отсюда, послезавтра тебя сожгут.

– Смерти нет, – сказал Иммануил, слегка улыбаясь.

– Вставай!

– Нет.

– Мощи Святого Мартина! Мы что, еще и уговаривать тебя должны?!

– Я никуда не пойду.

– Ну и подыхай тогда на костре! – рявкнул барон и вышел.

А я остался. Присел на краешек стола. Посмотрел на пленника. Смотреть ему прямо в глаза было по-прежнему трудно.

– Хватит дурить.

Он ничего не ответил.

– Что, в самом деле хочется сгореть заживо?

– Не хочется.

– Так в чем же дело?

– Видите ли, Андрэ, – Иммануил сложил руки на коленях, – каждый век имеет свою цену, свое положенное число жертв, необходимых для того, чтобы время могло двигаться дальше. Века – как голодные звери: каждый требует то, что положено ему. Если не дать веку то, что он хочет… – Он покачал головой. – Лучше все-таки дать. Потому что иначе…

– И вы вообразили себя такой жертвой? – перебил я его. – Так, что ли?

– Да, – сказал Иммануил совершенно серьезно. – Я – выкуп за это время и эту страну.

Я смотрел на него и молчал. Ну что тут еще можно было сказать? Я разговариваю с сумасшедшим. Мелькнула мысль: «Какого черта мы с ним вообще треплемся? Посадить в мешок, вывезти из замка…»

– Вряд ли у вас это получится, – заметил Иммануил.

– Это почему же?

– Например, потому, что я вам не позволю это сделать.

«Да кто тебя спрашивать будет?» – хотел спросить я, но прикусил язык, вспомнив, с кем разговариваю.

– Вы, уважаемый, лучше б свою чудотворческую силу на что-нибудь другое направили бы. Например, на то, чтобы отсюда выбраться.

Иммануил покачал головой:

– Пусть осуществится то, что должно осуществиться.

* * *

– …Итак, – провозгласил папский легат Пабло Верочелле. – Мы со всей тщательностью и вниманием рассмотрели это дело и пришли к мнению, что вина этого человека бесспорна. Он еретик, малефик и чернокнижник. Неоднократно во время следствия мы предлагали ему раскаяться в своих преступлениях, но, поскольку он с упорством отвергал милосердие Божие, мы признаем свое бессилие, отступаемся от него и передаем его в руки светской власти для того, чтобы та совершила над ним наказание, кое заслуживает этот человек. Со своей стороны, мы отлучаем его от Церкви и предаем проклятию как еретика и антихриста. Барон Родриго де Эро…

Но барон Родриго де Эро грохнул кулаком по столу:

– Не буду я его сжигать!

– Барон, я вновь вынужден напомнить вам о вашем долге! – строго произнес Верочелле.

– Да катитесь вы к дьяволу со своим долгом! Не чернокнижник он, ясно?! Мозги у него набекрень, это точно, но только такого человека обижать, это все равно… все равно что… – Барон на мгновение запнулся, не в силах подобрать подходящее сравнение. – Все равно что лошадь ни за что ни про что ударить!

Пабло Верочелле поджал губы:

– Вы забываетесь, барон Родриго де Эро.

– Нет!

– Итак, вы решительно отказываетесь сделать то, что велит вам ваш долг?

– Что мне велят мой долг и моя честь, я знаю. Поэтому и не буду его сжигать.

– Очень… хорошо.

Легат поднялся со своего места. Лицо его было белым от бешенства.

– Мы немедленно покидаем ваш замок, барон. Не думайте, впрочем, что таким образом вы спасете этого еретика, потому что мы отправляемся в Монпелье. Надеюсь, что тамошний фогт лучше знает свои обязанности, чем вы и Роже. Что касается вас, то я отлучаю вас от Церкви и предаю анафеме, как человека, укрывшего в своих землях еретика и продолжающего защищать его. Данной мне властью я освобождаю всех ваших людей от данных ими обязательств и разрешаю от всех вассальных клятв…

– А он смелый, этот наш ломбардчик, – вполголоса сказал мне Ги де Эльбен. – Я бы на месте барона схватил бы его и посадил бы туда, где сейчас Иммануил сидит. И не выпускал бы до тех пор, пока не снимет отлучение.

Я пристально посмотрел на тамплиера.

– И вы позволили бы барону сделать это? Вы ведь должны охранять легата.

Ги с сожалением вздохнул:

– Не позволили бы. Но стражи-то у Родриго все равно ведь больше!

…А легат и барон тем временем продолжали ругаться.

– Я поеду в Рим! – орал барон. – Посмотрим тогда, кто из нас прав!

– Езжайте куда хотите. А пока позвольте нам удалиться – хотелось бы побыстрее избавить землю от этого еретика…

– Дьявол! Тысяча дьяволов!!! Две тысячи дьяволов!!! Я вам его не отдам!

– Что значит: вы нам его не отдадите? – произнес легат таким тоном, от которого температура вокруг понизилась сразу градусов на тридцать. Но Родриго не уступал:

– А вот то и значит! Пусть он будет судим Божьим судом, как это исстари делалось! Я сам возьму меч. Посмотрим, осмелится ли выйти против меня кто-нибудь из этих ваших рыцарей!

– Извините, – вежливо, но твердо заметил легат. – Вы не можете быть его защитником. Вы были его судьей.

– Но теперь-то я его судьей не являюсь!

– Зато теперь вы отлучены от Церкви и, пока отлучение с вас не снято, в суде можете находиться только на одном месте – на месте подсудимого. С юридической точки зрения, барон, вы – пустое место.

– Что-то я тебя не понял, ломбардец, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, процедил барон.

– Легат Верочелле пытается сказать, – поспешно вмешался Годфри де Фраго, – что вы не можете быть защитником этого еретика.

– Зато я могу, – громко сказал я прежде, чем Родриго успел ответить. – Меня от Церкви никто не отлучал.

– Ну, это недолго устроить, – пообещал легат, окинув меня ядовитым взглядом.

Тут, привлекая к себе внимание, поднял руку тамплиер.

– Это, – заявил он, – будет несправедливо. Вы, монсеньор, конечно, можете пользоваться своей властью как хотите, не разбирая ни правых, ни виноватых, но… это будет несправедливо. И Папа об этом рано или поздно узнает. Это я вам обещаю.

– Не узнает, – сказал тот итальянский рыцарь, который один раз уже сцепился с Ги де Эльбеном, – я убью тебя раньше.

Пабло Верочелле положил руку на плечо итальянцу, успокаивая его.

– Ги, вы считаете это несправедливым? Что ж, вот вы сами и будете сражаться с этим… с этим человеком.

Ги де Эльбен достал из ножен кинжал. Повертел в руках, задумчиво посмотрел на лезвие. Резко убрал обратно в ножны.

– Нет.

– Что вы сказали?!

– Видите ли, это человек – мой друг. Я не могу с ним сражаться.

– Вы отказываетесь выполнить мой приказ?!

– А если вы мне прикажете прыгнуть в небо, а я не смогу, вы тоже станете меня спрашивать, отказываюсь ли я выполнить ваш приказ?

– Вы трус!

– Я не трус, и вам это хорошо известно. Но сражаться с де Монгелем я не буду.

Легат Верочелле посмотрел на барона. На Ги де Эльбена. На меня.

– Да это заговор! – ахнул он. – Это настоящий еретический заговор!..

– Итак, – спросил я, – кого вы выставляете?

Легат некоторое время молчал.

– Позвольте мне, монсеньор, – сказал итальянский рыцарь.

Легат глянул на него. Потом на меня. Я был выше итальянца почти на голову.

– Нет. – Папский посланник огляделся. Взгляд его остановился на Вильгельме де Сен-Пе. Вид последнего показался ему достаточно внушительным.

– Вы. Вы будете сражаться за меня.

Вильгельм коротко наклонил голову:

– Как прикажете, монсеньор.

* * *

…Мы спустились во двор.

– Он опытный боец, – шепнул мне Ги, пока солдаты расчищали место для поединка. – Посмотри, как он двигается.

Я кивнул. Внешне Вильгельм казался грузным, но это было обманчивое впечатление. Он был широк в кости, рыжеволос, коротко стрижен и выше меня на полголовы. Серо-голубые глаза, усы… То, как он смотрел, как двигался… Кажется, я столкнулся с настоящим профессионалом. Есть такая порода людей – спокойных, уравновешенных, уверенных в себе. Они никогда не нападут сами. Но и становиться их врагами – большая глупость…

Сравнили оружие. Наши клинки оказались примерно одинаковой длины. Щиты и доспехи также не вызвали нареканий – за исключением моих шипастых наручей. Пришлось снять. Родриго приказал одному из своих людей принести из оружейной обычные наручи. Примерил обновку. К своим я уже привык, но ничего, и с этими жить было можно.

Мы с Вильгельмом разошлись по углам расчищенного квадрата земли и, дождавшись знака легата Верочелле, начали сближаться.

Вильгельм сделал обманное движение, которое вполне могло перестать быть обманным, если бы я вдруг вздумал ловить ворон. Я отскочил в сторону. Вильгельм двинулся ко мне – медленно и неторопливо.

Рывок в сторону, рубящий удар мечом. Он, конечно, закрылся, но я и не надеялся на слишком многое. Ничего, начало положено. Дальше будет веселее.

Так и оказалось. Неожиданно Вильгельм ринулся на меня, осыпая градом ударов. Он был сильнее и весил на четверть больше, а двигался ничуть не медленнее меня. Упираться ногами в землю и встречать его атаку в лоб самоубийственно – Вильгельм смял бы меня в два счета. И я отступил, выжидая подходящую возможность для контратаки.

И все-таки он двигался слишком быстро. Ему удалось зацепить мой щит своим. Резкий рывок влево… Не удержав равновесия, я упал на колено. Впрочем, это спасло мне жизнь, потому что в следующее мгновение клинок Вильгельма просвистел над моей макушкой.

У меня не было даже четверти мига, чтобы вскочить на ноги. Вильгельм нависал надо мной, как гора. Я ткнул клинком, получил в ответ тычок щитом, упал на спину, успел откатиться, увернувшись от очередного Вильгельмова выпада, и наконец вскочил на ноги. Кольчугу перепачкал какой-то дрянью.

Мой противник, само собой, не собирался давать мне передышки. Не успел я подняться, как Вильгельм налетел снова, применяя ту же тактику: теснить, не давая ни малейшей возможности для ответной атаки.

На этот раз я остался на месте. Не потому, что я придумал какой-то хитрый план, а просто потому, что разозлился. Злоба – не лучший советчик, но бегать мне надоело.

Вильгельм этого не ожидал. Наверное, от удивления он и пропустил удар краем щита, нацеленный ему в лицо. Вильгельм врезался в меня, как таран, и только то железо, которое было на мне, позволило мне не улететь на другой конец замкового двора. То, что мой противник на короткое время оказался ослеплен из-за удачного попадания краем щита, никоим образом не помешало ему довести до конца свой собственный выпад. Я почувствовал, как с правой стороны между ребер мне в бок проникает что-то холодное…

Описывая наш поединок, я вынужден раскладывать его на фрагменты в определенной последовательности: действие Вильгельма, мое действие, снова действие Вильгельма. На самом деле все это происходило почти одновременно. В одну и ту же секунду я успел ударить Вильгельма щитом по глазам, он – вновь сбить меня с ног и ткнуть в бок своим клинком. Уже падая на землю, я выбросил вперед руку с мечом. Я не очень надеялся на успех, но мой противник, который по-прежнему ничего не видел, не сумел защититься. Глухой металлический звук, сменяющийся негромким хлюпом. Меч вошел ему в живот.

Секунду Вильгельм еще стоял. Потом упал на колени. Вцепился обеими руками в меч. Захрипел. Стал заваливаться на бок.

К нам уже бежали.

…Мне помогли подняться. Большинство народа сгрудилось вокруг Вильгельма – выясняли, насколько опасна его рана.

Ги де Эльбен выпрямился и посмотрел на меня. По его взгляду я все понял.

– Я не хотел его убивать. Но…

Ги резко кивнул и снова склонился над умирающим.

Вокруг меня хлопотал вездесущий Тибо.

– Вы ранены?.. Господи Боже, да у вас же весь бок в крови!

Я позволил ему снять с меня кольчугу и заняться раной. Во рту был противный металлический вкус.

– …Сами видите, на чьей стороне Господь, – сказал Родриго де Эро легату, – Иммануил оправдан.

– Этот поединок не может считаться законным, – сквозь зубы выжал легат.

– Это почему же?

– Да потому что не был назначен судья! Вы таковым быть уже не можете, а значит…

– Я думаю, – перебил легата барон Родриго, делая широкий жест в сторону двора, – я думаю, что такое число людей благородного происхождения, каковое находится здесь, вполне способно заменить одного-единственного судью…

– Что мне нравится в этом времени, – задумчиво пробормотал я в пустоту, – так это то, что все проблемы можно решить самым простым способом… а именно – при помощи меча.

– Это уж точно, – с некоторым сомнением согласился Тибо, не переставая обрабатывать мою рану.

– …Кроме того, – продолжал барон, – это ведь Божий Суд. И Господь, по-моему, вполне определенно высказал свое мнение.

Легат с ненавистью посмотрел на хозяина замка.

– Мы уезжаем из этого проклятого места. Немедленно. И обещаю вам, барон, я приложу все усилия, чтобы курия узнала о том, что творится в вашем Лангедоке и как здесь попирают все законы Божьи.

Он повернулся к Родриго спиной и зашагал в башню – собирать шмотки.

– Надутый индюк, – процедил барон вполголоса. – Эй, Жан! Выволакивай Иммануила из подвала. Пусть катится на все четыре стороны.

Жан убежал, а Родриго подошел ко мне. Посмотрел, как Тибо перевязывает рану.

– Сильно он вас?

– Не слишком. Жить буду.

Барон помолчал:

– Зря вы его убили.

– А что было делать?

– Тоже верно…

Когда Тибо закончил возиться со своими тряпками, я, морщась, нацепил куртку. Припомнил, сколько раз за последний месяц мне приходилось убивать и рисковать собственной шкурой. М-да… При такой жизни недолго и калекой стать. Если вообще жив останешься.

Мы подошли к лежащему на земле Вильгельму. Глаза у него были полузакрыты, на губах выступила кровавая пена. Он издавал какие-то неразборчивые звуки – то ли бормотал что-то, то ли просто стонал.

– Отходит, – негромко сказал кто-то.

Я смотрел в лицо человеку, принявшему смерть от моей руки, и ощущал горечь и сожаление. Бред, который нес Иммануил прошлой ночью – насчет голодных веков, требующих жертв и еще насчет чего-то там, – весь этот бред вдруг перестал мне казаться таким уж бредом. Разве на самом деле все обстоит как-то иначе? Вот и теперь один человек должен был умереть, чтобы другой мог продолжать жить. Внезапно мне стало холодно и страшно.

…Кто-то настойчиво пытался протиснуться к умирающему, и люди посторонились, чтобы дать ему пройти. Он прошел мимо меня, и я увидел его только со спины, но и со спины его нельзя было не узнать – темные вьющиеся волосы, длинное платье, серый тряпичный плащ.

Отшельник посмотрел на умирающего, лежащего у его ног, и, негромко вздохнув, качнул головой: мол, опять вы за свое… Он опустился на колени и положил ладонь на живот Вильгельму. Через мгновение Иммануил встал. Взгляд его был спокоен и чист, когда он смотрел на лежащего человека. А лежащий человек смотрел на него – с большим изумлением. Потом Вильгельм перевел взгляд на нас. Он, видимо, никак не мог понять, что тут происходит и каким образом он оказался на земле. Но взгляд у него был осмысленным и лишенным боли. Потом он поднялся и сел. Сам.

Кто-то из собравшихся негромко ахнул:

– Чудо… Чудо!.. Господи, он же…

Иммануил повернулся и направился к воротам. Я подумал и бросился за ним следом:

– Может, и меня заодно вылечите?

– Обойдетесь.

Он странно посмотрел на меня – с какой-то смесью жалости и разочарования. Внезапно все условности, происходившие от того, что мы принадлежали к разным культурам и сословиям, исчезли, и в целом свете остались только он и я.

– Я вижу, ты добился своего, – произнес он негромко.

– Не понимаю, чем ты можешь быть недоволен.

Он долго смотрел мне в лицо, а потом сказал:

– Помнишь, когда ты спрашивал, кто и зачем перенес тебя сюда?

– Да, – я кивнул, – помню. Ты не ответил прямо… Значит, все-таки – ты знаешь?

Он усмехнулся – без всякой, впрочем, радости.

– Я думаю, тебе еще расскажут об этом. – Иммануил помолчал несколько секунд, а потом добавил странную фразу: – С Истиной и Ненавистью ты уже встречался. Осталась Сила. Впрочем, ты еще можешь отказаться от этой встречи.

Я ничего не понимал:

– Какая Сила? От чего отказаться? Как?

Отшельник прикрыл глаза:

– Пройдет не так много времени, и тебе представится случай поехать в Испанию. Согласишься – встретишься. Откажешься – встречи не будет.

– Встречи с кем? – осторожно спросил я. Но он говорил уже о другом:

– Ты чувствуешь себя правым. Ты совершил благородный поступок и можешь быть доволен собой. Но ты не понимаешь… не понимаешь, какие последствия вызвал своим поступком.

– И какие же?

– Я говорил тебе. Выкуп не был принесен.

– Ну так иди и повесься на ближайшем дереве, если так хочется!!! – закричал я.

Моя бурная реакция не произвела на Иммануила никакого впечатления.

– Это ничего не даст, – сказал он тихо. – Это не та игра, в которой можно сжульничать, которую можно переиграть или начать заново. Я проиграл это время. И теперь мне остается лишь смотреть на последствия своего проигрыша.

Я помассировал виски. Вытер лоб. Постарался взять себя в руки и говорить спокойно:

– О чем ты говоришь? Какие последствия?! В мире постоянно кто-то умирает, кому-то больно, кто-то стоит на грани отчаянья. Какая разница, кто умрет? Твой век все равно получит свою жертву.

– Вот именно, – сказал отшельник. – Но лучше, если бы это был я, чем тысяча людей, которые боятся смерти и встречают ее с ужасом.

– А ты ее не боишься? И встречаешь с радостью?

– Не боюсь. Смерти нет. А гибель тела надо просто перетерпеть.

Я расхохотался. Господи, о чем мы разговариваем?

– «Смерти нет»! «Надо перетерпеть»! Как просто это говорить! Посмотрел бы я, что бы ты сказал, когда под тобой зажгли бы огонь!

Иммануил наконец отвел от меня свой взгляд.

– Я уже умирал, – сказал он негромко. – Сожжение заживо – не самая худшая смерть. Она выглядит страшно, но… но на самом деле быстро задыхаешься от дыма и перестаешь что-либо чувствовать… Распятие было куда хуже.

Он повернулся и зашагал к замковым воротам, а я, как дурак, открыв рот, смотрел ему вслед. От его слов в моей голове звенела пустота.