Текст книги "Двойной капкан"

Со стороны Мурманска послышался рокот вертолетного двигателя. «Ми-1» приблизился к станции и круто пошел на посадку. Снизу грохнула очередь и словно бы захлебнулась. Пилот вывел легкую машину точно на центр освещенного пятачка.

– Всем оставаться на своих местах! – крикнул Генрих и побежал к вертолету, двигаясь спиной навстречу воздушным вихрям.

Двигатель заглох, лопасти остановились. Из вертолета выпрыгнул пилот – крупный смуглый молодой человек с пышными черными усами. Почему-то не в форменной шинели «Аэрофлота», а в длинном сером плаще. В руке у него был довольно увесистый дюралевый атташе-кейс. Он помог выйти пассажиру. Тот был пониже ростом, узкоплечий, заметно старше. Тоже в плаще, в широкополой шляпе и в темных очках, закрывавших половину лица. Генрих подошел к вертолету и о чем-то довольно долго говорил со старшим.

За моей спиной появился Док, прошептал в ухо:

– Тол – муляж. Замазка – пластит. Не чешский аналог. Семтекс. Ливийского производства. Он в ходу у всех арабских террористов. Ты понял, что я сказал?

– Да.

– Остается надеяться, что в детонаторах вместо взрывчатки действительно пластилин.

– Можешь не надеяться. В детонаторах – тетрил.

– Уверен?

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– Случайно узнал, я тоже любознательный человек.

– Тетрил, – повторил Док. – В каждом детонаторе граммов по сто. Этого хватит, чтобы подорвать танк. И в сумке килограммов пятьдесят семтекса. Нужно немедленно что-то делать!

– У нас есть приказ: «Никакой самодеятельности».

Док хмуро отошел, а его место заняла Люси Жермен:

– Какие проблемы, Серж?

– Да так, мелочи жизни, – неопределенно отозвался я.

– Взрывчатка настоящая? – быстро спросила она. – Я не про тол, а про ту, что в сумке.

– Да. И детонаторы настоящие.

– И взрывное устройство настоящее. А я-то сокрушалась, что в России кругом туфта. Нет, оказывается. Твои действия. Ковбой?

– Никаких.

– Почему?

– Приказ.

– Ладно, выкрутимся. У меня другой приказ.

– Какой?

– Действовать по обстоятельствам.

Генрих закончил переговоры, натянул на голову и лицо черную «ночку», такую же, как у нас, и обернулся к присутствующим:

– Господа корреспонденты, можете снимать! Оба прибывших сбросили плащи и оказались в камуфляжных военных формах. На груди у молодого висел короткий десантный «Калашников». Старший откинул в сторону шляпу, надел буро-зеленую фуражку чеченского полевого командира и предстал перед камерой Гарри и фотообъективом Крамера. Генрих не без торжественности произнес:

– Разрешите представить вам, господа: командующий армией освобождения Ичкерии, национальный герой Чеченской Республики полковник Султан Рузаев!

Вспыхнула красная сигнальная лампочка на камере Гринблата, со скоростью стробоскопа заработала фотовспышка Крамера.

– Внимание! – раздался снизу усиленный и искаженный громкоговорителем резкий мужской голос. – Говорит представитель Федеральной службы безопасности России полковник Голубков. Станция окружена. Сопротивление бесполезно. Предлагаю лицам, захватившим первый энергоблок, немедленно сдаться.

Рузаев что-то приказал по-чеченски своему молодому спутнику, тот подбежал к вертолету и вернулся с радиомегафоном, точно таким же, какими на митингах пользовались ораторы.

– Сейчас я ему отвечу, – со змеиной улыбкой на тонких губах пообещал Рузаев.

– Отвечу я, – возразил Генрих. – Ваше слово – еще впереди..

Он взял мегафон и подошел к краю площадки:

– Говорит представитель командующего армией освобождения Ичкерии Султана Рузаева. Полковник Рузаев не намерен вести никаких переговоров с полковником Голубковым. Он будет вести переговоры с полномочным представителем Президента России. Предостерегаю полковника Голубкова от попытки захватить станцию силой. У нас в заложниках находится весь персонал первого энергоблока, и среди них главный инженер станции. После каждого выстрела, произведенного по станции, мы вынуждены будем убивать по одному заложнику. Основа для переговоров будет предоставлена вам в ближайшее время. На этом наши местные консультации прекращаются.

В подтверждение своих слов Генрих бросил мегафон вниз и обернулся к корреспондентам.

– А теперь, джентльмены, прошу пройти в кабинет директора АЭС, – пригласил он. – Полковник Султан Рузаев сделает там официальное заявление.

Ко мне наклонился Арнольд Блейк:

– Серж, ты уверен, что это проверочный захват станции?

– Какая тебе разница? – ответил я. – Главное, что это «прайм-тайм».

Блейк с сомнением покачал головой:

– Это не прайм-тайм. Это, как у вас говорят по-русски, полный п….ц!

– Не полный, Арни, – успокоил я его. – До полного еще далеко.

– А когда будет полный?

– Об этом ты сам узнаешь.

IV

– Говорит командующий армией освобождения Ичкерии полковник Султан Рузаев. Я обращаюсь к Президенту и правительству России, ко всем гражданам России, к правительствам и гражданам всего мира. Довожу до общего сведения, что моими людьми захвачен и заминирован первый энергоблок Северной атомной электростанции.

К этому шагу нас вынудила лживая и провокационная политика руководства России, упорно не желающего предоставить независимость Ичкерии. Наш народ имеет право на собственное государство, как и всякий народ мира. Наш народ выстрадал это право, пережив сталинский геноцид и депортацию сотен тысяч чеченцев в Сибирь и Северный Казахстан, пережив вероломное и варварское нападение федеральных войск России на маленькую Чечню. Мы победили в этой войне, но политики отняли у нас эту победу.

Мы больше не можем довольствоваться туманными и лживыми обещаниями. Ичкерия станет свободной. И произойдет это не в будущем, а сегодня, сейчас. Такова воля Аллаха!

Прежде чем я перейду к изложению своего ультиматума, считаю необходимым предоставить всему миру неопровержимые доказательства серьезности и обоснованности моих намерений. Сейчас вы увидите видеосъемку, сделанную на Северной АЭС сотрудниками Си-Эн-Эн Арнольдом Блейком и Гарри Гринблатом. Я специально пригласил их для освещения акции, так как их объективность и политическая неангажированность ни у кого не могут вызвать сомнений. Ведите репортаж, мистер Блейк!

Гарри перевел объектив камеры на напарника. Блейк подобрался, поднес ко рту микрофон с надписью «Си-Эн-Эн», изобразил обаятельную голливудскую улыбку и быстро заговорил по-английски:

– Дамы и господа! Арнольд Блейк и Гарри Гринблат вновь с вами. Мы ведем репортаж с Севера России, из первого энергоблока крупнейшей на Кольском полуострове атомной электростанции. Сорок три минуты назад Северная АЭС была захвачена чеченскими террористами из армии освобождения Ичкерии. Четверть часа назад на станцию прилетел на вертолете сам командующий, глава непримиримой оппозиции полковник Султан Рузаев. Смотрите эти уникальные кадры беспрецедентного захвата и минирования важнейшего стратегического объекта!

Генрих дал знак прекратить съемку.

– Станция еще не заминирована, – объяснил он Рузаеву.

– Почему?

– Предварительно нам нужно решить один небольшой вопрос.

Генрих обернулся к белобрысому компьютерщику Володе, который стоял на пороге своей комнатушки и мусолил во рту незажженную сигарету. Казалось, его гораздо больше волнует невозможность закурить, чем то, что происходило в кабинете директора АЭС.

– Пойдите погуляйте, молодой человек. А мы на минутку уединимся в вашей комнате.

Генрих пропустил Рузаева вперед и вошел следом. За ними в компьютерную шагнул и молодой спутник Рузаева, но чеченский полковник взял у него дюралевый кейс и что-то приказал. Судя по всему: остаться на страже у двери.

Компьютерщик Володя флегматично вышел в коридор. Проходя мимо меня, сделал еле заметный знак следовать за ним. Я не заставил себя ждать.

Едва за мной закрылась дверь директорского кабинета, как от флегматичности компьютерщика не осталось и следа.

– Быстро! – шепнул он и шмыгнул в какую-то дверь. Это был чулан, заставленный швабрами и ведрами уборщиц. Но там были не только швабры и ведра. Володя запер дверь и отбросил из угла тряпки. Под тряпками стоял маленький видеомонитор.

Володя щелкнул тумблером, протянул мне один из наушников и одновременно включил диктофон.

Судя по ракурсу, мини-камера была вмонтирована на потолочном плинтусе. На экране монитора были видны крупные головы Генриха и Рузаева, а руки казались маленькими, как у лилипутов. Но изображение было качественным.

– Я понял, о чем вы хотите говорить, – услышал я голос Рузаева. – О вашем гонораре, не так ли?

– Совершенно верно, – подтвердил Генрих. Рузаев поставил на стол возле компьютера кейс, набрал шифр цифровых замков и открыл крышку. Чемодан был доверху заполнен пачками баксов.

– Ровно миллион, – сказал Рузаев. Генрих пролистал несколько пачек, из одной выдернул наугад купюру, помял ее в руках и посмотрел на свет.

– Вы мне не доверяете? – возмутился Рузаев.

– Успокойтесь, Султан. Я не доверяю никому. Даже себе. Так. Платежка?

– Ксерокопия. – Рузаев протянул Генриху листок. – Как мы и договаривались. Пять миллионов. На номерной счет вашего банка.

– Минутку.

Генрих сел за компьютер. Экран монитора не попадал в обзор камеры, видны были только руки Генриха, словно бы порхающие над клавиатурой.

– Все в порядке? – нетерпеливо спросил Рузаев.

– Да. Кроме одного. Деньги поступили. Но у отправителя есть доступ к счету.

– Не думаете же вы, что я хочу отозвать вклад?

– Да, именно это я и думаю. Введите код и отмените свой доступ.

– Я не умею работать на компьютере.

– Очень жаль, Султан. Я вас предупреждал: не пытайтесь хитрить. Ни со мной, ни с мистером Тернером. Акция прекращается. Досадно, я работал над ней около четырех лет.

– Вы уже не можете прекратить акцию.

– Могу. Вас мы передадим российским властям, а я доложу совету директоров Каспийского консорциума о том, что их поручение о проверке системы охраны стратегических объектов России выполнено. Оставьте в покое кобуру, я стреляю быстрей. Итак?

– На компьютере работает мой советник Азиз Садыков. Он знает код.

– Так зовите его. Но говорите с ним только по-русски.

Появился Садыков.

– Выйди на банк, – приказал Рузаев. – Отмени мой доступ к счету. Секунду. Я тоже хочу получить гарантии, Генрих.

– Какие гарантии вам нужны? Станция захвачена, уложить заряды – двадцать минут.

– Он показал плоский блок. – Вот пусковое устройство. Через полчаса вы будете держать за горло весь мир! Вам этого мало?

– Достаточно. Работай, Азиз.

Володя наклонился ко мне и азартно зашептал:

– Они сотрут запись, а я потом восстановлю на диске! И мы узнаем реквизиты банка и номер счета!

– Ты передал, что станция захвачена и прилетел Рузаев? – спросил я.

– Ну да, сразу же.

– Как только они уйдут, передашь: взрывчатка настоящая, семтекс. И сигнал идет на три или четыре спутника связи. Генрих производил проверку, все пашет.

– Иди ты! – сказал Володя. – И что теперь будет?

– Увидим.

– Готово, – через несколько минут доложил Садыков.

Генрих снова сел за компьютер, пальцы его заскользили по клавиатуре.

– Другое дело, – наконец сказал он и встал. В руках у него появился уже знакомый мне австрийский «глок». Громыхнули три выстрела. Монитор и процессор разлетелись на куски.

– Есть много способов уничтожать информацию из памяти, – объяснил Генрих и спрятал «глок» в карман пиджака. – Но этот – самый надежный. Интернет нам больше не понадобится.

– С-сука! – простонал компьютерщик Володя.

– Тихо! – приказал я.

– Вы не отдадите мне пусковой блок? – спросил Рузаев.

– Он вам ни к чему, вы не знаете шифра. В дверях показалась копна белокурых волос.

– Что тут за стрельба? – спросила Люси.

– Очень кстати, заходи, – пригласил Генрих. – А вы. Султан, и вы, Азиз, подождите меня в кабинете. Я быстро. А потом мы продолжим.

Рузаев и Садыков вышли.

– О Господи! Компьютер-то зачем разбил? – изумилась Люси.

– Заткнись! – приказал Генрих. – И отвечай быстро. На кого ты работала?

– Геночка! – еще больше изумилась Люси. – Да ты посмотри, что у меня в руке!

Мы с компьютерщиком Володей чуть носами не влезли в маленький экран. Но ничего увидеть не смогли – руки Люси закрывала ее спина.

– Медленно положи блок на стол, – жестко приказала Люси. – И отойди на три шага.

Только тут мы увидели в руках Люси ПСМ. Генрих выполнил приказ. В поле обзора камеры оказалась коробочка пускового блока.

– Так и стой. Шевельнешься – стреляю.

– Неужели убьешь? – спросил Генрих.

– Нет, миленький. Рада бы, но ты нам нужен живым. Прострелю тебе ноги. Обе.

Потом мы тебя вылечим, посадим под стеклянный бронированный колпак в Тель-Авиве и будем судить. И весь мир увидит тебя, выродка. А потом мы тебя повесим. Как Эйхмана. И тысячи неотмщенных душ упокоятся в мире.

– Блядь! – процедил сквозь зубы Генрих.

– Мне пришлось через это пройти. И я знала, на что иду. На пароме, который ты взорвал, была вся моя семья. Вся. Они все погибли. Спаслась одна я. Мне было тогда пятнадцать лет. Но уже тогда я поклялась, что найду тебя. А теперь, гаденыш, я вырву из твоей пасти ядовитый зуб.

Она нацелилась в пусковой блок, и это было ее ошибкой.

Я даже зубами скрипнул и машинально подался вперед.

Но.

Генрих выстрелил через карман. Голова Люси с копной пшеничных волос дернулась назад. Генрих вытащил «глок», прозвучало еще два выстрела. Все было кончено.

Генрих сунул пусковой блок в карман и вышел из компьютерной.

Володя выключил монитор, закидал его тряпками, мы поспешно выскочили в коридор и постарались придать своим лицам безразличный вид. И тут на нас наскочил Артист.

Кофра Крамера на его плече уже не было.

– Что тут за пальба? – встревоженно спросил он и потянул дверь директорского кабинета.

– Не ходи туда, – сказал я.

– Почему? – настаивал он. И вдруг понял:

– Люси?

– Да.

– Генрих?

– Да.

– Да почему же она… Я же специально… Да я его сейчас голыми руками!

– Отставить! – приказал я. – Она работала не для того, чтобы его убить. Для того, чтобы судить его в Тель-Авиве и повесить. Она не сумела этого сделать.

Постараемся сделать мы. А теперь исчезни. И не появляйся никому на глаза, пока не приведешь себя в норму. Пойди вниз и смени Боцмана на входе.

Но Артист двинулся не вниз, а в сторону машинного зала. Я не понял зачем, но думать об этом было уже некогда.

– Мы остались без связи, – сказал Володя. Мог бы и не говорить. Из всех неприятностей (если то, что произошло на станции, можно было назвать неприятностями) эта была самая неприятная. В ней только одно было хорошо: автоматически отменялся приказ «Никакой самодеятельности».

Из кабинета директора вышел Рузаев в сопровождении Генриха, Азиза Садыкова и всех трех корреспондентов. В руках у Генриха была коробка с детонаторами и радиовзрывателями, а Азиз тащил сумку с семтексом.

– Пойдемте, Серж, – кивнул мне Генрих. – Поможете мне. Вы будете подавать мне взрывчатку, я буду устанавливать, а господа корреспонденты фиксировать этот акт для вечности. После чего на сцене останется только главный персонаж – полковник Рузаев.

Через полчаса станция была заминирована. Машинный зал. Центральный щит управления. Главный циркуляционный насос. Система аварийной остановки реактора.

Генрих был совершенно спокоен. Абсолютно спокоен. Он даже пошутил, заметив нерешительность Рузаева, остановившегося перед желто-черным знаком радиационной опасности у входа в «грязную» зону:

– Ну-ну, Султан! От такой дозы у вас ничего не отвалится! А возможно – даже немного подрастет! Продолжим, – объявил Генрих, когда все вернулись в кабинет директора. – Господа корреспонденты готовы? Предъявляйте, Султан, свой ультиматум!

Дверь в компьютерную была плотно закрыта. Из-под щели по паркету разливалась лужица алой крови.

…Рузаев удобно устроился в кресле директора станции и положил перед собой загодя написанный текст.

– Президенту России, кабинету министров. Государственной Думе. Ультиматум. Я, командующий армией освобождения Ичкерии, выполняя волю Аллаха, волю чеченского народа, волю всех свободолюбивых народов Кавказа, требую… Я не очень-то вслушивался в слова ультиматума. Мысли мои были заняты совсем другим.

Связь. Нужно было срочно, сверхсрочно сообщить полковнику Голубкову и в Москву о том, что станция превратилась в капкан.

Для всех.

Для России.

Для всего мира.

Для всех.

И выхода не было.

Кроме… Вряд ли это был выход. Но я был не в том положении, чтобы пренебрегать даже малейшим шансом.

Воспользовавшись тем, что внимание всех присутствующих было приковано к Рузаеву, я незаметно выскользнул в коридор, отошел на лестничную площадку и включил «уоки-токи».

– Пастух вызывает Боцмана. Боцман, ответь.

– Я – Боцман, слышу тебя хорошо.

– Где ты?

– На главном пульте управления. Операторы спрашивают, когда кончится эта бодяга.

У них переработка уже два часа.

– Быстро ко мне!..

V

"ШИФРОГРАММА Сверхсрочно.

Турист – Доктору, Джефу, Лорду, Солу.

Станция захвачена. Рузаев прилетел на вертолете из Мурманска. Намерен предъявить ультиматум Президенту России. Есть вероятность того, что объект П. обнаружил подмену тола. Не исключено, что взрывчатка, присланная на лесовозе Краузе, объектом П. получена и доставлена на первый энергоблок. Компьютерная связь со станцией прервана по неизвестной причине".

"СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Сверхсрочно.

Начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову.

Твой ход, Александр Николаевич. Голубков".

Глава одиннадцатая. Угол атаки

I

Когда «Ауди-80» генерал-лейтенанта Нифонтова, просвистев по Рублевскому шоссе, въехала во двор госдачи, расположенной неподалеку от официальной резиденции Президента России «Барвиха-З», часы на приборном щитке показывали ровно два ночи. Куратор, предупрежденный Нифонтовым по спецсвязи, стоял на высоком освещенном крыльце. Он был в домашней стеганой куртке, округлый, словно бы пышущий энергией и здоровьем, с ранними залысинами.

Он посмотрел, как офицер охраны открывает заднюю дверцу «ауди», и, лишь когда Нифонтов взошел на крыльцо, спустился на ступеньку и протянул руку:

– Здравствуйте, генерал. Большой прогресс. Всего два часа ночи. Прошлый раз вы приехали ко мне в половине четвертого утра. Если так и дальше пойдет, скоро мы будем встречаться в рабочее время.

– Извините, что пришлось вас разбудить, – ответил Нифонтов, пожимая куратору руку.

– Не извиняйтесь. Я не спал. С этой отставкой правительства!.. – Он безнадежно махнул рукой. – Проходите. Кстати, я привык видеть вас в мундире.

– Некогда было переодеваться.

– Даже так?

Нифонтов не ответил. Куратор взглянул на него и укоризненно покачал головой:

– А видок у вас, Александр Николаевич, прямо скажем, оставляет желать. Нужно следить за здоровьем. Трудно, но нужно. Очень рекомендую теннис. Не потому, что он стал сейчас модным в Кремле. Но он действительно помогает сохранять форму.

«Посмотрю я, какой видок у тебя самого будет через полчаса», – подумал Нифонтов, проходя в просторную прихожую и сбрасывая плащ на руки ординарца.

– Прошу ко мне в кабинет, – пригласил куратор.

– Там есть телевизор и видеомагнитофон? – спросил Нифонтов.

– Есть. Вы собираетесь показать мне кино?

– Да.

– Надеюсь, не очень скучное?

– Не очень.

– Кофе, чаю или, может, водки?

– Кофе. Покрепче.

Куратор отдал распоряжение ординарцу и провел гостя через просторную гостиную в угловой кабинет, предварительно попросив жестом особенно не шуметь и объяснив шепотом:

– Мои уже спят.

Госдача была раза в полтора больше, чем у самого Нифонтова, обставлена добротно, но без изысков и особых роскошеств. Раньше, когда по малой своей должности Нифонтов не имел госдачи, его всегда поражала какая-то необжитость служебного загородного жилья высокопоставленных чиновников, хотя об их хоромах в народе ходили легенды. Возможно, эти легенды были справедливы для чиновников самого высшего правительственного эшелона. И только когда ему самому выделили коттеджик в Архангельском, он понял причины равнодушия хозяев госдач к благоустройству своего жилья. Они не были хозяевами – в том-то и дело. И знали, что жилье это чужое и временное. А какой смысл благоустраивать чужое жилье, из которого уже завтра, возможно, тебя выселит комендант? Жены и дочери смягчали казенный дух занавесками и салфеточками, копались на цветочных и клубничных грядках, а уходом за обширными участками занимались солдаты-срочники, выделенные для охраны важных персон. И понятно, что особого рвения ожидать от них было трудно.

В небольшой угловой комнате, сходство которой с кабинетом придавали лишь письменный стол и узел правительственной связи, куратор жестом предложил гостю устраиваться, сам раскрыл досье операции «Капкан», врученное ему Нифонтовым.

Папка была довольно тощей – Нифонтов тщательно отобрал материалы, которые отражали суть дела.

– «Капкан». Это то, о чем шла речь в Каире? – уточнил куратор.

– Да.

– Как я понимаю, пределы своей компетенции вы исчерпали?

– Да, – повторил Нифонтов.

– Что ж, давайте посмотрим. Сначала бумаги или кино?

– Бумаги.

Куратор углубился в досье. Он умел читать очень быстро. И умел быстро вникать в суть. Нифонтов прихлебывал крепкий, чуть горьковатый, очень хорошего качества кофе и рассеянно поглядывал на куратора, не делая попыток понять по выражению его лица, какое впечатление производят на того собранные в досье документы. Это не имело значения. Имело значение другое – что за человек сам куратор. Только от этого зависел сейчас исход дела.

* * *

Ни одна спецслужба России не имела права без высочайшего указания брать в оперативную разработку чиновников такого ранга и даже собирать о них информацию.

Но информация все равно собиралась, сама собой, по крохам, по слухам, по разговорам. Так что Нифонтов имел кое-какое представление о своем собеседнике.

Как и всякий государственный чиновник высокого ранга, куратор Управления по планированию специальных мероприятий Олег Иванович П. совмещал множество должностей. Они меняли свои названия по мере перетрясок и реорганизаций правительственного аппарата и президентской администрации, которые как начались с приходом к власти Ельцина, так и не прекращались по сей день, иногда затихая, иногда выплескиваясь на поверхность политической жизни России.

В разное время Олег Иванович был заместителем государственного секретаря в кабинете министров Гайдара (пока не упразднили этот пост, не столько из-за того, что он был никак не прописан в Конституции, сколько из-за всеобщего неприятия самой фигуры госсекретаря Бурбулиса), членом Президентского совета, членом Совета безопасности, помощником председателя Совета обороны при Президенте России, а также членом многочисленных комиссий, которые создавались по разным поводам, в основном чтобы успокоить общественное мнение и сделать вид, что Президентом и правительством принимаются энергичные меры по разрешению насущных проблем, хотя чаще всего эти комиссии даже не приступали к работе.

Олег Иванович был из новых, из тех сорока – сорокапятилетних государственных и партийных функционеров, хорошо образованных, накопивших немалый практический опыт, но не имевших никакой перспективы, так как все должности наверху были прочно закупорены старыми, еще брежневской закалки, кадрами. И лишь при Ельцине новые люди были востребованы в полной мере.

В КПСС карьера Олега Ивановича была непродолжительной – всего три года он был освобожденным секретарем партийного комитета на крупном оборонном заводе. Но эта должность, никак не компрометирующая его в новые времена, дала ему возможность быстро стать одним из руководителей ВПК, откуда он и был рекрутирован в высшие эшелоны российской власти. Природная осторожность уберегла его от активного участия в подковерной кремлевской возне, более нетерпеливые соперники сжирали друг друга и уходили в политическое небытие, а их места занимали люди типа Олега Ивановича.

Сейчас ему было сорок семь лет – в президентской администрации он курировал службы государственной безопасности, и в их числе Управление по планированию специальных мероприятий, которое в системе спецслужб занимало особое положение.

Оно было создано по распоряжению Ельцина одновременно с решением о разгоне КГБ и призвано играть роль «ока государева» – мозгового центра, просчитывающего перспективы развития политической ситуации и предлагающего пути предотвращения или политического разрешения кризисов.

Неподчиненность управления руководству ФСБ, ФСК и Главного управления охраны вызывала откровенное недовольство их руководителей – ими не раз предпринимались попытки прибрать УПСМ к рукам, – но всякий раз Президент решительно их пресекал.

Неизвестно, чем он руководствовался: то ли действительно высоко ценил объективность поступавшей от управления информации и глубину аналитических разработок, то ли по принципу «разделяй и властвуй» считал, что конкуренция между спецслужбами пойдет только на пользу делу.

Олег Иванович не скрывал от Нифонтова своего благожелательного отношения к деятельности УПСМ, но делал это – как небезосновательно полагал Нифонтов – лишь после уяснения позиции Президента.

Сейчас ему предстояло решить задачу куда более трудную.

* * *

Куратор поднял голову от досье:

– Сколько ваших людей внедрено в окружение этого Пилигрима?

– Пятеро.

– Охрана станции?

– Сорок два человека. На первом энергоблоке и административном корпусе – восемнадцать.

– Каким образом пять человек могли нейтрализовать восемнадцать спецназовцев и захватить объект?

– Они изменили план операции и произвели захват на двадцать минут раньше – до пересмены. И никакого спецназа не было. Была обычная местная ВОХРа. Утечка информации о проверочном захвате станции не произошла. Вчера мы арестовали и допросили референта директора ФСБ. Утечка должна была произойти через него. Он не получал такого приказа от своих хозяев.

– Допрос был… – Да. С применением психотропных средств. Он выложил все, что знал.

– Значит, на станции сейчас, кроме персонала… – Рузаев, его советник Азиз Садыков, Пилигрим и наши люди – все пятеро. И три корреспондента. Два телевизионщика из Си-Эн-Эн и один журналист из Лондона.

– Пилигрим действительно мог обнаружить подмену тола?

– Да.

– Каким образом?

– У него был аэрозольный набор «Экспрей».

– Взрывчатка, присланная на лесовозе Краузе, на станции? Или это только предположение полковника Голубкова?

– Предположение. Но с вескими основаниями. Пилигрим вывез взрывчатку из Полярного на «санитарке» «Ремстройбыта». В пятнадцати километрах от турбазы «Лапландия» он убил водителя. После этого, вероятно, принес взрывчатку в рюкзаке на турбазу. Правда, сторож турбазы утверждает, что никого не видел. Но его показаниям доверять нельзя.

– Пьяный небось валялся? – брезгливо произнес куратор.

– Совершенно верно, – подтвердил Нифонтов. – С турбазы взрывчатку, скорее всего, перебросили на станцию на вертолете «Ми-8» вместе с гуманитарной помощью.

– Понятно, – кивнул куратор и повторил, подумав:

– Понятно. Почему испытания радиовзрывателей не дали никаких результатов?

– Эксперты НАСА предполагают, что на маркировке указана фальшивая частота, а инициирующий сигнал идет не на «Селену-2», а на какой-то другой спутник. И, возможно, не на один. Американцы арестовали в Нью-Йорке сообщника Пилигрима Бэрри. Но он пока не дает показаний о радиовзрывателях и спутниках связи.

– Не дает? При современных методах допросов? Или они не хотят их получить?

– Он может не знать. У нас пока нет оснований подозревать наших партнеров в двойной игре.

– Почему прервана компьютерная связь со станцией?

– Неизвестно.

– Есть ли какой-нибудь другой вид связи с вашими людьми?

– Конфиденциального – нет. Только внешние громкоговорители.

– Из этого следует, что вы потеряли контроль над ситуацией. Вы отдаете себе в этом отчет, генерал?

– Да.

– Что ж, давайте посмотрим кино.

Куратор включил телевизор, сунул в щель видеомагнитофона кассету, но кнопку «Play» не нажал.

– Как эта кассета оказалась у вас?

– Ее спустили из окна станции на шнуре. А из местного телецентра перегнали в Останкино.

– Ее могли видеть операторы телецентра?

– Нет, там наши люди. В аппаратной Останкинского техцентра – тоже.

– Вы видели?

– Да. После этого я немедленно позвонил вам.

– Каким может быть эффект от взрыва реактора? Чернобыль?

– Хуже. Взорвется и второй реактор. Потому что будут разрушены все системы защиты.

– Веселенькая перспектива, – заметил куратор и пустил запись.

« – Разрешите представить вам, господа: командующий армией освобождения Ичкерии, национальный герой Чеченской Республики полковник Султан Рузаев…»