Текст книги "Двойной капкан"

Глава восьмая. Заложник

I

Мистер Тернер всегда делал все сам, и поэтому у него всегда все получалось.

«Чего сам не сделаешь, того за тебя никто не сделает. А если сделает, то сам же потом и пожалеешь».

Джон Тернер на всю жизнь запомнил эти слова отца, которые любил повторять его старший брат Майкл, Да, Майкл. Красавчик Майкл. Такая нелепая гибель. И в самый расцвет карьеры, когда он фактически монополизировал всю торговлю оружием для стран, борющихся за национальную независимость. А они плодились в ту пору как грибы.

Нет слов, эта торговля давала прибыль. И немалую. Не брезговал Майкл и транспортировкой колумбийских наркотиков. В танкерах и сухогрузах, принадлежавших компании, совладельцами которой были Майкл Тернер и его младший брат Джон, при желании всегда можно было найти место для сотни-другой килограммов героина. Дело очень прибыльное, хотя и небезопасное. Главная опасность поначалу исходила не от федеральных властей и таможни, а от самих наркобаронов, сатаневших от собственного героина и устраивавших кровавые разборки в самых неподходящих местах и в самое неподходящее время. С этим еще кое-как можно было мириться. Но Джон словно бы прочувствовал пришествие новых времен, когда за наркотики серьезно возьмется правительство и будут даже выводить породы собак, способных учуять щепотку марихуаны за стальной переборкой.

С наркотиками, по настоянию Джона, было покончено. Но свернуть или хотя бы ограничить торговлю оружием уговорить Майкла не удавалось. Джон пытался сделать это не раз. Он чувствовал какими-то внутренними фибрами, что и это занятие уже выходит за пределы разумного риска. Майкл лишь посмеивался и расширял дело. Джон Тернер был за то, чтобы вкладывать полученную от торговли оружием прибыль в легальный бизнес – в танкерный флот, нефтепроводы. Он даже убедил брата купить несколько танкеров у вдовы президента Кеннеди Жаклин Онассис. Это придало корпорации «Интер-ойл» известную респектабельность. Но Майкл был неудержим. Его не устраивала нормальная прибыль в семь процентов, ему нужно было семьдесят, а еще лучше – сто семьдесят.

Но времена менялись. И слишком быстро. Даже после громкого расследования комиссии конгресса по поставкам оружия «контрас» Майкл не утихомирился. А это уже грозило самому делу. Не только процветанию, но и просто существованию корпорации «Интер-ойл». Перехват любого транспорта с оружием на судах «Интер-ойла» мгновенно обесценил бы акции корпорации на всех биржах мира. Это означало бы полное банкротство. Полное. Крах.

Отец часто повторял, особенно перед смертью:

«Я хочу, чтобы мой внук был сенатором». Для человека, который начинал свою карьеру мелким бутлегером, это была высокая мечта. Но Майкл не воспринял завета отца.

Поэтому ему пришлось уйти. Вместе с сыном, который так и не стал сенатором.

У самого Джона сыновей не было, двумя дочерьми и бесчисленными внучками занималась жена, поэтому политические перспективы рода его не интересовали.

После смерти Майкла весь бизнес был легализован. Джон Тернер не был человеком трусливым, но находил особое удовлетворение в том, что ему не нужно вздрагивать от ночных телефонных звонков и опасаться внезапного стука в ворота виллы или в дверь нью-йоркской квартиры. Это было сродни удовлетворению человека, хорошо сделавшего трудное и опасное дело и удачно вышедшего из него. Удовлетворению профессионала. А в бизнесе Джон Тернер был настоящим профессионалом. Это признавали даже его конкуренты и те немногие враги, которые сообразили вовремя убраться с его дороги и потому остались живыми.

Но бизнес это бизнес. Тот, кто ничего не делает, ничего не получает. Без риска наживают два цента на доллар. Это Джона Тернера не устраивало. Не потому, что он был беден. Нет, он был одним из самых богатых людей Америки. Причина была в другом. В том, что в свои шестьдесят четыре года он был еще вовсе не стар. Его крупная фигура источала силу и зрелую уверенность человека, знающего себе цену, а внутренняя энергия, которой Джон был заряжен, как ядерный снаряд, подчиняла его воле всех окружающих.

В отличие от своего брата Майкла Джон не был красавчиком. Но с годами грубоватые черты его лица обрели какую-то своеобразную гармоничность, легкая седина в густых, без единой проплешинки, волосах и взгляд серых холодных глаз превратили простоватого парня из Детройта в того, кого называют «интересный мужчина». На него оглядывались молодые женщины. В последние годы они мало его интересовали, но их взгляды были Джону приятны. Да, приятны. Они свидетельствовали, что он еще в полном порядке.

От предложения войти в состав Каспийского трубопроводного консорциума Джон Тернер отказался не потому, что доля участия, предложенная его корпорации «Интер-ойл», была слишком незначительной и соответственно незначительными были бы прибыли. Тут было нечто другое, не слишком связанное с деньгами. Он ощущал: согласись, скажи «да» – и все, спокойная старость. А он не хотел быть стариком.

Он отказался. Словно предчувствовал, что все тут не так-то просто. И оказался прав. Он долго обдумывал предложение Пилигрима и известного ему лишь по газетным сообщениям Султана Рузаева, поступившее через молодящегося фатоватого еврея с чеченской фамилией. Но с самого начала, еще ничего толком не обдумав, почувствовал, что примет это предложение. И принял. Потому что это был вызов.

Взлет. Возвращение в молодость.

План был безумен и обречен на провал. Если бы в нем не участвовал Пилигрим. Это тоже, естественно, не гарантировало успеха. Но в случае, если план удастся, он принесет столько, что вся прибыль от торговли оружием и наркотиками, которой помышлял его брат Майкл, оказалась бы горсткой мелочи. Одно только нападение на инспекторов российского Генштаба снизило котировку акций КТК почти на двадцать пунктов, что принесло Тернеру не меньше сорока миллионов долларов. А если КТК рухнет… Его советники не рекомендовали Тернеру лететь в Чечню. Слишком рискованно. Да и что он сможет там увидеть? Информация поступала регулярно по заранее оговоренным и надежно зашифрованным каналам связи, она выглядела полной и не давала повода усомниться в ее достоверности. И все же Тернер, не без некоторых раздумий, решил слетать в Грозный. Дело было слишком серьезное. А о таких делах нужно иметь личное представление. Он знал по многолетнему опыту, что это дает порой больше, чем самые широко развернутые и убедительные информационные материалы.

Тернера слегка насторожило то, что российское консульство не сразу выдало ему визу. Посланному в консульство сотруднику Тернера объяснили все обычной бюрократической неразберихой и пообещали быстро все уладить. Дело в том, что двадцать с лишним лет назад Тернер был включен в розыскные списки ФБР по подозрению в незаконной торговле оружием. Обвинение не было подтверждено в суде, срок давности истек лет пятнадцать назад, мистер Тернер давно уже являлся полноправным гражданином США. Но в архивах российского консульства его имя все еще значилось в списке нежелательных иностранцев. Чистая формальность, но потребовалось двое суток, чтобы ее уладить. Это не понравилось Тернеру, но после здравого размышления он решил, что загвоздка не стоит внимания:

Россия – страна бюрократическая, в ней все не как везде. Тем более что визу выдали уже на третий день с огромным количеством извинений от имени самого консула.

С собой Тернер решил взять только одного охранника – маленького вьетнамца Нгуена Ли, который в совершенстве владел всеми видами оружия, но почти никогда оружием не пользовался. Он сам был оружием.

Вечером, накануне вылета в Москву, сидя с традиционным бокалом кубинского рома «Баккарди» на веранде своей виллы, Тернер в который раз спрашивал себя, для чего ему ехать в Грозный. Пилигрима он там не встретит, тот занимается своим делом на Севере. Да и не нужна эта встреча, любые контакты с Пилигримом опасны. Хочет он увидеть Султана Рузаева? Нет, пожалуй. Тернер просмотрел все видеозаписи его телевизионных выступлений и его интервью в газетах и составил достаточно полное, как казалось ему, представление об этом полусумасшедшем фанатике, который пошел ва-банк, потому что захват Северной АЭС был его единственным и последним шансом удержаться на поверхности политической жизни Чечни.

Что еще? Советника Рузаева, этого Азиза Садыкова, он видел, говорил с ним почти два часа и остался им, в общем, доволен. Несмотря на слегка покоробившую Джона фатоватость и даже развязность, этот плешивый чеченский еврей был деловым человеком. Если на Султана Рузаева работают такие люди, все о’кей. Но Тернер видел лишь одного помощника Рузаева. А один человек погоды не делает. Рузаева окружают и другие люди. Вот на них Тернер и хотел посмотреть. Просто посмотреть.

В молодости один из приятелей Джона Тернера зарабатывал себе на хлеб тем, что подвизался в роли эксперта по санации убыточных предприятий. При этом он не имел никакого экономического образования, не разбирался ни в каких технологиях и если в чем-то и был настоящим знатоком, то только в бегах. Да и то регулярно проигрывал на них все, что зарабатывал в качестве эксперта. А зарабатывал он, как ни странно, немало. Однажды после хорошей выпивки он поделился секретом:

«Вот две фирмы примерно одного профиля. Я прихожу в ту, что на грани банкротства. И что я вижу в приемной? Длинноногую герл. Двумя пальчиками она печатает на машинке. И так осторожно, будто боится испортить свой маникюр. Я прихожу в другую фирму и вижу в приемной старую выдру, которая стучит на „Ремингтоне“ со скоростью пистолета-пулемета Бушмена, при этом успевает отвечать на все телефонные звонки и сортировать посетителей. Остальное просто. Если руководитель фирмы умеет нанимать служащих, то он и в своем бизнесе кое-что понимает, не так ли? Значит, его систему организации производства и нужно перенести в первую фирму. Этот совет я и даю. И я ни разу не ошибался, Джон, ни разу!»

Он действительно не ошибался в своих деловых советах. Но однажды ошибся в другом: попытался перекупить жокея-фаворита на дерби в Детройте, чтобы тот сдал главный заезд. И вроде бы договорился. Но ночью перед бегами какие-то неизвестные преступники пристрелили обоих – и жокея, и приятеля Тернера. Джон запомнил его рассказ. И с годами относился к нему все серьезнее. Не увидев окружения предполагаемого партнера, он не вступал в сделку. А иногда, к недоумению своих советников, отказывался от верного и прибыльного дела, не объясняя причин. А ему не понравились приближенные партнера. Просто не понравились. Он не всегда даже понимал чем. Но решение его в таких случаях было окончательным и пересмотру не подлежало.

В проект Пилигрима и Рузаева Тернер уже вложил немалые деньги. Даже если Рузаев и его советники произведут на него самое тошнотворное впечатление, этому делу уже не дашь задний ход. Так что в Грозный лететь вроде было и незачем. Но Тернер ощущал какую-то внутреннюю неудовлетворенность. Он как бы не полностью владел ситуацией. А это было не правильно. Пусть ситуация окажется хуже, чем он предполагал, но он должен ее прочувствовать. До конца.

На веранде появился его личный водитель, бывший чемпион мира по мотогонкам.

– Машина готова. Никаких изменений, сэр?

– Никаких.

– Слушаюсь, сэр.

Водитель исчез.

Тернер допил «Баккарди» и поднялся со старинного дубового, оставшегося еще от отца, скрипучего кресла-качалки. Нужно было выспаться, завтра предстоял нелегкий день.

II

Самолет из Нью-Йорка прилетел в Шереметьево-2 с полуторачасовым опозданием, поэтому Тернер и его сопровождающий не успели на утренний самолет в Грозный и вынуждены были почти целый день болтаться по Москве. В такси воняло бензином, на улицах невозможно было продохнуть от пыли и чада, на Красную площадь почему-то не пускали оцепившие ее милиционеры. Из остальных достопримечательностей Москвы, которые старательно демонстрировала нанятая Тернером молоденькая девушка-гид, ему запомнился лишь Пушкинский музей, где он долго бродил по прохладным залам, останавливаясь то у одной, то у другой картины и мысленно оценивая ее как бы по каталогу Сотби.

Богатый был музей. Очень богатый.

В половине девятого вечера после каких-то мелких проволочек наконец вылетели.

Через два с четвертью часа «Ту-154» приземлился в Грозном. Тернер знал, что его должны встретить, и поэтому не удивился, когда у выхода из аэровокзала его остановили два молодых черноволосых человека в приличных темных костюмах с галстуками.

– Мистер Тернер? – спросил один из них. Тернер молча кивнул.

– Добро пожаловать в Грозный, сэр, – по-английски проговорил встречающий. – Следуйте за нами.

Они обогнули заставленную старыми и задрипанными машинами площадь перед аэровокзалом, отчего она напоминала автомобильную свалку, и подошли к темно-синему джипу «судзуки».

Водитель открыл перед гостями заднюю дверцу.

Первым сунулся Нгуен Ли, быстро осмотрел салон и кивнул хозяину:

– Можно входить, сэр.

Тернер уселся в удобное кресло у окна и тотчас почувствовал что-то вроде комариного укуса в левую лопатку. Он поднял руку, чтобы потереть это место, но рука безвольно свалилась на колени. Последними остатками сознания он зафиксировал, что на него словно бы осело безвольное тело его телохранителя Нгуена Ли.

Очнулся Джон Тернер от солнечного луча, который проник сквозь дырявую шиферную крышу и упал ему на лицо. Он лежал на боку на какой-то соломе, руки были скованы наручниками. Ноги тоже были в наручниках, прикрепленных к деревянному столбу, подпиравшему кровлю сарая или амбара. С трудом повернув голову, он увидел неподалеку своего телохранителя Нгуена Ли, тоже в наручниках и прикованного к другому опорному столбу. Никаких признаков жизни Ли не подавал, из чего Тернер заключил, что его телохранителю вкатили либо большую дозу наркотика, либо он оказался к нему более восприимчивым.

Похоже, советники Тернера были правы, не рекомендуя ему лететь в Чечню. Но эта мысль была мимолетной, не имеющей отношения к положению, в котором он оказался.

Джон Тернер всегда был реалистом. А сейчас реальностью был сарай и его положение пленника или заложника. Из этого и следовало исходить.

Сарай или амбар был просторный, возле ворот Тернер увидел трех черноволосых и черноусых молодых людей в каких-то замызганных одеждах. Они сидели у стены, поставив между коленями автоматы Калашникова. Похоже, дремали. Перед ними багровел дотлевающими углями костерчик.

Осторожно, стараясь не привлечь внимания, Тернер подвигал руками и ногами.

Бесполезно. Освободиться от ножных и ручных браслеток не было никакой возможности. Что все это могло значить?

Люди Рузаева знали о его приезде. Правда, ждали они его утренним рейсом, а он прилетел вечерним. И что? Это повод для того, чтобы его взяли в заложники какие-то бандиты? И что теперь будет? Потребуют за него выкуп? Вот что они получат, а не выкуп! Выкуп! Рузаев пусть платит выкуп! Выкуп за него, за Тернера! А? Нет, мир просто сошел с ума!

Но он тут же остановил себя. Не мир. Он не в Лондоне и не в Нью-Йорке. Он в Чечне. А это совсем другой мир, который живет по своим законам. Правы были его советники: не следовало ему сюда ехать. Придется выгнать их всех к чертовой матери. За то, что. не сумели настоять на своем решении. Трудно его переубедить?

А это не имеет значения. Обязаны были переубедить, за это он им деньги платит.

В сарае произошло какое-то движение. Один из сторожей встал, потянулся, разминаясь. И тотчас дверь сарая распахнулась, в проеме появилась какая-то фигура в камуфляже и выплюнула из десантного автомата короткую очередь по тем трем, у костерчика. Все трое тут же осели и повалились в золу. Еще два десантника в черных масках влетели в сарай сквозь полуразбитые стекла с автоматами Калашникова на изготовку. Со двора донеслось несколько очередей и одиночных выстрелов. Затем тот, кто вошел через ворота, отложил в сторону компактный израильский «узи», снял наручники с рук и ног Тернера, помог ему сесть.

– Выпейте это, мистер Тернер, вам сразу станет лучше, – на хорошем английском языке проговорил он и протянул Тернеру две какие-то таблетки и пластиковую бутылку с минеральной водой.

Пока Тернер недоверчиво рассматривал таблетки, незнакомец продолжал:

– По преданию, Иисус Христос родился в овечьих яслях. Примерно в таких же яслях, а если быть точным – в овечьем загоне. Обрели новую жизнь и вы, мистер Тернер.

Не кажется ли это вам символичным?

Тернер все-таки проглотил таблетки, запил их минеральной водой и почувствовал, что ясность сознания возвращается.

– Кто вы? – спросил он.

– Неужели вы меня не узнали? – удивился незнакомец.

– Кто вы? – повторил Тернер.

– Все-таки не узнали! А мы ведь виделись не так уж давно.

Тернер внимательно взглянул на него:

– Азиз Садыков. Правильно?

– Совершенно верно. Под этим именем я встречался с вами в Нью-Йорке. Но я не Азиз Садыков.

Он дал какой-то приказ одному из боевиков, и через две минуты в сарае появился довольно молодой полноватый человек с пышными черными усами и золотой печаткой на пальце. Он был, как и все, в камуфляже и с автоматом в руках.

– Представьтесь нашему гостю, друг мой, – обратился к нему по-английски незнакомец.

– Мое имя Азиз Садыков. Я являюсь советником Султана Рузаева.

– Вы знаете этого человека? – спросил незнакомец, показывая на Тернера.

– Нет, я вижу его первый раз в жизни.

– Вы знаете меня?

– Да, сэр.

– Кто я?

– Вы мистер Джон Форстер Тернер.

– Спасибо, Азиз. Вы свободны.

– Что это значит? – спросил Тернер, когда человек в камуфляже вышел.

– Это небольшой русско-чеченский кроссворд, мистер Тернер. Я помогу вам его разгадать. Чуть позже. А сейчас нам нужно как можно быстрей убираться отсюда.

Выходя из сарая, Тернер оглянулся на стражей. Двое завалились вдоль стенки, а третий лежал ничком почти на кострище. Из-под него растекалось пятно крови, заливая угли и наполняя сарай тошнотворным чадом.

Тернера усадили в джип «субару» с тонированными стеклами. Туда же поместили Нгуена Ли, с которого не сняли ни ручных, ни ножных браслеток. Во главе колонны пристроился открытый «уазик» с крупнокалиберным пулеметом на турели, позади – еще один открытый «УАЗ» с автоматчиками и гранатометчиками. Человек, который назвался в Нью-Йорке Азизом Садыковым, а здесь почему-то именовал себя Джоном Тернером, сел рядом с водителем «субару» и повел коротким стволом «узи»:

– Поехали. Держись впритык.

Колонна двинулась в путь. Часа через два она въехала в какой-то предгорный поселок, белый от цветущей вишни. В одном из просторных дворов Тернера вывели из джипа и вежливо препроводили в прохладную гостевую комнату, глиняный пол которой был прикрыт домоткаными дорожками. Но стол был европейский, высокий, со скатертью и стульями. Пока чеченские женщины, прикрывая нижнюю часть лица, носили еду, незнакомец молча курил. А когда сервировка стола, включавшая в себя, вопреки законам шариата, бутылку смирновской водки и пузатую бутыль шотландского виски «Белая лошадь», была закончена, он сказал:

– По-моему, нам пора объясниться. Не правда ли, мистер Тернер?

III

– Кто вы?

– А как вы думаете?

– Я задал вопрос вам.

– Понимаю. Вы привыкли получать ответы на свои вопросы. Но позвольте вас спросить: кем вы были еще часа два с небольшим назад? Заложником, мистер Тернер.

И если бы мои люди не проследили ваш маршрут и мы не предприняли бы этого небольшого штурма, вы бы остались заложником. И освобождение стоило бы вам очень недешево. Особенно если бы похитители узнали, кто попал к ним в руки.

– Кто вы такой? – повторил Тернер.

– Кто я такой? То, что я ваш освободитель, – это, вероятно, уже не важно. Не так ли? Эту станцию мы проехали. То, что я не Азиз Садыков, – это вы тоже, полагаю, поняли. А то, что я не Джон Тернер, вам об этом и говорить не стоит. Мое настоящее имя вам ничего не скажет. Я – Аарон Блюмберг, гражданин Израиля. Но, возможно, кое-что скажет наименование компании «Фрахт Интернэшнл».

– Да, мелкая лондонская фирма. Они предлагали мне сотрудничество, – припомнил Тернер.

– В ту пору, когда Каспийский трубопроводный консорциум только формировался, – подсказал Блюмберг. – Так вот, я – хозяин этой фирмы.

– Президент там какой-то молодой немец.

– Президент «Интер-ойла» тоже не вы. Тем не менее «Интер-ойл» – ваша собственность. А «Фрахт Интернэшнл» – моя. Мы и не рассчитывали, мистер Тернер, что вы согласитесь сотрудничать с нами. Слишком мелкая рыбешка для вас. Нам нужно было выяснить ваши намерения. И мы их выяснили. Все дальнейшие события показали, что мы были совершенно правы. Вас не устроили бы даже двадцать процентов участия в КТК. Каспийский консорциум вообще был вам не нужен. Вы сделали ставку на другую лошадь.

– И что из этого следует? – спросил Тернер.

– Это же очень просто. Когда крупный и опытный игрок на бегах делает ставку на темную лошадку, как поступают мелкие игроки вроде нас? Стараются примазаться к его игре. Эту цель мы и поставили перед собой. И добились ее. Мы вошли в вашу игру, мистер Тернер. Скажу больше: на правах равных партнеров. И вам придется с этим считаться.

– Никогда в жизни не слышал такой чуши! Вы – на равных правах со мной? Как вас – Бломберг?

– Блюмберг.

– Так вот, Блюмберг, не знаю, о какой игре вы говорите, но не вам тягаться со мной! Кто бы вы ни были!

– Моя компания ни в какое сравнение не идет с вашей. Но вы не обратили внимания на маленький нюанс. Ваша годовая прибыль в среднем семь процентов. Наша – не меньше двадцати. А часто и больше. Почему? Потому что мы не жалеем денег на информацию. Они окупаются с лихвой. И когда мой друг Пилигрим сообщил мне об идее, которую он предложил Султану Рузаеву, я сразу понял, что лишь один человек в мире согласится финансировать этот безумный и вместе с тем вполне реальный проект. Вы, мистер Тернер. И я не ошибся.

– Ваш друг Пилигрим? – переспросил Тернер. – Вы знакомы с ним?

– И очень давно, – небрежно подтвердил Блюмберг. – Мы иногда сотрудничали.

Нечасто, но продуктивно. Вы хотите получить доказательства? Извольте. Всю первую половину 1982 года я работал мастером в газовой компании в Майами. Важно было не только нужным образом модернизировать газовую аппаратуру на одной из вилл, но и установить ее так, чтобы это не вызвало подозрений. Даже после двенадцатого мая мне пришлось еще месяца три торчать в этой компании, чтобы мое увольнение не привлекло внимания. Вы, конечно, помните, что произошло рано утром этого дня?

– Пилигрим никогда не говорил, что у него был напарник.

– А он вам много чего рассказывал? За рюмкой виски, а? Он не пьет, мистер Тернер. Для его профессии это слишком опасно. И никогда не болтает лишнего. Это еще опасней.

– Почему он рассказал вам о своем соглашении с Рузаевым?

– Ему нужен был помощник, который может свободно разъезжать по всему миру. В частности, для закупки необходимого оборудования.

– Какую часть своего гонорара он обещал вам за помощь?

– Миллион. Но я отказался.

– Вот как?

– Я бизнесмен, мистер Тернер, а не террорист. Я стремлюсь сделать свой бизнес абсолютно легальным. Как и вы. Но иногда приходится выходить за рамки. Увы, такова реальность нашего несовершенного мира. Мои принципы не позволяют мне зарабатывать в качестве подручного террориста.

– А раньше позволяли, – не удержался от замечания Тернер.

– Все мы были когда-то молоды и не слишком умны. В том числе и вы. Я уж не говорю о вашем брате Майкле. Он так и не успел поумнеть. Так вот, я не намерен быть подручным террориста еще и потому, что заработаю гораздо больше в качестве вашего партнера.

– Сколько?

– Десять процентов акций вашего будущего Каспийско-турецкого консорциума.

– Сколько вы намерены вложить в дело?

– Ни цента, мистер Тернер.

У Джона Тернера был огромный жизненный опыт. Но такого наглеца он видел, пожалуй, впервые. Да, впервые. То, что говорил этот Блюмберг, было неслыханно.

Но в том, как он это говорил – слегка небрежно, как о чем-то не слишком важном, – была какая-то внутренняя убежденность, сила, выбивавшая Тернера из колеи.

– А вы представляете, сколько это – десять процентов? – осторожно, даже как бы вкрадчиво, спросил он.

– Да, – кивнул Блюмберг. – Примерно полмиллиарда.

– И вы считаете такую сделку справедливой?

– Во сколько вы оцениваете свою жизнь, мистер Тернер?

– Идиотский вопрос!

– Не такой уж идиотский, – возразил Блюмберг. – В этом деле вы рискуете только деньгами. А я – своей жизнью. Для вас она, разумеется, мало что стоит, но для меня представляет определенную ценность. Вполне соразмерную вашему вкладу. И даже многократно его превышающую. Это и дает мне основание считать нашу сделку вполне паритетной. Почему бы нам не выпить, мистер Тернер? Утро было довольно суетливое, вы не находите? Вашего любимого «Баккарди», к сожалению, нет. Как и моего джина. Пить эту водку категорически не рекомендую. Это так называемый самопал. По-моему, сами ее производители не знают, из чего они ее делают. А эта вот «Белая лошадь» не так уж плоха. Разрешите за вами поухаживать? Рекомендую закусить сыром. Это овечий сыр, такой делают только на Кавказе. Ваше здоровье, мистер Тернер!

Тернер опрокинул в рот содержимое довольно объемистого фужера, но сыр есть не стал – лишь понюхал и брезгливо положил на глиняное расписное блюдо. Блюмберг тоже обошелся без закуски – только закурил еще одну сигарету «Кэмел».

– У вас накопилось немало вопросов, и я попробую сразу на них ответить, – продолжал Блюмберг, удобно расположившись на стуле и закинув ногу на ногу. – Вы, вероятно, уже догадались, каким образом мы вклинились между вами и Рузаевым. В Нью-Йорк был послан тот молодой джентльмен Азиз Садыков, которого вы сегодня видели, Мои люди перехватили его и привезли на виллу, слегка похожую на вашу. Я принял его, назвавшись вашим именем. А затем явился к вам под именем Азиза.

После нашей беседы с вами все инструкции были переданы Азизу, и он вернулся в Грозный с чувством исполненного долга. И в сущности, он исполнил его, не так ли?

Но знакомство с ближайшим помощником Рузаева и то, что я знал о самом Рузаеве, заставило меня усомниться в способности этих людей реализовать такой масштабный и трудоемкий проект. Они идеалисты, а в таких делах это мешает. Рузаев, например, предложил послать для захвата Северной АЭС группу своих боевиков. Даже когда Пилигрим пересказывал мне этот разговор, с лица его не сходило выражение изумления. А он, как вы знаете, умеет скрывать свои чувства.

– Когда и где вы видели Пилигрима?

– В Москве. Незадолго до его выезда на Кольский полуостров. Так вот, я понял, что должен лично контролировать ситуацию, если мы не хотим провалить огромное дело из-за какого-нибудь пустяка. Поэтому я и прилетел в Грозный.

Воспользовавшись вашим именем, мистер Тернер. И главное – вашим авторитетом.

– И Рузаев поверил, что вы – это я?! Вы же еврей!

– Разве среди крупных американских бизнесменов мало евреев? Вспомните хотя бы финансовую империю Гарримана. Вы по сравнению с ним так, средней руки делец. Мою личность почтительнейше удостоверил Азиз Садыков. И я передал Рузаеву триста тысяч долларов наличными. Из собственных средств. Так что я был не совсем прав, когда сказал, что не вложу в ваше дело ни цента. Я уже вложил. Но больше не вложу. Согласитесь, мистер Тернер: триста тысяч – это убедительная визитная карточка. Рузаев поверил бы, что я Тернер, даже если бы я оказался китайцем. И мой приезд не был бесполезным, – продолжал Блюмберг. – Напротив, он был очень полезным и своевременным. Я навел полный порядок в финансовых делах, заставил Рузаева расплатиться со своими боевиками. И даже предотвратил ошибку, которая могла все погубить.

– Какую ошибку?

– Транспорт со взрывчаткой. С пластитом, – уточнил Блюмберг. – Его выслали на Кольский полуостров в рефрижераторе с грузом фруктов. Мне не понравились водители, и я послал за ними двух своих людей на обыкновенных «Жигулях». И не зря. На одной из ночных стоянок оба водителя накурились плана и заснули прямо на земле возле машины. У моих людей был прибор ночного видения. Они заметили, как возле машины сначала крутились трое каких-то посторонних, а затем двое из них залезли под грузовик. Пластит был спрятан в кузовном коробе и прикрыт пластиной на болтах. Через некоторое время все трое уехали. Я приказал сдать фрукты любым оптовикам и срочно вернуть рефрижератор в Грозный. И здесь, мистер Тернер, начинается самое любопытное. В коробе была та самая взрывчатка. В такой же упаковке, того же веса и цвета. С одной лишь разницей: она не могла взорваться.

– Вы хотите сказать… – Да, ее подменили. Или обезвредили.

– Каким образом можно обезвредить взрывчатку?

– В те далекие годы, когда я грыз гранит разных наук в одном высшем учебном заведении, этот процесс назывался флегматизацией. Чтобы понизить способность к детонации, во взрывчатую смесь добавляли парафин, церезин и некоторые другие легкоплавкие добавки. Полагаю, что с тех пор наука шагнула далеко вперед. И сейчас, возможно, достаточно облучить какой-нибудь тринитротолуол пучком нейтронов или гамма-лучей, чтобы превратить его по степени безопасности в кусок хозяйственного мыла. За более современной и точной информацией вам следует обратиться к специалистам. Но вас, полагаю, больше волнует, не как обезвредили взрывчатку, а кто это сделал. Я прав?

– Кто? – повторил Тернер.

– Это очень интересный вопрос, мистер Тернер, очень. И я, к сожалению, не знаю на него ответа. Очевидно одно: против нас работает какая-то сила.

– ФСБ?

– Не думаю. Если бы российские спецслужбы что-то узнали, они просто арестовали бы Пилигрима и его людей. Я склоняюсь к мысли, что это, скорее всего, служба безопасности КТК. Нападение на инспекторов Генштаба их очень встревожило. И в Чечне у них сильные агентурные позиции. Полагаю, они взяли под контроль все окружение Рузаева. И каким-то образом узнали про взрывчатку. Впрочем, что за вопрос – каким? Деньги! Для Каспийского консорциума сохранение стабильности в Чечне – вопрос жизни. Не думаю, что они будут экономить на агентуре.

– Могли они знать, куда направляется рефрижератор?

– Вряд ли. Все документы были оформлены на Подмосковье. Там водителям должны были выдать новые накладные и путевые листы. Нет, не знали. Могли только предполагать, что взрывчатка направляется для какого-то теракта. Подменить или обезвредить пластит – это была удачная мысль.

– Значит, первый канал пропал, – проговорил Тернер, невольно ловя себя на мысли, что разговаривает с этим типом именно как с равноправным партнером. Но дело было слишком важным, чтобы обращать внимания на эти тонкости. – Что со вторым?