Текст книги "Двойной капкан"

IV

Когда Боцман сообщил мне, что он хоть и начинал службу в морской пехоте, но в жизни не держал в руках ни сигнальных флажков, ни телеграфного ключа, а как перемигиваются патрульные катера, видел только во время учебного похода в Кронштадте, я готов был… Не знаю. На стенку лезть. И полез бы, если бы это могло помочь. Не могло. А что могло?

Это был типичный затык. В любом деле такое бывает. Канава поперек дороги.

Сорванная резьба. Застрявший в металле обломок сверла. И уже забываешь, куда и зачем ехал, для чего нужно этот проклятый болт открутить и зачем дырку сверлил.

Мир сужается, все упирается в этот затык.

Боцман даже почувствовал себя виноватым от того, что его неумелость свела на нет единственную возможность связаться с полковником Голубковым. Но он же и выход предложил: из этих мест многие на Северном флоте служили, может, найдется среди них сигнальщик? Кинулись в комнату отдыха. Телевизор был выключен, женщины спали на диванах и составленных стульях и креслах, мужики на полу, подмастив под головы кто что нашел. В комнате было довольно светло и мирно, как в спальне детсада в тихий час. Осторожно, чтобы не переполошить остальных, мы расталкивали по одному молодых парней и шепотом объясняли, что нам нужно. Пустой номер. На флоте действительно служили многие, но специальности были не те: дизелист, наводчик, локаторщик. Вспомнили про шестерых вохровцев в служебке. Но и здесь мимо морды, только матов нам натолкали по полной программе.

Оставалась последняя надежда – поискать среди операторов и диспетчеров на главном пульте. Слабенькая была надежда. Там работали в основном инженеры. Но вдруг? И тут нам неожиданно повезло. На лестничной площадке третьего этажа, где размещались кабинеты директора и главного инженера станции, курил белобрысый компьютерщик Володя. Узнав, что нам нужно, он удивился:

– А чего сразу ко мне не пришли?

– А ты разве служил? – не поверил Боцман.

– Нет. Но азбука Морзе – азы информатики. А про информатику я знаю все.

Но затык – он и есть затык. В нем всегда не одна подлянка, а несколько. Одна в другой. Фонарь нашелся у Дока. Хороший фонарь, сильный. Но сколько Володя ни мигал сквозь мутные от пыли стекла, ни одна зараза внизу не обратила на это внимания. Не видели. В темноте увидели бы. Но солнце уже начало явственно проглядывать сквозь облака. А время шло. Всего час сорок оставалось до шести утра. До репетиции Апокалипсиса. Или до самого Апокалипсиса.

Я уже потерял всякую надежду связаться с Голубковым и даже внимания не обратил на предложение Володи попробовать помигать красным фонарем на вентиляционной трубе. Нужно было срочно что-то решать. Я вызвал по «уоки-токи» Артиста, Муху и Дока. И пока Володя, добравшийся с помощью главного инженера до распределительного щита, подавал сигналы вызова, я рассказал ребятам все, что знал. А ничего хорошего я не знал. И никакого решения у меня не было. Кроме того, что сразу же предложил Артист: отключить или пристрелить Генриха, а потом повязать Рузаева и его напарника. Но Муха только рукой махнул:

– А если он успеет нажать кнопку?

– Не успеет, – хмуро заверил Артист.

– А если? – повторил Муха.

– Олег прав, – сказал Док. – Риск слишком большой.

– Ну так предлагайте что-нибудь, вашу мать! – огрызнулся Артист. ^ – Не можем же мы сидеть сложа руки!

Но именно так, сложа руки, мы и сидели. Никогда в жизни я не ощущал такого груза ответственности. Мне часто приходилось принимать тяжелые решения. И в Чечне, и позже. Но тогда мы рисковали своей жизнью. Сейчас от моего решения зависела жизнь десятков тысяч людей.

Над сопками откуда-то с юга пролетел тяжелый военно-транспортный вертолет, приземлился за зданием телецентра. Минут через пять взлетел и ушел в сторону Мурманска.

Я взглянул на свою «Сейку».

4.55.

ППР, как говорят летчики. Полоса принятия решения. А решение было только одно.

То, что предложил Артист.

– Какой у тебя ствол? – спросил я. Артист вытащил из-за пояса «тэтэшник», изъятый им у кого-то из ВОХРы.

– Не годится. Возьми мой. – Я протянул ему ПСМ. – А этот давай сюда. Сними куртку, набрось на плечи. «Ночку» тоже сними, сунь в карман. Ствол – назад, за пояс. Войдешь один. Скучно тебе. И жрать охота. И спать. И вообще. Постараешься оказаться за спиной Генриха. И поближе к нему. Муха и Док. Оба – в разные концы коридора. Мы с Боцманом – в приемной. Ровно через тридцать секунд после того, как Артист войдет в кабинет, одновременно выпустите по полному рожку – в стены, в потолок, в стекла. Операция отвлечения. Генрих обязательно оглянется. Артист, у тебя будет всего четверть секунды. Не больше. Рефлекторный поворот головы. И все. Должен успеть. И сразу подхватывай взрывной блок, Рузаева и Азиза мы с Боцманом возьмем на себя. Боцман, стрелять только по ногам. Иначе можем зацепить корреспондентов. Вот вроде бы и все. Задача ясна?

– Может, лучше в кабинет зайти не Артисту, а мне? – предложил Муха. – У меня вид более безобидный.

– А зевнуть ты сумеешь? – поинтересовался Артист.

– Как? – спросил Муха. И Артист показал как.

– Нет, так не сумею, – признался Муха.

– То-то! – сказал Артист.

– Смотрите, смотрите! – закричал Боцман, показывая на телецентр. – Мигает! Точно – мигает!

И тут же по железной лесенке с верхней площадки скатился главный инженер станции Юрий Борисович:

– Сигнал принят! Ждут сообщения! Быстрей, ребята, быстрей!

Мы кинулись вверх к распределительному щиту.

– Порядок, – сказал мне Володя. – Диктуй. Только медленно, оператор там не ахти.

Не успел Володя отмигать текст моего сообщения полковнику Голубкову, как Юрий Борисович схватил меня за плечо:

– Это правда?! Станция действительно заминирована? И взрыватели настоящие?

– Нет, конечно, – ответил я. – Это учебно-штабная игра по линии Министерства чрезвычайных ситуаций.

– Я вам не верю!

– Возьмите себя в руки! – приказал я. – Идите к операторам. Скажите, что все скоро кончится. И никакой паники, ясно?

– Ясно.

– Добавь, – сказал я Володе, когда главный инженер ушел. – "Наши действия.

Вопрос".

Красный фонарь на ретрансляторе несколько раз мигнул.

Володя перевел:

– «Ждите».

– Чего, твою мать, ждать?! – взорвался Артист. – Охренели они там, что ли?

– Отставить! – перебил я. – Приказано ждать – будем ждать.

Ждать, к счастью, пришлось недолго. Лампочка на ретрансляторе замигала.

– «Голубков – Пастуху, – начал читать Володя. – Приказ Москвы… Гости должны… беспрепятственно… покинуть станцию…»

– Беспрепятственно покинуть станцию?! – переспросил Артист. – Они ее, суки, покинут. Прямым ходом. Сразу к вратам святого Петра!

Лампочка на телецентре продолжала мигать.

– «Повторяю… приказ Москвы… Ситуация контролируется…» – Володя оглянулся на меня:

– Спрашивают: «Как поняли?»

– Сигналь: «Приказ Москвы понял… Не верю, что ситуация под контролем… Прошу подтвердить…» Добавь: «Словом русского офицера».

Телецентр молчал целую вечность. Минуты три. Потом лампочка вновь замигала.

– «Подтвердить не могу», – прочитал Володя.

– Пиши: «Прошу разрешить действовать по обстановке».

Снова пауза. И наконец ответ:

– «Разрешаю… И храни вас… Господь… ребята…»

– А вот это другое дело! – сказал Артист. Я приказал Володе оставаться на месте – на случай, если поступит новая информация, – и кивнул своим:

– Пошли! Сделаем прикидку и… Мы спустились на нижнюю площадку, и тут меня неожиданно окликнул английский журналист:

– На минутку, Серж! Есть небольшой разговор.

– Позже, мистер Крамер, – ответил я.

– Позже может быть поздно. Ваши друзья позволят мне поговорить с вами тет-а-тет?

– У меня от них нет секретов.

– Что ж, значит, и у меня нет. Я стал невольным свидетелем ваших переговоров с полковником Голубковым. Вы нашли очень остроумный способ связи. Единственный его недостаток – открытый эфир. Но в данном случае это не важно. Из окон директорского кабинета телецентр не виден. Да и вряд ли наши гости владеют азбукой Морзе.

– А вы владеете?

– Мне приходилось работать на телеграфном ключе. Давно, правда, когда еще не было современных средств связи. А это умение не забывается. Я не спрашиваю, каковы ваши планы. Но намерен внести в них серьезные коррективы. Только сначала, Серж, давайте еще раз свяжемся с Константином Дмитриевичем.

– Вы его знаете? – спросил Муха.

– Да. И он меня тоже знает.

Мы поднялись к распределительному щиту. Володя сидел возле него, поеживаясь от утреннего морозца.

– Вызови телецентр, – сказал я ему. Лампочка на ретрансляторе замигала.

– Готовы, – сообщил мне Володя. – Диктуй.

– Разрешите мне? – вмешался Крамер. – Передавайте: «Доктор – Туристу… Весна в Каире… Как поняли?..»

– «Понял вас. Доктор… Вас понял. Прием», – прочитал Володя.

– «Подтвердите мои полномочия Пастуху…» – продиктовал Крамер.

– «Подтверждаю, – ответили с телецентра. – Полностью подтверждаю… Пастух… этот человек… координатор. Его приказы… подлежат немедленному исполнению… Всеми. Как понял?..»

– Передай: «Все понял», – сказал я Володе, хотя, если честно, ничего не понял.

– «Гости прибудут в Мурманск… ориентировочно около семи часов утра, – продолжал диктовать Крамер. – Подготовьте встречу… Во избежание перехвата… обеспечьте немедленную транспортировку гостей в надежное… в абсолютно надежное место…»

– «Встреча готова:.. Готова встреча, их ждут… Транспорт и база подготовлены…»

– «Сообщите Джефу… надобности в участии НАСА нет… У меня все. Удачи, Турист».

– «Удачи всем», – ответил телецентр. Мои ребята слушали весь этот разговор с открытыми ртами. Да и у меня тоже челюсть слегка отвисла.

– Кто такой Джеф? – спросил Боцман. Крамер усмехнулся:

– Вообще-то о таких вещах не говорят. Ну да ладно, скажу. Джеф – это Джеффри Коллинз, заместитель начальника информационно-аналитического директората ЦРУ.

– Ни хрена себе! Он-то тут при чем?! – изумился Муха.

– А вот этого я вам не скажу. Может быть, скажет полковник Голубков. Позже. Если сочтет нужным. – Крамер повернулся к Артисту:

– Я просил вас незаметно выбросить с крыши в озеро некую коробку. Вы это сделали?

– Нет, было полно народу. Заметили бы. Припрятал в углу, под толем.

– Сделайте это обязательно. Сразу же после нашего разговора. А теперь, друзья мои, давайте обсудим план действий. Цель: создать условия, при которых те, кого мы называем «наши гости», сами изъявили бы желание как можно быстрей покинуть станцию. Оптимальный срок – в шесть сорок. На заключительном этапе по некоторым причинам мне целесообразно будет раствориться среди массовки. А главную роль придется сыграть Артисту.

– Опять Артисту! – возмутился Муха. – А нам что делать?

– Как – что? – переспросил Артист. – Аплодировать!

– Не беспокойтесь, Олег, – заметил Крамер. – Работы всем хватит. И это будет очень непростая работа. Очень, – повторил он и закончил:

– Если бы я умел, я бы сейчас помолился.

– А вы просто помолчите, – посоветовал я, вспомнив слова отца Андрея. – Господь сам читает в сердцах.

Крамер кивнул:

– Тогда давайте помолчим все.

И мы помолчали.

V

"СПЕЦСООБЩЕНИЕ Полковнику Голубкову от капитана Евдокимова.

Прибыли в Мурманск в 5.05. Обстановка спокойная. Борт Рузаева заправлен, стоит на резервной взлетной полосе. Исходные заняли. К приему гостей готовы".

"ШИФРОГРАММА

Срочно.

Джеф – Туристу.

Выявлен еще один покупатель пяти комплектов спутниковых радиовзрывателей и пускового блока. Он же арендовал частоту на четырех коммерческих спутниках «Орион». По кредитной карточке покупатель установлен: гражданин Германии Марио Камински, постоянно проживающий в Лондоне. Прибыл в Нью-Йорк утром 24 апреля, вылетел из Нью-Йорка в Москву 25 апреля. В тот же день вечерним рейсом вернулся в Лондон. Не исключено, что этот комплект взрывателей он передал объекту П.

Каким образом он сумел пронести тетриловые взрыватели сквозь защитные системы аэропорта, не установлено. От арестованного сообщника объекта П. Бэрри никаких данных о его связях с Камински не получено".

"СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Срочно.

Полковнику Голубкову от лейтенанта Авдеева.

Около 4.00, когда я оформлял выездной пропуск на КПП Кубинки, на территорию аэродрома въехали два автобуса в сопровождении двух джипов военной автоинспекции. Из автобусов высадилось около 50 офицеров из спецподразделения «Зенит». Один из них оказался моим знакомым по училищу. Он рассказал, что час назад их подняли по тревоге и привезли в Кубинку. Куда полетят, не знает, но, судя по утепленному камуфляжу, куда-то на Север. Возможно, в Мурманск, так как перед отправкой начальник штаба запрашивал, открыт ли мурманский аэропорт..

Предполагает, что будет проводиться какая-то крупная антитеррористическая операция особой важности, так как руководит группой сам командир «Зенита». Для них срочно готовили военно-транспортный самолет «Ан-10», бортовой номер 84322.

Время вылета выяснить не удалось. Счел необходимым сообщить вам данную информацию, так как это может быть связано с операцией «Капкан».

"СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Срочно.

Капитану Евдокимову от полковника Голубкова.

Постарайся узнать у диспетчеров время прибытия в Мурманск борта из Кубинки.

«Ан-10», номер 84322. Информацию немедленно сообщи".

Глава двенадцатая. Час "Ч"

I

5.40 Как все-таки быстро устанавливается иерархия в любом человеческом сборище. В тюрьмах, говорят, вообще мгновенно. В армии – само собой. Да и в любой толпе.

Только что, казалось, была однородная масса, а вот уже и лидер прорезался, и приближенные к лидеру, и статисты, и даже шестерки-изгои. «Каждый сверчок знай свой шесток». И знает. Без всякой подсказки.

Как и положено людям второзначимым, обычной охране, в которую мы превратились, выполнив свою основную функцию. Док, Боцман, Муха и я расположились в приемной, разделявшей кабинеты директора и главного инженера АЭС. О былом богатстве и престижности атомной энергетики говорили лишь обшитые дубом стены да добротная канцелярская мебель, которая сегодня, в царстве современных офисных интерьеров от лучших мировых фирм, выглядела вполне убого. Даже компьютера не было – на столике секретарши стояла обычная механическая «Оптима», а на хилых ножках в углу тускнел пыльным экраном «Рекорд», перенесенный в приемную из комнаты отдыха, когда там появился подаренный Люси Жермен величественный японский «Тринитрон».

Рузаев со своим черноусым советником Азизом Садыковым, Генрих и корреспонденты коротали время в кабинете директора станции. Мы тоже, конечно, могли бы там сидеть, никто нас не гнал, но тут-то и сработал инстинкт сверчка. Мы вполне охотно ему подчинились. Так-то оно было и лучше, лишняя напряженка раньше времени нам была ни к чему. Пару раз из кабинета выглядывал Генрих. Один раз молча оглядел нас. На второй спросил:

– Где Артист?

Я лишь пожал плечами:

– Шляется где-то. Смотрит, все ли в порядке. Или просто пошел размяться. Нудное, оказывается, это дело – захватывать атомные электростанции. Больше я, пожалуй, на такое не подпишусь.

Генрих скрылся за дверью. Я повернулся к Доку:

– А теперь расскажи-ка нам про свою стажировку. Где ты ее проходил и чему тебя там учили?

– Да, очень интересно, – поддержал меня Муха.

Док как бы даже слегка смутился, но все же ответил:

– Ну, как вам сказать… На Кубе.

– Ух ты! – восхитился Муха. – Как тебя туда занесло?

– Да просто. Купил путевку в турагентстве и полетел, А там… Ну, договорился насчет стажировки. И прошел курс. Четыре месяца. По полной программе.

– Там же перезрелый социализм. Чему они могли тебя научить? – удивился Боцман. – Особенно в полевой хирургии.

– Полевой хирургии я и сам бы мог их поучить. У нас эта школа повыше классом. Но кое-что они умеют лучше нас. В общем, я прошел курс в их учебно-тренировочном центре. Где готовили кадры для национально-освободительных движений. Как нынче у нас говорят – террористов. И сейчас готовят. Правда, поменьше.

– Господи Боже мой! Зачем тебе это было надо? – спросил я.

– Видите ли, ребята… Я чувствовал себя как-то неловко. Вечно вам приходилось меня подстраховывать. Вот я и решил… Поучиться, в общем.

– Чему же тебя там учили? – поинтересовался Муха.

– Всему. Десантирование. Взрывное дело. Современные средства связи. Тактика подводных операций. Ну, стрельба, рукопашный бой, это само собой. И через день – марш-броски с полной выкладкой. Сержант был – страшная сволочь. Но дело знал.

Перед отъездом я все же набил ему морду. Чем и доказал, что его уроки не прошли даром. А я недаром платил бабки.

– Сколько? – спросил я.

– Много, Серега. Двадцать штук. Баксов.

– Ну даешь! – ахнул Боцман. – Как же тебя туда приняли?

– Ты же сам сказал, что там социализм. А при социализме за бабки можно все, только плати.

– Да, Док, теперь мы видим, что ты действительно любознательный человек, – заключил я.

– Есть у меня этот недостаток, – покорно согласился Док.

Появился Генрих, сделал мне знак выйти в коридор и тут повторил прежний вопрос:

– Где Артист?

– Да что вы пристали ко мне с этим Артистом? – удивился я. – Вам он нужен? Так и скажите. Сейчас узнаю.

Я включил «уоки-токи»:

– Пастух вызывает Артиста. Артист, слышишь меня? Ты где? Прием.

– В сортире, – раздался из динамика довольно агрессивный голос Артиста. – Доложить, что я делаю?

Я взглянул на Генриха:

– Вызвать?

Он отрицательно покачал головой:

– Не нужно.

– Ну так что? – нетерпеливо спросил Артист. – Надевать штаны или разрешишь продолжать?

– Продолжай, – сказал я.

– Большое тебе за это человеческое спасибо, – саркастически поблагодарил Артист и ушел со связи.

– Мне не нравится его настроение, – заметил Генрих. – Что с ним?

– Обыкновенный мандраж. Не каждый день приходится сидеть на атомной бомбе. – Я решил, что пора, пожалуй, подогреть ситуацию, и добавил:

– Он дергается из-за Люси Жермен. Ее нигде нет. Где она, кстати?

– Она там, где и должна быть, – довольно жестко ответил Генрих. – Присматривайте за ним, Серж. Нам не нужны сейчас никакие нервные срывы.

Он вернулся в кабинет, а я к ребятам в приемную. На их быстрые вопросительные взгляды кивнул: все в порядке.

Еще через три минуты, ровно без пяти шесть, двери кабинета раскрылись, появился сначала Азиз, грозный в своем камуфляже и с «узи» в руке, за ним – Рузаев, Генрих, Крамер и Гринблат с Блейком.

– В комнату отдыха, – приказал нам Генрих. – Сейчас начнется телетрансляция.

Застегнуть куртки, оружие на виду, натянуть «ночки»!

– Отставить! – возразил я. – Да вы что?! Там же сразу истерика будет! Пять лбов в «ночках» и со стволами – шутите? Снять «ночки», стволы убрать, держаться спокойно и дружелюбно! – приказал я своим.

– Ваши лица будут на пленке, – предупредил Генрих.

– И что? – спросил я. – Чего нам бояться?

– Что ж, пусть будет по-вашему, – согласился он, но сам «ночку» надел и полностью закрыл ею лицо.

– Мы можем снимать все? – уточнил Блейк.

– Да, все.

5.56 Азиз хотел рвануть дверь комнаты отдыха, словно намерен был ее штурмовать, но я остановил его:

– Спокойно, советник. Это нужно делать не так.

– А как? – обескуражено спросил он.

– Сейчас покажу.

Я аккуратно, без лишнего грохота открыл дверь и постоял на пороге, осматриваясь.

В комнате было уже совсем светло. И будь она размером побольше, все это напоминало бы зал ожидания какого-нибудь северного аэропорта, где пассажиры, случалось, по неделе ждали летной погоды. Я довольно громко и демонстративно покашлял. Люди на полу и в креслах зашевелились.

– Доброе утро, дамы и господа! – бодро проговорил я. – Извините за беспокойство, но нам хотелось бы посмотреть передачу по вашему прекрасному «Тринитрону».

Надеюсь, нет возражений?

Я прошел в угол комнаты, взял пульт и включил телевизор. На огромном экране появилась таблица с потрясающе сочными и нежными красками. Я пробежал по всем пяти каналам, которые принимались в Полярных Зорях, везде была та же таблица.

После чего вернулся к двери и протянул пульт Рузаеву. Но его перехватил Генрих и включил первый канал.

Народ в комнате отдыха начал понемногу приходить в себя.

– Батюшки-светы! Уже шесть часов! – спохватилась одна из женщин. – Мне же дочку в школу вести! Эй, господа-товарищи, вы тут занимайтесь какими хотите делами, а я домой пошла!

– Мадам, вам придется немного задержаться, – объяснил я.

– Как это задержаться?! Как это задержаться?! Мне дочку в школу вести, не понял?

– В самом деле! – загудели недовольные голоса. – Развели хреновину! Кто-то галочки ставит, а мы, считай, вторую упряжку тянем! И отгула небось не дадут!

Хватит, пошли по домам, ну их всех к лешему!

– Дамы и господа, прошу успокоиться! – воззвал я. – Вы уйдете по домам! И обещаю вам – очень скоро!

– А ты нам не обещай! Мы уже ушли! – проговорил какой-то рослый парень и поднялся с пола.

Генрих извлек из кармана «глок» и дважды выстрелил в потолок.

Наступила мгновенная тишина.

– Всем оставаться на местах! – приказал Генрих. – Когда можно будет уйти, вам скажут! – Мог бы ничего и не говорить, все и так все поняли.

Таблица на экране «Тринитрона» исчезла, мелькнула заставка обычной передачи «Доброе утро» и тут же появилась студийная выгородка «Новостей». За столом ведущего сидел обозреватель Евгений С. Я не часто смотрел его программы. Больно уж он был самодовольный. Но сейчас на его лице не было и следа самодовольства.

Обычно аккуратно причесанные волосы сосульками свисали на лоб, галстук был сбит на сторону, а платка, в тон галстуку, который обычно торчал краешком из кармашка его пиджака, вообще не было.

– Чего это с ним? – удивился парень, который едва не возглавил движение народных масс. – С бодуна, что ль?

– Ну! – поддержал его другой. – А то! Вчера трепался и сегодня подняли. И даже похмелиться, видать, не дали!

– Внимание! – произнес С. – Работают все каналы Центрального телевидения России!

Ровно через минуту будет передано сообщение чрезвычайной важности!

Во весь экран появились часы. Все уставились на секундную стрелку. Генрих пробежал по остальным каналам – везде были эти же часы.

Секундная стрелка коснулась цифры «XII», в кадре вновь появился С.

– Передаем экстренное сообщение. Сегодня ночью группа чеченских боевиков из армии освобождения Ичкерии во главе с командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок Северной атомной электростанции и заминировала его. Полковник Рузаев предъявил Президенту и правительству России ультиматум… Я взглянул на Рузаева. Он стоял у двери, скрестив на груди руки и высоко подняв голову с рыжей жиденькой бороденкой. Это был час его торжества. На полминуты он снял свои темные очки, и я увидел его глаза. Это были горящие безумным желтым огнем глаза маньяка.

– Полковник Рузаев потребовал, чтобы его ультиматум и репортаж корреспондентов Си-Эн-Эн о захвате и минировании Северной АЭС были показаны по всем каналам Центрального телевидения, – продолжал С. – Мы вынуждены выполнить это требование. Включаем запись… 6.16 Мне не удалось в полной мере оценить операторское искусство Гарри Гринблата. В тот момент, когда на экране общие планы станции сменились началом нашей операции, кто-то сзади слегка дернул меня за рукав. Я оглянулся. Это был компьютерщик Володя. Я незаметно вышел за ним в коридор.

– Приказ Голубкова, – быстрым шепотом сказал он. – «Начинайте немедленно».

Я достал «уоки-токи» и вызвал Артиста.

– Слушаю, – ответил он.

– Твой выход.

– Но договорились в шесть сорок.

– Приказ Голубкова: начать немедленно. Как понял?

– Понял тебя. Начинаю.

Я сунул «уоки-токи» Володе:

– Дуй наверх. Как только вертолет взлетит, сообщишь. Только не дай бог, чтобы тебя заметили. Понял?

Володя исчез. Я вернулся в комнату отдыха. Моего временного отсутствия, похоже, никто не заметил. Все, не отрываясь, смотрели на экран телевизора. Лишь Крамер искоса взглянул на меня. Я кивнул. Он тотчас отвел взгляд.

На экране возникла крыша машинного зала и опускающийся на нее «Ми-1». Но что было дальше, досмотреть никто не успел.

Дверь распахнулась, ворвался Артист с автоматом «узи» в руках, быстро прошел по комнате, вглядываясь в лица людей. Затем круто повернулся к Генриху:

– Где Люси?

– Успокойтесь, Семен, – сказал Генрих. – Все смотрят телевизор, а вы мешаете.

Не оглядываясь, на звук Артист выпустил по экрану короткую очередь. Кинескоп взорвался, осыпав всех стеклянной пылью. Не знаю, намеренно он это сделал или так получилось само собой, но я почувствовал облегчение. Он избавил обычных, ничего не подозревавших людей от ужаса Апокалипсиса. А для них это был бы настоящий Апокалипсис. И настоящий ужас.

– Где Люси? – повторил Артист.

– Серж! – приказал мне Генрих.

– Сенька! – заорал я. – Ты что, опупел?! Немедленно отдай ствол!

Но он будто и не услышал меня.

– Я знаю, где она! – сказал он и выбежал в коридор. Я рванул следом. Генрих – за мной. А за ним – Боцман, Муха и Док.

Артист опередил нас на полминуты. Еще из приемной мы услышали автоматную очередь, а потом увидели картинку, которая была, пожалуй, эффектней, чем захват атомной электростанции неизвестными террористами.

Замок на двери компьютерной был будто вырезан очередью из «узи» с его скорострельностью тысячу четыреста выстрелов в минуту. Посреди комнаты стоял Артист, безвольно опустив руку с «узи», и молча смотрел на труп Люси Жермен. А потом поднял голову и посмотрел на нас.

Вот тогда я и понял, что он когда-нибудь обязательно сыграет Гамлета.

Потому что он плакал. По-настоящему. Молча. Слезы катились по его светлой, отросшей за ночь щетине и скапливались в углах рта. Он осторожно обошел то, что когда-то было блистательной Люси Жермен, аккуратно прикрыл за собой дверь и взглянул на Генриха.

– Зачем вы убили ее? – негромко спросил он и тут же вскинул «узи» с такой стремительностью, что Мухе пришлось совершить лучший в своей жизни бросок, чтобы успеть перехватить его руку. Три или четыре пули выбили из паркета щепу, а затем раздался сухой щелк. Рожок автомата был пуст. На помощь Мухе кинулись Боцман и Док. Артист отбивался как бешеный. И если бы не Док, даже не знаю, как бы ребята с ним справились.

Наконец, они притиснули его к полу. Он немного полежал, а потом хмуро сказал:

– Отпустите.

– А будешь хорошо себя вести? – спросил Муха.

– Буду, – пообещал Артист.

Его подняли. Он прислонился к стене, немного постоял и нацелился указательным пальцем в грудь Генриха:

– Тебе конец, сука. Понял?

Генрих сунул правую руку в карман пиджака.

– Не делайте этого! – предупредил я. Но он не внял. В руке его появился «глок» – и очень быстро, нужно отдать Генриху должное, почти мгновенно. И тут уж мне пришлось проявить некоторую расторопность. Хороший инструмент ПСМ, точный. Его пуля вышибла «глок» из руки Генриха с такой силой, что австрийская пушка шмякнулась о стену и грохнулась на паркет прямо под ноги Рузаеву и Азизу, которые появились в дверях кабинета и обалдело наблюдали за происходящим.

– А я ведь предупреждал, – мягко укорил я Генриха, который скрючился над отсушенной выстрелом рукой. Но левую руку, в которой был взрывной блок, из кармана все же не вынул.

– Что тут творится? – заорал Гринблат, протискиваясь в кабинет с камерой.

– Хватит съемок, – сказал я ему. – Вы уже наснимали на Пулитцеровскую премию.

Ничего не происходит. Давайте выйдем на минутку, – обратился я к Генриху. – И снимите вашу идиотскую «ночку», вам сейчас не от кого прятать лицо.

Он стащил «ночку», вытер обильный пот и послушно вышел за мной в приемную. Я плотно прикрыл за собой дверь и сказал:

– Вам нужно немедленно убираться со станции. Вы меня понимаете? И когда я говорю немедленно – это и значит немедленно.

– Из-за этого психа? – презрительно спросил он.

– Нет.

– Из-за чего?

– Попробую объяснить. Хотя мы тратим на это драгоценное время. Впрочем, это ваше время, а не мое. Вы видели начало репортажа о захвате станции? Как мы выходим из лодочного сарая?

– Да. И что?

– Этих кадров не мог снять Гарри. Они с Блейком были уже внутри станции.

Генрих подобрался, как рысь перед прыжком:

– Кто же их снял?

– Не знаю. Это сейчас не самое важное. Есть кое-что поважней.

Я подошел к телевизору «Рекорд» и щелкнул пусковой клавишей.

– На всех пяти каналах «Тринитрона» была одна и та же картинка, – напомнил я, пока этот старый чайник разогревался. – Вы дважды проверяли. Правильно?

– Да.

– А теперь смотрите.

Я нажал кнопку пятого канала – рябь. Четвертого – рябь. Третьего и второго – тоже рябь. И наконец ткнул в кнопку первого канала.

На мутном экране мелькнул конец какого-то детского мультика и появился ведущий.

Не С. Совсем не С.

– Продолжаем программу «Доброе утро», – лучезарно улыбнувшись, произнес он. – Но сначала – чуть-чуть рекламы. Оставайтесь с нами.

Генрих шагнул к «Рекорду» и прощелкал подряд все кнопки, словно проверяя, не смошенничал ли я. И понял, что не смошенничал. Он выключил телевизор и быстро спросил:

– Что это значит?

– Это значит, что вы по уши в говне. И втянули в него и нас. Я как чувствовал, что не надо связываться с вами. Но я не видел ваших чеченских друзей. Но вы-то видели! Или вы такой же сумасшедший ублюдок? Хватит болтать. Я оказался связанным с вами, поэтому в моих интересах, чтобы вы ушли чисто. Пока у вас в руках взрывной блок, у вас есть шанс. Поэтому я и говорю: немедленно улетайте.

– А вы? – задал он дурацкий вопрос.

– Попробуем отмотаться. Это будет стоить, конечно, немалых бабок. Мы работали на службу безопасности КТК. Во всяком случае, были в этом уверены. И к счастью, никого не убили и даже не покалечили. Да рожайте же, черт вас возьми!

Генрих открыл дверь кабинета и вывел в приемную Рузаева и Азиза.

– Быстро в вертолет! – приказал он. – Запускайте двигатель. Я подойду через минуту.

– Я дал Президенту Ельцину срок до четырнадцати ноль-ноль, – заявил Рузаев, гордо выставив вперед свою бороденку. – Я должен провести переговоры с его полномочным представителем. Султан Рузаев никогда не меняет своих решений. Слово горца крепче булата!

– Да проведете вы свои переговоры! Из Грозного. И весь чеченский народ будет рукоплескать своему герою!

Эта перспектива, судя по всему, понравилась Рузаеву. Он величественно кивнул и вышел.

– А как же… – начал было Азиз, но Генрих прикрикнул:

– Бегом! Если кто-нибудь попытается помешать – стрелять сразу!

– Я хотел спросить: а как же мистер Тернер? – все же договорил Азиз. – Мы же не можем оставить его!

Генрих остановился.

– Какой… мистер Тернер? – негромко спросил он.

– Мистер Джон Форстер Тернер. Лондонский журналист. Неужели вы не узнали его? Я, правда, тоже не сразу узнал. Из-за его бороды.

Я понятия не имел, кто такой этот мистер Тернер, но известие о нем, как мне показалось, подействовало на Генриха ошеломляюще. Посильней, чем передача «Доброе утро».

– Откуда вы знаете мистера Тернера? – так же негромко спросил он.

– Я же встречался с ним в Нью-Йорке, – объяснил Азиз. – Передавал ваше предложение. И пароль – про Майами. А потом он прилетал в Грозный.